Сцена вторая
Воспоминания Элен
Джон и Камила молча упаковывали чемоданы, даже не глядя друг на друга. Лишь изредка Джон был не в силах удержаться, чтобы не бросить мимолётный взгляд в её сторону. Каждый такой взгляд был полон восхищения любящего мужчины, вложившего лучшие годы своей жизни во благо семьи, которой у него никогда не было. Он незаметно следил за тем, как легко и грациозно скользят её тонкие музыкальные пальцы по молнии чемодана, как бережно она сворачивают одежду, аккуратно и ровно складывая её в центральный отдел. На ней было надето маленькое нежное платьице с короткими ажурными рукавами и топорщащейся бахромой по контуру горловины, связанное из тонких ниток серого цвета. Украшенное бесчисленным количеством однотонных серых кружев из тех же ниток и рисунком из трёх чёрных роз с маленькими чёрными листочками и шипами, оформленные по центру груди, вышитые мелким чёрным бисером. Всё это выглядело так просто и очаровательно, что Джону едва удавалось сдерживать свои эмоции, чтобы не стать перед ней на колени и не разразиться потоком слёз. Он хотел прикоснуться к ней, зарыться лицом в шёлк её пепельных мышиных волос и надолго заключить её в свои объятия без всякой на то причины. Он просто хотел чувствовать её близость.
Камила уложила в последний чемодан последнюю стопку одежды и подняла молнию вверх, закрывая центральный отдел чемодана. Она вытащила выдвижную ручку и откатила его в прихожую, ко всем остальным чемоданам. Камила знала, что Джон не остановится ни перед чем, узнав о её беременности. Вчера он снял деньги со счета в банке и собирался открыть новый счет в Новом Орлеане, чтобы в последствии купить там новый дом. Он также договорился со своим другом Сэмом о том, чтобы он представлял его интересы в суде, налоговой инспекции и стал посредником в продаже частной недвижимости. Заранее забронированный номер в одном из отелей Нового Орлеана свидетельствовал о том, что он был хорошо подготовлен в деле об их неотложной «эвакуации» из Канады. Надо отдать ему должное.
Камила даже не задумывалась о том, что через восемь часов (может, чуть больше) будет далеко от Элен. Осознание этого факта причиняло ей такую жестокую боль, что мозг уже не мог воспринимать информацию подобного рода без осложнений или ощущений. Он просто решил проигнорировать её существование. Камила возвращалась в гостиную, по-прежнему не глядя на Джона, когда неожиданно зазвонил её мобильный телефон, издающий, параллельно с мелодией неприятно жужжащие звуки при соприкосновении с поверхностью стола. Джон выпрямился. Камила замерла на месте. Она стояла напортив него с ошарашенным видом вся побледневшая и светящаяся. Она смотрела куда-то вдаль, тяжело дыша. Джон бросил на неё короткий взгляд, но продолжал бездейственно молчать. Телефон неустанно вибрировал. С минуту легкого помрачнения, Камила двинулась вперёд, так и не взглянув на Джона. Догадываясь, кому принадлежит столь поздний звонок, он не посмел оглянуться ей вслед. Камила несмело подошла к столу и взяла трубку.
Камила (осторожно):
Алло…
Она всё время говорила короткими прерывистыми фразами, нервно глотая целые окончания слов. Иногда она меняла слова местами и получалась какая-то нелепица, иногда не договаривала предложение до конца. Голос непрерывно дрожал и срывался, местами приобретая хрипловатые нотки. Он не видел выражения её лица, но мог догадываться о том, что оно стало ещё бледнее прежнего. Джон не мог сейчас выносить её отчаянья и нескрываемого страха в каждом жесте или звуке. Очевидно, он догадался, зачем звонит Элена, и что именно он пообещал ей в «Library company». Ему ещё никогда не доводилось нарушать данное слово, но именно это обещание ему ужасно не хотелось выполнять. На миг показалось, что Камила закончила затяжной напряжённый разговор, когда в зале повисла долгая пауза, но вскоре она снова начала говорить. Чем дальше, тем всё раскаленнее становился их диалог. Но вот беседа начала действительно подходить к концу, когда Камила едва смогла выдавить из себя слова: «Не могу». Она уже было собралась класть телефон на место, даже не попрощавшись, но Джон больше не мог терпеть её страдания. Казалось, она сейчас взорвётся или растворится в океане слёз. В таком состоянии она вполне могла совершить самоубийство или причинить вред их ещё не родившемуся ребёнку. Сейчас она предпочла бы смерть этому отъезду, и Джон не выдержал.
Джон (вскрикивает, не оборачиваясь):
Нет! (Помедлив) Езжай…
Тебя шофёр доставит.
Сейчас распоряжусь…
(уходит, не взглянув на неё)
Камила (монотонно):
S’attendra …
(поворачивается со слезами на глазах, но Джона уже нет)
(Джон входит со двора и останавливается, молча глядит на неё. Затем жестом указывает на дверь. Камила медленно подходит к нему в слезах. Джону тяжело видеть её благодарные глаза за свидание с его соперницей, но он смиряется)
Камила (заглядывает ему в глаза):
Я знаю, как далось решенье
И всей душой благодарю.
Поступок стоит уваженья
И я тебе его дарю.
(целует его руку)
Пауза:
(Джон ёжится от неожиданности. Камила горько улыбается, закрывая глаза)
Камила (шёпотом):
Спасибо.
(берёт с прихожей тёплую накидку и выходит через дверь)
(Джон остаётся один в безмолвии)
Элена осторожно положила трубку и подошла к открытому окну, обхватив себя руками. Она ощутила прикосновение тьмы и холодного осеннего ветра. На небе ярко пылали звёзды и создавали невыразимо чарующий фон зарождающейся Луне, скрытой в дымке ночного тумана. Элена подняла глаза, вглядываясь в этот небесный бал, и шёпотом произнесла: «Toujours ».
Камила смотрела в начищенное стекло «Audi», разглядывая огни ночного Ванкувера. Этот город напоминал огромный огненный шар, внутри которого кипит раскалённое растительное масло, разъедающее воображение своей пестротой и жаром. Даже на окраине города небо выглядело тёмно-синим, но никак не чёрным от большого количества электрического освещения и горящих разноцветными лампочками надписей на каждом частном заведении, преимущественно магазинах и жилых домах. Когда машина въехала на территорию за городом, Камила поняла, что очень скоро они прибудут на место назначения. Ей вдруг стало не по себе, и она занервничала.
Элена назначила встречу на конюшне своего покойного отца, который завещал ей «дело всей жизни», как он говорил. Хотя Элена превосходно держалась в седле и могла с нескольких объездов укротить даже самую резвую лошадь, она никогда не интересовалась ими, как средством дохода, а тем более «делом всей жизни». В детстве, отец часто рассказывал ей о лошадях и о той пользе, которую они приносят людям во время очередной конной прогулки по пастбищу или равнинных лугах. Тейлор Хастингсон (так звали её отца) был чутким и добродушным человеком. Женившись на её матери, француженке по происхождению Жюстине Касталье, он не только дал ей свою фамилию, но и полностью изменил её отношение к родословной. С тех пор, как они переехали в Соединённые Штаты, Жюстина считала Америку своим домом. Сначала всё шло хорошо. У них родилась дочь, которой родители решили дать американское имя Элена и фамилию отца, Тейлор расширялся в своём бизнесе, занимался разведением лошадей, в то время как Жюстина целыми днями сидела с ребёнком, отказавшись от помощи няни. Несмотря на все уговоры мужа отдохнуть, заняться собой, тогда, когда можно прибегнуть в помощи няни, она отшучивалась, говоря, что ребёнок – лучшее лекарство от скуки и уныния. Тейлор оставил этот разговор. Каждый вечер он приходил домой, целовал счастливую жену и рассказывал о своих успехах в области строительного бизнеса. Поскольку он не очень любил свою работу, уход за лошадьми стал для него отрадой, когда он приезжал в Ванкувер, чтобы остаться наедине со своими мыслями и забыть на время городскую суету. Жену никогда не ездила вместе с ним, поскольку не хотела оставлять маленькую дочку с няней, а когда Элена подросла, она сама не хотела покидать дом.
Через девять лет Тейлор бросил свой бизнес, решив посвятить себя лошадям и семье. Девятилетняя Элена была в восторге от решения отца, которого она любила намного больше, чем скучную мать, которую считала затворницей. Иногда, в моменты их ссоры, она ненароком называла её «монашкой» или «сестрой Спасителя», которая при жизни обрекает себя на заточение. Она не догадывалась, как больно было ей слышать эти слова от собственной дочери. Жюстина часто запиралась после очередной ссоры в своей спальне и часами плакала без умолку. Тогда Элене становилось жаль мать, и она всячески вымаливала у неё прощения, говоря, что погорячилась с выводами, и вовсе не считает её затворницей. Жюстина прощала. Она была одержима мыслью о том, что может потерять единственную дочь, что с ней может случиться что-то непоправимое. Она никому и никогда не доверяла присматривать за ней, даже отцу, который любил её не меньше. Несмотря на её опасения и запреты, Элена любила ездить с отцом в Ванкувер, кататься на лошадях, познавать окружающий её мир, с утра до вечера бродить на природе или гулять по городу. Хотя Тейлор уже давно не работал на фирме строительных материалов, у него осталось там много друзей, бывших коллег и партнёров по бизнесу и поэтому он часто брал Элену с собой, знакомил с разными людьми, показывал сооружения и дома, которые были построены за счет их фирмы. Элене нравилась такая жизнь, полная новых приключений и постоянных переездов с места на место в поиске разнообразных впечатлений и новшеств. Они с Тейлором были как бы «из одного теста», всегда понимали друг дуга, доверяли секреты и просто любили друг друга, как только могут любить отец и дочь. Всё это время Жюстина оставалась одна в пустом доме, прислушиваясь к собственному дыханию и глухим шагам, раздающимися эхом по всем комнатам. Все её мысли занимала только безопасность дочери. Её не покидало ощущение страха за жизнь Элены. Ради этого она была готова умереть или убить любого, кто представлял бы опасность для дочери. Поначалу Тейлор закрывал на это глаза, списывая всё на чрезмерную материнскую заботу и отсутствие какого-либо занятия, но со временем стал замечать, что Жюстина плохо спит, ночами её мучают ночные кошмары, плохо ест, практически не выходит на улицу и часто разговаривает сама с собой. Тогда он впервые всерьёз заволновался её самочувствием и состоянием психического здоровья. Он всё более настойчивее стал предлагать ей сменить образ жизни и почаще выходить на улицу. Жюстина отказывалась. С каждым днём ей становилось всё хуже и хуже, а когда Элена окончила школу, Тейлор твёрдо решил, что их семье нужно кардинально сменить обстановку. Он согласовал это решение с Эленой, которая также переживала за здоровье матери. Однажды она призналась ему, что боится, как бы мама не сошла с ума. В ответ на это опасение Тейлор ничего не ответил, но в памяти Элен навсегда запечатлелось выражение его лица, потерянное и обеспокоенное. Он лишь безмолвно кивнул.
Через несколько дней они переехали в Сиэтл. Тейлор считал этот тихий и спокойный городок самым приемлемым местом для восстановления Жюстины и размеренной жизни семьи в целом. К тому же отсюда было совсем близко до фермы, в которой он до сих пор содержал лошадей. Элена была в восторге, а Жюстина не изменилась. На тот момент Элене было уже семнадцать лет. Она поступила в университет, а Тейлор стал подыскивать для жены хорошего специалиста-психоаналитика в тайне от неё. Об этой идее он рассказал только Элене, и она дала согласие. Когда подходящий психолог был найден, Тейлор объявил об этом жене в присутствии дочери и к всеобщему удивлению, она без колебаний согласилась. Потом подошла к ним и крепко обняла обоих с такой теплотой и нежностью, что на миг показалось, будто они всё вернулось на круги своя, будто и не было никакой проблемы. Они снова стали семьёй. Как раньше.
Через три месяца Жюстина немного поправилась, стала лучше питаться, чаще выезжать за город, а однажды даже попросилась поехать в Ванкувер вместе с дочерью и мужем. Конечно, она не решилась сесть на лошадь, да ей никто бы и не позволил, но впервые за многие годы она по-настоящему искренне улыбнулась, увидев, как Элена и Тейлор едут на своих лошадях и весело разговаривают о чём-то. Солнце озаряло её лицо и глубокие тёмные глаза, которые она смело подставляла тёплым ласковым лучам. По приезду с прогулки они все вместе отправились в пеший поход по окрестностям, заросшим густой летней зеленью и буйным разнотравьем, набрав с собой большую корзину вкусной домашней еды. На опушке леса, они устроили настоящий семейный пикник со старыми песнями и затяжными беседами о том, как Элена окончит университет, выйдет замуж и буде растить собственных детей. Они оба мечтали дожить до того времени, когда смогут понянчить внуков, спеть им колыбельные, которыми когда-то убаюкивали маленькую Элен. Тейлор мечтал о том, как обнимет зятя и даст ему несколько мужских наставлений о том, что больше всего любит его дочь и как следует беречь и ценить её. А Жюстина мечтала заботиться о благосостоянии своих внуков так, как любила заботиться об Элене. Она не заметила, как сказала это вслух, и на мгновение всё прониклось тишиной. Умолкли голоса и звонкие заливные песни. Тейлор и Элена вспомнили события последних нескольких лет и то, к чему привела её излишняя опека. Они в страхе переглянулись и Жюстина, заметив их настороженность, сразу попыталась загладить ситуацию, сказав, что она имела в виду, что будет счастлива увидеть рождение внука. Затем, помедлив, добавила, что также хотела бы, чтобы Тейлор научил его кататься на лошадях, уверенно держаться в седле, а также показал все возможные достопримечательности мира, путешествуя с ним по разным уголкам Америки. На лице Элены заиграла радостная улыбка, и как будто отлегло от сердца. Она засмеялась первой. Тейлор последовал за ней, слегка не удержавшись от слез. Он старался скрыть свои чувства, а Жюстина и Элена заметили, как светятся его глаза, но промолчали. Они одновременно обняли мать и поцеловали её в обе щеки каждый со своей стороны. Жюстина улыбнулась и, в свою очередь ответила тем же, поцеловал сначала Элену, а затем мужа, но уже в губы. Наблюдая такую идиллию между родителями, Элена считала, что это один из самых счастливых дней в ее жизни. Другим подарком судьбы стала её встреча с Камилой, с которой она уже была знакома на тот момент. При каждой очередной встрече с ней она рассказывала о тех прекрасных днях, проведенных на природе с родителями и о том, как она счастлива поделиться с ней своей радостью. После этих слов, Камила всегда нежно обнимала её, приглаживая волосы, и говорила, что она также испытывает радость, когда знает, что у Элен все хорошо. Элена обычно улыбалась и слегка прикасалась двумя пальцами к её губам, которые были готовы к очередному нежному поцелую.
Когда их отношения стали заходить всё дальше и дальше, Элена поняла, что никогда не сможет полюбить мужчину и выйти за него замуж, следовательно, мечта родителей о внуках никогда не осуществиться, и она боялась, что ужасы прошлого вернуться снова. О своих страхах она призналась и Камиле, которая также опасалась реакции своей матери на эту неожиданную новость. Обе решили пока сохранить это втайне и продолжать видеться.
Через полгода семье Хастингсон довелось пережить непоправимую трагедию.
Стоял погожий зимний день. Середина января. Улицы Сиэтла были покрыты ровным слоем снега, а обочины асфальтированных дорог – засыпаны высокими сугробами, образовавшимися в результате очистки проезжей части. Солнце стояло высоко над горизонтом, и хотя в это время года оно давало недостаточно тепла, всё равно радовало глаз своими искрящимися лучами, бесстрашно разгуливающими по гладкой пушистой поверхности снега. Было морозно. Об этом свидетельствовала плотная ледяная корка, стелящаяся по небольшим дорожным лужицам, а также иней, разрисовавший причудливыми узорами окна жилых домов и других помещений, где имеются стёкла. Иней был заметен и на обнажённых ветках городских деревьев, скамейках в зимнем парке, тротуаре, вымощенном цветными кирпичными плитками. Небо, цвета молока, казалось мягким и осязаемым, таким близким и чистым, что напоминало кожу новорожденного младенца или широкие блестящие лепестки водяных лилий. Начинался снегопад. Небо заволокли снежные тучи, оправдывающие вчерашний прогноз погоды и поведение птиц. Трудно поверить, что в такие дни ничего не подозревающий человек находится под прицелом смерти, на мушке большой опасности и непредвиденного поворота судьбы.
В тот день Тейлор получил приглашение от школьных товарищей, которых некогда связывала крепкая мужская дружба, и которых так жестоко разлучила жизнь. Теперь они решили выкроить время для того, чтобы собраться всем вместе и отправиться на зимнюю рыбалку в проруби на озере Мичиган. Это озеро располагалось в северной части Соединённых Штатов Америки, недалеко от Чикаго и Детройта. Каждую зиму, начиная с декабря по март – апрель, озеро частично замерзало только в береговой зоне, а в центральной части, вследствие частых зимних штормов, ледоставов не устанавливалось. Поскольку Тейлор Хастингсон являлся одним из бывших одноклассников, о нём любезно вспомнили и предложили поехать. Эта новость была большой неожиданностью, поскольку он не встречался с ними более двадцати трёх лет. Вопреки этому, он был рад слышать знакомые голоса, и ему было приятно то, что его не забывают, несмотря на длительное время затишья. Тейлор дал слово подумать об этом, посоветоваться с женой и дочерью, так как он не мог решать что-либо без их ведома. Друзья дали ему два дня на обдумывание и распрощались.
Наверное, в глубине души ему хотелось поехать, повидать их, поговорить, расслабиться за бокалом холодного пива или обжигающего виски, порыбачить, сидя на маленьком стульчике с откидной полотняной спинкой среди бескрайнего простора льда. Ему просто хотелось приключений. С тех пор, как он уволился с работы, ему не доводилось бывать нигде, кроме старой конюшни в пригороде Ванкувера. Он чувствовал себя счастливым там, вместе со своей семьёй, но безудержная бесшабашность его натуры требовала чего-то большего, острых ощущений. Теперь он понимал, почему Элена так любила путешествовать с ним. Очевидно, страсть к приключениям досталась ей от отца. Он находился между двух огней. С одной стороны, ему хотелось этой поездки, а с другой – было неспокойно за состояние Жюстины и тревожно за Элен. Он не хотел надолго оставлять дорогих ему людей одних, да и самому Тейлору не пристало находиться далеко от них.
Он начал анализировать ситуацию, расставляя всё по местам. С тех пор, как Жюстина начала посещать психоаналитика, ей стало значительно лучше, и она не выказывала более признаков безумства, не замечалось за ней даже следов лёгкого помешательства. С недавних пор, она проявила интерес к творчеству, подумывая о том, чтобы открыть свой собственный салон красоты или просто парикмахерскую. Она могла бы создавать необычайно красивые причёски на любого клиента, даже самого капризного. Ведь она была дипломированным парикмахером, правда ещё не разу не приходилось опробовать свои способности на практике. Она никогда не работала. А Элена хорошо прижилась в новом коллективе. Однокурсники относились к ней по-доброму, на равных. И хотя никто из них не стал ей близким другом, все они уважали её за положительные качества характера и высокие интеллектуальные способности, часто прислушивались к её мнению, а иногда просили помочь с тем или иным домашним заданием. Да и вниманием мальчиков Элена не была обделена. Вот только она не обращала на них никакого внимания. Камила стала дл неё всем. Она была младше её на два года и в это время оканчивала выпускной класс. Элена относилась к ней, как к Ангелу, навсегда закрепив ласковое прозвище «Мой Ангел». И студенты и студентки в этом университете были выходцами из добропорядочных, воспитанных семей, образованы и тактичны. Кроме того, у них не было причин недолюбливать милую и приветливую Элену.
Тейлор также знал, что Элена дружит с Камилой, соседской девочкой, дочерью одинокой матери – Сильвии Фореман, - скромной и вежливой женщины, которой не повезло с мужем. Камила неоднократно бывала у них в гостях и очень нравилась Тейлору за свою прямолинейность и искренность в отношениях с окружающими людьми. С ней было приятно вести беседы и Жюстине. Она много знала, была эрудированна, интересна, разбиралась в литературе и живописи, отдавала предпочтение стихотворениям и поэмам великих поэтов, искусствоведов и художников со всего мира. Отец всячески поощрял их дружбу. Естественно, он не был посвящён в подробности взаимной симпатии девушек. Элена и Камила немного успокоились. Им казалось, что жизнь начинает налаживаться, и очень скоро они смогут рассказать родителям всю правду. Время шло своим чередом, и день за днём острая необходимость открыться постепенно исчезла, сменившись договорённостью о том, что всему своё время и не стоит спешить.
Итак, Тейлор Хастингсон принял решение собрать семейный совет, где намеревался окончательно выяснить вопрос о своей поездке.
Вечером, в самый разгар семейного ужина, Тейлор заговорил на эту тему. Жюстина была в восторге от этого неожиданного известия. Она улыбалась и, не переставая, твердила, что он обязательно должен поехать и приятно провести время. Эта реакция предала Тейлору уверенности в своём решении, и он перёвёл свой проницательный взгляд на Элену, пытаясь понять, о чём она думает в этот момент. Элена посмотрела на него каким-то непривычным, совершенно не свойственным ей взглядом, в котором не выражалось никаких эмоций. С минуту помолчав и хорошенько присмотревшись, он поймал в её глазах скользнувшую тень тревоги и сомнения. Потом она сказала: «Поступай по велению сердца и возвращайся поскорее. Я буду скучать». Отец ничего не сказал, но по его виду Элена могла читать одобрение столь взрослых, осмысленных и (он был уверен) глубоко искренних изречение своей юной дочери, почти не знающей жизни. Ах! Если бы он знал, какую судьбу предпочла его дочь на самом деле и что за маской этого милого, послушного создания скрывается настоящая личность, способная на истинную любовь. Он заметил, что Элена осторожно вытерла слезу белой вафельной салфеткой, стараясь как можно лучше это скрыть. Её слова тронули и мать. Немного помолчав, Жюстина вдруг добавила: «Мы. Мы будем скучать, aime ». Тейлор улыбнулся. Жюстина уже давно не произносила слова на французском языке, с тех пор, когда переехала в США, но в тот момент ей вдруг вспомнились слова на родном языке. Она считала, что о чувствах нужно говорить только на родном языке, иначе нельзя выразить искренность. Элена знала французский, благодаря матери, которая приложила все усилия для того, что дочь могла свободно владеть этим языком и потому, она поняла, что сказала Жюстина. И Тейлор понял.
Через два дня он покинул Сиэтл. Перед отъездом Жюстина подарила ему сияющую счастьем улыбку, а Элена грустно улыбнулась. Тейлор подошёл к ним, и крепко обнял обеих. Он нежно поцеловал жену, и она ответила тем же. Элена не выдержала и эмоционально обняла его за шею, прислонившись мокрой щекой к самому уху, и шёпотом сказала: «Папочка, я тебя люблю. Возвращайся скорей!» Тейлор ничего не ответил, слегка наклонив голову и положительно кивнув. Затем он наклонился к ней, закрыл глаза и нежно прикоснулся губами к её тонким музыкальным пальчикам. Элена попыталась взять себя в руки, чтобы не плакать. В последний раз они посмотрели друг на друга. Он ещё раз обнял обеих, и они поцеловали его в два щеки, каждая со своей стороны. После этого он сел в самолёт и помахал им рукой на прощанье.
Шёл снег. Элена и Камила гуляли в центральном парке среди замёрзшей природы, обновлённой, и свежей под лаской снежного пледа. Тротуар был тщательно расчищен от ледяной корки втрамбовавшейся под тяжестью шагов. Улицы были наполнены одинокими голосами, доносившимися с ветром. Изредка были заметны далёкие силуэты мелькавших прохожих сквозь призму плотного тихого снега, падающего с небес быстро тающим пухом, почти не уловимым при соприкосновении с кожей.
Элена была одета в тёплую шубу из меха молодого кролика, приталенную в поясе и расклешённую к низу. На голове – меховая шапка, такого же тёмно-коричневого цвета, элегантна в сочетании с шубой и муфтой. Чёрные брюки и чёрные полусапожки на невысоком устойчивом каблуке придавали солидности её внешнему виду. На лице совсем не было косметики. Мороз и ветер обдували её пересохшие губы, пробивая в них тонкие кровоточащие раны. Время от времени Элене приходилось облизывать запёкшуюся кровь, которая приводила к образованию неприятно солёного и кисловатого привкуса в ротовой полости.
Камила носила длинное утеплённое пальто чёрного цвета, едва прикрывающее колени и тёмно-бардовые сапоги средней высоты на высоком, но устойчивом каблуке. На голове пестрела ярко-бардовая зимняя шапка с небольшой круглой чёрной розой на боку и тремя зелёными лепестками, покрытыми мелким зелёным стеклярусом. Под действием морозного ветра обе её щеки приобрели одинаковый розовато-алый цвет и слегка припухли. Создавалось впечатление, будто на них были нанесены румяна, хотя она также обходилась без косметики. Пухлые губы, покрытые тонким слоем прозрачного гигиенического блеска, были надёжно предохранены от промерзания, сохраняя гладкость и однородность поверхности. Они шли неторопливо, шаг за шагом ступая по вымощенной однотонным белым кирпичом дороге, пристукивая каблуками. Камила спрятала обе руки в пушистую муфту Элены, где переплела их с её руками. Пройдя большую часть пути, они присели на случайную скамейку, очистив её от снега, и обнялись. Камила заметила, как бледные, обветренные губы Элен сочились струйкой крови, мгновенно замерзающей на морозе. Она улыбнулась и прильнула к ней, осторожно касаясь губами её губ. Под теплом её дыхания, капля крови оттаяла и попала к ней в рот. Элена дотронулась кончиками пальцев к своим губам и почувствовала, что они больше не кровоточат. Тогда она увидела алеющую каплю на губах Камилы и спросила: «Зачем?..». Камила молчала.
Камила (уверенно):
Коль делим мы с тобой любовь,
Давай делить тогда и горечь
Солёных слёз. (Улыбается) И даже кровь…
…и страх, и боль, и счастья море.
(помедлила)
Deux vies jointes par les liens de l'amour, ne se soumettront pas au temps. .
Элена улыбнулась и крепко обняла её, прижавшись щекой к щеке. Камила закрыла глаза и незаметно оставила отпечаток влажных губ на её шее.
По возвращению домой, Элена застала мать сидящей на полу среди разбитой посуды. Она не знала, как реагировать на то, что видела. С широко открытыми от испуга и удивления глазами, она неторопливо подошла к матери и присела рядом, молча заглядывая в её полные слёз глаза. Вокруг стояла угнетающая тишина. Было слышно учащённое биение их сердец и срывающееся дыхание. Жюстина не шевелилась. Она будто находилась под действием внезапного шока или дурмана наркотика. В её глазах читался страх и смятение. Бледные черты лица указывали на растерянность. Элена бешено металась глазами по комнате, пытаясь найти хоть какую-нибудь причину такого пугающего поведения матери. Ничего. Всё оставалось по-прежнему. На мгновение она подумала, что её прошлое безумство вновь пустило свои коварные корни и возобновилось с новой, ещё более разрушительной силой. А вдруг это непредвиденные последствие терапии? Что если её организм не смог выдержать психологическую нагрузку подобного рода?
Тогда Элена наклонилась к матери и аккуратно взяла за плечи, повернув правой ладонью её голову в свою сторону, стараясь привести Жюстину в чувство. Она перевела дыхание и шепотом сказала, задыхаясь от волнения: «Мама… мама… что случилось, мама!», но в ответ услышала только пустую, ничего не объясняющую фразу: «Я накрывала на стол». После этого Жюстина громко заплакала. Потом повалилась на плечо дочери и Элена, не раздумывая, крепко обняла её. «Я накрывала на стол. Я всего лишь накрывала на стол» - снова произнесла она, выпуская из рук небольшой клочок скомканной белой бумаги, заляпанной кровью. Очевидно, она поранилась об осколки посуды, когда била её. Элена снова задала вопрос: «Что это, мамочка?», но на этот раз ответа не последовало. Тогда ей пришлось докопаться до истины в одиночку. Она подняла с пола свёрток бумаги, напоминающий шарик для большого тенниса неправильной формы и осторожно развернула его, стараясь не запачкаться кровью. Читала, судорожно переводя взгляд на последующую строку, внутренне содрогаясь всем своим существом.
Когда она закончила, то телу вмиг прокатилась холодная волна нервного приступа, выраженная сетью электрических мурашек и кратковременных судорог. Лицо побледнело, а конечности похолодели. Дрожь усиливалась. Она напряглась и начала задыхаться, роняя непрерывный поток горячих слёз без всякого сознательного контроля. В горле появилось странное ощущение сухости. На висках уже пульсировала налитая кровью вена, а дыхание прерывал густой комок боли, принявший форму скопившегося где-то между надгортанником и трахеей комка липкой слизи. Судя по всему, нервный срыв был необратим. Единственное, что она сейчас могла выдавить из себя – это громкий истошный гортанный возглас, похожий на непродолжительный рык раненного в сердце дикого зверя. После этого вновь восстановилось смертельное безмолвие. Они сидели на полу, посереди просторной светлой комнаты в обломках битой посуды и окровавленных клочков бумаги. Элена – с застывшим ужасом на лице и Жюстина – с неумолимым чувством вины и неизгладимым ощущением боли от потери любимого супруга и отца.
Известие о трагической гибели Тейлора Хастингсона пришло на другой день, после того, как патологоанатом констатировал смерть в результате утопления.
Всё началось с того, что рейс Сиэтл – США прибыл в штат Мичиган ровно в 16:00, где четверо друзей встретили Тейлора в аэропорту с двумя бутылками шампанского и большим пакетом закусок. Этот день был помечен красным фломастером в личном календаре Тейлора, как праздник воспоминаний юности. Они сразу направились в гостиницу Americas Best Value Inn Newberry , в которой заранее были забронированы пять приличных номеров на восьмом этаже с превосходным видом на зимний парк. Открытые белые лоджии благоухали в цветах, густо засаженных в белых пластиковых горшках разной величины. Все комнаты были приблизительно одинакового размера с одинаковым интерьером и наличием удобств. В номерах имелись светлая просторная кухня, раздельные ванная и туалет, душ с горячей и холодной водой, широкая кровать, вместительный шкаф для одежды и обуви, пол с подогревом и несколько изысканных настенных ковров (судя по качеству, не персидских) ручной работы. В целом, Тейлор остался доволен приёмом.
На следующее утро друзья встретились в холле гостиницы, чтобы решить, в какое место они пойдут сегодня. По всеобщему мнению, ежедневная рыбалка на озере может быстро наскучить, поэтому её следует разбавлять и другими увеселительными мероприятиями. Тейлор чувствовал лёгкую сонливость, но от дорожной усталости не осталось и следа. В первый день по прибытию решили посидеть где-нибудь в ресторане, заказать разнообразные изысканные блюда из национальной кухни и хорошего итальянского вина Barolo , чтобы достойно и по-настоящему грандиозно отметить встречу. Так и сделали. В одном из каталогов по выбору ресторана, предоставленном администрацией гостиницы Americas Best Value Inn Newberry им приглянулся Tribute . Посоветовавшись, они не стали перебирать другие варианты, поскольку их здесь было слишком много, и все имели великолепную репутацию. Остановились на последнем.
Этим вечером ресторан был переполнен как никогда, но атмосфера оставалась спокойная. Гости вели между собой занимательные беседы на пониженных тонах, дамы были одеты в вечерние платья, а джентльмены носили модные костюмы и смокинги. Довольно пунктуальные и сдержанные в общении с посетителем официанты были одеты в специальные формы с белыми фартуками на поясе и небольшими белыми колпаками в виде лодки. Официантки же носили обтягивающие чёрные юбки, чуть ниже колен и белые блузки с манжетами. На воротнике каждой блузки справа находилась опознавательная табличка с именем, фамилией и отчеством девушки, а также с названием ресторана. В центре зала, приветливо улыбаясь, чинно расхаживал одетый в чёрный смокинг метрдотель. Он следил за порядком в ресторане, уютом клиентов, достойным их обслуживанием, меню и просто вежливо подходил к каждому столику, чтобы кратко рассказать о преимуществах блюд и ресторане, как заведении. Затем он обычно желал приятного аппетита на французском или итальянском языках и удалялся с целью уважить следующих посетителей. В центре ресторана играла тихая музыка скрипки. Девушка-скрипачка с тонкими, как нити пальцами, одетая в тёмно-синее атласное платье сидела на крутящейся табуретке и, казалось, резала тонкие струны острым лезвием смычка. Её каштановые волосы были собраны в причудливую причёску, похожую на коридоры лабиринта с большим количеством незаметных заколок-шпилек, имеющих круглый серебряный наконечник. Как ни странно, они терялись на фоне волос этой молодой талантливой особы, не могли сравниться с её природной красотой и юностью. Незнакомка напомнила Тейлору Элен. Такая же милая и необыкновенно сообразительная в свои восемнадцать лет. Он незаметно улыбнулся, как бы самому себе.
Здание ресторана имело прекрасное освещение. К подвесному потолку были прикреплены несколько люстр изысканной формы, внешне напоминающих цветы в вазе и фонтан, покрытые утончённым орнаментом из набора повторяющихся геометрических фигур. Они горели ослепительным янтарным светом, повергающим всё помещение в постоянный день.
Старые друзья много говорили о своей нынешней жизни, работе, семье, положении в обществе и мелких увлечениях, которые иногда могли быть позволены по выходным. Изредка они возвращались к прошлому, в те времена, когда душа горела в стремлении к осуществлению «Американской мечты», а молодое сердце страстно жаждало любить. Они вспоминали своих первых учителей, одноклассников, первую любовь, все споры, когда-либо возникавшие между ними из-за женщин, словесные поединки, которые когда-то значили многое, а теперь являются лишь поводом для смеха. Говорили о своих жизненных неурядицах, победах и поражениях, практически ничего не утаивая друг от друга. Секреты потеряли всякий смысл через столько лет. Тейлор узнал много нового о каждом из них в тот вечер. Он понял, что открыл заново новую личность каждого, как реставрированную до неузнаваемости книгу и прочёл что-то новое, написанное пером времени. Они все изменились, как изменился и сам Тейлор Хастингсон. До этой встречи, он даже не подозревал, что так сильно изменился, приобрёл жизненный опыт и мудрость, более чёткие и сильные черты характера, сформировался, как личность в целом. Теперь он уже не гнался за бренной «Американской мечтой», блистательным будущим, славой, как раньше. Уже никто из них не испытывал того юношеского максимализма, переполнявшего их горячие юные сердца четверть века назад. Куда подевалось то прекрасное золотое время, когда молодое поколение жаждало приключений, подвигов, любило мечтать и стремилось к лучшему будущему? Где тот безудержный патриотизм, горящий вечным пламенем в их глазах? Где та прежняя жизнь и молодость души? Где?!..
Сидя здесь, за этим столом в столь роскошном месте, Тейлор осознал, что настоящее – это то, чем он живёт сейчас, а прошлое – это всего лишь капризы нашей памяти, призрачная жизнь, которая бала когда-то и которую уже не вернуть. Это время навсегда затеряно в паутине жизни. Годы юности никогда более не повторяться, а прежние увлечения и моральные ценности не станут вновь бередить душу и не давать ей покоя. Настало время затишья. Время, когда у каждого из них определился жизненный путь, сформировался новый жизненный уклад, принципы, новые взгляды на жизнь и общество, появилась своя семья, новые друзья и более высокие обязанности перед собственным «я». Они научились воспринимать жизнь такой, какая она есть, полосатой, как зебра, чёрно-белой, как ночь и день, сменяющие друг друга так однообразно и скучно.
Скоро уж из ласточек – в колдуньи!
Молодость! Простимся накануне.
Постоим с тобою на ветру.
Смуглая моя! Утешь сестру!
Полыхни Малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Разор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши!
Полосни лазоревою шалью,
Шалая моя! Пошаливали
Досыта с тобой! – Спляши, ошпарь!
Золотце моё – прощай, янтарь!
Неспроста руки твоей касаюсь,
Как с любовником с тобой прощаюсь.
Вырванная из грудных глубин –
Молодость моя! – Иди к другим!
(М. Цветаева )
По дороге в Americas Best Value Inn Newberry возвращались на такси, слегка захмелевшие и уставшие. Ехали молча. Наверное, оттого, что каждый из них в глубине души захотел переварить огромный объём воспоминаний двадцати трёх лет, высказанных в один вечер. Тейлора не покидала мысль о том, сколько всего случилось за эти годы и несколько пугало внутреннее осознание того, что он ни о чём не жалеет. Разве можно прожить жизнь, не сожалея ни об одном оде, минуте, когда что-то пошло не так, как хотелось бы. Нет. Он не сожалел. Почему? Достаточно задуматься о том, что ты имеешь сейчас и оценить по достоинству саму жизнь, чтобы понять это. Тейлор смог преодолеть себя. Этой ночью он лёг спать счастливым.
На второй день решили всё-таки отправиться на озеро. Всю необходимую экипировку друзья купили в небольшом магазине мистера Брауна «All for winter fishing » недалеко от гостиницы.
В это время года на озере почти безлюдно. Лишь изредка то там, то там можно увидеть одиноких рыбаков, неподвижно сидящих около своей проруби в ожидании, что рыба вот-вот клюнет на наживку. Белоснежный твёрдый лёд под ногами искриться всеми цветами радуги и переливается в мягких солнечных лучах перламутровыми оттенками. Это день не стал исключением среди рутинных будней на озере Мичиган. Оно по-прежнему было немноголюдным и приводило в бесконечное восхищение своими впечатляющими размерами. Сговорившись, друзья решили разделиться на две группы, чтобы не толпиться единой гурьбой. Двое отправились рубить лёд в одну сторону, а трое – в другую. Тейлор оказался в первой группе вторым. Место для рыбной ловли выбрали недалеко от берега, чтобы не рисковать, испытывая лёд на прочность ближе к середине озера. Всем было хорошо известно, что в центре озера лёд тонкий и опасный, а у береговой линии – прочный и надёжный. Кроме того, лезвие топора было не так хорошо наточено, как расхваливал его мистер Браун. От этого Тейлора взяла минутная злость. Он стал сильнее и чаще бить топором по неподатливому льду, но безрезультатно.
Перед ним пронеслись те годы, когда его одолевало отчаянье из-за того, что он не знал, как справиться с безумием Жюстины и постоянным чувством страха Элен за жизнь и здоровье матери. Он не мог остановить этот Ад, применив силу или пойти на крайне ожесточённые меры воздействия, так как всегда любил свою жену и дочь. Потеряв надежду на лучшее, он обратился за помощью к своему рассудку и смекалке. Оказалось, всё было намного проще, чем выглядело на первый взгляд. Ему просто требовалось спокойно поговорить с супругой, выяснить, что её тревожит, беспокоит или гнетёт, заставить её поверить в счастье, приведя соответствующие аргументы и просто уделить ей больше внимания и заботы. Это понадобилось бы для того, чтобы впоследствии убедить Жюстину принять его помощь, переехать на новое место и обратиться к психологу. Рассуждая трезво и разумно, все получилось. Он снова обрёл семью.
Тейлор продолжал нещадно бить лёд до тех пор, пока у него не устали руки. Когда он бросил топор, переводя дыхание, и постарался совладать со своими нервами, то почувствовал, как на его плечо опустилась чья-то знакомая рука. Поправляя шерстяную вязаную шапку, он обернулся и увидел перед собой Найджела, озарённого лучами высоко стоящего над горизонтом Солнца.
Зимой на озере Солнце кажется каким-то необыкновенно белым и холодным, больше напоминающим Луну, чем раскалённое небесное светило. Оно не даёт достаточно тепла, чтобы согреть Землю и растопить лёд, но его яркий свет вселяет надежду на то, что зима вскоре уступит место весне, унося с собой страхи и вселяя в сердце надежду.
Вечер небо обнимает,
Превращая свет во мглу,
Солнце быстро исчезает,
Повергая день во тьму.
Но, как только небо меркнет,
И когда закат сгорит,
То на смену этой смерти
Вспыхнут звезды до зари.
Серебристой светотенью
Зарождается Луна
И не так гнетет томленье
В полумраке без тепла.
Пусть холодный свет прольется,
Разгорается во мгле,
Лунной милей отобьется
В отраженье на воде.
Легкий ветер шепчет тучам,
Разгоняя с неба прочь,
Что уж виден Солнца лучик,
Пробивающийся в ночь.
Скоро он охватит светом
Всю ночную тишину…
Так всегда на этом свете
Свет и жизнь сменяют тьму .
Найджел Менвилл был одним из школьных товарищей Тейлора Хастингсона. Вместе им пришлось многое пережить, пройти по жизненному этапу юности рука об руку, поддерживая друг друга в трудные минуты и радуясь вместе с другом в минуты счастья. Их дружбы прошла испытанием временем, была подвержена опасности, но благополучно «сдала экзамен» и заслужила искреннее доверие. Даже через двадцать три года Тейлор знал, что может доверить ему самые сокровенные тайны, не боясь дружеской измены или какого-либо предательства с его стороны. Он и не догадывался, какое это счастье – верить людям, знать, что в мирке есть человек, которому можно полностью открыться. Это дар Божий, данный, увы, не каждому.
Найджел был всерьез обеспокоен душевным состоянием друга и поэтому без малейшего промедления задал соответствующий вопрос: «В чём дело, друг? Что с тобой?», присаживаясь рядом с ним. Тейлор понял, что ему не безразлично его поведения, которое он и сам признал несколько странным, и с благодарностью похлопал друга по плечу, искренне улыбаясь. Он подумал, что бессмысленно скрывать что-то, тем более сейчас, когда они встретились после стольких лет и так много успели рассказать друг другу. Неизвестно, когда теперь вновь представится такая возможность и будет ли она вообще. Немного помолчав, он ответил, что лёд никак не поддаётся, как бы он не старался и что у него нет больше сил бороться с непробиваемым настом. Он мог либо сломать лезвие топора, либо пораниться. Найджел внимательно выслушал всё, что он сказал, молча взял топор, осматривая его с разных сторон, и поднялся в полный рост. Тейлор поднялся за ним. В его словах Найджел прочувствовал непонятную скрытую тревогу и переживания по каким-либо неизвестным ему причинам. Он от всей души хотел помочь другу, но в то же время не собирался «лезть в душу» с любопытными вопросами. В конечном итоге, он пришёл к выводу, что лучше будет просто высказать своё мнение, дать дружеский совет, зашифрованный общепринятыми фразами вежливости и подчеркнуть в них философский подтекст.
Найджел:
Сразу рвётся там, где тонко,
Где святая простота
Под обыденною плёнкой
Примитивна и скучна!
(кладёт свою руку на его плечо)
Ты единожды разрубишь,
Дважды, трижды, без преград,
А потом легко разлюбишь
То, чему был раньше рад.
Пауза:
(Найджел вдруг замолчал. Тейлор смотрел куда-то вдаль, анализируя его слова и пытаясь найти в них поддержку)
Найджел (продолжает):
Интересно с новой силой
Только то, за что борьба!
То, что сложно, будет милым
Не на дни, а на года.
(помедлив)
Жизнь без слёз и без терзаний,
Словно пламя без огня.
Человек – для испытаний,
Испытанья – для тебя!
Потому что жизнь – монета,
Потому что жизнь – игра!
Лотерейных два билета,
А победа лишь одна.
После этого он протянул Тейлору топор, и тот кивнул, давая понять, что понял его слова правильно. Найджел убрал руку с его плеча и улыбнулся. Слова в данном случае были лишними. Он всё понял по глазам.
Через полчаса лунка была успешно вырублена без повреждения целостности остального льда. Таким образом, приложив немного спокойствия, терпения, сдержанности и упорности в труде, поддалось даже самое неприступное – лёд – холодный, обжигающий, колкий.
Когда всё было готово, Тейлор нацепил приманку на острие крючка и опустил удочку в ледяную воду. Сам сел над лункой на специальный рыбацкий стульчик-раскладушку, предназначенный для долгого пребывания позвоночника сидящего в одном и том же положении. На первый взгляд он мог показаться неустойчивым и неудобным, но, как известно, первое впечатление часто бывает обманчивым. На самом деле в нём были все необходимые удобства.
Недалеко от Тейлора сидел Найджел, опустив удочку в соседнюю прорубь. Чтобы согреться, он вынул из чёрного чехла термос с горячим чаем и налил немного в чашку, из которой сразу же вырвалось облако пара. Видимо, чай хорошо настоялся и имел приятный вкус лимона с сахаром, поскольку Найджел с удовольствием отхлебнул несколько глотков, а через некоторое время потянулся ещё. Он прислонял горячие стенки чашки к своим холодным щекам и время от времени вздрагивал, пытаясь перебороть в себе жар и холод. После короткого молчания, Тейлор повернулся в его сторону и громко сказал: «Спасибо тебе!». После этого их дружеская беседа не смолкала ни на миг.
К вечеру Солнце на заледеневшем озере приобретало более яркие оттенки. Длинные прозрачные светящиеся лучи, касающиеся поверхности льда в дневное время суток почти вполовину укорачивались и меркли. Солнце, из бледноликого странника превращалось в кроваво-оранжевое небесное светило, особенно пугающее взор на открытой местности своим испепеляющем величием. Иногда кажется, что оно увеличивается в размерах, становится всё больше и больше, и вот-вот сорвётся с места, тяжело падая на Землю и поглощая жизнь на своём пути в однородной огненной лаве.
В той части неба, откуда постепенно отходит свет, начинает зарождаться тёмная тень, что подобно чёрному ворону, простирающему свои чёрные крылья и ореперье, навевающее угнетение и тоску. Вскоре она, тень расползётся в каждый уголок, охватывая небеса, и в конечном итоге завладеет горизонтом, достигнет вершины своего царствования. Она сожрёт последние лучи света и наступит царица-ночь.
Когда сумерки небо укроют,
Горизонт запылает огнем
И небесные краски размоет,
От которых так холодно днем.
Своей палящей красотой
Окрасит небо в крови цвет
И черной ночи плед немой
Задушит жизни яркий свет.
Остынет жизнь везде и всюду,
И остановится песок,
Как и в природе, так и в людях
Погибнет жизненный росток.
Во мраке волки завывают,
Овладевает мир тоской,
От страха звезды замирают,
Не излучая свет простой.
И глаз природы привыкает
К необъяснимой темноте
От света Солнца отвыкает
И обращается к Луне.
Она своим холодным блеском
Как будто хвалит тишину,
Своей улыбкой дарит фреску,
Окрасив медным бликом мглу.
Настанут времена смятенья
Померкнут взгляды в темноте
Царица-ночь в своих владеньях,
Во льдах и вечной мерзлоте .
ID:
271876
Рубрика: Проза
дата надходження: 25.07.2011 01:06:16
© дата внесення змiн: 25.07.2011 01:06:16
автор: Олеся Василець
Вкажіть причину вашої скарги
|
