Чтобы вернуть любимую, и странствия за тридевять земель может не хватить.
Когда Якоб пришел в себя, было уже за полдень, и солнечный свет тонкой полоской лег на пол пещеры, легонько коснувшись израненной руки беглеца. Ноги занемели, все тело ломило от ушибов и царапин, от голода кружилась голова. Костерок давно погас, в пещере было холодно и сыро, из щели между стеной пещеры и валуном, которую за ночь больше чем до половины засыпало снегом, сквозило. Юноша просунул руку в отверстие и аккуратно отломил несколько небольших веточек репейника, чтобы развести огонь и разогреть затекшие конечности, и одну ветку побольше, чтобы позже соорудить из нее подобие факела. Якоб немного восстановил силы остатками орехов в его карманах и, растопив несколько горстей снега, утолил жажду. Набрав несколько раз в ладонь еще снега, он стер с лица и рук засохшую кровь и грязь. После всего этого юноша почувствовал себя гораздо лучше и подумал, что не всё так плохо, и можно продолжать путь. В это время уже смеркалось, и через отверстие можно было заметить, что снова повалил снег. Якобу ничего не оставалось, кроме как продолжать движение вглубь пещеры, поэтому он, оторвав от своего камзола кусок ткани, намотал его на большую ветку и поджёг. Получившийся факел горел не слишком ярко, к тому же ещё и коптил, плюясь время от времени искрами и распространяя вокруг себя едкий запах гари. Но и этого было достаточно для того, чтобы даже самую малость разогнать темень. Пещера была ровная, аккуратная, с гладким немного покатым дном, довольно широкая и просторная. По сути, эта пещера больше напоминала шахту, но трудно было представить себе столь умелых мастеров, способных на такую сложную и точную работу. Якоб шёл, выпрямившись в полный рост, и если бы не сгущающийся с каждым шагом мрак, путь в пещере можно было бы назвать увеселительной прогулкой в сравнении с тем, что пришлось ему пережить вчера. Через несколько часов факел бедного портного последний раз плюнул небольшим снопом искр и, издавая шипящий звук, погас. Тьма тут же облепила юношу, сдавив грудь и опутав своими липкими сетями его ноги. Словно тяжеленный груз упал Якобу на плечи, стены пещеры зажали чужака, намереваясь задушить незваного гостя. Бедный портной не мог пошевелить руками, не мог сделать ни шага, он сел на холодный пол пещеры и заплакал. «Неужели мне суждено погибнуть здесь - в этой темной, сырой пещере?? - так думал юноша, сжимая в отчаянии кулаки. – Неужели мне больше не увидеть моей дорогой Агаты?!» Темнота вокруг него теснилась всё сильнее и сильнее, словно толпа зевак столпилась вокруг юноши, не давая ему продохнуть, сочувствуя его беде и уговаривая остаться здесь - в тишине и покое. Спустя некоторое время Якоб взял себя в руки и стал размышлять, что ему теперь делать, но ничего путёвого в голову ему не приходило, как зачастую случается в, казалось бы, безысходных ситуациях. Бедный портной решил осмотреться, но ничего, кроме густого липкого мрака видно не было. Он закрыл глаза, словно поддавшись на уговоры остаться, и в этот самый миг услыхал тихий еле слышный свист. Это где-то вдалеке посвистывал ветер, так же, как и на входе в пещеру, протискиваясь в щель между стеной и валуном. Якоб достал кремень и высек искру – впереди была лишь кромешная темнота. Он высек ещё одну и почувствовал: тот жуткий мрак, что так сдавливал грудь, отступил и больше не держит его. Юноша встал и, высекая время от времени искру за искрой, вновь двинулся прямо. Свист ветра с каждым шагом усиливался, пока, в конце концов, Якоб не уперся в какую-то стену. Она была такая же гладкая, как стены пещеры и размерами походила на валун, которым был сокрыт вход. Недолго думая, Якоб начал нащупывать её края: они оказались такими же острыми, как и у того, первого камня, и поначалу могло показаться, что его вообще перетащили в эту часть пещеры какие-то силачи-балагуры, чтобы подшутить над глупым и доверчивым юношей. Обессиленный и уставший, зажмурив глаза и сжав зубы, Якоб пытался сдвинуть с места камень. Перед его глазами проносилось счастливое беззаботное детство, родной город с его тихими узкими улочками, соседи-горожане, и, наконец, его дорогая Агата, чьи светлые кудри светились, озаряя волшебным свечением всё вокруг. Когда бедный портной всё же открыл глаза и опустил избитые, умаявшиеся руки, он обнаружил, что валун больше не преграждает ему дальнейший путь, и из-за него действительно льётся дивный чарующий, не схожий ни с чем свет. Якоб протиснулся в получившийся лаз и от удивления едва не потерял рассудок – старичок его не обманул: из темной, душной пещеры он попал в некое подобие грота, стены которого, потолок и пол были словно вырублены из чистого прозрачного хрусталя. Где-то вдалеке виднелся выход из этого грота, сквозь который просачивался солнечный свет, отражаясь и сверкая на каждой грани чудесной породы. Он освещал пространство грота ярче тысяч свечей. «Вот уж никогда не подумал бы, что такие чудеса бывают!» - не переставал удивляться юноша, озираясь по сторонам. Якобу приходилось прикрывать глаза рукой, чтобы его не слепили блики, рассыпавшиеся вокруг мириадами звездных искр. Пройдя до конца грота, Якоб наконец выбрался наружу и осмотрелся – был уже полдень, светило солнце в практически безоблачном небе, с небольшого уступа, на котором он очутился, было видно красные черепичные крыши какого-то незнакомого ему города, раскинувшегося внизу за небольшой рощицей. Отсюда можно было рассмотреть довольно высокий стройный с блестящим флюгером, изображавшим не то Купидона, не то простого лучника, шпиль массивной ратуши, возвышающейся над остальными строениями, невысокими и коренастыми. В нескольких кварталах от ратушной площади можно было рассмотреть приземистую колоколенку, которая, по всей видимости, венчала собой местную церквушку, окруженную со всех сторон частоколом заснеженных деревьев. Город этот по размерам превосходил - хоть и незначительно - родной городишко Якоба, но юноша, как ни пытался, не мог определить ни его названия, ни месторасположения, словно за несколько дней пути он так далеко забрался от дома, что попал в совсем другую страну. Как бы там ни было, бедный портной не придумал ничего лучше, как спуститься и выяснить, в какой местности он находится, а заодно перекусить, найти недорогой постоялый двор и раздобыть необходимые для постройки дворца инструменты. Спустившись по практически отвесной скале, он пересек рощу и, выйдя на местами разбитый, но все еще ровный тракт, вступил в город через довольно широкие красивые каменные ворота. Город оказался значительно крупнее, чем казался с вышины. Чтобы разглядеть черепичные крыши домов, Якобу пришлось непривычно высоко задрать голову, а шпиль ратуши и вовсе, как ему показалось, упирался в небо, норовя нанизать замешкавшееся облако на острый наконечник стрелы, зажатой в маленькой бронзовой руке не то Купидона, не то простого лучника. Люди в этом городе были доброжелательные, но не слишком разговорчивые, что было совсем не удивительно, ведь Якоб был здесь пришельцем, а судя по внешнему виду, его вполне могли принять за бродягу. Говорили тут на не совсем понятном юноше языке, но очень похожем на его родной, поэтому хоть и не без труда, но бедный портной смог найти себе скромный постоялый двор, в котором можно выспаться и набраться сил. Выяснить, куда он попал, Якоб так и не смог, горожане не слишком понимали, что от них хотел этого странного вида молодой человек, но одно он понял точно – это был какой-то большой и важный город, может быть, даже столица небольшого княжества или графства. У Якоба было с собой несколько монет, на которые жители города смотрели с подозрением, пробуя их на зуб, рассматривая на солнце и звонко стуча ими обо что попало. На эти деньги ему предоставили крошечную комнатушку и скромный завтрак. С их же помощью он приобрел у кузнеца подержанные инструменты – молоток, зубило, старую погнутую кирку и другие необходимые инструменты, в том числе большую портняжную иглу, которой он подлатал свою уже порядком оборванную одежду. Из дырявого холщевого мешка, найденного им на рынке около ратушной площади, Якоб сшил отличную сумку для всех нужных снастей и, чтобы не тратить драгоценного времени, на следующий день вернулся к волшебному гроту. День был довольно прохладный, дул небольшой ветерок, покачивая верхушки деревьев и подгоняя белесые бесформенные облака, из которых время от времени осыпались, кружась и приплясывая, крошечные снежинки. Добравшись до нужного места, Якоб первым делом изготовил некое подобие лестницы, навязав на купленной накануне в городе бечевке несколько крупных надежных узлов и продев в них толстые короткие ветки. Он забрался наверх и, пробравшись в грот, принялся работать киркой и уступом. Работа ладилась, различного размера куски хрусталя, с легкостью поддаваясь напору бедного портного, откалывались от стен. Они были большие и не очень, но все, как один – с красивыми ровными краями. Переливаясь всеми цветами радуги, они сверкали, как граненые доселе невиданные алмазы. Якоб собирал их, отсортировывал и складывал на краю уступа, чтобы позже при помощи бечевки и сумки, сшитой из старого мешка, аккуратно спустить их вниз. Так прошел весь день. Когда солнце уже село, юноша перенес всё в небольшую расселину, расположившуюся невдалеке от грота. Здесь было тихо и безлюдно, где-то в глубине изредка пищали летучие мыши, да слышался шелест потревоженных таким неожиданным вторжением уснувших на зиму змей… Лучшего места, чтобы спрятать драгоценный хрусталь, просто не было. Несколько мелких осколков горного хрусталя Якоб взял с собой в город, чтобы попробовать продать в лавку старьёвщика, к которому он зашёл на следующее утро. Столь чистой породы древний, как и вся его лавка, старьёвщик в жизни не видывал, и уже прикидывал, сколько можно выручить за каждый обломок у местного ювелира, когда всячески бранил юношу за то, что тот принес никчёмные, гроша ломаного не стоящие стекляшки. Так или иначе, вырученной суммы Якобу хватило, чтобы купить большую плетёную корзину, в которой легче было бы спускать вниз хрусталь, и запастись новой крепкой бечёвкой, чтобы, когда понадобится, заменить старую. Также он раздобыл недостающий инструмент и приобрел у бакалейщика пачку сухарей и бутылку сладкой монастырской медовухи, чтобы восстанавливать силы во время работы.
Ежедневно Якоб ходил к волшебному гроту, работал не покладая рук, время от времени принося еще горсть хрустальных осколков старьёвщику, чтобы приобрести еду или инструмент. Через месяц в расселине скопилось такое количество горного хрусталя, которого хватило бы на постройку небольшого дома. Был погожий весенний день, снег уже давно сошел, и на деревьях набухали первые почки, когда Якоб вышел с постоялого двора и по привычке широким шагом направился в сторону небольшой рощицы, за которой был скрыт чудесный грот и теперь уже не менее чудесная расселина, полная чистейшего горного хрусталя.
- Доброго утра вам, пан Якуб, - приветствовала его пышная коренастая молочница.
- Хорошая нынче погода, пан Якуб, - вторила молочнице статная осанистая булочница.
- Как думаете, пан Якуб, - тут же подхватывал дородный краснощекий водовоз, хохмач и балагур, - Каков нынче день будет, солнечный ли?
Горожане полагали, что перед ними приезжий кладоискатель, алхимик, странствующий артист и иностранный шпион, ни больше, ни меньше. Люди уже давно распускали слухи о скромном, тихом и приветливом юноше, пришедшим ниоткуда и поселившимся на дешевом постоялом дворе. Он не был богат настолько, чтобы соседи начали относиться к нему с подозрением, но и не был беден в той степени, когда люди отводят глаза, чтоб скрыть свою досаду и раздражение.
- Думаю, день будет прекрасный, пан Водовоз! – сбавив скорость, беззаботно ответствовал тому Якоб; он шел налегке, так как инструменты и корзина хранились в гроте, а с собой приходилось носить лишь обед, который вмещался в небольшой свёрток.
- Значится, пан Якуб, опять-таки ждать Вас к ночи? – сетуя и брюзжа, выглянул из окна своей древней лавки старьевщик, - Значится, мне опять-таки сидеть допоздна? Посмотрите только на этого франта – никакого уважения к сединам.
Уже давно никто не обращал внимания на старого ворчуна, прощая ему даже самые едкие реплики, и Якоб, пожелав соседям хорошего дня, вышел из города через красивые широкие каменные ворота. В этот день он собирался перейти к постройке дворца, и этот день был для него особенным. Бедный портной бодро шагал через аллею к расселине, в которой был спрятан хрусталь. Всюду сновала живность, и припекало солнце. Якоб был уже не тем хилым болезненным ремесленником, каким он слыл в родном городишке: трудности и тяжелая работа закалили его и сделали сильным стройным молодым человеком. Но так же, как и прежде, каждый миг своей жизни он мечтал о своей дорогой Агате и об их красивом, единственном в мире хрустальном дворце. К началу постройки всё было готово. Якоб присмотрел красивое место на пригорке, окружённом столетними дубами, в тени которых звонко журчал маленький ручей, а в ветвях заливались голосистые соловьи. С него открывался красивый вид на город с одной стороны, а с другой - на аллею, за которой раскинулась горная гряда с чудесной пещерой. Место это было ровное, чистое, без пней и коряг, а также крепкое и сухое, благодаря залегающей на глубине горной породе, в общем, оно идеально подходило для постройки здания. Приближаясь к нему, Якоб был настолько поглощён своими мыслями и планами предстоящей работы, что совершенно не заметил присевшую под широченным раскидистым дубом фигуру, закутанную в обветшалый старомодный не то плащ, не то балахон, обладатель которого внезапно окликнул замечтавшегося юношу скрипучим, несколько каркающим голосом.
- Доброго дня, портной! Вижу, ты хорошо потрудился, – Якоб обернулся на знакомый голос и сразу же признал в сидевшем под раскидистым дубом странного старичка, встреченного им в лесу, - На славу потрудился!
- Здравствуйте, дедушка! – подойдя к старичку, сказал юноша, - С чем в эти края пожаловали?
И тут же, заметив пустую свёрнутую котомку, лежавшую на траве рядом со старой кривой клюкой, добавил, - Господи, да вы, поди, неделю не ели!
Якоб тотчас достал все припасённые на день продукты и аккуратно разложил их на своей разостланной у ног старичка заплечной сумке. Немного перекусив скромным обедом юноши и угостившись монастырской медовухой, старичок негромко вздохнул и, подняв на Якоба свои чёрные и не по-стариковски внимательные хитрые глаза, нахмурился, словно готовился сказать что-то очень важное и серьёзное.
- Плохие новости я принёс тебе, портной, - от этих слов Якоб вздрогнул и по его спине пробежал холодок, как часто бывало с ним в продуваемой со всех сторон каморке, - Иду я сейчас из твоего городишки.
Якоб замер, боясь оборвать старичка, и сердце его тревожно замерло вместе с ним.
- В городишке твоём нынче готовятся к празднику. Уже и трубадуры прибыли, и артисты бродячие, у пирожницы работы невпроворот, мяснику давно заказали быков и овец, а лесничему велено доставить разнообразной дичи, лавочник откупоривает самые дорогие и изысканные вина, а знать шьёт себе праздничное платье, чтобы блистать на званом балу в честь прекрасной невесты.
- Неужто все было зазря?! - Якоб, который сразу понял, о чём говорит старичок, не в силах сдержать горьких слёз, воздел руки к небу. Он рвал на себе волосы и, сокрушаясь, падал оземь.
Некоторое время, молча и очень спокойно наблюдал старичок за страданиями юноши, чтобы дать тому излить своё горе, после чего окликнул Якоба, оплакивающего свою суженную, которую отдадут за нелюбимого, но зажиточного и, верно, знатного жениха.
- Нет у тебя времени, портной, слёзы лить! До женитьбы-то времени не шибко много осталось, а тебе ещё целый дворец построить надобно.
- Но я не успею, даже коли за десятерых работать буду, - произнес Якоб, понурив голову, словно дерево, которое годами гнули к земле шальные ветры, склонившееся по их неукротимой воле.
- Твоя правда, поспеть будет тебе непросто, да попытаться стоит, так что не опускай руки, портной, - поднимаясь на ноги и опершись на клюку, кряхтя и поскрипывая, как рассохшаяся со временем тренога, хриплым несколько каркающим голосом сказал старичок, - Смотри сюда.
И старичок, взяв в руки свёрнутую и, как казалось, пустую котомку, словно ярмарочный колдун, достал из неё сначала небольшое, тяжёлое, словно отлитое из золота, долото, за ним – такой же блестящий и сверкающий на солнце молоточек.
- Это не простые инструменты, - сказал старичок, передавая их Якобу, - когда-то они принадлежали одному великому мастеру, и с той поры некоторые почитают их волшебными. Не всякий сподобится обуздать их, но тот, кто сможет - станет самым искусным резчиком на всем белом свете. Львов, выточенных из камня этими инструментами, люди будут бояться, убегая от них без оглядки, лишь заслышав их рычание, а вырезанные из каменьев цветы будут благоухать под стать настоящим. Птицы, которых изобразишь, начнут щебетать, а ангелы – петь осанну. А теперь – поспеши, портной, работа не ждет.
Юноша принял из рук старичка волшебные инструменты, от всей души поблагодарил его и, следуя наставлениям, ринулся к пригорку, на котором он решил построить хрустальный дворец.
ID:
495875
Рубрика: Проза
дата надходження: 30.04.2014 08:44:36
© дата внесення змiн: 30.04.2014 08:44:36
автор: soulowner
Вкажіть причину вашої скарги
|
