Письмо другу
Шум волны врывается в стрекот цикад, обнажая
в их нехитрых пастушьих песенках профиль гипербореев.
Это август. За темнеющей амальгамой залива видно,
как на том берегу распускаются бледные бутоны огней
деревенек суоми,
и если что – то и отвечает им здесь взаимностью,
то это вспыхи моей сигареты.
Валуны и камни – мои здешние собеседники.
Я брожу тут каждый день и думаю о тебе,
вернее, о том, что бы ты сказал, глядя в их оспяные лики,
на их острые скулы.
О, они могут поведать гораздо больше
о своей отстраненности и пережитой свободе:
люди ведь так устроены – им надо кому-то молиться,
камень сам себе могильник и идол.
Здесь все, как при Рюрике, только еще безлюдней.
В западном ветре слышится эхо песен о Роланде,
нога же, увязнув в песке, врастает в этот морщинистый пепел,
празднуя в нем свою безликость.
Die Zeit, похоже, обходит стороной это место,
как опытный ловелас – выпотрошенные им сейфы чувств,
изгнав из памяти всякую мысль о прошлом
предмете своего вожделения.
Этот песок и камни есть свидетельство того,
что оно тут изрядно попировало, подобно обезумевшей Ламии,
пожирая собственных детей,
и весь пейзаж, как дырявый бушлат на ржавом заусенце гвоздя,
удерживается лишь волей волн, чья зеркальная чешуя
еще помнит о своей прародине с ее гондолами и львами,
но, в отличие от плесневелой лазури ее фасадов,
в фаворитах тут – серый,
И редкие корявые сосны на склонах,
испуганные неожиданной лаской вечернего бриза,
не отменяют устойчивости данного предпочтения.
Водоросли в стылой воде колышутся, как пряди утопленниц,
распространяя зловоние –
этот запах, скажу тебе, не перебьет ни один парфюм.
Типографские утки, плещущиеся в глянце
забытого кем-то на берегу журнала,
Тут же поглощаются
ненасытным оком выцветшей, выхолащивающей все пустоты,
расплетающей все концы и нити и готовящей
убежище для новых дантов,
которые напишут новые отзывы в ее гостевой книге,
предаваясь алкогольному бреду в своих номерах с видом в Ничто,
сжигая рукописи, прожигая скатерти и жизни.
И мы тоже – ее постояльцы…
Одним словом,
(думаю, теперь ты вполне со мной согласишься)
это идеальное место для написания романа
с его неизменными атрибутами достоевщины,
и хоть будущее все еще представляется некой помесью
кентавра с моллюском, у нас есть возможность внести свои коррективы,
нацарапав на грубой коже камней свои руны
поверх уже имеющихся. Мы ведь делали уже это когда-то,
ты помнишь?
…Маленький пансион в псевдоготическом стиле,
Затерянный где-то в мироздании.
Следы былой штукатурки на его изможденном лице
и дубовая обивка интерьеров, изъеденная жучками,
делают его похожим на шхуну
третьеразрядного ловца жемчуга,
невесть каким образом выброшенную в туманный опиум
этих северных широт.
Мы сидим в кальянной, вяло обсуждая
недавно вышедший трактат какого-то бельгийского врача,
думая, впрочем, каждый о чем-то своем.
То тут, то там хлопают двери, слышится возня
и в коридор выбегает женщина
с голубыми глазами надежды и следами удавки на шее.
Пьяный боцман в баре целуется взасос с приезжим финном,
за конторкой мучается от безделья
Близорукий сомнамбуличный клерк, -
то есть, это вполне обычный старый пансион
с его тусклой галереей дверей и смрадным запахом
полуистлевших гардин и ковров,
где даже вещи мучаются безраздельной тоской,
а смерть, как сортир, находится в самом конце коридора.
Наши с тобой комнаты располагаются на разных этажах,
но наши окна – напротив
И я часто вижу ночами
твой задумчивый силуэт за письменным столом,
любящий, как и я, при свете лампы разглядывать бесчисленные
черно - белые артефакты забвения.
Все здесь пропитано его запахом и поэтому вряд ли
можно рассчитывать на хэппи-энд.
Волны, в темноте набегая на берег, шепчут «ich liebe, ich liebe..»,
обдавая лихорадочным дыханием тоски,
Которая,
как тот белозубый ловец жемчуга,
ошалевший от марихуаны и соленого морского ветра,
кочует из жизни в жизнь, из главы в главу,
обрастая, как скелет мышцами,
сонмом суффиксов и воспоминаний,
обретая тем самым тело
для долгой и трудной борьбы с бесконечностью…
Я дарю тебе эту книгу.
Странно, что когда пошла речь о пожирании детей, сразу вспомнилось слово о суке Уголино, а через мгновение "новых дантов" предожили стихи моим вспоминаниям. Видимо ощущение гондол не только бьет по живым местам земных красот, но и дантовые смолы кропят жадным ключом поэтические наши га. Спешу представиться!Рикардо!
ChorusVenti відповів на коментар $previous_title_comm, 01.01.1970 - 03:00
Кропят, да, и тут, видимо, наиболее ощутимо.
И может быть, это говорит о том, что вы - гораздо более адресат, чем тот, к кому изначально было направлено.
Приветствую, Рикардо!
Дуже цікавий вірш! Відчувається така класична античність. І в той же час - раптовий перехід до брутальної сучасності... З екскурсом через романське та готичне середньовіччя... Надзвичайно глибокий твір...
ChorusVenti відповів на коментар $previous_title_comm, 01.01.1970 - 03:00
С экскурсом, да...)
Спасибо, Артур, за ваше внимательное прочтение...
ChorusVenti відповів на коментар $previous_title_comm, 01.01.1970 - 03:00
А с чего бы ему нервничать, однако? Думается, ничто (как и прежде) не предвещает сокращения расстояния..) разве что оно становится еще внушительнее, содрогаясь от наших таких вот "вдалике"
(пичально....)
