Изменю всему под небесами:
ночи поздней в лунном серебре;
девушке с зелеными глазами;
местному Барбосу в конуре;
аисту, как нехристь, али Ирод;
городу на северной реке –
всем, кто плясок вечности не видит
на воздетой праздностью руке.
Взгляд скользнёт по прутьям обветшалым.
Разве руки? Воля их слаба.
Чёрной змейкой вьются в книге жалоб
песенки Иуды и Жлоба.
Попрощаюсь с белою вороной
новых зим, предписанных судьбой;
и навеки – с "Пятой колонной" –
да, Эвтерпа, – именно, с тобой.
Но другая встретится мне вскоре,
на чужой, неверной стороне,
где русалка с молнией во взоре
мчится вдаль на розовой волне,
но приносят жертвы диоскуры,
что алтарь, как огненный рубин.
Раз Горгона – мать архитектуры,
то Персей – содейственник руин…
Но когда вернусь в былые дали,
и родное встречу воронье,
находясь у Господа в опале
я приму призвание моё.
Разве он прощает всех во мраке?
Возводит - не значит рушить Рим.
Мир не однобок, не одинаков.
Каждый в нём по-разному любим.
Ариадне вряд ли хватит ниток:
снег идёт повязкою для глаз –
коль зима не создана для пыток,
то для испытаний – в самый раз…
Даже сказки любят: лаять псами,
жертв, богов над Вечным Алтарем…
К девушке с зелеными глазами
я вернусь под лунным серебром.
Симпатичные заблуждения! 
