Даниил Кишиневский

Сторінки (1/64):  « 1»

На землю сошли холода… (Из Ирины Жиленко)

*      *      *

На  землю  сошли    холода.
Вот  стынет  и  жизнь,  как  ставок.
Уходит  живая  вода.
О,  Боже,  оставь  хоть  глоток.

Чем  старость  утешить  свою,
что  плачет  так  горько  ночами?
Последним  глотком  напою  –
живою  водою  печали.

А  к  полночи  печь  протоплю,  
закутаюсь  в  тёплую  шаль.
Я  старость  свою  не  люблю,
да,  Господи,  как  её  жаль.

Молчит,  не  кричит,  позади
плетётся  поодаль,  а  снег
уже  заметает  следы.
И  это  –  навек.

Я  в  печку  подкину  дровец,
закрою  её  навсегда.
И  будет.  И  сказке  конец.
На  душу  легли  холода…

Автор  этого  перевода  Даниил  Исакович  Кишиневский  (Д.И.)  умер  6  октября  2013  года,  ненадолго  пережив  автора  стихотворения  Ирину  Владимировну  Жиленко.
Прекрасный  инженер  (недаром  его  биография  внесена  в  энциклопедию  «Судостроение  России»,  он  писал  стихи,  выражая  свои  чуства  и  впечатления,  в  том  числе  вынесенные  из  многочисленных  поездок  по  стране,  связанных  с  работой.  В  одной  из  командировок  в  Киеве  в  случайно  купленной  газете  он  прочитал  стихотворение  Ирины  Жиленко  «Осiнь.  Нiчна  музика».    Из  первого  письма  Жиленко:  «Я  смог  прочесть  его  в  оригинале,  так    как  украинский  язык  мне  не  чужой  –  я  ведь  родился    и  провел  детство  и  юность  в  милом  для  меня  многонациональном  и  многоязычном  бессарабском  городе  Бендерах.  А  начиная  с  2003  года  появились  публикации  Ваших  стихов  в  Интернете,  прежде  всего  публикация  с  замечательной  статьей  Ю.  Лисицы.  С  этих  пор  Ваша  поэзия  стала  неотъемлемой  частью  моей  жизни…  Стихи  Ваши  затронули  ранее  даже  мне  самому  неведомые  струны  моей  души.  Спасибо  Вам!»  
Это  не  просто  слова,  стихи,  работа  над  их  переводами,  а  затем  и  переписка  с  Ириной  Владимировной,  в  буквальном  смысле  продляли  жизнь,  позволяли  отвлечься  от  своих  хворей.  Сначала  было  несколько  переводов  стихотворений  из  Интернета,  затем  из  книги  стихов  Жиленко,  совершившей  путешествие  из  Киева  к  друзьям  в  Берлин  и  оттуда  в  Ульяновск.  Потом  началась  переписка  с  Ириной  Владимировной,  ее  добрые,  душевные  письма  читались  всей  семье.  Были  конечно  и  замечания  и  указания  на  неточность  перевода,  они  безусловно  принимались.  
В  августе  Даниил  Исакович  с  женой  забеспокоились,  что  долго  нет  писем  и  буквально  через  несколько  дней  узнали  о  смерти  Жиленко.  «Острою  болью  отозвалось  в  сердце  сообщение  о  кончине  прекрасной  дочери  Украины,  её  поистине  большого  Поэта  Ирины  Жиленко»  написал  Д.И.  перед  публикацией  перевода  ее  стихотворения  «Миновали  Святого  Илью…»  
Люди  уходят,  а  их  дела  и  память  о  них  остается.  

Из  стихотворения  «Мы  остаемся»:

 Как  время  торопит...
 Как  многого  мы  не  успели!
 Мы  мало  любили
 И  песен  своих  не  допели,
 Но  мы  говорим
 В  недосказанных  нами  словах,
 Мы  рядом  стоим  в  недоделанных  нами  делах.

 А  жизнь  продолжается  —
 Жизни  нельзя  по-иному
 Ушедшему  —  память,
 Печали  и  счастье  —  живому,
 И  к  солнцу
 Земные  дороги  влекут  сыновей,
 А  мы  остаёмся
 В  заботах  и  песнях  людей.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=473592
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 19.01.2014


Миновали Святого Илью… (Из Ирины Жиленко)

Острою  болью  отозвалось  в  сердце  сообщение  о  кончине  прекрасной  дочери  Украины,  её  поистине  большого  Поэта  Ирины  Жиленко.  Пусть  как  искорка  этой  боли  долетит  и  коснется  сердец  почитателей    поэзии  Ирины  Жиленко    её  же  стихотвворение  из  последнего  поэтического  сборника  СВIТЛО  ВЕЧIРНЄ  в  моём  переводе.
                                                                                                                                         Д.Кишиневский



                               *            *            *

 Миновали  Святого  Илью…
 Скоро  осень.  Присяду  устало.
 Золотое  вино  разолью
 в  три  бокала.

 Первый  –  Лету  земному.  Прощальный.
 Следом  –  Осени.  Величальный.
 Третий  пусть  постоит  на  краю  стола  –
 до  зимы  я  ещё  не  дошла.

 Вот  когда  добреду  –  я  на  ёлке  звезду
 засвечу.  На  зелёной  верхушке.
 Ну,  а  коль  не  дойду,  по  пути  упаду  –
 на  бокал  положите  горбушку.

 Тот  бокал  вам  не  пить.  Лишь  слезами  кропить.
 Пусть  склонятся  снега,  как  знамёна.
 Потому  что  зиме  моей  больше  не  быть.
 И  Земли  моей,  Солнцем  моим  освещённой.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=447106
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 04.09.2013


ТИХОЕ ВЕЯНИЕ (Из Ирины Жиленко)

ТИХОЕ  ВЕЯНИЕ
Поэма

…и  вот  Господь  пройдёт,  и  большой
и  сильный  ветер,  раздирающий  горы
и  сокрушающий  скалы  перед  Господом,
но  не  в  ветре  Господь;  после  ветра
землетрясение,  но  не  в  землетрясении  
Господь;  после  землетрясения  огонь,
но  не  в  огне  Господь;  после  огня    веяние
тихого  ветра,  и  там  Господь.

                                   3  Царств,  19


Смеркалось.
Снег  явился  тихо
и  осветил  наш  тихий  двор.
Зажглась  свеча,
раскрылась  книга.
Раскрылся  слух,  раскрылся  взор.
А  за  ними  –  и  сердце  настежь,
беззащитно  в  такие  часы.
Боже,  для  света  и  счастья
сбереги  его  и  спаси
от  сетей  суеты  пустой
и  от  гнёта  злобы  мирской.
Небеса  аж  до  рая  раскрылись…
Светлый  вечер,  вечер  святой  –
белых  ангелов  крылья.
Шевельнулись  усы  у  часов,
ёлка  ясным  мигнула  оком.
Город  ждал  так  долго  волхвов,
так  светился  золотом  окон.

А  тем  временем  ангелов  крылья,
опадая,  землю  прикрыли.
А  без  крыльев  ангелы  стыли,
на  земле  от  ветров  отчаянных,
становились  людьми  простыми
со  своими  печалями.
В  нищете  или  блеске  жили.
Утирали  пот  рукавом.
И  раны,  где  крылья  были,  
щемили  пред  Рождеством.
Мы  правдивы,  печальны,  убоги.
Нам,  куда  ни  кинь  –  всюду  клин.
Мы  надеемся  только  на  Бога.
Отче!  Господи!  Не  покинь.


Потёртое  кресло  и  старый  диван.
Вздыхает  из  сумерек  старая  скрипка.
И  золотом  веры  светла  голова,
и  очи  светлы  канареек  и  рыбок.
Дом  наш  не  знал  никогда  тоски.
Дети,  и  ласточки.  Ямбы.  Верлибры.
Чарки  цветные,  словно  колибри.
Есть  друзья.  Есть  и  враги.
Есть  крыша.  Есть  печка  –  защита  от  стужи.
А  больше,  видать,  ничего  и  не  нужно.
Снега  бы  за  окнами  тихо  легли,
слетал  бы  цвет  в  своё  время  с  каштанов,
и  с  белых  акаций,  и  с  древних  лип.
И  день  бы  смеркался  и  тихо  таял
в  густой  синеве  мировой  тишины.
И  пёсик  смотрел  бы  сытые  сны.

Да  мягко  золотился  б  на  рассвете
над  входом  в  дом  подковы  оберег.
Всё  остальное  –  лишнее,  поверьте.
И  даже  грех.  
Здесь,  на  изломе  двух  лихих  столетий
(а  были  ль  добрые  столетья  прежде?)
я  улыбаюсь,  светлый  путь  наметив  
к  Рождественской  звезде,
                         к  людской  надежде.

Пахли  цветы,  нежно  вздыхали.
Двери  в  ночи  скрипнуть  боялись.
Синим  румянцем  пылало  окно,
зеркало  стало,  как  полотно.
И  чудо  свершилось,  когда
сияли  снега  среди  ночи.
Взошла  и  глянула  в  очи
Рождественская  звезда.
Свершилось!
Для  радости  сердце  раскрылось.
Звенит  колокольчик  литой.
Песня  его  проста.
Детства  росой  золотой
вечно  влажны  уста.
«Ночь  тиха,  святая  ночь!
Все  печали,  слёзы  прочь.
Божий  сын  любит  нас.
Он  весь  мир  любовью  спас.
Ночь  тиха,  святая  ночь!»

Сквозь  слёзы,  в  серебряном  свете,
сквозь  искристое  стекло,  
смотрю,  как  колядуют  дети.
Над  каждым  –  из  света  крыло.

Ночь  тиха,  святая  ночь…

Крылья  с  плеч  спадают  прочь.
И  опадаешь  в  будни,
в  улей  твой  многотрудный
ты,  бескрылая  пчёлка,  с  небес.
Горек  твой  мёд,
тяжек  твой  крест.
А  впридачу  –  полсотни  лет.
И  другого  исхода  нет.
Тонок  неба  призрачный  лёд.

Какая-то  малая  горстка  удач…
Раскрали  и  те  завидущие  очи.
И  неба  замёрзшего  детский  плач
в  замёрзшей  душе  среди  ночи..

А  я  так  рада  празднику  была!
Да  снова  горечь  к  сердцу  прилила.
Больна  я…  все  больны.  И  узнаю
начало  приступа.
                                 Беспомощно  стою,
как  будто  пред  грабителем.  Я  знаю
знакомой  хвори  перемену  фаз.
Вот-вот  ирония  меня  сломает,
а  после  зубы  обнажит  сарказм.
Тогда  гордыня  вступит  под  аорту,
и  грянет  злость!
И  вот  я  в  воле  чёрта.
Погасла  радость  и  ушла  любовь.
Чёрт  поправляет  фрак,  даёт  мне  знак,
и  я  поэму  начинаю  вновь.
И  начинаю  так:

Что  мне  снег?  Ну  лежит  и  лежит.
Надо  думать,  как  жить.

Год  Барана  старался,  как  мог  –
ну,  всего  лишь  овца,  а  однако
он  скрутил  нас  в  бараний  рог  
и  сжевал  наш  простой,  но  достаток.
Поедим  так-сяк,
посвистим  в  кулак.

Надо  было,  надо  было  не  творить.
лучше  надо  было  ближнего  дурить.
Эх,  не  поняли  эпохи,  не  постигли,
вот  без  нас  того  Барана  и  остригли.
И  лежит  давно  Золотое  Руно
в  доме  Грядущего  Хама.
И  играют  на  нём  в  домино
в  импортных  кимоно
cам  Хам  и  Хамова  дама.
А  на  балконе  без  шкуры  Баран,
кровь  сочится  из  свежих  ран.
Солнца  закат…  солнца  восход…
Кровью  сочится  ободранный  год.
Эх,  не  знали,  не  сумели,  не  стремились,
И  бараньей  речи  вовсе  не  учились.
И  ни  «бэ»,  и  ни  «мэ»  я  и  ты.
Оттого  и  карманы  пусты.

Руно  Золотое  –  Мадам  на  манто.
Моё  же  в  химчистке  украли  пальто.
На  кухне  почти  не  осталось  гороха.
А  где  макароны?  Их  вовсе  не  видно.
Чуть  свет  –  а  базарная  шлюха-эпоха
мелькает  в  окне,  оголившись  бесстыдно.
Эх,  жизнь  эта  волчья,  и  нечем  крыть.
Проснёшься  с  утра  –  начинаешь  выть.
Немножечко  волком,  немножечко  псом,
иль  вороном  каркаешь  им  в  унисон.

Но  каркать  и  выть  мне  никак  не  подходит.
Уж  лучше  ирония,
                       иль  что-нибудь  вроде.
Когда  ни  надежд  уже  нет,  ни  гармонии,
ни  мяс,  ни  колбас,  ни  солидных  банкнот,
тогда  пусть  кормит  нас  с  вами  ирония,
иль  острый,  как  хрен,  анекдот.
Но  даже  с  друзьями,  в  честной  своей  братии
всё  ж  мэров  и  пэров  не  очень  ругай.
Ибо  не  верю  я  в  демократию  –
сейчас,  вроде,  есть,
а  завтра  –  гай-гай!
Да,  впрочем,  какие  к  державе  претензии?
Что  ж  мы  мелочимся  –  про  цены,  про  пенсии?
Оставим  мещанство,  сознательней  будем.
Ведь  к  цели  священной  держава  в  пути.
Ну  что  ж,  что  по  людям?
Ну  что  ж,  что  по  судьбам?
А  как  же  иначе  державе  идти?
Залезла  в  карман?
Но  подумай,  однако  –
у  государства  пустой  кошелёк.
Так  в  чей  же  карман  ещё  лезть  государству?
Чей  ближе  карман?  Иль  тебе  невдомёк?
Чтоб  нас  поделить  на  богатых  и  нищих,
чтоб  сытый  пришёл  к  нам  заморский  рай,
у  бедных  надо  карманы  почистить.
А  чьи  же  наполнить?  Сам  понимай.

И  в  заморском  раю  не  ищите  правды,
Не  смотрите  туда,  грустя  и  надеясь.
Все  на  свете  преступны  державы,
все  на  свете  преступны  «идеи».
А  нам  надо  жить,  не  тужить,  не  роптать.
Мир  наш  таким,  как  он  есть,  принимать.
Привычно  взять  ножницы,  латки,  иголки,
купить  потеплее  что  на  барахолке.
А  нам  надо  жить,  как  Всевышний  нам  даст,
чтоб  Божьего  нам  не  бояться  суда.
Профессию,  ясно,  придётся  менять.
Я  нянчить  пойду  малышей-хаменят.
Супруг  станет  мастером  в  фермерском  деле,
чтоб  дети,  не  дай  Бог,  суму  не  надели.

Ну  что  же,  нам  смутное  время  не  внове.
Достанем  бутылку  с  наливкой  терновой.
Да  есть  буряки,
да  хвостик  трески,
да  горстка  муки,
да  кулёчек  гороха.
Не  в  худшую,  значит,  
живём  мы  эпоху.
И  чтобы  полегче  нам  стало  немного,
мы  кинем  в  кастрюльку  горстку  гороха,
нажарим  тарелку  свекольных  котлет,
процедим  наливку.
Банкет!
Чёрт  отступил  и  во  мраке  исчез.
Призрачна  странная  эта  болезнь  –
то  сдавит  сильней,  то  отпустит  она.
И  музыка  где-то,  и  детский  смех…
И  лепестком  к  лепестку  –  тишина.
И  звёздочкой  к  звёздочке  –  снег.

Друг  –  на  порог.
Опять  принёс  горох
и  немного  сушёных  слив.
А  балкон  наш  снег  завалил.
На  деревьях  –  из  снега  жабо.
Чарка  светла,  как  фонарик  (налей-ка!)
Скрипка  замолкла,  вступает  гобой.
Снег,  гобой,  канарейка…

Люблю  бестелесность  гобоя  и  скрипки,
бездумность  бокала,  открытость  улыбки.
Люблю  безыдейность  снегов  и  проталин.
И  Бога  люблю,  потому  что  Он  –  тайна.
«Интуитивизм,  авангардность,  экспрессия…»
Игра,  мишура.  Аж  болит  голова.
Люблю  я  в  себе  бессловесность  поэзии.
Стихов  же  своих  не  люблю.
Там  –  слова.
Поэмы  писать  научиться  бы  мне,
как  время  творит  –  на  висках  сединою,
как  их  вырезает  судьба  на  ладони,
как  пишет  поэмы  мороз  на  окне.
Тогда  поэтесса  была  б  я  –  овва!
Аж  замер  бы  каждый,  всё  бросить  готов.
А  тут,  что  ни  стих  -  то,  простите,  слова.
Мы  так  утомились  от  слов!

Покуда  у  чёрта  музыкальный  шок  –
допьём  терновку,
подрисую  бровки
и  выйду  на  сверкающий  снежок.
Привязанность  к  домашней  обстановке  –
не  смертный  грех  поэта,
но  грешок.
Поэту,  ясно,  надо  вместе  с  людом,
с  народом.  Только  разве  не  народ
моя  семья?  Подружки  –  Леся,  Люда.
И  не    в  народе  ль  музыка  живёт?
Или  поэзия.  И  потому,  быть  может,
и  я  -  в  высокой  степени  народ?
Мне  говорят  –  мещанка.  Ну  и  что  же?
А  я  молюсь:  «О,  научи  нас,  Боже,  
не  поучать.  Себе  давать  советы,
в  себе  самих  всегда  искать  ответы».
Когда  бы  каждый  сам  себя  завоевал
(на  эту  лишь  войну  имеем  право),
то  и  народ,  ей-Богу,  лучше  б  стал,
и  были  б  каждому  и  честь,  и  слава.

И  всё-таки,  мещанка  и  эстетка,
люблю  народ  всем  сердцем,  но  не  тот
народ,  что  в  историческом  аспекте,
и  не  грядущий,  нет,  а  тот  народ,
что  в  очереди  с  сумками  в  руках,
считает  деньги  в  тощих  кошельках,
тот,  что  при  всякой  власти  –  под  конём,
но  всё-же  философствует  досуже:
«А,  ничего…  Даст  Бог  –  переживём.
Лишь  не  было  бы  хуже».

Ах,  очередь!  О,  поле  тихой  битвы,
где  поэтесса  так  с  народом  слита,
что  оторвать  её,  как  ни  берись,
нельзя  от  битвы  славной  той  за  жизнь,
от  битвы  постоянной  и  постылой
за  хлеб,  и  за  селёдку,  и  за  мыло.
Да,  я  всегда  с  народом  в  контрапункте,
в  полифонии,  и,  его  любя,
я  кровь  сдаю  на  всем  известном  пункте
(конечно,  не  без  пользы  для  себя).
Однако  же,  про  это,  умоляю,
семье  моей  и  ближним  –  ни  гу-гу.
Стихов  они,  на  счастье,  не  читают,  
зато  пред  ними  я  –  как  на  духу.
Малы  дела  их,  незамысловаты.
Смеются  в  радости,  печальны  при  утратах.
Просты,  и  не  долги  у  них  –  должки.
У  люда  малого  ведь  не  грехи  –  грешки.
Вот  если  бы  не  моего  сарказма  жало…
Да,  слава  Богу,  есть  порядок  в  том,
что  там,  где  люд  великий  и  державный,
поэзия  уж  вовсе  ни  при  чём.
Поэтому  могу  беспечно  спать  я.
Никто  не  «паф»  меня  и  не  «ам-ам»,
покуда  с  нами,  вроде,  демократия…
-  Ау!  Ты  здесь?
-  Пока  что  здесь,  мадам.
Вот  только  жаль  родного  языка  мне,
но  самомнения  ни  капли  нет.
Всегда  смеялась  я  над  индюками,
что  пыжатся,  как  чайник  на  огне.
Бывало,  слава  и  меня  касалась,
бывало  –  руку  целовал  успех.
Да  мимолётна  суетная  радость.
И  смех,  и  грех.
Сынишка  как-то  раз  меня  спросил:
-  А  сто  такое,  мама,  поэтесса?
Ответом  разочаровался  сын:
-  Я  думал,  сто  ты  плинцесса…
И  всё  ж  я  принцесса,
и  всё  ж  я  инфанта,
Мадам  Инфантильность,
и  сны  мои  розовы.
Не  вырасти,  видно,  инфанте  из  бантов,
не  стать  королевой  серьёзною.
Старушка-принцесса…  Какая  печаль!
Смешно  ведь,  и  жалко,  и  грустно.
Но  всё  ж  мне  себя  только  чуточку  жаль.
Вздохну  –  и  за  сумку,  где  пусто.
И  –  в  очередь  снова.  И  отдыха  нет.
Там  скрыты  волшебные  клады.
Вперёд  же,  мечтатель,  старатель,  поэт!
С  судьбой  своей  спорить  не  надо.

Почётно  и  выгодно  донором  быть
тому,  в  чьих  карманах  ветер  свистит.
Чуть-чуть  побледнела  лицом,  но  зато
три  новых  червонца  в  кармане  пальто.
Да  продукты  ещё,  слава  Богу  –
хлеб,  да  сыр,  да  баночка  соку.
Так.  Продукты  –  семье,
мужу  и  деткам.  Порядок!
Ну,  а  червонцы  мне.
Начинается  праздник.

У  ворон  на  заснеженных  ветках
очи  светятся,  как  монетки.
Вот  собачка  в  красной  попонке
на  закат  затявкала  звонко.
Может,  пёс  исполняет  арию,
может,  сердится  на  ворон.
И  пылает  пивной  аквариум
электрическим  ярким  нутром.
А  в  пивнушке  толпою  пьяницы.
Их  носы,  как  перцы,  румянятся.
Разгорается  их  темперамент!
В  хвост  и  в  гриву  ругают  парламент.
Город  окнами  зрит  насторожено  –
ведь  несчётно  воров  размножено.
Тут  скамейки  недавно  стояли  –
их  сломали  или  украли.
В  таксофонах  трубки  обрезаны.
А  у  чашек  отбиты  ушки.
И  бельё  после  стирки  исчезло,
не  дождавшись  просушки.
Манекены  (  аж  стыдно,  право!
всё  дозволено)  –
                         стали  голыми.
Даже  ёлочкам  в  сквере  Славы
отрубили  красивые  головы.
Но  мы  ворчать  не  будем  по  старушечьи.
К  урокам  жизни  стоит  нам  прислушаться:
Коль  что-нибудь  болит  –  так  и  лечись.
А  если  праздник  –  празднуй  и  не  кисни.
Иди  себе  и  весело  насвистывай
и  радостью  с  прохожими  делись.
Иду  я  мимо  магов,  аферистов
и  мимо  левых,  правых  и  центристов.
Ресницами  снежинки  я  ловлю.
И  Киев  мой  несчастный  так  люблю,
что  та  любовь,  как  будто  Рог  чудесный,
даёт  мне  всё  –  от  хлеба  до  вина.
И  мера  всего  сущего  она
для  поэтессы.
Только  любви  мешает  быть  при  мне  
наш  мир,  где  рвётся  целое  на  части.
Едва  успею  охнуть  я  от  счастья,
как  сердце  оглушает  тёмный  гнев.
Так  и  играют  мною  в  волейбол
любовь,  ирония,  и  злость  –
                                   и  вновь  любовь.

Вот  в  этот  вечер  я  полна  любовью
и  благодарна  жизни  несказанно.
Чего  желать  столичному  гурману?
Разве  что  кофе.
Ещё  и  ноги  холодом  свело…
И  вот,  снегурка,  снежная  зверушка,
в  кафе  смакую  Индии  тепло
из  чашки,  что  с  разбитым  ушком.
Здесь  будто  времени  замедлен  бег.
За  окнами  –  закат  и  крик  ворон.
Как  пахнет  кофе!  Плачет  саксофон.
И  слёзы…
Нет,  то  просто  тает  снег.
Вот  только  что  ж  он  тёплый  и  солёный?
А  саксофону  вторит  контрабас.
В  углу  напротив  ёлочка  зажглась.
А  там  пьянчужка,  как  печальный  клоун,
Вздохнул,  икнул  –    
                     и  в  чарке  потонул.
Так  мал,  что  ростом  –  чарки  половина.
Кругом  пред  ним  стеклянная  стена.
В  сорокаградусном  зелёном  формалине
его  душа  вот-вот  достигнет  дна.
Хихикнул  кто-то,  проходя,
                         –  Комфорт!
Я  оглянулась.
Так  и  знала  –
чёрт.
И  праздник  осыпается,  как  цвет.
Миг  –  и  рассеется.
                       И  снова  бледен  свет.
И  только  в  сердце  спазм,
                       и  в  горле  кость.

И  вновь  –  ирония…
                       сарказм…
                           и  злость!

Зло  полилось  из  саксофона,
заверещало  истерично.
И  на  осатанелом  фоне
мой  взор  рисует  саркастично
сюжетик:
             «Клетка  для  приматов».
Взрывайся,  саксофон,  и  вой
до  помраченья,  до  упада.
Друг  друга  все  поздравить  рады:
Год  Обезьяны!  Год  большой!
Приматы…  Нам  подобны!
                                       О-о-ой!
Макаки.  Здесь  у  них  тусовка.
Все  расфасованы  в  кроссовки
и  в  джинсы,
             с  патлами  и  плеером.
Где  тут  макака?  Где  макак?
Одним  штампованы  конвейером.
Брак  для  клоак.
Вон  та  макака  на  бифштексы
печально  зрит,  на  шампиньоны.
На  ней  плакат  с  открытым  текстом:
«Ищу  для  выгоды  и  секса
орангутанга  с  миллионом».
А  у  макаки  голый  зад.
Да  и  фасад…

Гориллы  «тыкают»  бармену,
Жуют  и  серьгами  трясут.
То  жрут,  то  пьют  попеременно,
и  на  меня  они  плюют.
Им  в  зоопарке  бы  сидеть!
А  сленг!  А  темы!
О-ду-реть.
Гигантскому  орангутангу
обед  приносят  с  соком  манго  –
бараний  бок,  икру,  вино.
О,  пане  Хам!  О,  Сатано!
И  в  этом  полумраке  сизом
тебя  узнала  я  давно.
Сожрал  Барана,  спёр  Руно.
Прими  мой  вызов!
О,  Боже!  Как  он  реготал!
Как  трясся  животом  огромным!
«Хо-хо,  моя  ты  красота!
Как  мы  бедны  и  благородны.
Как  мы  добры  –  хоть  ешь  с  руки.
Как  мы  честны  и  голопопы.
Как  тощи  наши  кошельки.
Как  романтичны  наши  сопли.
Да  что  точить  с  тобою  лясы!
Я  ж  не  беру  твоих  небес.
Тебе  –  парнасы  и  пегасы,
а  мне  –  бифштекс  и  «мерседес».
О,  как  он  хохотал!  До  визга,
до  мелких  судорог,  до  слёз.
Как  заполнял  пространство,  рос.
И  это  не  гиперболизм,
это  реальность  наших  дней.
Всем  зрима,  тяжела,  телесна,
она  вздымалась,  словно  тесто,
и  джинсы  лопались  на  ней.

Вокруг  сюсюкали  макаки.
Им  жаловал  объедки  Хам.
И  деньги  он  совал  им  в  лапки,
и  наполнял  их  чарки  сам.
И  ясно  поняла  я  с  болью,
аж  кровь  мою  сковал  мороз  –
вина  прозрачно-алый  колер
(что  делать?  –  авитаминоз),
то  кровь  не  виноградных  лоз,
что  соком  изойти  готовы,
а  цвет  моей,  той  самой  крови,
что  час  назад  во  мне  текла,
той,  что  наивно  отдала
во  здравие  вурдализации
и  нынешней  приматизации,
и  будущей  цивилизации
ЗЛА.
Вдруг  вижу  -  привели  очкарика,
худого,  бледного  сухарика.
Он  –  Homo  времени  назло  –
так  высоко  его  чело,
и  так  низка  его  зарплата.
В  нём  мозгу,  верно,  пять  кило.
Ума  палата!
Как  глянула  –  и  дай  Бог  ноги!
Да  помогите  ж  кто-нибудь!
Срезают  череп  (у  живого!)
и  мозг  горячий  ложкой  жрут.
Мне  говорят:  «Что,  невдомёк?
Это  и  есть  капитализм  –
чьи  денежки  –  тому  и  мозг,
и  в  этом  высший  гуманизм».

Мол,  я  раба  марксистских  догм,
заражена  социализмом  я.
Мне  вдалбливают,  что  и  Бог
за  Хама.
           Аж  слюною  брызгают.
Лютует  возле  Хама  братия,
заходится.  Поганый  знак!
-  Ау!  Ты  здесь  ли,  демократия?
-  Да  здесь  я,  но  не  для  макак.
Не  критиканствуй,  не  ругай.
Молчи  и  шерстью  обрастай.
Пляши  и  прыгай  для  Кинг-Конга,
паясничай,  как  скоморох.
За  Хама  –  власти  и  законы.
За  нас,  убогих,  только  Бог.

Бежать  бы…
Что,  снова  бежать?
Пристанища  снова  искать?
Бежать  нам  не  привыкать.
Но  сколько  же  можно  бежать?
Бежали  от  пана  когда-то.
Бежали  от  «старшего  брата».
И  что  ж?  Не  успели  и  охнуть  –
попали  мы  Хаму  под  ноготь.
Что,  снова  бежать  без  оглядки?
В  церковь?
На  митинг?
В  шинок?
Иллюзий  –  ни  капли.
И  красок  –  ни  капли
не  стало  для  бодрых  строк.
Вновь  скачут  на  ниточках  марионетки
под  пальцами  хамов-приматов.
Идеями,  мифами,  пеплом  предков
заряжены  автоматы.
И  снова  народ  «в  порыве  едином»
вопит  в  единый  раззявленный  рот.
А  я,  как  положено  «господину»,
прячу  несъеденный  бутерброд.
Что  ж  –  им  жиреть,  мне  –  беднеть.
Хохочут  макаки  глумливые.
Да  я  разучилась  краснеть.
Наверно,  и  кровь  уже  сивая.

А  в  городе  нашем  час  пик.
Душно  в    троллейбусах,  давка,  крик.
Дамы  пиковые  и  кавалеры
в  этой  толпе  друг  из  друга  нервы

тянут,  как  ниточки  из  кудели.
И  дермантин  вырезают  с  сидений
наши  душевно-убогенькие
Гогики  и  Магогики.

Вот  и  консульство.  Что  за  лица!
Прохожу  я,  нос  затыкая.
Гадят  там  перелётные  птицы.
Или  крысы  смердят,  убегая?
Но  зачем,  впрочем,  злюсь  я  так?
Это  ж  признаки  новой  культуры.
Это  экспорт  голодных  макак
для  заморской  крутой  клиентуры.

Глупа  я,  как  все  ветераны.
Замёрзшие  шепчут  уста:
«Летят  они  в  жаркие  страны,
а  я  не  хочу  улетать…»
Ну  что  ж,  раз  не  хочешь  лететь,
в  свою  возвращайся  квартиру,
к  голоду  и  нищете,
к  своей  дребезжащей  лире.
Чтоб  вечно  до  смерти  трубить,
но  так  и  не  вылезти  из  болота.
Кому-то  же  надо
           несчастную  землю  любить.
Вот  ты  и  люби,  коль  охота.

А  народ  наш  живуч  извечно.
На  майдане  народное  «вече».
Нету  денег  на  ресторан  –
иди  на  майдан,
где  крики  слышны  и  речи.  
Там  для  народа  –  Баран.

Мясо  давно  сожрали
те,  кто  миллионы  накрали.
А  кости  за  ними  обглоданы
народными  слугами  голодными.
Барана  ж  полили  елеями,
нафаршировали  идеями,
приправами  сдобрили  острыми,
хмельными,  кровавыми  -  вдосталь
(слышны  за  версту  ароматы!),
и  завопили  :
-  Нате!
В  едином  порыве  народ
набивает  ёдевом  рот.
А  я  голодна.  Со  всех  площадей
бежала  всегда.  А  ныне  –  тем  более.
Такое  нутро  моё,  хоть  убей  –  
не  терпит  газет,  аж  до  колик.
О,  как  же  мне  харч  тот  обрыд!
Дайте  передохнуть!
От  вчерашних  идей  –  гастрит.
От  сегодняшних  –  зуд.

Власть  вчера  давила  пророка.
Нынче  –  по-своему  давит  жестоко.
У  власти  державной  свои  пути,
а  человеку  –  своими  идти.

Из  былого  -  куда-то  в  грядущее,
из  худого  –  якобы  в  лучшее.
Из  бомжей  –  в  мэры,
премьеры,  миллионеры.
Из  бандита  –  в  герои  с  медалями.
Из  поэта  –  в  солдаты,
из  жертвы  –  в  ката,
и  так  далее.
Хоть  из  священника  –  в  далай-ламу,
из  кавалера  –  в  прекрасную  даму.

Идите,  куда  намечено.
Да  торопитесь,  братия.
На  свете  ничто  не  вечно.
Не  вечна  и  демократия.
Хоть  всякий  шаг  ваш,  о  люди,
из  хомута  в  хомут.

А  мне  другого  пути  не  будет.
Жизнь  моя  –  тут.
Из  комнаты  –  в  комнату.
Из  фиалок  –  в  нарциссы.
Из  светлого  –  в  тёмное.
Из  пиано  –  в  фортиссимо.
Я  так  не  люблю  подорожных  тревог,
(от  их  суеты  да  хранит  меня  Бог!),
что  даже  и  в  старость  иду,  не  спеша.
И  просит  мой  разум,  и  молит  душа:  
–  Дай,  Боже,  без  спешки  мне  всё  успевать.
Дай  с  миром  ложиться,  с  надеждой  вставать.
И  вновь,  как  впервые,  дивиться  цветам,
и  детям,  и  птицам,  и  светлым  аккордам.
Дай  радости  время,  и  время  –  слезам.
А  всё  остальное  –  от  чёрта.
Зазвонили  к  вечерне.  Пора  мне  домой  торопиться,
где  весёлая  ёлочка,  пёсик,  где  игры  детей.
Где  мерцают  часов  золотые  спицы.
Что  там  вяжут  они
                 из  нитки  жизни  моей?
Гаснут  парки.  Притихли  синички.
Стало  в  мире  темно  и  ненастно.
Золотою  строкой  электричка
прострочила  снега  и  погасла.

Во  дворе  бродяги  пропитые
что-то  ищут  в  куче  старья.
Насорили  мы,  накопытили
в  золотом  саду  бытия.

Но  верю  я  в  ясность  небесных  путей,
Верю  в  души  в  белых  одеждах.
В  этой  жизни  мы,  как  Иона  в  ките.
Так  не  будем  терять  надежды.

Из  морока  громких  речей,
отмыта  снегами  от  сора,
ступаю  в  собор,  как  в  ковчег,
что  плывёт  высоко  над  городом.
Над  маревом  мутным,
греховным  и  злобным,
где  властвует  тупо
людская  утроба  –
царит  беспредельно,  гребёт  и  грызёт,
чтоб  илом  улечься  на  дно  –
и  всё!

Море  житейское  
                 всё  жесточе.
И  нет  передышки.  За  штормом  шторм.
А  к  небу  возводишь  очи  –
в  небе,  как  солнце,  собор.

Нынче  паперть  полна  бедолаг.
Рвань  да  пьянь,  да  калеки  ледащие.
Побирушка  с  дитём  на  руках
тихо  вянет  в  стареньком  плащике.
О,  церковь  -  заступница,  заступись
за  измятых  нуждой  беспролазной.
Вознеси  же  их  души  ввысь.
Дай  им  праздник!
Вот  вертеп.  Дитя.  И  ягнята.
И  пречистая  смотрит  с  высот.
Тяжело  тебе,  юная  матерь,
от  венков  и  пышнот-позолот?
Вспоминаешь  убогий  хлев?
Помнишь?  Крыша  –  одни  заплаты.
Вспоминаешь  Иродов  гнев?
Помнишь  ангелов  скорбный  напев
над  родимым  дитём  распятым?
Ты  печальна.  Наверно,  не  сладко
умереть  не  иметь  даже  права.
Вечно  жить  под  тяжестью  злата
и  людской  беспощадной  славы.

Так  хотелось  радости  мне!
Да  смирения  в  сердце  нет.
Снова  серным  духом  запахло.
Я  увидела  сквозь  фимиам,
как  с  купеческим  щедрым  размахом
Вечный  Хам  подаёт  «на  храм».
На  парчу,  позолоту  -  примите!
Чтобы  царствовал  вечно  Иисус.
На  ногах  твоих  кровь,  Спаситель,
от  его  окровавленных  уст.
И  толпятся,  слюнявят  священные  раны
честолюбцы,  убийцы,  ворюги,  тираны.
На  коленях  с  Богом  торгуются,
покупая  прощенье  его.
Церковь,  светлая  наша  заступница,
ты  за  кого?

Вздохнула,  перекрестилась,
и  два  новых  червонца  (те  самые),
как  два  голубя,  опустились
на  ладонь  побирушке
                 с  детишками  малыми.
Они  хоть  «за  кровь»,
                 да  без  пятен  кровавых.
Простите  (поклон  нижайший),
что  даю  не  «на  храм»,  православные  –
на  пелёнки  бедняжке  дрожащей.

Мы  правдивы,  печальны,  убоги.
Нам,  куда  ни  кинь  –  всюду  клин.
Мы  надеемся  только  на  Бога.
Отче!  Господи!  Не  покинь.
Выхожу  я  и  тихо  молюсь,
и  тепло  от  молитвы  на  сердце.
Боже,  я  тебя  не  боюсь.
Знаю  –  ты  милосерден.
(«трости  надломленной  не  переломит,
и  льна  курящегося  не  угасит»).

Нам  внушали  в  гордыне  и  зле
про  Твой  гнев  и  про  Божий  страх.
Но  любую  травинку
                             на  грешной  земле
я  люблю.  Мне  она  –  сестра.
И  она  дитя  твоё  милое,
как  и  мы,  от  рожденья  до  старости.
На  ладони  Твоей  вознеси  её
в  добрый  рай  –
отогреться  в  радости.

Выхожу  я  и  тихо  молюсь.
Ты  грехи  мои,  Отче,  ведаешь.
Боже,  я  тебя  не  боюсь.
Доверяюсь  Тебе.  Верую.
С  этой  верой  я  вечно  свободна.
И  горит  огонёк  бытия  –
свечка  жизни  в  руках  Господних,  
свечка  малая,  свечка-дитя.
С  женским  именем  –  свечка  Твоя
в  сад,  где  снег,  как  парча,  ступаю.
Сад  –  единственный  храм,  где  я
не  чужая.
И,  увенчаны  светлой  луной,
небеса  аж  до  рая  раскрылись.
Светлый  вечер,  вечер  святой.
Белых  ангелов  крылья.

Ночь  тиха,  святая  ночь.
Снежные  ризы  звёздные.
Бог  идёт!  Печали  прочь!
Светлыми  станут  слёзы.

Бог  идёт
не  в  буре,  не  в  крови,
и  в  руках  Господних  нет  меча.
Он  –  дыханье  лёгкое  любви,
слёзы  счастья  на  людских  очах.
О,  душа  усталая,  расти!
Чтоб  увидеть  ты  могла  сквозь  слёзы
с  высоты  своей,  из  доброты
город  крохотный  в  мерцании  морозном.
Неразумных  малых  люденят  –
может,  вырастут  из  них  когда-то  люди.
Снег  смеётся,  звёздочки  звенят.
Слышно  –  Бог  идёт!  Просите  чуда.

Идите  все.  Идите  смело
туда,  куда  ведёт  звезда.
Сойдёт  на  Киев  манна  белая,
на  человека  –  благодать.
Все  выходите.  Чудо  будет.
Голодным  нынче  торжество.
Ну  вот,  и  мы  уже,  как  люди.
Рождество!
Придём  домой,  наварим  каши.
Одежды  лучшие  возьмём.
Всегда  полна  пусть  будет  чаша
и  в  нашем  доме,
и  в  доме  вашем,
и  в  доме  ближних,
и  в  чужом.
Пусть  печь  тихонечко  бормочет.
Пусть  в  синих  окнах  до  рассвета
стоит  Рождественская  ночь,
искрясь  морозным  дивным  цветом.
Уже  волхвы  к  дверям  подходят.
И  близко  светлое  мгновенье,
когда  дыхание  Господне
услышит  сердце
в  тихом  веянье.      

1993                                                        

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=233349
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 07.01.2011


Бледный-бледный!. . (Из Евгена Плужника)

*    *    *

Бледный-бледный!  Зубы  сцепил.
За  оврагом  село  пылало.
Кто-то  в  спину  прикладом  –  не  спи!  
–  Вас  немало!  

Сухо  треснул  старый  наган
(первой  нотою  новой  гаммы…).
Опускался  ночной  туман
на  курганы.

Кто-то  вдруг  засвистал  матчиш.
На  тачанки!  –  ищи,  где  знаешь!
Поле,  поле!
Что  ж  ты  молчишь?
Не  рыдаешь?

Перевод  с  украинского.


Оригинал:

*    *    *

Зціпив  зуби.  Блідий-блідий!
За  байраком  село  палало.
Хтось  прикладом  у  спину  —  йди!
—  Вас  чимало!

Сухо  чмихнув  старий  наган
(Перша  нота  нової  гами...).
Надвечірній  лягав  туман
Над  житами.

Хтось  один  засвистав  матчиш.
На  тачанки!  —  й  шукай,  де  знаєш!
Поле,  поле!
Чом  ти  мовчиш?
Не  ридаєш?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232967
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 05.01.2011


Напишешь, рвёшь… (Из Евгена Плужника)

*  *  *

Напишешь,  рвёшь…  И  пишешь  снова…
И  вновь  не  так…  Всё  стих  не  тот…
Пока  из  мыслей  слов  полову
усталость  вовсе  не  сметёт!

И  задрожат  в  досаде  губы…
А  истина  же  так  ясна:
Все  собери  слова,  голуба,  –
души  не  вычерпать  до  дна!

Ещё  в  плену  у  вдохновенья,
сумей,  волненью  вопреки
встать,  отойти  без  сожаленья
от  неоконченой  строки.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232869
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 04.01.2011


День начинает путь с гудком рассветным… (Из Евгена Плужника)

*    *    *

День  начинает  путь  с  гудком  рассветным
по  травам,  где  роса  слезы  светлей.
И,  словно  облачко,  играя  с  лёгким  ветром,
алеет  в  небе  стая  голубей.

Иду,  ещё  укрыт  прохладной  тенью,
а  ветви  тополей  уже  зажглись.
И  каждому  хочу  сказать  мгновенью:  
-  Не  торопись!
 
Но  над  дорогой  вьётся  пыль  недаром,
и  горизонт  как  будто  бы  ослеп.
Начнётся  скоро  шумный  день  базара  –
продажа,  купля,  торг  –  борьба  за  хлеб!

И  я  продам  хоть  в  розницу,  хоть  разом
кому-то  силу,  где  потяжелей.
…  А  в  небе  гаснут  отблески  топазов
на  крыльях  голубей…

Перевод  с  украинского.

Оригинал:

*    *    *      

Розпочинає  дні  гудок  о  шостій,  
Коли  роси  ще  вітер  не  допив,  
А  там,  вгорі,  такі  ясні  і  прості,  
Пливуть  рожеві  зграї  голубів...

Ще  пішоходи  холодком  укриті,  —  
На  передмісті  десь  ірже  лоша...  
І  хочеться  сказати  кожній  миті:  
Не  поспішай!

Але  вже  в’ється  порох  над  базаром,  
І  синьоокий  ранок  мов  засліп...  
І  закиплять,  я  знаю,  незабаром  
Купівля  й  продаж  —  боротьба  за  хліб!

І  я  іду,  щоб  десь  продати  м’язи,  
Ще  від  учора  стомлені  напів...  
І  гаснуть,  бліднуть  відблиски  топазів  
На  крилах  голубів...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232867
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 04.01.2011


Подходит дождь. Уже шумят берёзы… (Из Евгена Плужника)

*          *          *

Подходит  дождь.  Уже  шумят  берёзы…
Рвут  молнии  тяжёлых  туч  сукно.
А  гром  в  своём  fortissimo  так  грозен,
что  в  страхе  аж  звенит  окно!

Темнеет  день.  Возы  спешат  к  парому.
Под  тучным  стадом  стонет  пыльный    
                                                   шлях.                      
И  –  дробь  жемчужных  капель  
                                   вслед  за  громом…
И  вновь  огонь  и  грохот  в  небесах.

Но  вот  уже  туман  плывёт  над  полем  –
его  в  минуту  солнце  растворит.
И  я  опять  с  надеждою  и  болью
читаю  письма  старые  твои.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232623
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 03.01.2011


Лето с осенним взором. (Из Ирины Жиленко)

ЛЕТО  С  ОСЕННИМ  ВЗОРОМ
Цикл

1.  МОТЫЛЁК  НА  РУКЕ

Отзвенели,  отцвели  сады  по  взгорьям,
и  нарциссы  отлетели  к  синю  морю,
травы  угодили  под  косу,
растеряли  светлую  росу.
Отцветут  на  днях  акации  и  грозы…
Время  уж  не  катит  тихим  возом  –
будто  кони  вскачь  его  несут.
Будто  только  обручились  зорькой  тихою,
а  уже  в  вечерней  хате  свадьбы  свет.
Не  вчера  ли  пчёлы  тешились  гречихою?
Нынче  рады  даже  падалкам  в  траве.
И  в  варенье  нашем  розы  аромат,
и  жасмины  насушили  мы  для  чая.
Багрянеют  винограды  вдоль  веранд  –
собираются  в  дороженьку  печальную.
Что  ж  стоит  так  долго  дочка  пред  окном…
Не  кричат  ли  ласточки  ей  :  “Может,  с  нами?”
Как  осеннее  гнездо,  притих  наш  дом,
и  боится  скрипнуть  он  дверями.
Маленький  зелёный  музыкант
знай,  сверчит…  И  на  веранде  синей
всё  диктую  сыну  я  диктант,
пока  дождик  сеет  на  малину.
Дождик  сеет,  а  сынок  растёт.
Побыстрей  бы!  Я  уже  старею…
День,  как  век.  Но  верно  же  и  то,
что  и  век,  как  день.
                                                   Прохладно.  Вечереет.

Подрастай  скорее,  мой  родной!
Я  диктую:  “Дождик  серый-серый…”
Сын  смеётся,  в  серое  не  веря,
и  упрямо  пишет:  “Золотой…”
Сеет  дождик.  Серенький.  Простой
(ах,  простите,  –  не  простой,  а  золотой).
Скоро  осень.  И  светлеет  добрый  сад,
чтобы  легче  оглянуться  мне  назад  –
в  лето  юное,  и  далее  –  в  весну…
Мотылёк,  большой,  мохнатый  и  цветастый
сел  мне  на  руку,  доверчиво  заснул.
Не  спугнуть,
не  погасить  бы  это  счастье!


2.  ДЕНЬ  АСТР

Уходит  август.  Уж  соседи
купили  малышу  букварь.
А  у  крылечка  астра  светит  –
высокий  голубой  фонарь.
Ночами  –  дождь,  но  ясно  утром.
Роскошно  ловятся  сомы.
И  пахнут  терпко  и  уютно
над  огородами  дымы.
То  по  грибы,  то  по  лещину
(какой  зимою  будет  пир!)
Иль  невзначай  отыщем  с  сыном
тропинку  в  незнакомый  мир.
А  у  колодца  –  гром  ведёрный.
Там  бабы  всласть  судачат  вздорно
о  том,  о  сём  –  свербит  в  ушах.
Того  зубами  перетёрли,
ту  –  понесли  на  языках.
Мол,  ни  стыда,  ни  срама  нету.
Мол,  ей  уж  больше  сорока,
а  только  схоронила  деда  –
глядь,  привечает  примака.
–  Да  был  бы  хоть  мужик  путёвый,
а  то  –  залатанный  пиджак,
какой-то  квёлый,  хлипкий…  Словом,
наверно,  пьянь.
–  Наверно,  так.
А  тучки  лёгкие  –  как  храмы.
Печаль  касается  щеки
росою,  дымом  и  грибами,
и  счастьем,  чьи  уста  горьки.
Таким  убогим,  поздним  счастьем,
что,  проходя  через  село,
жалея  Катрю,  Ганну,  Настю,
руками  грустно  развело.
И  засветило  астры  синью,
и  бабам  скинуло  с  руки
листы  осенние  сухие
в  подолы,  словно  медяки.

3.  ОСЕНЬЮ  ВСЕГО  МНЕ  ЖАЛЬ…*

Листьев  первая  коснулась  ржа.
Крик  гусиный  –  как  зимы  предтеча.
Ранней  осенью  всего  мне  жаль:
пчёл,  цветов,  притихших  дач  и  речек.

Впрочем,  у  природы  всё  пригоже.
Птицам  –  перья,  рыбам  –  чешуя.
Да  людей  жалею  я,  о  Боже!  –
коль  уходит  из-под  ног  земля.

Всё  не  так,  непросто  и  невлад.
Там  нехватка,  там  –  на  латке  латка.
Жизнь  несёт  нас,  как  в  телеге  шаткой
и  не  сдаст  хотя  б  чуть-чуть  назад.

Жизнь  несёт  нас,  гонит  и  морочит,
даже  оглянуться  не  даёт.
Торба  с  сеном  заслоняет  очи,
запах  сена  остро  в  ноздри  бьёт.

С  хламом  бытия  бредём  приниженно.
Нас,  как  клёны,  обжигает  ржа.
Жаль  мне  всех  –  и  дальнего,  и  ближнего.
И  себя  меж  ними  –  ох,  как  жаль!


4.  СМЕРТЬ

Жаль  старушку  Соньку.  Умирает…
Грешницей  жила…  Пришла  пора.
Умирает  и  себя  карает
так,  как  и  Господь  бы  не  карал.

А  сосед  у  Соньки  нрава  строгого.
Всю-то  жизнь  плевал  бродяжке  вслед.
А  теперь  жалеет  он  убогую,
как  Господь  не  мог  бы  пожалеть.

Гонит  он  от  бабки  бедолашной
сов,  нетопырей  –  исчадий  зла.
Держит  за  руку  –  чтобы  нестрашно.
…Вспомнилось,  как  в  детстве  бесшабашном
гнали  с  ней  коров  –  гроза  была!


5.  ОДИНОЧЕСТВО

Ганну  жаль.  Нет  вдовьей  доли  злее.
Одинокой  –  ох,  страшна  зима.
«Зиму,  –  говорит,  –  не  одолею.
Удавлюсь.  Я  не  могу  одна.

Кажется,  уже  схожу  с  ума  я.
Страшно  и  от  лампы  отойти.
Под  кроватью  будто  кто  вздыхает,
сверху  птица  чёрная  летит.

Как  ни  натоплю  –  а  холод,  холод…
Сколько  ни  варю  –  а  голод,  голод.
Мир  пропал,  в  туман  ушли  подворья.
Нет  ни  поля,  ни  деревни  нет.
Скажете,  мол,  есть  же  люди  добрые…
Есть-то  есть,  да  не  идут  ко  мне.

Всяк,  своей  заботою  томим,
кинет  слово  –  и  проходит  мимо
к  хате  с  голубым  уютным  дымом.
Над  моим  же  домом  нелюбимым
нелюдимый,
                                             чёрный,
                                                                             мёртвый  дым».


6.  ТЕНЁТА

Жаль  мне  и  молоденькую  Ульку.
Ведь  дитя!  А  уж  качает  люльку.
Не  стерпелась  свекруха  с  невесткою,
с  городскою,  чужою,  не  местною.
И  грызёт,  и  грызёт  её  косточки
целый  день,  да  с  утра  спозараночку.
Щедро  капают  светлые  слёзыньки
то  в  тарелку,  то  в  детскую  ванночку.
А  свекровь  на  посиделках
                                                                       брызгает  слюною:
“То-то  Бог  послал  невестку,
“счастьице”  такое.
Ни  очей,  ни  плечей.  Неловка,  нескладна.
Всё,  видать,  не  по  ней,  ничему  не  рада.

Её  руки  –  как  щепки,
                                                     не  завяжет  и  кошке  хвоста.
Что  пришьёт  –  так  некрепко,
                                                       залатает  –  не  так.
Всё  молчит  и  молчит,  хитрая  змеюка.
Губы  сквасит  и  сидит
и  слезами  борщ  солит.
                                                 Вот  такая  штука”.
И  сердился  сын,  и  ругался,
да  к  губам  не  приставить  ворот.
И  с  женой  он  тихонько  шептался
на  крылечке,  коль  час  выдавался
посидеть  с  ней,  как  двое  сирот.
“Что  ж  худеешь  ты,  моя  козочка?
Только  оченьки,  только  косточки…”
А  она  отвечает  тоскливо:
“Не  до  жиру  тут,
                                                         быть  бы  живу…”

Сколько  зим,  сколько  вёсен  и  лет
ей  трудиться,  молчать  и  терпеть…
Ведь  хозяйство!  Кроли.  Боровок.
Куры,  гуси,  да  два  огорода.
Да  свекруха  гадючьего  рода.
Ох,  завяз  коготок  –  и  молчок.


7.  УТРАТЫ

Жалко  пасечника,  деда  Гната,
у  которого  лишь  он,  да  кот,
да  огромная  пустая  хата  –
скажешь  слово  –  улетит  куда-то,
а  вернётся  эхом  через  год.

А  семью  когда-то  не  вмещала,
как  рубашка  тесная,  трещала.
Сыновей  лелеяла  она.
Четырёх…  а  их  взяла  война.

Время  лечит…  Может  быть,  и  так.
Время  терпеливо,  кто  же  спорит…
Только  баба  не  смогла  никак
времени  отдать  седого  горя.

Время,  как  вода,  и  камень  точит,
заметает  скорби,  словно  снег.
А  она  все  дни  ждала  лишь  ночи,
чтоб  сынов  увидеть  хоть  во  сне.

Чтобы  хоть  во  сне  услышать:  “Мама…”
Наконец,  слезами  изошла.
И  пошла  она  вслед  за  сынами,
и  травой  могилка  поросла.

Ну  а  дед  впал  в  детство.  Тут  и  там
семенил  он  –  то  к  Днепру,  то  к  саду,
к  пчёлам,  снегу,  и  к  дождю,  и  граду  –
будто  бы  к  жене  и  сыновьям.

То  учил  их,  как  что  делать  надо,
то  просил  у  них  совета  сам.
Вслушивался  в  шелест  листопада,
улыбался,  приласкать  был  рад  он
наишелудивейшего  пса.

Каждый  день  к  сельмагу  топал  старый,
покупал  гостинцы  неустанно,
ребятишкам  встречным  раздавал,
всех  детей  внучками  называл.

Осенью  светился  мёд  янтарный.
И  светлела  деда  голова.


8.  ЧИСТЫЙ  ЧЕТВЕРГ

Что  за  день?  Откуда  же  досталась
мне  щемящая  такая  жалость,
что  разлита  светом  голубым
по  стогам  и  мёртвым  бурьянам,
что  течёт  и  стелется,  как  дым,
по  притихшим  к  осени  холмам?

День  открытых  жалости  дверей,
видно,  нынче.  Как  осиным  жалом,
сквозняком  с  пустеющих  полей
жалит  сердце  мировая  жалость.

Это  взял  над  всеми  днями  верх
и  пришёл  в  предутреннем  ознобе
чистый-чистый,  как  роса,  четверг,
чтоб  омыть  нас  в  радости  и  скорби.

Как  звезда,  над  сердцем  он  встаёт,
укоряет,  мучит  и  тревожит.
Ни  один  на  свете  звездочёт
эту  ношу  снять  с  меня  не  сможет.



9.  НА  СОЛНЫШКЕ

А  зима  придёт  –  не  заставит  ждать.
Да  и  старость  не  за  горой.
Люди  с  ближними  делят  радости.
Люди  к  людям  идут  с  бедой.

Был  бы  повод  –  хоть  важный,  хоть  мелкий,
или  так  –  по  хорошей  погоде,
а  уже,  глядишь  –  посиделки
собирают  досужий  народец.

А  над  ними  (аж  небо  в  искринку)
метушится  народец  крылатый.
И,  как  ветер  в  дырявой  кринке,
тёплый  улей  гудит  за  хатой.

Блох  проворно  на  лоне  природы
разношерстые  ловят  народы.
И  тихонечко  тучки  качает
тот  народ,  что  уже  опадает.

А  осеннее  –  так  себе  счастье  –
всё  в  прорехах,  всё  в  латках  цветастых,
обходя  людские  дворы,
всем  по  клинышку  делит  –  бери!

Этот  –  бабе,  а  тот  –  молодице  –
на  скатёрку  иль  на  рушник.
А  не  хватит  –  то,  может,  сгодится
хоть  сынишке  надставить  штаны.

Вот  и  дедушке  Гнату  –  нате!  –
вроде  жизнь  постучалась  в  дом.
Попросились  в  дедову  хату
молодые  с  малым  дитём.

Надо  ж  деду  теперь  крутиться,
то  агукать,  то  двор  заметать.
Будто  вновь  довелось  родиться.
А  малец  оседлал  кота.

Кот  со  страху  удрал  за  поленья.
А  мучитель  как  заревёт!
Подхватил  его  дед  на  колени,
несуразное  что-то  несёт:

“Тупу-тупу-цыть-цыть!
В  хате  муха  гудит,
и  комарик  поёт  –
гнида  замуж  идёт.
А  вошь  радуется  –
будет  добрый  зятёк…”

Где-то,  слышно,  зима  идёт…
И,  как  клонится  к  печке  плечо,
человек  к  человеку  льнёт.
А  к  кому  же  ещё?…


10.  РОЗОВОЕ  ПОЛЕ

Бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке
к  закату  солнца  розовым  привольем.
А  я  к  орешнику  в  степном  овражке
сошла  с  лукошком.  Остывает  поле.

И  в  запах  жита  древний,  изначальный
вплетает  тонкий  аромат  тимьян.
И,  чтобы  душу  освежить  печалью,
над  полем  легкий  стелется  туман.

Грустят  о  лете  поздние  ромашки.
Гусиный  крик  тревожен  и  высок.
Бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке,
мой  поздний,
                                                 мой  осенний
                                                                                                 светлячок.

Хоть  так  несоразмерны  в  мире  нашем
дитя  и  небо,  мальчик  и  Земля  —
бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке,
ко  мне  руками  небо  наклоня.

И,  открывая  за  дверями  двери
в  пространства  дней  неведомой  красы,
мчит  покоритель  временных  империй
стернею,  голубою  от  росы.

И  даль,  и  ширь,  и  глубину  просторов  —
объемлю  все.  Я  вхожа,  Я  своя.
Мой  маленький  сынок,  мой  аистенок
приблизил  небо,  чтоб  смогла  и  я
идти  за  ним  с  корзинкою  орехов,
с  охапкой  солнечных  духмяных  трав
туда,  в  страну  любви,  добра  и  смеха,
где  смерть  отныне  не  имеет  прав.

Кивают  солнцу  сонные  ромашки.
И  прямо  в  небо,  словно  светлый  стяг,
бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке.
Не  разберёшь,  где  солнце,  где  дитя.


11.  ВЕЧЕР  С  СЕРЕБРЯНОЙ  ГОЛУБКОЮ

Под  вечер  мы  пошли  за  молоком.
Густели  сумерки,  и  в  темноте  светлела
дорога  пыльная.  И  стала  белой-белой,
и  радовала  глаз  –  то  лопухом
в  серебряной  росе,  или  ежом,
что  проползал  дорогу  перед  нами.
Светились  вдоль  дороги  овсюги.
А  в  хате  Ганны  пахло  пирогами.
И  над  столом  –  голубка  из  фольги.
Примак  был,  как  начищенный  медяк,
наряженый,  отмытый  и  побритый.
Аж  удивлялся  сам  себе  примак,
что  человек  теперь  такой  он  видный.
А  Ганна  любовалась  примаком,
как  песней,  что  сама  же  и  сложила,
как  образом,  который  сотворила,
как  командир  любуется  полком.
И  чарка  ей  легка,  она  взлетает  –
О  высота!  –  над  горем,  над  летами.
Голубка  пьёт  из  чарки  серебро.
Звенит  голубка,  и  звенит  хрусталь.
А  очи  Ганны  светятся  добром,
и  в  хату  дверь  –  как  райские  врата.

–  Ну  вот,  и  я  уже  не  сирота.
То  слово  скажет,  то  цветок  подарит.
Какой  ни  есть,  а  всё  не  пустота,
и  есть  кому  блинков  нажарить.

И  усмехнулся  в  чёрный  ус  Мамай
с  картинки  стародавней.
                                                                       Поднял  чарку
и  крикнул:  “Ну,  Ганнуся,  наливай,
да  выпьем,  чтоб  чертям  аж  стало  жарко!”

Примак  сказал:  “Поставим  мы  у  входа
в  наш  двор  скамейку,  чтобы  на  заре
смотреть  вдвоём  на  Днепр,  на  пароходы
и  вместе  потихонечку  стареть”.

Ну  что  сказал  он  как  бы  и  не  в  лад?
Простое  слово  –  грош  ему  цена.
Но  будто  бы  раздвинулась  стена,
и  стало  видно  всё  –  и  двор,  и  сад,
и  белый  шлях  через  ржаное  поле,
и  всё  смеётся,  светится,  поёт…
Взошёл  над  светлым  миром  месяц  полный,
и  серебро  с  него  голубка  пьёт.
Стояла  ночь.  С  горы  сойдя  в  долину,
на  вдовий  дом  из  темени  степной
мы  оглянулись.  Как  кораблик,  плыл  он
меж  туч  вслед  за  мерцающей  звездой.

Светились  окна  юно,  яснооко.
И  белый  шлях  светился  среди  тьмы.
Пришёл  покой.  И  в  тишине  глубокой
уже  не  страшно  было  нам  зимы.


12.  НОЧЬ  ЛИВНЕЙ

Уснули  муж  и  дочь,  и  сын.
А  на  столе  моём  коренья
и  травы  спали:  девясил,
душица,  мята,  подмаренник…
Так  пахло!  И  казалось  мне,
что  души  трав  вокруг  ходили,
по  всей  квартире  наследили.
И  дождик  крапал  в  тишине.
И  разум  мой  уснуть  был  рад.
Но  в  этой  тишине  пугливой
вдруг  ошалел  наш  старый  сад
за  окнами.  И  грянул  ливень!
Я  не  узнала  дом.  А  впрочем,
то  был  другой,  не  этот  дом.
Метнулась  птица  за  окном,
и  тень  её,  чернее  ночи,
в  полёте  быстром  отсекла
полкомнаты  своим  крылом,
и  из  волшебного  стекла
как  будто  стену  возвела,
ту  половину  налила
она  весёлым  серебром.
А  там,  за  хрусталём  звенящим,
с  тяжёлых  книг  смывая  пыль,
струился  ливень,  аж  слепящий
и  белый  свет  меня  любил.
Допытывался  о  здоровье
и  в  изголовье  травы  клал.
Ведь  мир  любил  меня  любовью
людей,  с  которыми  жила.
О,  сколько  музыки  в  безмолвье
дождя  в  мерцаньи  полуночном!
И  я  любила  мир  любовью
супруги,  матери  и  дочки.
И  знала  я,  что  все  дороги
ведут  нас  только  к  человеку.
Во  всех  утратах  и  тревогах
взывай  хоть  к  морю,  к  небу,  к  Богу,  –
сам  Бог  установил  навеки,
всегда  так  было,  есть  и  будет  –
тебе  помогут  только  люди.
И  с  ними  –  травы,  ливни,  птицы,
и  столько  смысла  и  красы  –
аж  сердцу  больно,  и  не  спится,
и  в  сладком  сне  смеётся  сын.
Дождь  лил…  Белели  овсюги.
В  моей  душе  звенело  счастье.
А  с  ним  –  голубка  из  фольги.
И  с  нею  –  в  палисаде  астры.
Дворцом  серебряно-хрустальным
стояла  в  ливнях  эта  ночь.
В  ночном  лесу  грибы  не  спали  –
они,  как  водится,  росли.
Дожди  не  спали  –  они  шли.
И  мне  уснуть  было  невмочь.






13.  ПРОЩАНЬЕ,  ПРОЩАНЬЕ,  ПРОЩАНЬЕ…

Прощанье,
прощанье,
прощанье
в  заботах  и  радостях  дня.
Прощай,  моё  лето  гречаное,
и  ты  доцвело,  дозвучало,
дозрело  и  ты  до  зерна.

Цветы  твои,  пчёлы  и  дети
остались,  остались  на  дне.
Чуть-чуть  –  и  заснёт  моё  лето
в  своём  сокровенном  зерне.

Прощанье,  прощанье,  прощанье,
к  прощанью  зовут  небеса.
Синеют  озёра  печально,
и  каждое  –  Божья  слеза.

И  листьям  осеннего  сада,
и  всем  нам  –  дорога  одна.
Прощай,  моя  светлая  радость,
допела  и  ты,  домечталась,
дозрела  ты  –  аж  до  зерна.

Твой  дом,  твои  праздники,  войны
остались,  остались  на  дне.
Чуть-чуть  –  и  заснёшь  ты  спокойно
в  своём  сокровенном  зерне.

Прощаюсь,  прощаю,  прощенья
прошу  у  земли  и  людей.
Душа  наполняется  звенью
и  светлой  девчушкой  весенней
танцует  на  тёмной  воде.

Мы  встретимся,  горы  и  реки!
Не  плачьте,  не  плачьте  по  мне.
Я  лишь  на  минуточку  веки
сомкну  в  своём  тёплом  зерне.

Зайду  на  минутку  в  осоку,
и  в  жито,  и  меж  лебедей…
Всё  будет  –  и  небо  высокое,
и  горе,  и  счастье  нелёгкое,
и  танец  души  синеокой
на  тёмной  озёрной  воде.


От  переводчика.

*В  оригинале  после  стихотворения  ДЕНЬ  АЙСТР  следует  стихотворение  «ЩОСЬ  СТРАШНЕ…».  Я  счёл  его  перевод  невозможным  ввиду  того,  что  здесь  сама  фактура  живой  украинской  речи  едва  ли  менее  важна,  чем  сюжет,  композиция  и  поэтика  стиха.
Поэтому  беру  на  себя  грех  и  без  спроса  у  автора  привожу  его  в  оригинале.

«ЩОСЬ  СТРАШНЕ…»

–  Якщо  хлопчик  –  вередун,
не  приходить  Кiт-Баюн.
Але  спускається  с  горища
Котище  Вирячи  Очища.

Вiдхилить  вiн  вiконну  раму
і  шасть…
                             Не  вiриш?    Сам  простеж…
–  А  я  тодi  гукну:  «Мамо!»  –
і  ти  його  проженешь.

…Оченятами  iскриться
і  нiчого  не  боїться.

Та  коли  глухой  паркан
нам  трапляється,  то  чимось
вiн  лякає  хлопчака,
аж  дитя  росте  очима…

«Що  там?  Що?»  –  пита  мене.
Страх  мале  сердечко  тисне.
А  паркан  зловiсно  висне.
«Що  там?  Що?  Таке  страшне…»

«Щось  страшне»  ходило  двором
то  в  комору,  то  з  комори,
тупцювало,  статкувало,
гроши  в  глечиках  ховало.

Та  все  нишком,  та  бочком,
та  до  вищих  –  лисачком,
п’ятиличне,  двоязичне,
ще  й  линяло  на  день  тричи.

У  вiйну  старостувало,
і,  вiдбувши  десять  лiт,
знов  воно  гараздувало,
гендлювало,  шапкувало,
лютовало  на  весь  свiт.

Павутиннячко  снувало
тишком-нишком,  лисачком,
пантрувало  –  жерло,  рвало
і  ковтало  з  тельбушком.

«Щось  страшне»  було  страшне
тим,  що  не  було  одне…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=175152
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 03.03.2010


Из цикла “ЛЕТО С ОСЕННИМ ВЗОРОМ” (Из Ирины Жиленко)

Из  цикла  “ЛЕТО  С  ОСЕННИМ  ВЗОРОМ”

МОТЫЛЁК  НА  РУКЕ

Отзвенели,  отцвели  сады  по  взгорьям,
и  нарциссы  отлетели  к  синю  морю,
травы  угодили  под  косу,
растеряли  светлую  росу.
Отцветут  на  днях  акации  и  грозы…
Время  уж  не  катит  тихим  возом  –
будто  кони  вскачь  его  несут.
Будто  только  обручились  зорькой  тихою,
а  уже  в  вечерней  хате  свадьбы  свет.
Не  вчера  ли  пчёлы  тешились  гречихою?
Нынче  рады  даже  падалкам  в  траве.
И  в  варенье  нашем  розы  аромат,
и  жасмины  насушили  мы  для  чая.
Багрянеют  винограды  вдоль  веранд  –
собираются  в  дороженьку  печальную.
Что  ж  стоит  так  долго  дочка  пред  окном…
Не  кричат  ли  ласточки  ей  :  “Может,  с  нами?”
Как  осеннее  гнездо,  притих  наш  дом,
и  боится  скрипнуть  он  дверями.
Маленький  зелёный  музыкант
знай,  сверчит…  И  на  веранде  синей
всё  диктую  сыну  я  диктант,
пока  дождик  сеет  на  малину.
Дождик  сеет,  а  сынок  растёт.
Побыстрей  бы!  Я  уже  старею…
День,  как  век.  Но  верно  же  и  то,
что  и  век,  как  день.
                                                   Прохладно.  Вечереет.

Подрастай  скорее,  мой  родной!
Я  диктую:  “Дождик  серый-серый…”
Сын  смеётся,  в  серое  не  веря,
и  упрямо  пишет:  “Золотой…”
Сеет  дождик.  Серенький.  Простой
(ах,  простите,  –  не  простой,  а  золотой).
Скоро  осень.  И  светлеет  добрый  сад,  
чтобы  легче  оглянуться  мне  назад  –
в  лето  юное,  и  далее  –  в  весну…
Мотылёк,  большой,  мохнатый  и  цветастый
сел  мне  на  руку,  доверчиво  заснул.
Не  спугнуть,
не  погасить  бы  это  счастье!





ПРОЩАНЬЕ,  ПРОЩАНЬЕ,  ПРОЩАНЬЕ…

Прощанье,
прощанье,
прощанье
в  заботах  и  радостях  дня.
Прощай,  моё  лето  гречаное,
и  ты  доцвело,  дозвучало,
дозрело  и  ты  до  зерна.

Цветы  твои,  пчёлы  и  дети
остались,  остались  на  дне.
Чуть-чуть  –  и  заснёт  моё  лето
в  своём  сокровенном  зерне.

Прощанье,  прощанье,  прощанье,
к  прощанью  зовут  небеса.
Синеют  озёра  печально,
и  каждое  –  Божья  слеза.

И  листьям  осеннего  сада,
и  всем  нам  –  дорога  одна.
Прощай,  моя  светлая  радость,
допела  и  ты,  домечталась,
дозрела  ты  –  аж  до  зерна.

Твой  дом,  твои  праздники,  войны
остались,  остались  на  дне.
Чуть-чуть  –  и  заснёшь  ты  спокойно
в  своём  сокровенном  зерне.

Прощаюсь,  прощаю,  прощенья
прошу  у  земли  и  людей.
Душа  наполняется  звенью
и  светлой  девчушкой  весенней
танцует  на  тёмной  воде.

Мы  встретимся,  горы  и  реки!
Не  плачьте,  не  плачьте  по  мне.
Я  лишь  на  минуточку  веки
сомкну  в  своём  тёплом  зерне.

Зайду  на  минутку  в  осоку,
и  в  жито,  и  меж  лебедей…
Всё  будет  –  и  небо  высокое,
и  горе,  и  счастье  нелёгкое,
и  танец  души  синеокой
на  тёмной  озёрной  воде.


Примечание.  Это  первое  и  последнее  стихотворения  цикла.  Если  мне  удастся  перевести  остальные  11  (Перевод  стихотворения  «Розовое    поле»  публиковался  ранее,  будет  опубликован  весь  цикл.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=141896
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 18.08.2009


ПЁС (Из Ирины Жиленко)

ПЁС

Осень  на  свете.  Осень…
Осень  в  селе  и  в  полях.
Зёрна  последние  носит  
в  норку  свою  хомяк.

Если  ветра  верховодят,
дождь  по  крышам  стучит  –
даже  Царя  Природы
царство  его  страшит.

Рубит  дрова  за  баней,
рамы  вставляет  к  зиме.
Время  творить  икебану
из  сухоцвета  мне.

В  сумрачный  час  непогоды,
людям  глядя  в  глаза,
пёс  по  подворьям  ходит,
что-то  хочет  сказать.

Каждый  глаза  отводит,
этому  гостю  не  рад  –
пёс  ведь  известный  шкода,
лодырь  и  курокрад.

Я  ему  супа  в  корытце.
“Хочешь  найти  жильё?
Знаешь,  в  поле  копницы
дышат  добрым  теплом.

Быть  мышеловом,  хоть  бедным,
Лучше,  чем  дармоедом”.
А  курохват  пообедал
И  потрусил  к  соседу.

“Люди,  эх  вы…  словоблуды,  -
думал  собачье,  своё.
Брюхо  набить  нетрудно,
и  конура  меня  ждёт.

Что  же  так  душу  нудит?
Водит  дворами,  морочит?
Думал,  что  знают  люди.
Люди  ж  отводят  очи.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=137228
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.07.2009


Вступление к “ПОЭМЕ ПЕСЕН”. Из Ирины Жиленко.

Вступление  к  “ПОЭМЕ  ПЕСЕН”

Снега  легли  надёжно,  до  весны.
И,  как  в  берлогах,  спали  в  них  трамваи.
Наверно,  снились  им  медвежьи  сны…
И  празднично  метели  ликовали.

Они  вершили  светлый  свой  полёт
и  укрывали  снегом,  как  забвеньем,
останки  древних  Золотых  ворот,
что  безнадёжно  ждали  погребенья.
На  улицах  качали  фонари,
сугробы  наметали  на  распутьях
и  раздирали  мантию  зари
на  огненные  алые  лоскутья.

Но  я  почуяла  в  недобрый  час
на  перекрёстке,  снегом  заметённом,
как  странны  песни  ветра  в  этот  раз  –
в  них  привкус  пустоты  бездонной.
Меня  вела  завьюженная  муть,
казалось,  в  день  грядущий  из  былого.
Ведь  только  этот  и  возможен  путь
для  люда  осторожного  земного.
Как  бы  не  так!  Ступила  шаг  –  и  вдруг
ни  времени  того  уже,  ни  дома,
где  было  всё  мне  мило  и  знакомо,
и  лёгок  был  стиха  певучий  звук.
И  дни,  что  оторвались  от  годов,
запутались  во  временном  хаосе.
Я  заплутала  в  горечи  дымов  –
в  глухую  быль  они  меня  уносят.
И  –  чёрные  ворота.  И  земля,
где,  знаю,  и  моя  есть  капля  крови.
И  голос  предков,  И  душа  моя
освящена  их  вечною  любовью.
Двадцатый  век  совсем  ещё  дитя.
И  с  нежность  в  его  смотрю  я  очи.
По  руку  правую  –  улыбка  бытия,
А  слева  –  смерть,  чей  взор  темнее  ночи.


Мне  говорят:  “Оставь  свой  нищий  строй.
Готовится  здесь  драма.  Так  сыграй  же
Высокую  в  ней  Роль.
А  мы  подскажем…”

“Да  мне  ли,  -  говорю,  -  актрисой  стать?
В  трагедиях  и  вовсе  я  невежда.
И  кто  я  есть?  Кого  смогу  сыграть?”
А  мне  в  ответ:  “Тебе  играть  Надежду!”

Живуч  на  этом  свете  человек!
Без  дома  может  он,  без  огорода,
без  корки  хлеба,  даже  без  свободы,
без  рук,  без  ног,  без  деток  целый  век.
Без  матери,  и  без  родных  людей,
в  тюрьме,  в  ярме,  в  оковах,  на  коленях,
без  поля,  без  высоких  журавлей,
без  радостей  труда,  без  вдохновенья,
и  без  царя  в  беспечной  голове.
Без  тени  в  зной,  и  в  холод  без  одежды  –
безо  всего  жить  может  человек,
покуда  рядом  с  ним  стоит  Надежда.

“Смогу  ли  я?”  –  спросила  я  несмело.
“Иди,  играй!  –  услышала  в  ответ,  –
чего  на  свете  только  не  сумеет
жена  и  мать.  К  тому  ж  ещё  поэт”.

Простой  платок  накинуть  мне  пора,
надеть  простое  платье,  и  –  в  дорогу.
Спасибо,  смилостивилась  заря  -
позолотила  мой  наряд  убогий.
Благодарение  судьбе  моей,
что  мне  дала  свирель.  Иду,  играю.
И  Бог  меня  за  мой  талант  карает
сердечной  жгучей  болью  за  людей.
И  стала  я  –  не  я.  Пришёл  мой  срок.
Среди  народа  крепкого,  родного
я  потекла,  как  животворный  сок,
по  каждой  ветке  древа  родового.
Ведь  я  его  Надежда.  И  дитя.

Село.  Крещенских  звонов  благолепье.
По  руку  правую  –  улыбка  бытия.
А  слева  –  смерть  в  пылающем  отрепье.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=136346
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 06.07.2009


ЗЕЛЁНЫЙ СОН. (Из Ирины Жиленко)

ЗЕЛЁНЫЙ  СОН

Середина  лета.  Дом.  И  огород.
И  душность  отцветающих  акаций.
Средь  малых  дел  и  маленьких  забот
боюсь  и  я  вам  крошечной  казаться.

И  всё  ж,  когда  порой  из-за  реки
беззвёздной  ночью  злые  ветры  веют,
мне  говорят  сухие  лопухи
про  то,  о  чём  сказать  я  не  умею.

Нет  слов  таких.  Бессильны  все  цвета.
Но  всё  я  понимаю.  Или  снится?
О,  вечности  дыханье  на  ресницах!
О,  жёлтый  вкус  печали  на  устах!

Как  тонок  звук  трагичный  за  стеклом,
для  слуха  чуткого  тревожно-новый…
И  понимаешь,  что  одной  мы  крови
вот  с  этим  умирающим  листом.

Так  сердцу  тяжело  во  мгле  зелёной.
Такой  жестокий  и  тягучий  сон,
где  чьи-то  руки,  с  высоты  бездонной
простёршись,  разорвали  горизонт.

И  ни  конца,  ни  края…
Растеклась
душою  вечность,  словно  мгла  без  просини.
И  нет  уже  здесь  ни  добра,  ни  зла.
А  лишь  неумолимость.  Только  осень.

И  вдруг  –  повеет  ладаном  от  звёзд.
И  я  скажу:  «Да  этот  страх    –  от  чёрта!»
И  золото  неведомых  аккордов
мой  успокоит  воспалённый  мозг.

И  горизонт  сомкнётся  за  стеклом.
Растает  сон  безжалостный  вчерашний.
Я  обрасту  покоем  и  теплом.
И  стану  снова  так  мала  –  аж  страшно…

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=135491
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 29.06.2009


Нынче сад особенно печален... (Из Евгена Плужника)

*  *  *

Нынче  сад  особенно  печален,
окоём  чуть  заполдень  отцвёл,  –
говорят,  под  вечер  до  окраин
осень  добрела  из  дальних  сёл.

В  центре  она  будет  спозаранку,
не  спеша  пойдёт  сквозь  листопад…
Что  ж!  Приди,  усталая  крестьянка,  –
всей  душой  тебя  я  встретить  рад.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=129727
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.05.2009


Пески пустыни, как живые, дышат... (Из Евгена Плужника)

*  *  *

Пески  пустыни,  как  живые,  дышат.
Их  тихий  шелест,  как  и  плеск  воды,
в  мечтах  чарует  душу…  Но  гляди!  –
не  лучше  ль  слушать  их  под  крышей.

В  дорогу  собираться  не  спеши!
Закрой  глаза  и,  тишиной  ведомый,
сумей  в  глубинах  собственной  души
услышать  Мир,  не  выходя  из  дома.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=128786
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 05.05.2009


Опасайся неба ночного!.. (Из Евгена Плужника)

*  *  *

Опасайся  неба  ночного!
Берегись  немой  пустоты.
Мал  твой  взор,  но  его  так  много  –
коль  ей  душу  откроешь  ты.

Убаюкает,  зачарует…
Кто?…  Откуда?…  Навеки?…  Ввысь?...
…Без  ответа  мечется  всуе
твой  тревожный  дух…
Берегись!

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=128252
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 30.04.2009


Из «Музыкальной тетради» (Из Ирины Жиленко)

Из  «Музыкальной  тетради»
Цикл

Йозеф  Гайдн
«ПРОЩАЛЬНАЯ  СИМФОНИЯ»

—  Скажи,  зачем  тот  валторнист  худой
уходит  тихо,  погасивши  свечку?
—  О,  не  смотри  туда,  моя  любовь!
Там  —  вечность…

—  Скажи,  зачем  седой  флейтист  встаёт?
И  гасит  свечку?  И  шаги  стихают…
—  О,  не  смотри!  Его,  дитя  моё,
крыло  покоя  манит…

—  Скажи,  зачем,  свой  отложив  гобой,
учитель  твой  уходит  так  печально?
—  О,  не  смотри  туда,  моя  любовь!
Там  —  тайна…

И  виолончелист,  свой  опустив  смычок,
ушёл,  теряясь  в  полумраке  зыбком…
Что  ж  так  устали  руки?  И  плечо
промокло  насквозь  от  рыданья  скрипки?
А  в  волосах  так  много  серебра?

И  ты  уходишь,  мой  дружок,  мой  брат?
Возьми  с  собой!
Но  вот  уже  одна  я…
Играть!  Играть!
Дымок  над  пультом  тает…

Мой  звук  последний  —  это,  как  печать,
как  гвоздь  последний  в  ту  немую  сферу,
которую  учили  мы  звучать.
А  нам,  увы!  
                                       указано  на  двери.

Кого  просить,  кого  на  помощь  звать,
когда  душа  скорбит  о  неизбежном?
Была  бы  только  музыка  жива!
Лишь  в  ней  —  надежда.

                           
Арнольд  Шёнберг
«ЛУННЫЙ  ПЬЕРО»
                           Совсем  я  одинок  в  великой  буре.
                                                                                         А.Шёнберг
И  мой  переступил  порог
по-детски  хрупкий  и  наивный
принц  Лунной  Полночи  —  Пьеро
с  отчаянным  речитативом.
Терзает  душу,  сердце  рвёт
конфликт  сопрано  и  оркестра.
То  горького  неверья  гнёт,
то  светлого  доверья  всплески.

То  бесконечный  звёздный  путь,
то  осени  промозглой  жуть.
И  Вена,  как  халат  гигантский,
трещит  на  чреве  у  мещанства.

…Смотрел  смятенно  человек
на  мир,  что  в  материнских  корчах
в  бреду  рождал  двадцатый  век.
И  не  сберёг  его  от  порчи.
«Спасайте  же  в  себе  добро!»  —
средь  атонических  созвучий
взмолился  плачущий  Пьеро.
Но  бился  век  уже  в  падучей.
Маэстро  Шёнберг!  Вам  идти
пора…  О,  как  они  свистели
в  ключи  от  сейфов  и  квартир!
Рычали,  топали,  ревели!
Пропах  надолго  потом  театр.
…Он  шёл  домой,  худой  и  лишний.
И  серый  дождик,  друг  и  брат,
вздыхал,  припав  к  его  манишке.

И  спал,  как  сытое  стадо,  где  гладкие  все,  как  один,                                                                                                    
похожие  рыла  упрятав  в  потную  душность  перин,
цвет  бюргеров.  Пиво  привычно  бурлило  в  самцах  пузатых.
А  в  самочках  патриотичных  уже  вызревали  солдаты.

…А  там,  где  печальные  шпили,
без  сна,  а  в  очах  их  рассвет,
паяцы  и  мимы  творили
свой  дивный  опасный  балет.

Все  в  белом.  Как  звёзды.  Как  чайки.
Канат  над  землёю  провис.
Как  горько  звоночки  кричали,
когда  обрывался  артист!

Пижамы  в  цветах  серебрёных.
И  звёзды  в  разрезах  петлиц.
Пылали  в  ночи  над  землёю
застывшие  огнища  лиц.

Бессонны,  блаженны,  прекрасны,
они,  не  от  мира  сего,
давая  надежду  на  счастье,
крылом  осеняли  его.

Паденье…
И  сумрачны  реки  
веков.  Но  забрезжило  синью!
Искусство!  Пребудут  вовеки
в  тебе  твои  звёзды-мессии.

Пусть  вечно  тревожит  и  ранит
звучаньем  трагичных  крещенд
в  высоком  порыве  сопрано.
И  флейта.  И  виолончель.


ЧУДЕСНЫЙ  РОГ  ГУСТАВА  МАЛЕРА
                                         Нет,  ничто  мне  не  чуждо,  весь  мир…
                                                                                             Г.Малер

                           ЗАСТОЛЬНАЯ  ПЕСНЯ

Братья,  садитесь  за  стол  благородный    Молчанья.
Помянем  ушедших,  касаясь  друг  друга  плечом.
Пусть  души  исполнены  будут  любви  и  печали,
как  солнцем  осенним  сегодня  наполнен  наш  дом.

Братья,  садитесь  за  стол  хлебосольный  Беседы.
Пусть  будут  неспешными  речи  про  мир  и  про    хлеб.
Пусть  наша  любовь  отведёт  все  тревоги  и  беды,
чтоб  было  покойно  в  руках  наших  тёплых  Земле.

Братья,  садитесь!  Дитя  родилось  на  рассвете!
Качнём  колыбельку  над  вечностью  крепкой  рукой.
Как  искристой  влагой  бокалы  наполнены  эти,
пусть  мир  золотится  от  солнечной  веры  людской.

Братья,  садитесь  за  стол,  где  чарует  Искусство.
Пусть  слово  возьмёт  убелённый  годами  скрипач.
И  снова  —  молчанье.  И  кровь  собирается  в  сгусток.
И  рвётся  из  сердца  печаль  утоляющий  плач.


ПЕСНЯ  ЧАСОВОГО

Слушай,  ночная  земля!
Слушай,  небо  ночное,
песню,  что  поёт  часовой  
на  посту:
«Я  пою  про  мальчика,  что  спокойно  заснул,
                                                       обняв  голубого  медвежонка.
Я  пою  про  его  маму,
похожую  на  гроздь  винограда
                                                             в  свете  зелёного  ночника.
Я  пою  про  отца.  Он  спит  глубоко
и  спокойно,  как  тот,  кто  честно  прожил  свой  день.
Спят  влюблённые,  что,  как  две  половинки  яблока,
подходят  друг  к  другу.  Окно  их  комнатки
                                   засыпано  синими  хризантемами  рассвета.

И  поэт  под  зелёным  парашютом  лампы
                                             спускается  на  грешную  землю.
И  кот  золотою  лапою  привычно  открывает  квартирку,
                                                               возвращаясь  из  ночных  странствий.
Вспыхнула  птица!
И  первый  троллейбус,  дрожа  от  свежести,
                                                                                   раскрывает  дверцы...
Я  стою  на  посту.
Город,  как  дитя,  сладко  дышит  
под  зелёным  крылом  моей  плащ-палатки,  
                                                                 прижав  к  груди  церквушку.
Я  стою,  повернувшись  лицом  к  восходу.
На  кончике  моего  штыка  играет  солнышко.
Я  пою  Утреннюю  Песню  Верности.
Я  ещё  ничего  не  знаю.

Я  смеюсь,  вызволяя  крохотного  
                                                     золотого  мотылька  из  паутины.
Я  прошу  прощения  у  паучка  за  то,
                                                   что  оставил  его  без  завтрака.
И  в  тот  же  миг
                                                 падаю  лицом  в  траву
                                                                               с  ножом  в  спине…»
Город,  беззащитный  и  розовый,
стоит,  опустив  руки
перед  Войною.


 
ЗЕМНАЯ  ЖИЗНЬ

Бросьте,  витии!
С  экрана  иль  сцены
бросьте  твердить  мне  
о  жизни  бесценной.

Мимо  слова,  словно  листья,  летят.
В  хатке  в  ночи  умирает  дитя.
Мать,  что  от  голоду  стала  стара,
просит  кровиночку  не  умирать:

—  Дитятко,  родненький,  не  умирай!
Скоро  созреет  большой  урожай.
Свежего  хлебца  тебе  испеку.
резвые  ножки  твои  побегут.

Голос  слабеющий  ей  отвечает:
—  Мама,  дай  хлебца!
Хлебушка  дай  мне!
Корочку  дай  мне.
Крошечку  дай.
Мама,  дай  хлебца!
                                       Не  покидай…

—  Дитятко,  родненький.  Чуть  подожди.
Видишь.  Уже  зацветают  сады.
Яблочек  целая  будет  гора.
Не  помирай  же!  Не  помирай…

Слабенький  голос  ей  отвечает:
—  Мама,  дай  яблочка!
Яблочка  дай  мне!
Ну  хоть  кусочек.
Хоть  на  зубочек.
Мама,  дай  яблочка!
Не  покидай…

—  Родненький,  спи,  успокойся.  А  днём
добрый  волшебник  заглянет  в  наш  дом.
Скажет:  «Здесь  маленький  мальчик  живёт…»
И  молочка  тебе  в  чашку  нальёт.

Ей  еле  слышно  дитя  отвечает:
Дай  молочка  мне!
Мамочка,  дай  мне!
Ну,  хоть  глот…
                                                 Гаснет  мольба  на  устах.
Медленно  стынет  дитя  на  руках.

День  этот  чёрный.  И  пламенем  —  ночь.
Смех  в  моём  горле  иссохшем  клокочет.
Бросьте,  витии!
С  экрана  иль  сцены
бросьте  твердить  мне
о  жизни  бесценной!
Мимо  слова,  словно  листья,  летят.
Где-то  сейчас  умирает  дитя.
Скорбны  рефрены  детских  страданий:
—  Мама,  дай  хлебца!
Хлебушка  дай  мне…





ПАМЯТЬ
2-я  часть  II  симфонии

Не  заблудись,  не  пропади  в  ночных  туманах.
Иди  не  дальше  света  от  окна.
Не  дальше  запаха  от  этих  роз  багряных.
Не  дальше  снов,  что  дарит  тишина.

Не  дальше  нежности.
Не  выходи  из  круга,
где  ты  добыть  огонь  из  сердца  мог,
как  высекает  трепетный  смычок
из  скрипки  золотые  искры  звука.

И  в  память  дней  и  лет  неповторимых,
чтоб  путь  твой  не  был  тёмен  и  горюч,
не  перейди,  не  преступи  межи  незримой,
где  потеряешь  ключ…

Один  лишь  шаг  в  ночную  мглу  —  и  сразу
ты  всё  забыл.  И  всё-таки  живёшь.
Куда-то  наугад  во  тьме  бредёшь.
Но  отекла  душа,  и  смутен  разум.

Что  минуло  —  прошло…  Но  всё  ж  сполна
былое  помни.  Сквозь  ночную  заметь
пусть  время  льётся  светом  от  окна,
как  долгая  негаснущая  память.

Не  потеряй,  не  расплескай  себя  в  пути.
Ведь  разве  наша  жизнь  не  сочетанье,
слиянье  радостей,  и  болей,  и  печалей?
Тех,  что  прошли,  и  тех,  что  впереди.
О  КРАСОТЕ

«Всем  добрый  день!»  —  И  гость  к  столу  присел.
И  вдруг,  как  будто  в  комнате  волшебной,
упала  пелена  ковров  и  стен,
открыв  простор  сияющего  неба.

И,  протерев  бархоткою  перо,
тот  гость  сказал,  что  крепко  уморился,
что  прибыл  по  заданью  статбюро.
а  сам  скрывал  на  босоножках  крыльца.

Он  записал,  блокнот  перелистав,
все  данные  —  о  возрасте,  о  нуждах,
оценки  сына  и  награды  мужа.
Потом  спросил:  «Что  значит  —  красота?»

И  ветерок  прошелестел  тогда
и  прозвенел  посудою  буфетной.
Всё  было  общим  здесь,  но  красота
была  для  каждого  своей,  заветной.

На  тумбочке  пылал  телеэкран
багряной  страстью  праведного  боя.
А  мальчик  ликовал  и  замирал,
и  самым  главным  быть  хотел  героем.

Раскрыв  буфет  старинных  добрых  форм,
хозяйка  трогала,  как  тающую  льдинку,
облитый  светом  месяца  фарфор.
А  он  дарил  очам  её  искринки.


Смотрела  девушка  в  вечерний  сад.
                                                               А  там,
где  золотом  расцвечены  аллеи,
тревожно  затаилась  красота.
Да  только  нелегки  дороги  к  ней!

Старался  тщетно  юноша  прервать
девичий  взор,  глубокий  и  печальный,
что  мимо  шёл,  его  не  замечая,
волшебно  освещая  дерева.

Ведь  только  в  ней  ему  души  не  чаять,
лишь  для  неё  слагать  стихи  и  петь.
А  гость  пошёл,  на  цыпочках  ступая,
чтоб  крыльцами  сандалий  не  звенеть.

Уже  вблизи  звезды  какой-то  новой
пробормотал  он:  «Что  там  ни  пиши  —
а  красота  есть  отражение  земного
в  небесном  зеркале  души».


ПЬЯНЫЙ  ВЕСНОЮ

Ну  что  же,  что  пьяненький?  Не  обижай
того,  кто  вдруг  взял  и  запел  разудало.
Весна  ему  нежно  развеяла  шарф
и  щёчку  поцеловала.

Упрямо  ломает  брусчатку  трава.
И  в  скверике  птицы  не  знают  покоя.
И  солнечным  ветром  относит  трамвай,
чтоб  он  не  теленькал  вот  тут,  над  душою.

Ну,  пьяненький  он.  И,  от  солнца  сомлев,
стоит,  ослеплённый,  в  сверкающей  луже.
Так  это  ж  не  главное  зло  на  земле.
Чтоб  в  лужах  стоять,  разрешенья  не  нужно.

И  кто  запрещает,  обнявши  каштан
(но  чтоб  не  топтать  башмаками  календул),
смеяться,  стихи  воробьишкам  читать,
и  женщинам  щедро  дарить  комплименты.

С  улыбкой,  и  в  том  я  не  вижу  вины,
он  кормит  приблудного  пёсика  тортом.
Наверно,  у  пёсика  день  именин  —
недаром  так  светится  праздник  на  морде.

Смотрите!  Смотрите!  Полою  плаща
взмахнул  человек  и  взлетел,  словно  тенор,
оставив  нам  зависти  лёгкой  печаль
и  шёлковый  шарф  на  рожочке  антенны.

Возьмёт  его  в  спутники  пани  Земля,
чтоб  панну  никто  невзначай  не  обидел.
Ведь  маленькой  страшно  планетке  гулять
одной  по  безлюдной  и  тёмной  орбите.








ПЕСНЯ
СТРАНСТВУЮЩЕГО  ПОДМАСТЕРЬЯ

Петушок  пропел  над  ухом:
«Подмастерье!  Эй,  вставай-ка!
Ждёт  дорога,  ждёт  разлука.
Да  и  ты  проснись,  хозяйка!»

Спохватилась  тут  Шарлотта.
Закричала:  «Я  пропала!
Ой,  попала  я  в  тенёта.
Ой,  в  тенёта  я  попала!»

Ей  со  смехом  и  укором
отвечает  подмастерье:
«Никогда  я  не  был  вором.
Ты  сама  открыла  двери.

Поцелуй  же  на  прощанье!
Положи  в  котомку  хлеба.
Я  вернусь.  Я  обещаю…»
И  пошёл  под  синим  небом.

Перед  хлопцем  быстроногим
вдруг  предстал  замшелый  камень.
А  за  камнем  —  три  дороги.
Выбирай  любую,  парень!  

Вправо  —  станешь  ты  богат.
Станешь  знатен  и  всесилен.
Влево  —  жизни  смысл  искать
будешь  странником  в  пустыне.

Коль  пойдёшь  ты  прямо  —  будут
травы,  птицы.  А  в  ненастье
добрые  пригреют  люди.
Главное  ж  —  
                                         ты  станешь  Мастер!

И  потопал  парень  прямо.
Надо  верить  старой  сказке!
Полыхал  закат  багряно.
Это  —  к  ветру!
Это  —  к  счастью!

А  когда  морозец  окна  
разукрасил  к  свадьбе  сельской,
молодую  сладко  торкнул
кто-то  ножкою  под  сердце.

И  она,  расправив  алый
платья  шёлк  на  животе,
улыбнулась:  «Будет  малый
непоседой.  Как  отец».


Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=126156
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 14.04.2009


Я славы звон и золото презрел... (Из Максима Рыльского)

*  *  *    

                                       Я  помчусь  по  дикой  степи,    
                                       И  надменно  сброшу  я    
                                       Образованности  цепи    
                                       И  вериги  бытия.
                                                             М.Лермонтов    

Я  славы  звон  и  золото  презрел.
Я  все  оставил  бытия  вериги  –
И  гам  людской,  и  шумный  свет,  и  книги,
И  голос  струн,  что  так  волнуя,  пел.

Из  нежных  чар  красавиц  ясноликих,
Как  из  оков,  я  вырваться  сумел.
Но  заглушить  ликующие  клики
В  душе  моей  ещё  я  не  успел.

Я  лишь  отдал  с  поклоном  высшей  Доле
Всю  суету  младенческих  тревог
За  день  один  в  широком  чистом  поле!

Мне  взять  себе  взамен  позволил  Бог
Весёлый  смех,  хмельную  радость  воли
И  рог  –  охотничий  призывный  рог!

1911-1918



Оригинал:

*  *  *    

                                       Я  помчусь  по  дикой  степи,    
                                       И  надменно  сброшу  я    
                                       Образованности  цепи    
                                       И  вериги  бытия.
                                                                             М.Лермонтов    

І    шум    людський,    і    велемудрі    книги,    
І    п’яних    струн    бентежно-милий    спів,    
І    славу,    й    злото    —    битія    вериги    —    
Я    все    забув,    все    занедбав,    спалив.    

І    з-під    кохання    ніжної    кормиги    
Я    вирвався,    як    раб    із    кайданів,    —    
Та    серце    холодом    страшної    криги    
Я,    друже    мій,    ще    зовсім    не    покрив.    

Я    лиш    оддав    з    низьким    поклоном    
Долі    Всю    суєту    дитячих    цих    утіх    
За    день    один    в    широкім    чистім    полі!    

Я    взяв    собі    у    Неї    замість    їх    
Веселий    сміх,    безмежне    щастя    волі    
І    ріг    —    мисливський    переливний    ріг!    

1911-1918

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=103614
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 19.11.2008


КОНИ (Из Максима Рыльского)

КОНИ

Пьют  кони.  А  река  прозрачна  и  светла.
Потом  они  идут  на  поклики  пастушьи.
Но  чутко  прядают  у  перволетков  уши…
Минута  –  и  табун  как  буря  понесла.

А  вечер  глубже…  Сизо-розовая  мгла,
Окутывая  степь,  уже  лелеет  души,
И  тучки  маленькие  пятнышками  туши
Встают  на  западе,  где  даль  ясней  стекла.

И  вот,  усталые,  спокойным  тихим  шагом
Опять  они  идут.  Лишь  стайке  стригунков
Неймётся  всё  ещё.  «Вот  неслухи,  однако,  -

Сказал  седой  пастух,  –  вот  им  бы  канчуков!
Да  что  с  них  взять  –  малы!  И  всё  им  нет  покоя!»
И  взором  нежит  их,  как  ласковой  рукою.

26.02.1928

Оригинал:

КОНИ

Води  напившися  з  ясного  джерела,    
Вертаються  вони  на  поклики  пастуші,    
І  хитро  щуляться  у  перволітків  уші…    
Хвилина  —  і  табун  мов  буря  понесла.    

А  вечір  глибшає.  Рожево-сиза  мгла    
Оповиває  степ,  людські  голубить  душі,    
І    хмарки    плямами    розбризканої  туші    
Стають  на  обрії,  подібному  до  скла.    

І  от,  натомлені,  притихлою  ходою    
Вони  вертаються.  Лиш  кілька  стригунців    
Не  хочуть  ні  вівса,  ні  сну,  ні  супокою.    

Старого  пастуха  бере  і  сміх,  і  гнів:    
Ну,  сказано  —  малі!  Усе  б  то  їм  брикати!..    
А  легіт  пестить  їх,  немов  ласкава  мати.    

26.02.1928

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=101540
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 07.11.2008


СВЕТ ОСЕНИ (Из Ирины Жиленко)

СВЕТ  ОСЕНИ
(Цикл)

                       В  такие  мгновенья*
                       вселенную  я  постигаю.
                       Если  не  в  этом  радость,
                       то  в  чём  же  она  иначе?
                                                       Тао  Юань-мин

1

Я  праздновала  вечер  года
в  озябшем  доме  у  горы.
А  он  смотрел  сквозь  непогоду
на  пустоту  дорог  сырых.

Брела  горами.  И  под  вечер
сидела  в  кресле  у  огня.
Настрой  был  тихий  и  сердечный
у  мудрых  книг  и  у  меня.

И  стало  с  вечером  унылым
уединенье  золотым.
И  так  неодиноко  было
мне  с  одиночеством  моим!

Чуть  опечалена  годами,
с  ним  говорила  в  тишине:
"Ну,  что  сегодня  нагадаешь,
дружок  красноречивый,  мне?"

За  озером  кричали  лоси,
тревожил  шорох  камышей.
И,  как  вино,  светилась  осень.
Был  праздник  осени  в  душе.

И  уходил  тот  день,  влекомый
седого  времени  рекой.
А  я  вздыхала:  упокой  мя,
там,  через  тысячу  веков!


2

Склонившись,  астры  лето  отпевали.
Темнели  птицы,  и  дожди  цвели.
О  Тяо-сян,  хочу  я  выпить  с  Вами
бокал  вина  из  золотистых  слив.

Не  отступлюсь  пред  гулкостью  просторов,
пред  далью  Цзиньской  сумрачной  поры.
Ведь  так  близки  мои  родные  горы
далёким  склонам  милой  Вам  горы.

Я  Вам  -  про  осень,  огород  и  дом.
А  Вы  в  ответ  -  про  туты  и  про  ветер.**
Нам  любо  осветить  осенний  вечер
огнём  бокалов  с  молодым  вином.

А  на  челе  морщины  пролегли.
В  зрачках  мелькнула  тень  пролётной  птицы.
Когда  осенней  ночью  мне  не  спится  -
Вам  тоже  не  уснуть  на  дне  земли.

О,  сколько  нынче  чудных  перемен!
Вот  прозвучит  ночное  слово  тиши.
Как  робкий  проблеск  света  в  полной  тьме,
нам  первый  звук  стиха  как  будто  слышен.

Сегодня  мы  роднее  всех  родных.
И  спят,  устав  от  войн  и  лихолетий,
семнадцать  упокоенных  столетий
меж  нами...
     Тише!  Не  будите  их...


3

Я  вчера  побелила.  Раскрыла  окно  -
там  грибами  пропах  ветерок  на  рассвете.
А  на  столике  книги,  свеча  и  блокнот.
Что  же  нужно  ещё  человеку  на  свете?

За  окном  бересклет  зашуршал  и  притих.
Мягким  солнцем  осенним  приглажены  горы.
И  не  надо  сейчас  ничего  говорить,
потому  что  слеза  подкатилась  под  горло.

Подобрала  щенка  среди  жёлтых  бугров.
Я  дала  ему  хлеба,  пригрела  у  грубки.
Он  смотрел  в  мои  очи.  И  солнечным  утром
поняла  я  -  то  в  сердце  смотрела  любовь.

"Мы  с  тобой  -  мы  любовь!"  -  
     стало  слышно  тогда
в  грустном  шорохе  трав,  
     в  крике  птицы  высокой.
"Мы  с  тобой  -  мы  любовь!"  -
     так  огонь  трепетал,
и  вода  потаённо  шептала  в  осоке.

А  дорогою  -  люди.  Сегодня  базар.
И  в  душе  зазвучало  такою  любовью,
что  её  мне  ни  выплакать,
     ни  рассказать.
И  найдётся  ли  тот,
     кто  поймёт  всё  без  слова?  


4

Огонь.  И  сумерки.  И  чай.
И  два  апостола  Эль-Греко.
По  крыше  дождики  стучат,
а  здесь  -  сверчка  запечный  стрекот.

Когда  ты  книгою  бредёшь,
в  потёмках  лампой  освещённой,
не  могут  суета  и  ложь
души  коснуться  просветлённой.

Среди  веков  седого  поля
приют  свой  домом  называем.
Куда  ж  ты  мчишь,  превозмогая
из  лёгких  рвущуюся  боль?

Мне  б  дочитать...  Ещё  немного...
Ведь  кто-то  свыше  обещал.
А  ночь,  не  ведая  пощад,
пришла  и  встала  у  порога.

И  тихого  огня  печаль,
и  "скорой  помощи"  тревога.
Ещё  б  немного...


5

Я  живу  вот  в  этой  дикой  хатке,
в  зарослях  отбившейся  от  рук.
Скоро  год,  как  умерла  здесь  бабка.
Здесь  когда  нибудь  и  я  помру.

Яблонька-кисличка  у  крылечка,
сивым  черноталом  двор  зарос.
Простудилась  в  этом  доме  печка
и  пыхтит,  чадит  она  до  слёз.

Мне  теперь  поесть  бы  и  согреться.
Борщ  сварю  и  грубку  протоплю.
Тявкают  лисицы  близко  где-то.
И  всю  ночь,  их  слушая,  не  сплю.

Да  скрипит  калитка  монотонно,
ветер  скучно  трётся  об  кору.
И  в  потёмках  бродит  неспокойно
домик  мой,  отбившийся  от  рук.

И  бормочет  хатка  несуразная,
словно  бабка,  тронутая  разумом.
Спотыкаясь,  будто  бы  ослепла,
что-то  ищет.  Может,  брода  в  пекло.

Псы  за  нею  бегают,  аж  хрипнут.
И  в  трубе  насвистывает  ветер.
Не  с  кем  слово  молвить  в  целом  свете.
Не  с  кем  в  эту  ночь  поговорить  мне.


6

Живу  в  очарованье  вечных  тем.
Крик  иволги.  Темнеющее  поле.
Туман.  И  пышность  жёлтых  хризантем  -
предвестница  осенних  меланхолий.

И  сколько  бы  ни  старилась  земля,
и  сколько  б  мы  ни  открывали  тайн,
мы  всё  такие,  как  и  старый  Тао  -
сердца  в  нас  так  же  любят  и  болят.

В  осений  вечер  слово  засвечу.
И  мир  вокруг  засветится  от  слова.
Я  никого  на  свете  не  учу.
Раскрыв  окно,
смотрю  я  в  сад  с  любовью.

Вот  паутинок  серебристых  снег.
Вот  жёлудя  в  листве  простое  чудо.
И  так  природе  близок  человек,
так  человеку  без  природы  трудно.

И  понимаю,  что  тут  говорить  -
я  разве  первая  служу  вечерню?
От  нового  ведёт  к  былому  нить,
и  узнаём  мы  старое  в  модерне.

Крик  иволги,  и  одинокий  шаг
отшельника  -  и  мы  грешны  тем  самым.
Вот  научиться  б  дорожить  словами,
подчас  перо  брать  в  руку  не  спеша.

Похожие  на  солнце  хризантемы
мой  освещают  сад.  Уже  давно
я  чувствую,  что  исчерпала  тему.
Но  есть  вино.  Но  есть  ещё  вино...

*  В  оригинале  стих  Тао  Юань-мина  дан  в  украинском  переводе.  Здесь  -  в  адаптированном  русском  переводе  Л.Эйдлина.
**По  стихотворению  Тао  Юань-мина  "Посадил  я  однажды  у  Янцзы  на  прибрежье  туты..."  из  цикла  
"Подражание  древнему":  (русский  перевод  Л.Эйдлина).

Из  книги  "Дiм  пiд  каштаном".
Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=95400
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 01.10.2008


Озёра стынут по ночам... (Из Ирины Жиленко)

*  *  *

Озёра  стынут  по  ночам.
Всё  реже  тихие  зарницы.
Прозрачной  осени  печать
на  жёлтые  холмы  ложится.

Иду  я  утренним  селом,
и  в  чистоте  необычайной
природы  светлое  чело
исполнено  глубокой  тайны.

Когда  все  собраны  плоды,
и  остаётся  лишь  усталость,
когда  засыпаны  следы
прошедших  дней  листвой  опалой,  –

тогда  выходишь  за  село,
и  грустью  светлого  покоя
тебе  ложится  на  чело
то,  что  зовётся  сединою.

Теперь  смиренен  ты  и  тих,
и  сам  себя  ты  судишь  строго.
Увы!  Убого  ж  дел  твоих
Наследство…  Как  оно  убого!

Прозревший,  мудрый,  –  «Вспоминай,  –
ты  шепчешь,  –  где  блуждал  доселе?
На  что  ты  жизнь  свою  менял?»
В  ответ  –  лишь  шорох  трав  осенних…

Перевод  с  украинского.
Из  книги  «Вiкно  у  сад»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=86481
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 30.07.2008


В ночи сошли снега. (Из Ирины Жиленко)

*      *      *

В  ночи    сошли  снега.  
           Вздохнёт  с  рассветом  поздним
и  одурманит  сад  живой  горячий  грунт.
И  старого  плетня  полугнилые  лозы
мучительно  пронзит  ток  жизни  поутру.

И,  словно  женщина,  во  тьме  тихонько  охнет,
листом  пролившись,  почка  в  полусне.
И  ночью  свадебной  у  ветра  горло  сохнет,
томимо  жаждою  и  песней  о  весне.

Ручьи  смеются.  Неспокойно  бродят
в  подвалах  соки,  чтобы  стать  вином.
О,  брачной  ночи  час!  
         О,  сладкий  час  природы!
Раскрытые  уста,
         раскрытое  окно.

(Из  книги  «Вiкно  у  сад»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=83941
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 14.07.2008


МЕСЯЦ НА ЗОЛОТОЙ НИТКЕ (Из Ирины Жиленко)

МЕСЯЦ    НА  ЗОЛОТОЙ  НИТКЕ
     (Городская  сказочка)


1.  НОЧНОЙ  ПРОЛОГ

Прозрачной  тени  не  видал  никто.
Неужто  это  он?  В  проулке?  Ночью?
Он  просит  у  меня  приюта  тихо  очень.
Как  бледен  он!  В  затасканном  пальто,
где  дырки,  словно  звёзды…
                                                                             "Я  изранен
судьбою,  как  библейский  Йов.
Я  б  не  тревожил  Вас,  моя  любовь,
когда  б  не  сквозняки  в  любом  кармане!"
Спросила  я:  "Так  что  же  с  Вами  сталось?"
Он  отвечал:  "С  больною  головой
очнулся  здесь.  Хоть  каркай,  волком  вой  -
ведь  что  упало  с  неба,  то  пропало!"
Заморосил,  серебряный,  тоскуя,
над  нами  дождь,  стуча  о  мокрый  зонт.
И  сон  про  Месяц,  разноцветный  сон
вошел  в  ночи  в  реальность  городскую,
где  крыши  сплюснуты  и  тишина  глуха,
где  прелою  листвой  земля  покрыта.
И  призрак  старости.  И  облики  размыты
грядущего  бесплотного  стиха.


               2.  ВОСПОМИНАНИЯ  ПРИ  ЛУНЕ

Как  это  было?
Я  с  самолётом  дружила.
Пролетая  над  городом,  вдруг
остановился  он,  молвив  чинно:
"Позвольте  Вас  познакомить.
                                   Это  -  Месяц,  мой  друг.
А  это  -  моя  дивчина…"
Месяц  был  худенький  и  романтичный,  
                                                                               как  Вертер.
Он  присылал  мне  звёзды  в  синих  конвертах.
Был  он  далеким,  как  небесные  звёздные  реки,
и  недоступно  высоким,  
                 как  Апостолы  на  картине  Эль-Греко.
Если  б  я  знала,  что  он  меня  полюбил!
Я  бы  росла  изо  всех  своих  сил.
Я  поднялась  бы  к  его  вышине,
чтоб  ему  не  пришлось  опускаться  ко  мне.
"Пойми,  -  хоть  шепнул  бы  с  глубокого  неба,  -
ведь  есть  что-то  выше  насущного  хлеба!"
А  я  жила  себе,  не  тужила,
приемник  крутила  вечером.
Легко  я  в  смех  заходила,
а  в  плач  -  еще  легче.
Новые  платья  к  праздникам  шила.
Но  он  постучался  в  мой  дом  уныло.
Я  открыла,  вскрикнула:  "Гость  мой  ясный!
Что  ж  Вы  так  низко  пали  с  высот  таких?"
"И  небо,    -  он  молвил  -  над  сердцем  
                                                                                       не  властно.
На  высотах  моих  неземных
сердце  моё  пустота  истомила.
Одинокому  Свет  и  Величье  не  милы".
Видно,  и  Месяц  
                 уйти  от  земных  искушений  не  смог.
                 И  тогда  прозвучал  исторический  
мой  монолог:
"О  Месяц!  Не  к  лицу  Вам  это
блужданье  в  суетной  мечте.
Вы  мыслите,  не  как  планета,
а  как  фонарик  в  темноте.
Вам  не  к  лицу  сей  дамский  лепет.
Мой  конь  крылат.  Так  Вы  коня
седлайте  -  и  в  галоп!  На  небо!
Здесь  оставаться  Вам  ни  дня
нельзя.  Здесь  столько  суеты
нагромоздили  непотребной!
Разведены  уже  мосты
меж  тротуарами  и  небом.
Здесь  даже  ночью  страшно  спать.
Здесь  бескорыстие  не  ценят.
Не  стоит  бдительность  терять  -
чуть  что  -  ограбят  или  женят.
За  всё  здесь  надобно  платить.
Злословье  здесь,  как  паутина.
Тут  в  рамах  окон  золотых,
как  на  портретах,  тех,  старинных
гадают  девы  до  зари.
Им  в  тридцать  говорят  -  стары…
Печаль  их  долгую  не  может
скрыть  шторка  в  голубой  горошек.
Под  звуки  вальсов  старомодных
глядят  из  окон  -  может,  может…
И,  как  сирены  мореходам
о  чем-то  ворожат  прохожим.
А  Вам  -  светить!
А  Вам  -  летать!"
(Была  терпка  на  сердце  грусть,
был  солон  на  моих  устах
самопожертвованья  вкус).
Еще  один  за  гостем  шаг  -
и  прятать  слёз  уже  не  надо.
Летел,  сияя  в  небесах,
стремительный  мой  конь  крылатый.
Мой  гость  на  нём  умчался  прочь,
оставив  в  сердце  струнку  боли.
И  два  вивальдиевских  гобоя,
как  свечи,  освещали  ночь.                                  


                                                         3.  ИЗ    ГАЗЕТ

Был  памятен  тот  год  активностью  светил,
дублёнками.  Был  кофе  в  дефиците.
Разбился  мой  бокал  любимый  веницийский.
О,  как  я  плакала  над  прахом  золотым!
В  кафе  "Фиалка"  ела  я  котлеты.
Там  запах  не  фиалок,  а  капуст.
В  тот  год  плодились  угрожающе  поэты.
Не  брал  их  полчища  ни  хлорофос,  ни  дуст.
"Нет,  не  к  добру…  К  чему  сия  примета?  -
гадал  мой  дед.  -  Быть  может,  на  войну?
На  глад?  На  мор?  А  может,  на  комету?"
А  я  сказала:  "Верно,  на  весну…
Явление  сезонное.  Пройдёт…"
Но  скоро  я  за  это  верхоглядство
была  наказана.  По  городу  метёт
цыганский  ветер  конокрадства.
То  тут,  то  там  украдены  Пегасы.
Заезжены.  Прокручены  на  фарш.
Соседская  девчушка  в  первом  классе  
сидит,  как  на  меня  досужий    шарж.
Берет  тетрадку  в  клетку  и  понуро
уже  рифмует  "Тетя  Шура  -  дура!"

И  вдруг  
             пришло  сообщение:
                                                               "Несчастье!
На  Львовской  площади,  под  деревом,  лежит
конёк  крылатый  голубой  небесной  масти.
Еще  живой,  только  ему  не  жить.

Преступников  же  след  простыл.  Но  лично
два-три  прохожих  видели  их  всех.
В  плащах  с  регланами.
Их  было  семь.
Все  с  виду  демонично-байроничны".
Я  закричала:  "Как  перенести
мне  это  горе?.."
                           Мир  твоим  подковам,
                                                     конёк  мой.
                           Не  найти  уж  мне  такого.
                                                     Прости!
О,  Месяц,  а  куда  же  делся  ты?                                                          


           4.  ТЕХНОКРАТИАНА

Тяжка  твоя  рука,  о  НТР!
Тяжки  статьи  твоих  апологетов!
Штампуют  рифмы  ЭВМ.  
                                                         Дрожат  поэты.
Кричат  поэты:  "Боже,  что  ж  теперь?!"
Модерные  мессии  энергично
прибрали  обывателя  к  рукам.
И  даже  бедный  Месяц  романтичный
стал  доктором  наук  каких-то  там.
Узнал,  что  он  -  космическое  тело,
без  всяких  романтических  дилемм.
Что  весь,  со  всем  своим  cвеченьем,
как  на  ладони  он  пред  ЭВМ.
Что  нимб  его  печальный  -  мелодрама.
Что  вся  его  романтика  вредна  -
она    лишь  следствие  вдыханья  фимиама
от  канцонет,  сонетов  и  сонат.
Что  он  лишь  спутник.  Больше  ничего.
Он  винтик  космоса.  И  точка!
                                                                       И  пустое,
что  музыка  еще  звучит  в  душе  его.
Пройдет  и  это,  как  и  все  другое.
"А  где  же  спутница?
                       Мы  сей  вопрос  пикантный
обговорим",  -  сказал  маститый  шеф,
профессор  пожилой,  но  импозантный,
отец  пяти  супернаучных  дев.                
       

         5.  СОТВОРЕНИЕ  МИРА

Сначала  "бђ"  темень  сомнений.
Потом  "бђ"  слово.
И  был  ответ.
И  изрек  Господь:  пусть  будет  так!
И  отделил  Господь  потолок  от  пола.
И  стала  квартира.
И  это  был  День  Первый.
И  пошёл  Господь  в  сберкассу,  и  сотворил
                                                                                     Господь
венгерский  гарнитур  
               и  отечественную  кухню.  
И  поместил  Господь  
на  потолке  люстру,  а  внизу  -  ковёр.
И  это  были  День  Второй  и  День  Третий.
 И  сотворил  Господь  на  зависть  гостям  своим
антикварные  часы,  чтоб  отделять
                                   миг  от  мига,  а  день  от  ночи.
И  сотворил  Господь
английский  настольный  календарь,
чтоб  отделять  месяц  от  месяца  и  год  от  года.
И  сотворил  Господь  телефон,  и  телевизор,
                                                                                             и  пылесос,
и  стиральную  машину,  и  миксер,  и  всякие
                                               иные  божественные  вещи.
В  пятый  день  Бог  дал  жизнь  пальмам,
                                                                                         и  кактусам,
рыбкам  и  попугаям,  сиамскому  коту
                                                       и  шотландской  овчарке.
И  благословила  все  эти  творения
                                                             молодая  супербогиня.
На  шестой  день  Господь  замесил  глину
                                                               и  стал  лепить  Адама.
И  спросила  его  молодая  супербогиня:
"Что  ты  делаешь,  о  Господи?"
И  ответил  ей  Господь:
"Хочу  сотворить  человека
                                       по  своему  образу  и  подобию,
чтоб  рвал  он  штанишки,  и  таскал
сиамского  кота  за  хвост,  и  целился  
               из  рогатки  в  электрические  лампочки,
и  вытворял  всякие  иные  
                                                             божественные  штуки".
 И  сказала  на  это  молодая  супербогиня:
"Дело  нехитрое.  Успеется!"
И  послушался  Господь,  и  вылепил  авто.
На  седьмой  день  отдыхал  Господь  от  всех
                                                                                 деяний  своих.

Пошел,  сунув  руки  в  карманы
                                                     американских  джинсов,
на  перекрёсток,  где  сияла,  как  солнце,
жёлтым  чревом  пивная  бочка,  где  пылали
в  осеннем  солнце  кружки,
наполненные  божественной  амброзией.
И,  осилив  двенадцатую  кружку,
                                                                           благословил  Бог
седьмой  день,  и  стал  он  праздником    
                                                                               на  веки  вечные.
                                     

                                 6.    МОДЕРНИАНА

И  вот,  когда  Месяц  попивал  себе  пиво  
                                                                                               из  кружки,
мимо  проходил  художник
                                                 Апполинарий  Дерюжко.
Помедлил.  Прищурил  очи.  "Какой  типаж!
Вы  ж  вылитый  Месяц!
                                                         Вхожу  я  в  раж!
Вхожу  я  в  творческий  трепет!
Вы  Гамлет,  скажу  без  лести".
"Ах,  нет,  я  просто
                     Небом-Утраченный-Месяц…"
Творцу  отказать?  Да  можно  ли!
Неделю,  и  две,  и  год
Месяц  дарил  художнику
смелой  кисти  полет.

Труд  завершён!  С  мольберта
воззрился  на  свет  неопрятный,
угрюмый  Месяц  модерный,
как  телевизор,  квадратный!
                                     Ох!
Быстрее  ветров  осенних,
бежал  он,  от  злости  сиренев,
бежал  он,  гневный  и  острый,
и  вправду  квадратный  от  злости.
И  мчались  толпою  тесной
за  ним  модернисты,  эстеты:
 "Вы  ортодокс,  о  Месяц,
и  ретроград  при  этом!"
   А  из  витрин  многоликих
   смотрел  хохочущим  бесом
   квадратный,  зловещий,  дикий
   ночного  города  Месяц!..

 
7.  ПРО  ЗЕЛЁНОГО  ЗМЕЯ

Жил  в  городе  Зелёный  Змей.
Такой  коварный  был,  злодей!
Он  был  философ.  Знал  напамять
Есенина,  Омар  Хайяма.
Умел  с  налету,  артистично
разлить  поллитру  на  троих  он,
выкрикивая  патетично:
"In  vino  veritas!"  И  лихо
на  нём  пылал  шелкoвый  шарф.
А  под  шарфом  неугасимо  
его  холодная  душа
горела  ,  напоказ,  красиво.
Диплом  врача  украв  сначала,
пройдя  за  взятки  адъюнктуру,
прописывал  от  всех  печалей
свою  зелёную  микстуру.

Недужных  в  погребке  встречал  он.
И  не  было  на  тех  приёмах
разве  что  деток  годовалых,
а  также  насмерть  исцелённых.
И  мы  там  были.  Я  и  ты.
И  нам  вещал  он,  как  по  нотам.
Глупы  мы,  Господи  прости.
Всяк  дурит  нас,  кому  охота.
А  вот  и  Месяц  за  столом.
Пьянёхонек.  И  Змею  друг  он.
Размылась  острота  углов,
и  Месяц  стал  блаженно-круглым.
Зелёный  Змей  ему  при  этом  
давал  бесовские  советы.
Мол,  тропка  на  небо  одна:
поставь  бочоночек  вина,
а  на  него  -  второй,  и  третий…
И  небеса  в  твоем  берете!
Твоё  здесь  будет  всё  и  вся.
И  распростишься  ты  с  тоскою,
коль  насчитаешь  пятьдесят
таких  подпорок  под  собою.


8.  ПРИГЛАШЕНИЕ  К  ВЗЛЕТУ

Взлетайте!  Небо  безгранично!
Кто  на  Пегасе,  кто  и  так.
Моя  соседка  злоязычна  -
ей  только  на  метле  летать.

Над  городом,  я  знаю,  ночью
не  протолкнуться.  Сквозь  балкон
на  кресле  кожаном  рабочем
взлетел  директор  Храбаков.
Торжественно  взлетает  в  небо
на  дефицитнейшем  ковре
(сосед  от  зависти  помре!)  -
Нинель  Назаровна  Шерепа.

Тот  на  портфеле  примостился.
Вознёсся  в  небо  и  дрожит.
И  я  дрожу:  "Ох,  не  убился  б!
Ой,  горе  мне!  Вот-вот  слетит…"

А  балерина  -  на  пуантах,
учёный  муж  -  на  фолиантах,
а  детки  -  на  цветных  мечтах,  
на  змеях,  планерах,  шарах.

Неистребима  к  небу  тяга.
А  вот  и  Месяц.  Караул!
Он  в  небо  хочет,  бедолага.
Ведь  на  земле  не  жить  ему!

Он  пьян,  но  все  ж  неугомонно
бочонок  ставит  на  бочонок.
Со  страхом  я  смотрю  в  окно:
"Ой,  упадёт  же,  окаянный!"
Уже  качается,  как  пьяный,
под  ним  высокий  столп  с  вином.
Всё  выше!  Страшно  вгору  глянуть.
Там,  поднимая  свой  бокал,
мой  Месяц  излагает  рьяно
про  звезды  что-то  облакам.
И  вдруг…
         Бродячий  пес  привычно
нахально  помечает  столп,
задравши  ножку,  как  обычно.
И,  в  этом  деле  зная  толк,
взмахнул  хвостом  -
и…  рухнул  столп!


9.  ПОСЛЕДНИЕ    ВЕСТИ

Серое  утро  сырое.  Нынче  так  тяжко  жить  мне…  
Лежу  и  тихонько  ною
с  грелкою  на  гастрите.
Утренние  трамваи
уже  расползлись  по  рельсам.
Вниманье!  Вниманье!
                               Событий  последняя  версия!
"Ночью,  -  уведомляет  сторож  Мурмурков,  -
на  город  напали  ляхи,  немцы  и  турки".
Не  одолев  даже  пушками  доблестный  Киев,
решили  они  науськать  Зелёного  Змия.
Битва  была  ужасной!  
                                   Над  городским  музеем
Змей  извергал  из  пасти  бочки  с  портвейном.
Грохались  бочки  наземь,  их  разверзались  чрева.
Глухо  земля  стонала  в  городе  древнем.
И  пред  рассветом  туманным  остановились  авто.
С  площади  хлынул
                                             багряный
                                                               винный
                                                                               Потоп!                                                        
В  ту  же  минуту,  скинув  с  себя  одеяла  и  сны,
в  битву  отважно  ринулись    Отчизны  Сыны.
Хоть  на  бегу  и  падали  (нет  уж  того  здоровья),
бились  они  до  капли.
                                         Последней.  Только  не  крови.
Слабли  у  воинов  силы.  Кого-то  уже  скосило.
Этого  -  перекосило,  тот  догорал  красиво.
"Что  нам  тот  градус,  братики?!
Борька!  Володька!  Мусенька!
Не  посрамим  же  матери
земли  Русской!"
Рёвом  отважное  слово
                                   встретило  всё  землячество
и  загудело:  "По  новой…
                                                     Не  расслабляться!"
Пригоршнями,
совками
иль,  подобравши  фалды,  -
Господи!  -  языками…
голыми…  по  асфальту!
Хлюпанье,  чавканье  дружное.
Гордые  бравые  речи.
Утром  -  нигде  ни  лужицы.
И  похмелиться  нечем.

…  В  городе  с  того  года
ты  не  увидишь  пьяных.
Пьют  только  соки  и  воды
в  каждом  кафе  киевляне.
Боже!  О,  как  легко  им!
Лица  их  лучезарны.
И  от  досады  зелёной
Змей  эмигрировал  за  море.


10.  БЫЛА  ВЕСНА

Прозрачной  тени  не  видал  никто.
Неужто  это  он?  В  проулке?  Ночью?
Он  попросил  приюта  тихо  очень.
Как  бледен  он!  В  затасканном  пальто.

Я  привела  его  в  свой  дом.  Одежды
зашила.  Так  светил  мне  Месяц  мой!
"Уж  не  пожар  ли?"  -  думали  соседи.
Я  становилась  юно-золотой,
сияющею,  лёгкой,  беззаботной.
Минула  ночь.  Был  каждый  кустик  рад,
когда  я  по  дороге  на  работу
вела  свою  дочурку  в  детский  сад.
Он  провожал  нас.  Вёл  её  за  ручку.
Шутил.  Смеялся.  Сказки  говорил.
У  входа  в  садик,  что  зовётся  "Лучик",
нас  окружила  стайка  детворы.
И  я  в  тот  день  на  службу  опоздала  -
я  не  могла  наслушаться  никак
тех  лунных  сказок,  что  детишкам  малым
рассказывал  мой  Месяц.  "Вот  чудак!"  -
прохожие  тихонько  говорили.
А  детворе  до  них  и  дела  нет.
Заведующая  с  улыбкой  милой
вдруг  гостя  пригласила  в  кабинет.
Тепло  сказала:  "Оставайтесь  с  нами!
Для  нас  Вы  клад.  У  Вас  такой  талант!"
И  добрый  Месяц  (как  откажешь  даме?)
оделся  в  накрахмаленный  халат.

Была  весна.  Вовсю  цвели  сирени.
И  пели  птицы  о  грядущем  лете.
И  Месяц  цвёл,  крылатый,  вдохновенный.
И,  как  бутоны,  расцветали  дети.


11.  ЛУННЫЙ  ФИНАЛ

А  сегодня  сосед  меня  встретил  у  дома:
"Вы  читали  газеты?
                                                 Там  пишут  -  беда!
Ваш  дружок,  что  недавно  светился  нескромно,
вдруг  исчез!"
"Как  исчез?"
"А  вот  так.  Без  следа".
С  укоризной  качал  головою  сосед.
Ох!  Легко  вас  дурить!  Как  наивны  вы  все.
Может  умер?  Пила  я  сердечные  капли.
Нет!  Не  верю.  Ведь  он  из  компании  той,
где  и  Тиль,  и  Брюньон,  где  и  друг  его
                                                                                               Чаплин  -
не  втащить  и  арканом  их  в  вечный  покой.

И  смотрел  сквозь  окошко  фонарь  мне  в  глаза
глубоко,  словно  Месяц  -  как  будто  бы  в  сердце.
И  блестела  его  золотая  слеза
в  тихом  синем  мерцании  перстня.
Рядом  дочка  спала.  Видно,  снился  ей  сон,
разноцветный  и  лёгкий  -  так  смеялась
                                                                                                 в  подушку.
Ночничок  мой  горел,  и  таинственно  он
освещал  этой  ночью  мою  комнатушку.
Что-то  знали  они.  Моя  дочь.  И  ночник.
Серый  котик-баюн,  медвежонок  из  ваты.
Где-то  вздрогнули  струны,  и  в  светлый  тот  миг
захотелось  самой  в  этом  сне  побывать  мне.


…Нестерпимо  пронзительно  вспыхнула  синь,  -
небеса,  небеса!!!  Я  сомкнула  ресницы.
Видно,  мне  не  снести  этой  дивной  красы,
этим  чудным  сияньем  боюсь  опалиться.
Я  сказала  себе:  пусть  и  очи  спалю!
И  -  увидела!  
Синь  раскрывалась  глубинно.
И  легко  в  небеса  поднимался  салют
из  шаров  -  желтых,  алых,  
                                                   оранжевых,  синих.
И  висело  на  ниточке  золотой
под  шарами  цветное  лукошко.  Как  в  кресле,
в  нем  в  лазурное  небо  взлетал  молодой,
аж  зеленый,  цветущий,  как  лилия,  Месяц.

А  внизу  расцветали  ручонки  детей:
"Добрый  друг  наш,  прощай!
                                       Радуй  светом  волшебным.
Мы  дыханьем  своим  напоили  коней,
что  уносят  тебя  в  неоглядное  небо.
Золотой  ты  наш  спутник,  небесный  флейтист,
городов  наших  страж  и  лесов  наших  спящих.
В  тёмных  окнах  ночных  лик  твой  светел  и  чист
и  в  бездонных  зрачках  всех  котов  загулявших".

И  порою  ночною,  
                   чтоб  обычное  стало  чудесным,
Землю  краской  раскрась  золотою,
                   как  игрушку  на  елке  рождественской.

Засвети  свои  свечи,  чтобы  праздником  все  расцвело.
Вместе  Землю  беречь  нам  -
                                 ведь  хрупка  она,  как  стекло.
Слышишь,  как  зазвенела?  
                                               Задрожали  у  клёна  листочки.
Или  сердце  моё  так  звенит  этой  майскою  ночью?
С  яблонь  цвет  облетает,  
                               зачарованный  Месяцем  цвет.
Так  и  дни  отлетают  в  края  уже  прожитых  лет.

Снова  вздрогнули  струны  
                     и  замолкли…  И  сон  мой  растаял.
Скоро  стану  седою  и  мудрой.
                     Оттого  и  светла,  и  грустна  я.
Буду  внукам  и  внучкам  
                       сочинять  колыбельные  песни.
Родилась  я  везучей,
                         за  меня  ты  не  бойся,  мой  Месяц!

И  слетят  с  неба  шарики,
защебечут  в  саду,  как  синички.
Будут  радовать  маленьких,
                           целовать  их  румяные  личики.

И  по  радуге  вниз  скатит  Месяц  лукошко  плетёное.
 В  нем  я  стану  хранить
           мягкой  шерсти  клубочки  весёлые.
Будут  летом  раскрыты  окна  в  тёплые  сумерки  парков.
Из  тех  радужных  нитей  я  свяжу  ребятишкам  подарки.
Тихим  счастьем  лучиться  будут  очи.
                                                                                 О  Месяц!  Свети!
Золоти  мне  ресницы  и  спицы  мои  золоти.


Жить,  стареть,  умирать  так  привычно  нам,  
                                                                                   людям  земным.
Лишь  тебе  б  не  устать  
                                   золотить  и  беречь  наши  сны.
Светлый  тополь  высокий,
и  трепетный  локон  плюща.
И  стихов  наших  строки,
и  небесную  нашу  печаль.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=82017
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 02.07.2008


ХУДОЖНИК (Из Ирины Жиленко)

ХУДОЖНИК

С  базарной  площади,  с  картинки  кустаря
путь  начинала  робкая  заря.
Сперва  в  оконце,  словно  лепесток,
малиновела  в  левом  уголке.
Потом  с  небес,  как  шёлковый  платок,
омыв  края  в  малиновой  реке,
свисала.  Даже  лебеди  горели.
И  выплеснулась  вдруг!  И  заалели
бульвары.
                     Гордый  был  кустарь,  не  зазывал.
Но  я  купила  у  него  товар.
Благодарил  художник:  «Будь  счастливой!»
Уж  площадь  переполнена  зарёй.
А  он  пошёл  к  ближайшей  бочке  с  пивом,
чтоб  скинуть  бремя  трезвости  долой.
Покуда  с  плеч  он  сбрасывал  замшелый
тягучих  дней  невыносимый  гнёт  –
заря  вовсю  над  Киевом  горела,
аж  кружкам  стало  жарко  от  неё.
Блаженный,  ослеплённый,  златоглавый,
бродил  он  до  ночи.  На  поезд  опоздал.
И  на  скамейке  жёсткой  и  шершавой
накрылся  пиджачком  –  да  так  и  спал.
Когда  б  он  знал…  Когда  б  он  только  знал!
Да  где  там!  Пьяненький,  убогий  человечек…
Ни  чёрту  кочерга,  ни  Богу  свечка.
Жил  сорок  лет,  а  может,  пятьдесят.
Не  мог  ни  хлеборобить,  ни  тесать.
Соседка  помогала.  Борщ  варила.
А  тратился  на  краски  –  то  журила.
Быть  может,  жив  ещё,  хоть  духом  слаб  и  телом.
А  умер  –  что  ж!  Житейское  ведь  дело.
Но  каждый  день  с  картинки  кустаря
несмело  начинается  заря.
О,  как  она  неопалимо  льётся!
Когда  б  он  знал…  Не  знал.  Уж  так  ведётся  –
хоть  светлая  творцу  открыта  даль,
хоть  правит  им  порой  святое  чувство  –
но  путь  художника  и  путь  искусства
нечасто  сходятся.  А  жаль.

Перевод  с  украинского
             (Из  книги  «Чайна  церемонiя»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=80973
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 25.06.2008


МОЛЧАЛЬНИЦА БАЛКОНА (Из Ирины Жиленко)

МОЛЧАЛЬНИЦА  БАЛКОНА

Рассвет.  Закат.  Опять  рассвет.
И  снова  вечер  скоро.
Наденет  старенький  берет
мой  шансонье  знакомый.

Он  любит  дождь  и  «Каберне»
и  серенады  дарит  мне.
Я  ж  тоненькая,  как  кларнет  –
Молчальница  Балкона.

Рыдала  мама.  Старший  брат
кричал:  «Ну  что  грустна  ты?
Ну  почему  б  тебе  не  стать
как  мама,  адвокатом?»

Я  сквозь  ресниц  зелёный  снег
смотрю  на  них  смиренно.
«Вот  стать  бы  звёздочкою  мне.
иль  хоть  бы  манекеном!»

И  тихо  так  во  мне  звучит
под  звоны  городские
нехитрой  песенки  мотив
про  дождики  цветные:  


НЕХИТРАЯ    ПЕСЕНКА

Дождик  синий.  А  бывает
дождик  жёлтый,  светлосерый.
Ничего  я  не  желаю.
Никому  я  не  поверю.

И  придёт  кто  –  да  не  тот.
Что  и  скажет  –  да  не  то.
И  не  то  летит  авто.
Даже  дождь  не  тот  идёт.

И  сама  –  не  там,  не  та  я.
И  не  те  мои  слова.
И  не  знаю,  и  гадаю:
я  жива  иль  не  жива?

Дождик  синий  –  бим-бам-бом!  –
тротуар  и  крышу  моет.
Сплю  я  лёгким,  светлым  сном.
Просыпаться,  иль  не  стоит?

Дождик  серый  –  кап-кап-кап!  –
перестать  никак  не  хочет.
Моя  мама  –  адвокат.
Я  же  лишь  фиалка-дочка.

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Чайна  церемонiя»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=79601
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.06.2008


В ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ (Из Ирины Жиленко)

В  ВЕРБНОЕ  ВОСКРЕСЕНЬЕ

Боже,  что  я  сделала  весне?
Что  ж  она  пришла  и  не  осталась?
В  этот  год  так  тяжко  зимовалось.
Думала,  весной  воздастся  мне.

А  она  и  снега  с  головы
не  смахнула.  Только  мне  с  порога
лишь  на  борщик  кинула  травы  –
молодой  крапивушки  немного.

Изменила  мне!  А  надо  жить.
Слёзы  спрятать.  Как-то  там  крутиться.
В  склянке  ветка  голая  дрожит.
Ей,  как  мне,  весна  весною  снится.

В  вербное  святое  воскресенье
греюсь  возле  собственной  души.
Как  остаться  светлой  и  весенней,
подскажи  ей,  Боже,  подскажи!

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Чайна  церемонiя»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=78607
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 10.06.2008


В ХАТЕ (Из Ирины Жиленко)

В  ХАТЕ

Теперь  –  за  обычное.  Печь  затопить.
Смахнуть  паутину  в  куточках  укромных.
А  после  картошки  на  ужин  сварить.
Жива  иль  мертва  –  а  хозяйка  я  в  доме.
Тоска  так  черна,  что  не  хочется  жить.
Но  из  тоски  –  я  же  все-таки  мать,  –
выйду  к  сыночку,  чтоб  покормить.
И  сказку  про  счастье  ему  рассказать.
Вдруг  стало  дышаться  легко  и  блаженно  –
то  сын  протянул  хризантемы  в  окно.
Но  каркает  ворон…  Иль  колкость  рентгенов.
«Мой  руки,  мой  руки,  сынок…»
«Смотри,  мама,  котик.  Голодный,  наверно.
Ах,  ты,  бедненький  замазюка…»
«Тик-так…»  –  то  ль  часы,  то  ли  колкость  рентгенов.
Мой  руки!  Мой  руки!  Мой  руки!
«Мама,  а  можно  мне  на  песок?
Там  хлопцы  сегодня  хоронят  реактор.
Не  бойся!  То  просто  железа  кусок.
А  дед  Степан  наловили  раков.
И  меня  угощали.  Вкусно!
Что  же  у  нас  консервы  одни?
Мама,  не  плачь!  Отчего  тебе  грустно?
Я  тебя  рассердил?»
«Я  не  плачу.  То  печка  вражья…»
«Видать,  накопилась  в  трубе  нашей  сажа.
А  когда  ж  по  грибы?  Их  полно,  я  слыхал.
Уж  скоро  дожди,  ведь  октябрь  наступает».
«Где  ж  ты  пуговку  потерял?»
«А  разве  я  знаю?»
Лопатку  украдкой  схватил…  У  песка
играет…  Привстал…Отряхает  колено…
А  в  сердце  стучится  колкость  рентгенов.                                                                                                                                    
От  каждой  песчинки.
От  каждого  стебелька…                                                                

Перевод  с  украинского.
Из  цикла  «DIES  IRAE»  в  книге  «Чайна  церемонiя»

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=74863
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 19.05.2008


ПЕРО (Из Ирины Жиленко)

ПЕРО

Поле  заморочено  дождями.
Этой  ночью  жёлтый  сад  умрёт.
Не  купить  давно  в  сельмаге  чаю.
А  от  трав  уже  тоска  берёт.
Слякоть  на  промозглых  огородах.
И  душа  замёрзшая  мала.
И  ни  ходу  нет  уже,  ни  броду
на  раскисших  улицах  села.
Огонёк  моей  свечи  слабеет,
и  скрипит  усталое  перо.
Жить  и  не  писать  я  не  умею,
хмелем  слов  пронизано  нутро.
Только  как  писать,  когда  на  Бога
мы  уже  не  в  силах  уповать?
Разве  не  кощунство  –  рифмовать!
Это  ж  –  как  на  гробе  танцевать.
Впрочем,  люди  даже  это  могут.
Все  былое  минуло.  Тавро
здесь  на  всём.  Печать  конца  и  тлена.
Серо  всё.  Калина  лишь  алеет.
Выцвели  вино,  чернила,  кровь.
Чем  же  будем  мы  писать,  перо?
Что  ж!  Тебя  я,  жгучее,сухое,
в  сердце  обмакну,  ещё  живое.
Тем  спасусь.
Откликнется  душа.
И  прольётся  скорбными  строками
всё,  что  запеклось  в  горючий  камень  –
ужас,  гнев,  и  жалость,  и  страданье,
и  беды  неумолимый  шаг.
Их  читать  не  надо.  Смерти  доза
в  них  смертельна.  Холодом  скуют.
И  отнимут  веру,  и  сожгут.
Пусть  же  канут  в  Лету.
                                     И,  как  слёзы,
между  пальцев  Бога  протекут.

Перевод  с  украинского.
Из  цикла  «DIES  IRAE»  в  книге
«Чайна  церемонiя»

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=73729
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 12.05.2008


ЖЕНЩИНА В ВЕЧЕРНЕМ СВЕТЕ… (Из Ирины Жиленко)

ЖЕНЩИНА  В  ВЕЧЕРНЕМ  СВЕТЕ…

Помыла  посуду.  Вымела  хатку.
Слива  цветёт,  и  барвинок  цветёт.
Усталость  качает,  как  лодка,  зато
всё  у  тебя  в  этот  вечер  в  порядке.
В  доме  твоём  всё  блестит  и  цветёт.
Хлопчик  растёт,  расцветает  дивчина.
Будет  закладкою  ночь  соловьиная
в  Книге  Трудов.  А  усталость  –  пройдёт.
Ласковый  вечер,  светлый  и  чистый.
Сеется  дождик,  цветут  барбарисы…

Сеется  дождик  на  плод  и  на  цвет.
Только  не  будет  ни  цвета,  ни  плода.
Доброй  нам  ночи!  На  тысячу  лет.
Солнце  заходит.
Навечно  заходит.
Вера  убита  в  иссохшемся  сердце.
Все  было  тщетным  –  Иисус,  Прометей.
И,  облучённые  солнцем  и  смертью,
смотрим  сквозь  слёзы  на  лица  детей.

Льётся  на  стол,  где  клеёночки  синь,
тихий  закатного  солнышка  свет.
Остановись  же,  мгновенье!
             Застынь!
Кроме  тебя,  ничего  у  нас  нет.
Ласковый  вечер,  светлый  и  чистый.
Сеется  дождик,  цветут  барбарисы…

Утром  не  вынет  из  книги  закладку
Божья  десница.  И,  так  же,  как  мы,
Бог,  загасивши  солнца  лампадку,
пойдёт  безнадёжной  дорогою  тьмы…

…Стих  на  рассвете,  вино  многолетнее,
мудрости  доброй  бессмертный  чертог,  –
всё  было  чистым  и  добрым  на  свете.
Всё  было  тщетным.
И  тщетным  был  Бог.

Ласковый  вечер,  светлый  и  чистый.
Сеется  дождик,  цветут  барбарисы…

Перевод  с  украинского.
Из  цикла  «DIES  IRAE»  в  книге  «Чайна  церемонiя».

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=72427
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 05.05.2008


Стихает боль. На свете синий день... (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Стихает  боль.  На  свете  синий  день.
Приходят  голубые  тени  с  улиц.
И  за  окошком  лёгкая  метель,
и  платье  белое  раскинуто  на  стуле.

Сверкает  ёлка  искрами  слюды,
лазурный  шар  мигает  ясным  оком.
Могу  я  встать?  Тихонько  подойти
туда,  где  тюль  открыл  свой  светлый  локон,

где  за  окном  стоит  весёлый  гном
и,  как  графин  с  искрящимся  вином,
раскачивает  дом…  И  я  взлетаю
над  золотом  витрин  и  над  трамваем.
А  за  плечом  окно  звенит  печально,
и  на  виски  ложится  снег  кристальный.

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Автопортрет  у  червоному»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=71307
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 29.04.2008


Сегодня Спас. И звон. Я в белом платье... (Из Ирины Жиленко)

*  *  *

Сегодня  Спас.  И  звон.  Я  в  белом  платье.
Росой  умыта  неба  бирюза.
Я  накрываю  стол.  Алеет  скатерть.
А  окна  смотрят  в  яблоневый  сад.

Когда  я  раскрываю  окна  в  сад  –  
мой  сад  смеётся,  убегая  вглубь.
И  алый  стол,  и  хлеб  за  ним  бредут,
и  скатерть  влажно  трогает  роса.

А  я  светло  вздыхаю:  «Скоро  осень!»
И  понимаю  счастье  очень  просто  –  
когда  твоя  несмелая  рука
прохладные  мои  погладит  щеки.
И  губ  коснётся  солнечный  бокал,
и  сад  вздохнёт  торжественно-глубоко.

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Автопортрет  у  червоному»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=70135
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 22.04.2008


Всё я знаю. Когда я помру... (Из Ирины Жиленко)

*      *      *
Всё  я  знаю.  Когда  я  помру,
стану  гномом  в  атласном  жилете.
Мил  мне  будет  мой  гномичий  труд  –
золотить  на  сервизах  букеты.

Не  герой,  не  мудрец,  не  пророк  –
что  умею?  Смеяться  и  плакать.
Будет  алый  мелькать  колпачок
как  цветочек  весеннего  мака.

Буду  пробовать  сахар  и  тмин,
и  ликер  из  серебряной  рюмки.
Чутко  спать  среди  долгой  зимы
буду  в  старой  уютной  шкатулке.

Взяв  уроки  хороших  манер
у  фарфоровых  дам  деликатных,
заведу  себе  трость  и  лорнет,
и,  конечно,  сверчка-музыканта.

Я  с  маркизом  сыграю  в  пикет,
разучу  я  с  маркизой  дуэтик.
И  пожалуюсь  тихо  валету,
мол,  конца  у  бессмертия  нет.

И  столетье,  другое,  и  третье…
В  час,  когда  за  окошками  снег,
в  своем  старом  кургузом  жилете
я  на  радость  поэтам  и  детям
буду  сказки  шептать  в  тишине.

О,  не  плачьте,  живые,  по  мне…

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Концерт  для  скрипки,  дощу  и  цвiркуна»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=69038
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 15.04.2008


СОСНА (Из Ирины Жиленко)

СОСНА

Ночь  была  черна,  глубока.
Ночь  была,  словно  слива,  терпка.
На  рассвете  с  ночного  стекла
в  меня  моя  ночь  перешла.

Притаилась,  не  верховодит…
А  деревья  в  саду  на  восходе
сладко  жмурятся,  тихо  бормочут,
мол,  хмельное  вино  у  ночи.

Слива  потянулась,  качнулась,
оперлась  на  плечо,  зевнула.
И  боюсь  я  вздохнуть  счастливо.
Я  боюсь  потревожить  сливу.

Так  идём.  Нам  не  надо  речей.
Ветка  сливы  спит  на  плече.
Мои  пальцы  спят  у  ствола  –  
задохнулась  в  солнце  земля.

Знаешь,  ты  иди  себе  с  Богом…
Не  гневись  на  меня  –  я  немного
опьянела  сливовым  соком,
захмелела  шагом  сливовым.

Между  тонких  деревьев  этих,
светлый  мой,  ты  один  свидетель,
что  не  слива  я,  не  сосна,
что  я  просто  твоя  жена.

Только  сад  мой  тебе  не  верит  –
даже  очи  сонного  зверя
безразлично  скользят  по  мне,
словно  по  зелёной  сосне.

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Автопортрет  у  червоному»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=66435
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 31.03.2008


Есть души, как летние звёзды... (Из Ирины Жиленко)

*      *      *

                               Анатолию  Макарову

Есть    души,  как  летние  звёзды,
сошедшие  с  тёмного  неба.
Хранят  они  в  штили  и  в  грозы
тихий  свой  свет  волшебный.

Их  струны  настроены  тонко
на  мудрое  равновесье.
Звучит  их  голос  негромкий,
как  шелест  рассветного  леса.

Есть  люди,  как  звёзды,  как  боги.
Покойны  их  светлые  лики,  
когда  они  в  креслах  глубоких
читают  великие  книги.

Есть  души,  что  не  умирают,  
а  тают  в  сиянье  лучистом,
ведь  завтра  (наверное  знают!)
им  снова  и  снова  родиться.

И  вновь  уходить  им  в  небо
и  дальше,  и  дальше  –  вечно…
Их  вечность  –  не  чёрная  небыль,
а  ласковый  свет  бесконечный.

Есть  люди,  которые  могут,
минуя  толпы  мирские,
пройти  неспешной  дорогой
сквозь  наше  столетье  –  в  иные.

Чтоб  снова,  как  пилигримы,
вернуться…  И  в  небе  глубоком
звёзды  горят  над  ними
и  лампы  горят  в  их  окнах.

Перевод  с  украинского.
(Из  книги  «Автопортрет  у  червоному»)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=65234
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 24.03.2008


ГЕРАНЬ (Из Ирины Жиленко)

ГЕРАНЬ

Накатило  тёмной  синью.
Будет  дождь.  А  может  –  нет.
Я  помою  апельсины
и  поставлю  на  окне.

Завтра  праздник.  Тихо  в  доме.
Про  себя  бормочет  кран.
Лучик  солнышка  наклонный
опалил  мою  герань.

Стану  тишью,  стану  тенью.
Не  слыхать  моих  шагов.
Только  слышно  приближенье
тёмных  влажных  облаков.

К  белым  розам  в  синей  вазе
с  доброй  вестью  –  добрый  дождь.  
Завтра  лето.  Завтра  праздник.
В  доме  будет  добрый  гость.

Дождь  уходит.  Небо  сине.
И  светлеет  мокрый  сад.
И  герань  моя  в  росинках,
и  лицо  моё  –  в  слезах.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=62706
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 11.03.2008


Когда остатки солнышка на платье... (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Когда  остатки  солнышка  на  платье
печально  и  красиво  угасают,
и  наполняют  сумерки  жилище
теней  осенних  шепотом  неясным.
Когда  воспоминанья  и  тревоги
со  мною  рядом  вкруг  стола  садятся  –
я  оставляю  начатую  строчку
и  в  шелест  вечера  я  убегаю.
В  меланхоличный  жёлтый  звон  оркестра.
И  по  сырым  коврам  аллей  осенних
иду,  не  поднимая  тёплый  ворот,
и  льнут    к  ногам  доверчивые  листья.
О,  как  печален  тихий  жёлтый  сад,
с  их  влажною  красою  расставаясь.
А  в  бесприютной  комнате  моей
хозяйкой  одиночество  пирует.
Ты  знал  ли  одиночество,  мой  милый?
И  скрип  дверей  обманчивый  в  тиши,
когда  оно  угрюмо  и  упрямо
бредёт  по  неприкаянной  квартире?
Вот    ворошит  оно  мои  бумаги
и  ждёт    меня.
                                           Когда  я  прихожу,
пропахшая  осеннею  листвою,
оно  меня  встречает  на  пороге
и  застывает  рядом  неподвижно,
вздыхая  сокрушенно  и  печально.
И  до  рассвета  больше  не  уходит.
Ты  знаешь,  милый,  как  всю  ночь  не  спать?
Стоять  в  тяжелом  мраке,  как  над  бездной,
а  на  плечах  нет  милого  ладоней?
Когда  рыдает  ночью  бесконечной
глухое  одиночество  в  тиши.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=58770
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.02.2008


"Я шла из парка. Холодало..." (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Я  шла  из  парка.  Холодало.
Плющи  взбежали  по  стене.
Вот  дом,  который  потеряла.
А  кто  нашёл  –  неведом  мне.

Ночною  тишиной  умылся
и  улыбнулся  старый  дом:
«Ведь  я  –  любовь!”  –  Перекрестился
большим  сияющим  окном.

Я  расчешу  твои  плющи,
как  прежде,  будешь  чист  и  светел.
И  снова  искрятся  дожди,
и  вновь  звенит  стекло  в  буфете.

Приходит  мудрый  Мендельсон,
глядит  задумчиво  и  строго.
А  дочке  снится  тёплый  сон  
про  голубого  носорога…

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=54677
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 15.01.2008


Снег. Мороз. Двойные рамы. (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Снег.  Мороз.  Двойные  рамы.
Шубку  тёплую    надень-ка.
На  снегу  под  фонарями
мы  танцуем  Летку-еньку.

Как  сумеем,  как  удастся
мы  станцуем  и  споём.
В  этом  свете,  словно  в  сказке,
есть  для  каждого  своё.

Каждый  пёс  из  чистой  миски
ест    горячие  сосиски.
У  бабулек  и  дедов
белых  два  ряда  зубов.

За  волнистой,  белоснежной
занавеской  из  нейлона
старички  грызут  орешки
и  читают  Сименона.

Есть  у  каждого  мальчонки
папа,  мама  и  сестрёнка.
Охраняет  каждый  дом
свой  старинный  добрый  гном.

Есть  и  перья  для  беретов,
и  блокноты  для  поэтов,
для  девчонок  –  каблучки,
а  для  лысых  –  парички.

Будем  соки  пить  и  пунши,  
чтоб  румянцем  расцвести.
Нынче  к  празднику  все  пушки
заряжают  конфетти.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=52600
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 27.12.2007


Туманным утром, в доме, полном счастья... (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Туманным  утром,  в  доме,  полном  счастья,
открыть  окно  в  берёзовый  лесок!
А  мокрый  ветер  вьётся  вкруг  запястья,
как  пойманный  замёрзший  голубок.
Хмельные  сквозняки,  что  по  весне
приходят  от  заплаканного  тала,
пронзили  шёлк  халатика  на  мне
и  в  рукава  насыпали  фиалок.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=33082
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 12.07.2007


АВТОПОРТРЕТ (Из Ирины Жиленко)

АВТОПОРТРЕТ

Миг  этот  –  мой.  Высокий  и  безбрежный,
он  не  доступен  никому  на  свете.
Пурпурный  шар  над  садом  белоснежным,
пылая,  льётся    сквозь  густые  ветви.

Другому  месту  не  бывать  нигде,
не  повторить  минуты  несказанной.
Пусть  повенчает  нас  венец  багряный!
Пусть  полон  смеха  будет  этот  день!

День  нежности,  день  радости  в  борьбе,
день  для  труда,  восторга,  светлой  злости.
День  для  экстаза  творчества,  для  роста.
День  холода  и  день  огня  в  себе.

Люблю  весеннее  дыханье  юга.
Как  сладок  тишины  безгрешный  миг,
когда  я  христианка  и  супруга,
когда  я  вся  –  блаженный,  светлый  мир.

И,  как  роса,  светла  я  и  легка.
И  тишина  струится  над  землёю.
И  дышит  мир  спокойной  красотою,
и  солнцу  в  небе  вторят  облака.

Лицо  моё  –  как  сад.  Меня  несмело
целует  ветерок,  почти  не  слышен.
И  облетает  цвет  с  послушных  вишен.
Автопортрет  готов.  Ирина  в  белом.

Но  любо,  когда  заревом  во  мне
пылает  ярость,  к  бою  призывая.
Тогда  я  –  еретичка  на  огне.
Я  –  ведьма.  Примиренья  не  желаю.

И  гнев  мой  крут!  И  мне  неведом  страх.
Перед  очами  полыхает  знамя.
Да  славятся  вовек  борьба  и  пламя,
и  поцелуй  костра  на  сомкнутых  губах.

В  багровом  дыме,  высока  и  властна,
стою,  дитя  и  меч  держа  в  руках.
Дымятся  косы,  тлея  на  плечах.
Автопортрет  готов.  Ирина  в  красном.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=31189
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.08.2007


РОЗОВОЕ ПОЛЕ (Из Ирины Жиленко)

РОЗОВОЕ  ПОЛЕ

Бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке
к  закату  солнца  розовым  привольем.
А  я  к  орешнику  в  степном  овражке
сошла  с  лукошком.  Остывает  поле.

И  в  запах  жита  древний,  изначальный
вплетает  тонкий  аромат  тимьян.
И,  чтобы  душу  освежить  печалью,
над  полем  лёгкий  стелется  туман.

Грустят  о  лете  поздние  ромашки.
Гусиный  крик  тревожен  и  высок.
Бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке,
мой  поздний,
                                                 мой  осенний
                                                                                                 светлячок.

Хоть  так  несоразмерны  в  мире  нашем
дитя  и  небо,  мальчик  и  Земля  –
бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке,
ко  мне  руками  небо  наклоня.

И,  открывая  за  дверями  двери
в  пространства  дней  неведомой  красы,
мчит  покоритель  временных  империй
стернёю,  голубою  от  росы.

И  даль,  и  ширь,  и  глубину  просторов  –
объемлю  всё.  Я  вхожа.  Я  своя.
Мой  маленький  сынок,  мой  аистенок
приблизил  небо,  чтоб  смогла  и  я

идти  за  ним  с  корзинкою  орехов,
с  охапкой  солнечных  духмяных  трав
туда,  в  страну  любви,  добра  и  смеха,
где  смерть  отныне  не  имеет  прав.

Кивают  солнцу  сонные  ромашки.
И  прямо  в  небо,  словно  светлый  стяг,
бежит  сынок  мой  в  розовой  рубашке.
Не  разберёшь,  где  солнце,  где  дитя.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=28580
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 04.06.2007


КРАСНЫЕ ЧЕРЕПИЦЫ (Из Ирины Жиленко)

КРАСНЫЕ  ЧЕРЕПИЦЫ

Краснеют  черепицы  под  солнцем  золотым.
Мне  весело  бежится  по  лесенкам  крутым.
Ребёнок  я  немножко,  немножечко  и  нет.
И  синенький  горошек  сбегает  по  стене.
Горят  на  солнце  осы,  краснеют  черепицы.
Чуть-чуть  я  стала  взрослой,  немножко  –  чаровницей.
Вниз  лесенка,  как  гамма.  Светла  я  и  грустна  –
немножечко  я  мама,  немножечко  –  жена.

Горошек  синий-синий.  Пылающий  паркет.
В  зеркальном  магазине  роскошный  манекен.
От  самокатов  синих  на  тротуаре  тесно.
Немножко  я  красива,  немножко  –  поэтесса.
И  грезит  морем  город,  и  мак  в  степи  поблек.
И…  двадцать,  тридцать,  сорок,  и  пятьдесят  –  и  снег…
По  лесенке  (взойду  ли?)  веду  гулять  я  внучку.
Немножечко  бабуля  –  я  с  внучкою  за  ручку.

Краснеют  черепицы.  Звон  мячика  высок.
Горят  на  солнце  спицы,  и  катится  клубок.
Чуть-чуть  блестят  седины.  Заплакать  впору  мне.
Горошек  синий-синий  сбегает  по  стене.
И  семьдесят,  и  боле…  Ещё,  ещё  –  и  всё!
И  кто-то  зарыдает,  кто  –  розы  принесёт.
Ступеньки  вниз,  как  в  гамме,  и  некому  помочь.
И  плачет  дочка-мама,  и  плачет  внучка-дочь.

Краснеют  черепицы,  и  солнышко  горит.
А  мне  покойно  спится…  Мне  некого  корить.
Ведь  было  так  красиво  –
                                                                                   по  лесенкам
                                                                                                                             скакать!
Горошек  синий-синий.  И  слёз  не  удержать.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=28131
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 29.05.2007


НА СКЛОНЕ ДНЯ (Из Ирины Жиленко)

НА  СКЛОНЕ  ДНЯ

Наш  облик  в  зеркалах  трепещет,
дрожит,  тускнея  день  за  днем.
О,  догорающая  свечка!
Не  захлебнись  своим  огнем.
Не  обожгись  вечерней  грустью
сорокалетнего  лица,
когда  в  груди  темно  и  пусто,
и  встал  декабрь  у  крыльца.
Не  задохнись  в  себе  сама,
когда  встряхнет  немилосердно
тебя,  как  градусник,  зима,  
и  нуль  свинцово  стиснет  сердце
тугим  сатурновым  кольцом,
и  годы  лягут  на  лицо,
и  тело  вяло  и  недужно,
как  рубище,  прикроет  душу.
Оно  измято,  как  тюльпан,
что  опадает  под  метелью,
роняя  лепестки  на  землю,
чтоб  вслед  –  навечно  –  спать…  Спать.
Что  делать?  Мы  не  бунтари.
Мы  просто  (о  печаль!)  стары.
На  теплом  юге  наши  птицы,
друзья  -  в  земле.  И  средь  зимы
сквозь  слезы  нам  как  будто  снится,
что  в  сумерках  ненастных  мы
стоим  пред  белою  стеною,
и  дверь  зеленая  в  стене!
(Там  –  сад.  Там  в  синей  вышине
сияет  солнце  золотое.
Поют  свирели.
                                               Смех,  роса.
И  в  тереме  средь  вишен  зрелых
взлет  занавесок  ошалелых).

Я  в  сад  хочу!
В  зеленый  сад!
Но  падает  с  ресниц  слеза  –
и  где  та  дверь?  И  где  тот  сад?
Лишь  женщина  с  тоской  земною
стоит  согбенно  (это  я?)
и  тихо  плачет  под  стеною,
сырою,  страшною,  глухою.
Стоит.
Недолго  ей  стоять.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=27495
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 22.05.2007


СЕРДЦЕ (Из Ирины Жиленко)

СЕРДЦЕ

Я  вся  –  сплошное  сердце.  В  сонме  дней
долг  сердца  –  биться  весь  свой  век  без  лени.
Я  бьюсь,  и  кровь  струится  из  локтей,
сочится  из  разодранных  коленей.

Неладно  в  нашей  жизни  быстротечной
устроены  порядки  дел  сердечных.

Вот  это  сердце  (лирика,  поэта!)  –
холодный  камень.  Им  хоть  парапеты,
хоть  тротуар  мости,  ножи  остри.
Другое  –  Боже!  –  даже  без  коры.

Без  скорлупы.  И  так  легко  ранимо,
как  птенчик,  беззащитно  и  наивно

доверчиво,  как  малое  дитя.
Такое  мягкое,  что  страшно  даже  тронуть.
Что  будет,  если  злобно  иль  шутя
тем  сердцем  каменным  –  да  по  такому?

И  слишком  много  в  мире  ситуаций
дают  таким  сердцам  соприкасаться.

Наш  жёсткий  мир  расчётов  и  коммерций  –
как  тир  огромный.  Но  пускай  курок
уже  взведён  –  я  (цель!  Сплошное  сердце!)
всё  так  же  свято  верую  в  добро.

И  в  истину,  которая  кивает
мне  сквозь  туманы,  усмиряя  страх.
Она  сердца  смягчает  и  ласкает
и  держит  все  пути  в  своих  руках.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=26991
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 15.05.2007


СУМЕРКИ (Из Ирины Жиленко)

СУМЕРКИ

Как  в  сумерках  душе  моей  тревожно.
На  обагрённой  заревом  земле
в  туманах  этих  разминуться  можно
с  судьбой  своею,  заплутав  во  мгле.

В  злых  сумерках  теряют  силу  речи,
касается  души  глухая  вечность.
И  женщина  теряет  смысл  дней,
а  милый  не  найдёт  дороги  к  ней.

Сверкают  окна  баров  и  кафе,
там  дым,  там  строй  бутылок  разноцветных.
Найти  там  место  –  как  открыть  планету.
Иди  домой,  где  старенький  буфет,

где  стол  накрыт  клеёночкой  простою,
где  пахнет  супом  вкусно  и  тепло.
Да  прищемило  душу  сизой  мглою,
и  закружило  вдруг,  и  повело.

Пролил  закат  последний  свет  неяркий
на  площадь,  где  стучат  еще  мячи,
пучки  редиски  продаёт  крестьянка,
и  хрипло  где-то  музыка  звучит.

Присядь  на  лавочку  в  ногах  Атланта.
Он  на  плечах  упрямо  держит  свет,
хоть  весь  давно  изранен  и  заплатан,
от  синяков  живого  места  нет.

Ветрами  голова  его  полна,
прострелена  ракетами,  седая.
Он  –  словно  дерево,  чьи  корни  подмывает
порою  равнодушная  волна.

Край  неба  затянуло  чёрной  тучей,
и  туча  не  дождём  полна  –  вином.
Но,  опалив  цветы,  янтарный  лучик
успел  войти  в  открытое  окно.

Там  кто-то  так  нетерпеливо  ждёт
желанного!  
Иной  всю  жизнь  идёт.
И  женщина  всю  жизнь,  бывает,  спит,  
и  на  ресницах  солнышко  блестит.

Откуда  в  мире  зло?  –  Атлант,  скажи.
Не  потому  ли  нет  ему  конца,
что  каждый  день  оно  острит  ножи
о  наши  неразумные  сердца?

Что  возвестил  закат  багрово-алый?
Конец?
Начало?

Кассандра  молвит:  «Знаю  –  да  молчу».
Но  потемнели  очи  у  Кассандры.
Узнать  я  не  пытаюсь.  Я  свечусь.
И  свой  цветок  кладу  к  ногам  Атланта.

Прости  меня.  Не  в  силах  дорасти.
Но  верю  я  в  твою  седую  бронзу.
И  тихо,  неприкаянный,  летит
по  небу  шарик.
Угасает  солнце.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=26171
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 02.05.2007


ПЧЁЛЫ (Из Ирины Жиленко)

ПЧЁЛЫ

Хрипит  динамик.  Опустела  площадь.
Здесь  ни  души.  Лишь  куры,  мухи,  лошадь.
Цыганский  дождик  прыскает  слегка.
Течёт  лениво  сонная  река.
Зелёный  улей.  Синий,  красный  улей.
Засеребрились  травы  возле  них
и  будто  шепчут:    “От  крикливых  улиц
уйди  в  пчелиный  звон  и  отдохни.”
Был  тёплый  свет,  и  старенькая  лавка,
где  лопухи  кругом  и  лебеда.
И  так  мне  было  в  этом  мире  славно,
как  не  было  нигде  и  никогда.
Так  сразу  стало  радостно  и  просто.
И  чувства  новые  лелеял  тихий  свет.
Из  сердца  словно  вынули  занозу,
а  с  тела  сняли  ношу  сотен  лет.
Цветок  качнулся.  Пчёлка  всполошилась.
Спокойно  кто-то  произнёс:    “Свершилось!”
Мне  было  дивно.  Как  же  так?  Без  грома?
И  даже  без  известия?  В  ночи?
Был  Страшный  Суд  закрытым,  тихим,
скромным.
Никто  не  слышал.  Разве  что  сычи.
А  на  земле  полынной  и  медовой
цикорий  щедро  у  дорог  расцвел.
Всё  кончилось.  Всё  началось  -  любовью.
О,  первый  день  людей,  травы  и  пчёл!
Цыганский  дождик  успокоил  площадь.
Тихонько  дремлет  работяга-лошадь.
Велосипеды  чуть  скрипят,  пыля.
Никто  ещё  не  знает.
Только  я.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=24999
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.04.2007


ПОДКОВА. (Из Ирины Жиленко)

ПОДКОВА

Была  зима.  Пошёл  зелёный  снег.
А  следом  –  розовый.  А  после  –  васильковый.
И  протрусил  рысцою  на  коне
Дедок  Мороз.  И  потерял  подкову.

Так  схожа  с  месяцем,  так  золотом  блестя,
она  лежала  серпиком  печальным,
что  даже  самолеты  в  небесах
задумались
и  крыльями  качали.

А  я  нашла.  Сказала  ей:  –  Свети
здесь,  на  окне.  Пусть  сбудутся  желанья!
Но  тут  сошлись  вокруг,  разинув  рты,
семьсот  раззяв.  И  замерли  в  молчанье.

Вокруг  светился  то  зелёный  снег,
то  розовый,  то  густо-васильковый.
Они  стояли  пять,  и  десять  дней,  –
очаровала  их  моя  подкова.

Что  ж,  в  чемодан  подкову  положу,
куплю  я  шубу.  И  тогда  поеду
в  Лапландию.  Немного  потужу,
но  так  и  быть,  отдам  подкову  Деду.

Ну,  вот  и  всё.  С  белёсой  высоты
обычный  снег  пошёл  легко  и  ровно.
А  те  семьсот  раззяв  закрыли  рты
и  разбрелись  тихонько  по  сугробам.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=23885
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 27.03.2007


ГНОМ В БУФЕТЕ. (Из Ирины Жиленко)

ГНОМ  В  БУФЕТЕ

Ты  знаешь,  дружок,  в  нашем  доме,
в  старинном  буфете,  давно
живёт  мой  добрый  знакомый  —  
домашний  старенький  гном.

Он  дедушку  хлопчиком  знал,
а  маму  —  девчушкою  малой,
грозил:  «Ай-ай-ай!»  шалунам,
послушным  конфеты  давал  он.

Буфет  заперев  на  крючок,
он  чистит  сервизы  на  праздник.
Алеет  его  колпачок
средь  чашек  и  вазочек  разных.

Он  любит  какао  пить
с  хрустящей  французскою  булкой.
Так  долго  и  сладко  спит,
сопя  в  музыкальной  шкатулке.

Набрался  он  чинных  манер
от  знатных  маркиз  из  фарфора.
Они  его  хвалят:  «Теперь  
нам  с  Вами  дружить  не  зазорно.

Вам  розу  в  петлицу  позвольте
приладить.  И  форменным  франтом
на  чай  заглянуть  к  нам  извольте
Вы  с  другом,  сверчком  —  музыкантом».

Столетье,  второе,  и  третье…
Когда  затихает  весь  дом  —
прислушайся!  —  Слышишь?  —  В  буфете
вздыхает  заботливый  гном.

Он,  шлёпая,  бродит  в  куточке,
буфетной  посудой  звенит.
И  в  долгие  снежные  ночи
нам  сказки  свои  говорит.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=23517
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 20.03.2007


Сад. (Из Ирины Жиленко)

САД

Взыграло  солнце    ярко  и  смолисто
тревожной  гроздью  колеров  и  форм,
и  зачаровано  меж  травами  побрёл
укромный  сад,  
раскрыв  ладошки-листья.
ОсвЕтлен,  околдован  и  притишен
таким  многоголосием  красы,
он  замер.
Только  белый  звон  осин
снуётся  паутинкой:
спишь  —  не  спишь  ли?
Ты  спишь  —  не  спишь?
Взволнованный  камыш
вплетается  в  очей  лепесткопад.
Я  жду,  
я  медлю,  
вслушиваюсь  в  тишь.
Укромный  сад.
Я  очень  тихий  сад.
Он  незаметен  вам.
Какое  сердце  знает,  
как  в  эту  тишь,  обламывая  ветви,
влетают  птицы,  диким  многоцветьем
и  гомоном  вселенским  наполняя
мои  раскрытые  
испуганные  очи?
И  вновь  спокойно  всё…
Лишь  струн  негромких  лад
берёз  коснулся.
На  пороге  ночи
притих  и  слушает  себя
укромный  сад.  

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=23051
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 12.03.2007


Снова праздную жизнь и пою... (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Снова  праздную  жизнь  и  пою
свою  жажду,  свой  голод  юный.
Слава  богу  —  ещё  люблю.
Слава  богу  —  ещё  воюю.
И  печаль  тополей  я  праздную,
и  рассветную  стынь  сентября,
мою  муку  и  горькую  радость
безнадёжно  любить  тебя.

И  тюльпан  из  огня  и  золота
поднимаю  и  пью,  мой  любый,
за  твою  кучерявую  голову,
за  твои  недоступные  губы.
Пью  за  нашу  осеннюю  дружбу,
и  за  кофе  горький  нектар,
и  за  тщетность  тебе  ненужных
всех  моих  поэтических  чар.

Пью    за  годы,  которые  минули,
и  за  нас,  заплутавших  в  годах,
и  за  тоненьких  улочек  линии,
и  за  первый  снег  на  висках.
Снова  праздную  жизнь  и  пою
свою  жажду,  свой  голод  юный.
Слава  богу,  ещё  люблю.
Слава  богу,  ещё  воюю.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=22664
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 06.03.2007


А я живу в ажурных пятнах солнца... (Из Ирины Жиленко)

*  *  *

А  я  живу
в  ажурных  пятнах  солнца…
Смирив  ресницами  очей  горячий  всплеск,
подсолнухов  я  вижу  вальсы  жёлтые
сквозь  голубую  дрожь  прикрытых  век.
В  пыли  дорог,  растеряна,  зеницы
раскрыть  не  смею  я  в  хмельные  горизонты,
когда  так  закачалось  на  ресницах
мохнатое  разморенное  солнце.
Но  нет  глухих  дорог,
и  нет  сомнений  мук  —
их  смыла  солнца  жаркая  река.
Есть  лишь  подсолнухи  и  сладкая  тоска,
вечерняя  тоска  тяжелых  рук.
И  есть  души  берёзовая  звень,
что  наполняла  песней  август  зрелый,
извечной  песней  тихих  деревень  —
мелодией  труда
и  смуглым  гимном  тела.
И  вот  живая  потекла  струя
в  заснувшей  заводи  бездонных  рук  усталых.
А  солнце  прикорнуло,  затаясь
меж  днём  и  вечером,  на  грани  тёмно-алой
в  пожухлых  стрелках  вызревшего  лука.
И  кружат  тучки  в  жёлтой  полудрёме.
И  утонули  радости  и  муки
в  подсолнухах  
и  сладостной  истоме.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=22256
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 01.03.2007


ГОРОДОК. ДОЖДЬ (Из Ирины Жиленко)

ГОРОДОК.  ДОЖДЬ

Дождик  шёл  из  светлой  вышины.
Горько  пахла  зелень  палисада.
Ни  тоски,  ни  злобы,  ни  войны.
Городок,  и  скрипочка,  и  радость.
Пахли  дыни.  Ветерок  вздыхал.
Пьяный  плакал  и  ругался  глухо.
И  на  квочку  тявкал  в  лопухах
Глупенький  щенок  с  отвислым  ухом.
Дождик  шёл  из  светлой  вышины.
Я  пошла  за  ним,  полна  веселья.
А  за  мною  —  хлопчик.  А  за  ним  —
бирюзовый  слоник  карусельный.
Вот  базар.  И  площадь.  И  кино.
Всё  нежнее  дождика  касанье.
Вот  мой  дом,  где  скрипка  и  окно,
рыженький  тигрёнок  на  диване.
Дождик  —  в  плач,  я  —  в  смех,  а  мокрый  слон  —
с  пацаном  в  кино  побрёл,  наверное.
Стихло  всё.  Лишь  трепетно-светло
зажигал  огонь  фонарь  вечерний.
В  смех  я  шла,  как  в  дом  уютный  свой,
где  судьбою  мне  дано  смеяться,
и  с  певучей  скрипочкою  знаться,
чтоб  душа  осталась  молодой.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=22198
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 28.02.2007


Запахло дождём... (Из Ирины Жиленко)

*  *  *

Запахло  дождём…
Предосенние  дачи
пошли  побродить  по  аллеям  вечерним.
Уж  лета  корабль  качнулся  и  начал
свой  путь,  увлекаемый  вечным  течением.

Уже  перелески  слегка  пожелтели,
грустят  гвоздики  в  прозрачной  склянке.
Отгорели,  отзолотели
георгинами  полустанки.

Террасу  в  виноградном  неводе
ласкает  ветер  переменчивый,
и  тихо  речка  мулине
погасла  на  коленях  женщины.

И  сумерки  тончайшей  тканью
так  бережно  прикрыли  плечи,
и  лёгких  теней  трепетанье
рассыпал  перед  нею  вечер.

Ещё  печально,  нежно  дышит
в  ольховых  ветках  птичий  плач,
но  скоро  воцарится  тишь
в  пространствах  опустевших  дач.  

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=22132
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 27.02.2007


В ОТЗВУКЕ ЧУДА (Из Ирины Жиленко)

В  ОТЗВУКЕ  ЧУДА

В  отзвуке  чуда,  в  светлой  надежде
рады  мы  зимам  и  вёснам  нежным.
В  будни  и  в  праздник  встаём  до  рассвета.
Ласточки  в  дом  залетают  летом.

После  дождя  багрянеют  черешни.
Рак  под  мосточком  выпростал  клешни.
Сверчок  убаюкает,  кочет  разбудит
в  светлой  надежде,  в  отзвуке  чуда.

Щедрый  подсолнух  седой  и  горбатый.
К  осени  будем  добры  и  богаты.
Вытопим  грубку,  внимая,  как  прежде,
отзвуку  чуда  в  светлой  надежде.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=20621
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 15.11.2006


ОСЕННИЙ КАМЕРНЫЙ ОРКЕСТР (Из Ирины Жиленко)

Мой  летний  поезд  замолчал  устало
пред  липами  у  старого  вокзала.
И  я  зашла  в  их  ласковую  тень.
«Здесь  осень»  —  мне  обыденно  напомнил
мой  муж.  Я  сладко  выдохнула:  «Дома…»
и  сердцем  приняла  осенний  день.

Притишена  до  светлого  piano,
о  чем-то    светлом  скрипка  напевала.
В  моем  окне  река,  и  луг,  и  лес.
Я  милостиво  осени  кивнула:
«Ну,  здравствуй,  я  готова,  я  вернулась.
Настраивай  свой  камерный  оркестр».
Заговорили  в  сумерках  куранты
про  то,  как  час  проходит  сквозь  пространство
и  в  вечности  находит  свой  приют.
И  разуму  туда  закрыты  двери.
И  лишь  душа  в  спокойной  тихой  вере
провидит  всё,  когда  куранты  бьют.

Вступает  дождь…  Высокий  и  безбрежный,
он  властвует  уже,  и  неизбежно
размоет  он  непрочный  тот  сосуд,
который  дан  тебе  самой  природой,
и  мысль,  и  чувства  пустит  на  свободу
и  перельёт  в  холодную  тоску
просторов…  Но  проходят  все  печали,
когда  призывно  барабанит  чайник,
поёт  сверчок  в  запечном  закутке.
И  в  этом  есть  спокоствие  и  сила,
мол,  за  века  ничто  не  изменилось.
Всегда  куранты  били  в  уголке.
И  светлая  девчушка  вырастала,
в  свои  косички  банты  заплетала.
Гляделись  в  окна  луг,  река  и  лес.
Минует  всё…
                                                 Но  пусть  вовеки  будет
твой  дом,  где  словно  ласковое  чудо,
звучит  осенний  камерный  оркестр.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=20554
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 10.11.2006


Ирина Жиленко. ОКОНЧЕНЫ ХЛОПОТЫ ЛЕТА…

ОКОНЧЕНЫ  ХЛОПОТЫ  ЛЕТА…

Есть  и  горох,  и  гречка,  спелого  мака  коса.
Осень,  прошу  седечно  в  хату  мою  и  в  сад.
Вдоволь  картошки  накопано.  Просятся  в  кадку  вилки.
Вкусно  пахнут  укропом  в  погребе  огурки.
Всего  у  меня  в  достатке.  Славный  созрел  подсолнух.
На  зиму  семечки  сладкие  в  печи  до  утра  просохнут.
Тянет  от  печки  теплынью.  Бродит  наливка  из  тёрна.
Где-то,  сверкая  синью,  стынут  в  горах  озёра.
Окончены  хлопоты  лета.  Окна  в  мой  сад  раскрыты.
Листья  летят  по  свету.  Viva  vita!
Поздних  рассветов  просинь  тонет  в  густых  туманах.
Осень,  прекрасная  гостья,  ты  в  доме  моем  желанна.
Я  ведь  прошу  немного,  осень,  за  труд  мой  тихий.
Были  бы  хлеб  и  дорога.  Друг.  И  дитя.  И  книги.
Здоровье…  А  слава?  Да  бог  с  ней!  В  дивном  своем  круженьи
Наворожи  мне,  осень,  мудрое  вдохновенье.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=19554
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 04.09.2006


КУПАЛЬСКОЕ (Из Ирины Жиленко)

Одеваю  вечер  на  чело
Голубым  прозрачным  лазуритом
И  смеюсь,  легко  иду  селом,
В  васильковое  ступаю  жито.
Где  моё  забытое  окно?
Я  устала  ждать,  устала  звать,
Тенью  скрыта  от  меня  давно
Лёгкой  занавески  белизна.
Я  ищу  иссиня-золотые
Искры  в  травах  сказочного  лета.
Где  ж  оно,  моё  окно  и  ты,
Клад  волшебный,  спрятаный  от  света?
Я  ищу…  
И  звёздная  метель
В  черноте  купальской  полуночи
Осыпает  пряный  горький  хмель,
Но  унять  печаль  мою  не  хочет.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=19178
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 29.08.2006


ОКНО В САД (Из Ирины Жиленко)

Осенний  ветер…  Птица  прокричит
И  смолкнет.  И  туман  обнимет  птицу.
В  одеждах  светлых  я  стою  в  ночи
Под  чёрным  деревом,
Где  сонной  птице  снится
Весна.  И  в  листьях  вязнут  каблуки.
Шуршит  листва  бездомно  и  трагично.
"Зачем  в  дурмане  сладостной  тоски  
Дивлюсь  тебе  в  твоём  ночном  обличье?"—
Спросил  меня  любимый.  И  под  стон
Далекого  усталого  трамвая
Твержу  себе:  "Не  должен  знать  никто,
Что  я  уже  не  женщина  земная,
А  в  доме  неурядиц  и  досад
Заветное  окно  в  волшебный  сад".
Светло  скатилась  по  стеклу  слеза.
И  я  в  порыве  радостном  и  грешном
Страшусь  тебе  открыть  окошко  в  сад
И  утопить  в  его  цветенье  вешнем.
Дороги  от  аллей  моих  назад
Не  отыскать!  От  терпких  трав  хмелея,
Всегда  тебе  и  славить,  и  лелеять
меня  —
ОКНО,  РАСПАХНУТОЕ  В  САД.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=18887
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 22.08.2006


Памяти М. Зерова (В. Стус)

Стучит,  качается  вагон,
как  на  волнАх  паром,
живых  покойников,  Харон,
встречай  добром  и  злом.

Колёса  бьют,  колёса  бьют,
куда-то  торят  путь,
уже  домой  нас  не  вернут,  
домой  —  не  повернуть.

Колёса  всё  стучат,  стучат,
колёса  всех  бранят
в  христа,  в  вождя,  во  всех  божат
и  в  мать  и  в  перемать.

Москва,  гора  Медвежья,  Кемь
и  в  море  Соловки  —
от  слёз  разбухший  в  мерзлоте
путь  горя  и  тоски.

И  снова  —  Вятка,  Котлас,  Усть…
Вот  так  с  людьми  блажит
сов-соц-концлагерный  союз,
который  бог  забыл.

Забыт  он  даже  сатаной.
Иной  здесь  господин:
марксист,  расист  и  людоед  
за  троицу  —  один.

Москва  —  Чибью,  Москва  —  Чибью,
печорский  концентрак
тут  строит  новую  страну
на  крови  и  костях.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=6461
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.08.2005


Тот синий день от снега изнемог... (Из Ирины Жиленко)

*    *    *

Тот  синий  день  от  снега  изнемог,
Пришла  печаль,  пленительно  красива.
И  кОсу  снежную,  и  льдинки  ног
Закат  в  вишневую  закутал  гриву.
Печаль  ходила,  жалобно  рыдала,
Ломала  руки,  словно  куст  калины,
А  вечер  фиолетово  спадал
Фиалками  на  снег  тот
темносиний.
И  вздрогнул    лес.  И  снежные  иголки
Из-под  копыт  коня
блеснули  к  ночи.
Цветов  упали  синие  осколки
В  лучистые  и  трепетные  очи.
Как  мачты  кораблей,  стволы  стонали.
Промчал  волшебный  всадник  ясноокий!  
И  ярко  вспыхнул  он  в  пурпурной  дали,
И  растворился  в  синеве  глубокой.  

Воспой,  печаль!  И  сердцу  дай  покой,
Дай  мне  уснуть  с  улыбкою  счастливой.
…Манил  тот  день  фиалковой  мечтой.
Была  печаль  пленительно  красива

Перевод  с  украинского


Примечание  переводчика

Мои  попытки  переводов  стихов  замечательного  (я  боюсь  слова  «великий»)  украинского  поэта    Ирины  Жиленко  адресуются  двум  категориям  любителей  поэзии.
Во-первых,  тем,  кто  совершенно  не  владеет  украинской  речью.  Для  них  перевод  –  единственный  способ  вникнуть  в  мир  поэта  другой,  хоть  и  родственной,  языковой  культуры.
Во-вторых,  тем,  кто  тоже  не  говорит  по-украински,  но  для  которых  украинская  речь  не  чужая,  она  на  слуху.  К  этой  категории  читателей  принадлежит  и  ваш  покорный  слуга.  Я  думаю,  что,  ознакомившись  с  переводами  из  И.Жиленко,  такой  читатель  обязательно  захочет,  и,  несомненно,  сможет  найти  и  прочесть  стихи    этого  большого  поэта  в  оригинале,  воспользовавшись  помощью  друзей  и  знакомых,  хорошо  владеющих  украинским  языком.
Потому  что  при  любом,  даже  самом    удачном    переводе  с  родственного  языка  неизбежны  некоторые,  порой  существенные,  потери  образности,  мелодии,  звука.
При  этом  я  призываю  читателей    искать  стихи  Ирины  Жиленко  в  переложении  других,  может  быть,  более  опытных  переводчиков.  В  частности,  в  журнале  «Дружба  народов»  №5  за  2004  год  опубликованы  очень  добротные,  на  мой  взгляд,  переводы  Светланы  Соложенкиной.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=3368
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 07.07.2004


ПРОДАВЕЦ СЧАСТЬЯ (Из Ирины Жиленко)

ПРОДАВЕЦ  СЧАСТЬЯ

С  дождями  как  будто  искусные  маги
Дверь  открывают  в  царство  бумаги.
Вот  зОрю  машины,  хрипя,  прокричали.
Дверь  открывается  в  царство  печали.

Цветник  на  балконе  от  холода  лысый.
И  струи  дождя  над  цветками  повисли.
Разинули  ротики  дамы  цветастые
напротив  рекламы  «Купите  счастья!»

На  бледных  лицах  пунцовым  криком
Горят  безнадежностью  рты-гвоздики.
«Что  лучше?  Счастье  и  плащик  негожий
или  пальто  золотой  кожи?».

Какое  там  счастье  в  замерзшем  теле?
Расходятся  дамы  –  печальные  тени.
И  в  смокинге  плачет  от  этой  напасти
директор    пустующей    лавки  счастья.

Коллега!  И  я,  как  и  вы,  банкрот.
Закройте-ка  лавку,  а  я  –  блокнот.
Лукавству  света  дивиться  не  внове!
Так  выпьем  кофе…

И  стихи,  и  счастье  –  все  суета,
кроме  чашечки  кофе  славной.
«Браво,  поэт!  Давно  бы  так  –
браво!»

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=2187
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 09.06.2004


ОСЕНЬ. КОПАЛИ КАРТОШКУ (Из Ирины Жиленко)

ОСЕНЬ.  КОПАЛИ  КАРТОШКУ

Копали  картошку,  и  вёдра  хмелели  от  звона.
Варили  с  укропом    борщи  золотисто-червоные.
И  жгли  огороды.  Вчера,  и  всю  ночь,  и  сегодня.
И  жили  в  согласии  с  каждым  твореньем  господним;
Наш  пёс  был  прекрасный,  и  кочет  прекрасный,  и  вол.
И  шмель  над  цикорием  басом  мелодию  вёл.
И  было  деревьям  светло  среди  добрых  полей.
Был  светел  родник,  был  высоким  полет  журавлей.
Был  рыжим  шиповник  в  последнем  осеннем  тепле.
Всё  правда  под  небом  на  щедрой  родимой  земле.
Прилягу  у  тына  и  очи  солью  с  небосводом.      
Как  блудного  сына,  прими  меня,  матерь-природа.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=2158
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 07.06.2004


ЛЮБОВЬ (Из Ирины Жиленко)

ЛЮБОВЬ  (Из  Ирины  Жиленко)

Была  я  пташкою  –  и  ты  меня  поймал.
И  небо  взял  в  приданое  за  мною…
Фиалкой  стала  я  –  и  ты  меня  сорвал.
Поныне  пахнет  дом  у  нас  весною.
Я  стала  яблоней.  Но  памятью  в  летах  
лишь  вкус  медовый  на  твоих  устах.
А  я  теперь  в  серебряном  венке.
Я  стала  свечкою  в  твоей  руке.
Еще  светло?  Но  меркнет  ясность  дня.  
Для  черных  дней  прибереги  меня.
Лишь  пригаси.
Я  взята  тишиною  -
уже  не  буду  я  тебе  женою…
Я  буду  тенью,  голосом,  луной.
И  будешь,  как  слепой,  сквозь  тьму  мирскую
ты  горестно  идти  на  голос  мой
и  звать  меня…
Кого  же  звать?  Какую?
Ту  пташку,  что  и  поймана  –  летала?  
Фиалку,  что  и  сорвана  –  цвела?
Ту  яблоню,  что  детям  жизнь  давала?
Ту  свечку,  что  погасла  –  и  была?
Кого  ж  ты  будешь  звать,  мой  друг,  
тревожно?
Кем  я  была?  И  кем  я  буду,  Боже?
Господь  мне  улыбнется:  -  Не  жалей.
И  не  тревожься.  Будет  всё,  как  надо.  
И  будет  небо  снова  птахе  радо.
Вновь  расцветет  фиалка  на  земле.
И  будет  яблоня,  есть  место  для  неё.
Свеча  осветит  Царствие  Моё…
-  А  что  же  с  ним  останется,  Господь,
в  тех  чёрных  днях,
холодных  и  порожних?
-  Твоя  любовь,  дитя,
твоя  любовь…
И  милость  Божья.  


Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=2083
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 03.06.2004


До нежной жалости, до боли... (Из Ирины Жиленко)

*        *        *
До  нежной  жалости,  до  боли
я  землю  тихую  люблю.
В  седую  бесконечность  поля
печаль  и  радость  перелью.

Довольно  суетных  желаний,
ненужных  слов,  пустых  обид.
Гусиный  крик  холодной  ранью
прижался  к  небу  и  болит.

И  если  из  миров,  где  вечность,
пустынным  холодом  дохнет,
я  приоткрою  дверцу  печки
и  побеседую  с  огнем.

Перевод  с  украинского

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1959
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 26.05.2004


ОСЕНЬ. НОЧНАЯ МУЗЫКА (Из Ирины Жиленко)

Ирина  Жиленко

ОСЕНЬ.  НОЧНАЯ  МУЗЫКА

Ночь  ненастная  –  реквием  Верди.
Одиночество,  глушь,  пустота…
Пролетели  мои  лета,
И  душа  говорит  со  смертью.
И  не  спится  мне,  если  ветер  
                                               стонет,
Если  дождь  бесконечный  льет.
Что  ж,  у  Господа  Бога  своё  бессонье,
У  меня  бессонье  своё.
То  не  дождь  шумит,  и  не  ветер
                                               стонет,
То  под  скорбный  ропот  осин
Говорит  бессонье  с  бессоньем,
Мировое  бессонье  –  с  моим.
И  с  любовью  и  болью  тот  голос  воззвал:
«О  мой  отзвук!  Моё  отраженье!
Кто  ж  тебя,  как  подкидыша,  в  шаль    замотал
И  упрятал  в  глухие  каменья?»
Прерывается  взор
                           и  теряется  след,  
И  слабеет  беспомощно  голос:
«Одиноких  и  голых
Я  вас  выпустил  в  свет
И  приму  одиноких  и  голых».
Что  скажу  я  в  ответ?
«Пуст  и  холоден  свет
В  эту  осень
             на  склоне  мерцающих  лет,
Когда  каждая  жилка  
                             ночами  дрожит.
Разве  знаешь  ты,  Боже,
                             про  страх  и  смятенье,
Разве  знаешь  ты,  Боже,  как  страшно  
                                                             жить
Бесприютною  тенью?
Что  ты  знаешь  про  то,  как  немеет  кровь,
Как  стареет  и  плачет  плоть?»
И  услышу  я  вздох  бесконечных  миров:
«Всё  я  знаю.  На  то  я  –  Господь.
Дал  я  долгую  ночь  –  дам  и  солнца  восход,
Дал  земную  я  смерть  –  подарю  и  бессмертье.
На  озябшую  землю  скоро  снег  упадет,
Стихнет  реквием  Верди.
Не  томитесь  печалью
                             и  меня  не  печальте,
А  подкиньте  поленца  в  печь.
Зазвенит  золотым  клавесином
                                           Вивальди
Этой  ночи  волшебная  речь.

Перевод  с  украинского.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1931
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 27.05.2004