В 1867 году Альфред Нобель запатентовал динамит; часть доходов от этого патента, а также от патентов на прочие (свыше 300) изобретения Нобеля составили финансовую основу одной из самых престижных премий в мире. Согласно завещанию изобретателя, четвёртая часть доходов от его капитала расходуется на выплату премии тому, "кто создаст наиболее выдающееся литературное произведение идеалистического направления".
Думается, что премия эта именно в области литературы появилась не только потому, что Нобель любил почитать перед сном или потому, что довольно много народу пробует силы на этом поприще. Мне тут видится связь между разрушительной силой динамита и силой слова, которая может быть куда мощнее динамита - как в разрушении, так и в созидании.
В 1965 году Нобелевскую премию по литературе присудили Шолохову. Однако год был урожайным на талантливых авторов с хорошими текстами, и Нобелевскому комитету пришлось нелегко.
Среди номинантов была одна поэтесса, имя которой будет названо в самом конце этого поста.
Председатель Комитета Андерс Эстерлунд, ознакомившись с творчеством поэтессы, записал: "Я был под сильным впечатлением от ее истинного вдохновения и утонченной техники, но куда больше меня тронула судьба поэтессы - на протяжении многих лет оказаться приговоренной к тяжелому, вынужденному молчанию!"
Дальше, конечно, начинается мое толкование этих слов; слова сами по себе далеки от скрытых в них смыслов и значений, а уж толкование и подавно. Итак, в словах господина Эстерлунда мне видится такой смысл: приговор вынужденного молчания поэтессы поразил меня именно потому, что стихи ее несут печать истинного вдохновения и отличаются утонченной техникой.
Например, если бы вынужденное молчание случилось у какой-нибудь поэтессы, творчество которой не демонстрирует ни истинного вдохновения, ни утонченной техники, кого бы это так уж сильно тронуло? Может, такой казус и случился бы с кем-то особо чувствительным, но за одну только судьбу на такую премию в области литературы не выдвигают. К сложной судьбе хорошо бы что-то истинно-вдохновенное и филигранно-техничное в плане изящной словесности.
Журналисты, конечно же, имеют право на свою точку зрения и на свое понимание того, о чем пишут, иначе ломаный грош цена всей этой журналистике, не за это ли право мы все стоим и так далее. Когда же их мнение совпадает с нашим, мы восклицаем: "Ай да имярек, ай да сукин сын!" Если нет - возмущаемся: "Заказуха!" или просто игнорируем.
Однако иной раз толкование не то что бы ставит в тупик, но вызывает недоумение и уподобляется динамитной шашке, заложенной под объект толкования: толкователь так смещает акценты, что вынужденное молчание какого-нибудь графомана, случись таковое на фоне его тяжкой судьбины, тоже приобрело бы вес, достойный медали с профилем изобретателя динамита. Ну, или хотя бы номинации на эту взрывоопасную медаль.
Итак, вот чем журналист предварил слова господина Эстерлунда: "Творчество [...], имя которой называлось в числе возможных лауреатов Нобелевской премии по литературе в 1965 год, произвело на членов Шведской академии значительно меньшее впечатление, чем ее судьба."
Я тоже и опять позволю себе истолковать, теперь уже слова журналиста: творчество, конечно, так себе ("значительно меньше"), а вот судьба - таки да, значительно больше.
Оценки, как и прогнозы, дело субъективное и неблагодарное.
Поэтому я предлагаю всем желающим совершенно свободно судить о смыслах, значениях и оценках, а сам останусь при своем мнении. Назову только имя поэтессы, как и обещал.
Анна Ахматова.
|
|
