1
Качаются огни в распахнутом окне,
качается моё безумие во мне.
Задув лампады вер, я верую в абсурд
и каждый день вершу над прошлым страшный суд.
Безумные ветра неистовой весны,
прошейте душу мне – о, будьте так нежны!
О, будьте так добры, навылет бейте в грудь –
и дайте наконец бессмертия глотнуть.
Развейте шелуху моих стихов и дел,
чтоб Тот, Кто Наверху добрее поглядел
и спас мой бедный мозг от вечного костра, –
о лучники-ветра, архангелы-ветра!..
2
…А в мире ничего не изменилось.
На улицах весна – как Божья милость.
Всё то же – лужи, солнце, детвора.
Дом в глубине двора…
Зайду – и испугаюсь тишины.
Припомню отоснившиеся сны:
шаги за дверью, слёзы из-под век.
– И вас, полузабытый человек!
Всё то же здесь – картины, воздух, вещи,
на потолке ландшафт из мелких трещин,
живые пятна света на полу,
сирень в окне, и тень моя в углу,
гора серьёзных книг, прочитанных на треть,
и в зеркале двойник, забывший постареть.
3
И этот день в незримые края,
как птица, догоняющая стаю,
умчится – в пустоту небытия,
в которой, может быть, и я растаю.
Гул колокола долог и певуч,
исполнен задушевности и лени…
Какая грусть в покорном беге туч!
Какая горечь в запахе сирени.
4
Мир казался огромней. Смущал и манил.
Подбивал на поступки. Высмеивал жалость.
Сыпал тайнами. Ложью расцвечивал дни.
И чудесное в нём еженощно свершалось.
Мне повсюду мерещились вехи судьбы,
неизменно благая и древняя сила,
отзываясь на страхи, порывы, мольбы,
серым волком меня от беды уносила.
И казалось, что жизни не будет конца…
Мчались годы мои – мотыльковая стая.
Мир как огненный куст трепетал и мерцал –
и клонился, бессмертьем меня обдавая!
Я захлопну тетрадь и открою окно,
чтоб на комнату мягко обрушилась полночь,
чтоб луна заглянула в углы, – я давно
не видала такой золотистой и полной.
По садам – ароматы и реющий гул,
лепестковые смерчи несутся по маю.
Этот мир… Он, наверно, меня обманул.
Я прощаю его. Я его – принимаю.
