Жизнеописание Генриха VI из этого сборника интересно тем, что Генрих – праведник. Его единственная вина – невыгодный брак с Маргаритой Анжуйской. Поэтому примерно половину монолога король рассуждает о причинах несчастливой судьбы.
Оригинал:
[Tragedy 17]
How King Henry the Sixth, a Virtuous Prince, was after Many
Other Miseries Cruelly Murdered in the Tower of London
If ever woeful wight had cause to rue his state
Or by his rueful plight to move men moan his fate,
My piteous plaint may press my mishaps to rehearse,
Whereof the least most lightly heard, the hardest heart may pearce.
What heart so hard can hear of innocence oppressed [5]
By fraud in worldly goods but melteth in the breast?
When guiltless men be spoiled, imprisoned for their own,
Who waileth not their wretched case to whom the cause is known?
The lion licketh the sores of seely wounded sheep;
The dead man’s corpse may cause the crocodile to weep;297 [10]
The waves that waste the rocks refresh the rotten reeds:
Such ruth the wrack of innocence in cruel creature breeds.
What heart is then so hard but will for pity bleed
To hear so cruel luck so clear a life succeed,
To see a silly soul with woe and sorrow soused, [15]
A king deprived, in prison pent, to death with daggers doused?
Would God the day of birth had brought me to my bier,
Then had I never felt the change of Fortune’s cheer.
Would God the grave had gripped me in her greedy womb,
When crown in cradle made me king, with oil of holy thumb.
Would God the rueful tomb had been my royal throne,
So should no kingly charge have made me make my moan.
Oh that my soul had flown to heaven with the joy,
When one sort cried ‘God save the king’; another, ‘vive le roy’!298
So had I not been washed in waves of worldly woe, [25]
My mind, to quiet bent, had not been tossèd so,
My friends had been alive, my subjects unoppressed,
But death or cruel destiny denièd me this rest.
Alas, what should we count the cause of wretches’ cares?
‘The stars do stir them up’, astronomy declares; [30]
‘Or humours’, saith the leech; the double true divines,
To the will of God or ill of man the doubtful cause assigns.
Such doltish heads as dream that all things drive by haps
Count lack of former care for cause of afterclaps,
Attributing to man a power fro God bereft, [35]
Abusing us and robbing him, through their most wicked theft.
But God doth guide the world and every hap by skill;
Our wit and willing power are peisèd by his will.
What wit most wisely wards and will most deadly irks,
Though all our power would press it down, doth dash our warest works. [40]
Then destiny, our sin, God’s will, or else his wreak
Do work our wretched woes, for humours be too weak,
Except we take them so as they provoke to sin,
For through our lust by humours fed all vicious deeds begin.
So sin and they be one, both working like effect [45]
And cause the wrath of God to wreak the soul infect.
Thus wrath and wreak divine, man’s sins and humours ill,
Concur in one, though in a sort, each doth a course fulfil.
If likewise such as say the welkin fortune warks
Take fortune for our fate and stars thereof the marks, [50]
Then destiny with fate and God’s will all be one,
But if they mean it otherwise, scathe-causers skies be none.299
Thus of our heavy haps chief causes be but twain,
Whereon the rest depend and, underput, remain:
The chief, the will divine, called destiny and fate; [55]
The other sin, through humours’ holp, which God doth
highly hate.
The first appointeth pain for good men’s exercise;
The second doth deserve due punishment for vice;
This witnesseth the wrath and that the love of God;
The good for love, the bad for sin, God beateth with his rod.300 [60]
Although my sundry sins do place me with the worst,
My haps yet cause me hope to be among the first:
The eye that searcheth all and seèth every thought
Doth know how sore I hated sin and after virtue sought.
The solace of the soul my chiefest pleasure was; [65]
Of worldly pomp, of fame, or game, I did not pass.
My kingdoms nor my crown I prizèd not a crumb:
In heaven were my riches heaped, to which I sought to come.301
Yet were my sorrows such as never man had like,
So divers storms at once so often did me strike. [70]
But why – God knows, not I, except it were for this:
To show by pattern of a prince how brittle honour is.
Our kingdoms are but cares, our state devoid of stay,
Our riches ready snares to hasten our decay,
Our pleasures privy pricks our vices to provoke, [75]
Our pomp a pump, our fame a flame, our power a smould’ring
smoke.
I speak not but by proof, and that may many rue.
My life doth cry it out; my death doth try it true.
Whereof I will in brief rehearse my heavy hap,
That Baldwin in his woeful warp my wretchedness may wrap. [80]
In Windsor born I was and bare my father’s name,
Who won by war all France, to his eternal fame,
And left to me the crown, to be received in peace,
Through marriage made with Charles his heir, upon his life’s decease.
Which shortly did ensue, yet died my father first, [85]
And both their realms were mine, ere I a year were nursed. 302
Which, as they fell too soon, so faded they as fast,
For Charles and Edward got them both, or forty years were past.303
This Charles was eldest son of Charles my father-in-law,
To whom as heir of France, the Frenchmen did them draw. [90]
But Edward was the heir of Richard, duke of York,
The heir of Roger Mortimer, slain by the kern of Cork.304
Before I came to age, Charles had recovered France
And killed my men of war, so lucky was his chance,
And through a mad contract I made with Rainer’s daughter, [95]
I gave and lost all Normandy, the cause of many a slaughter:305
First of mine Uncle Humphrey, abhorring sore this act,
Because I thereby brake a better pre-contract,
Then of the flatt’ring duke that first the marriage made:
The just reward of such as dare their princes ill persuade.306 [100]
And I, poor seely wretch, abode the brunt of all:
My marriage lust so sweet was mixed with bitter gall.
My wife was wise and good, had she been rightly sought,
But our unlawful getting it may make a good thing nought.
Wherefore warn men beware how they just promise break, [105]
Lest proof of painful plagues do cause them wail the wreak.
Advise well ere they grant, but what they grant, perform,
For God will plague all doubleness, although we feel no worm.
I, falsely borne in hand, believèd I did well,
But all things be not true that learnèd men do tell. [110]
My clergy said a prince was to no promise bound,
Whose words to be no gospel though, I, to my grief, have found.307
For after marriage joined Queen Margaret and me,
For one mishap afore, I daily met with three.
Of Normandy and France, Charles got away my crown; [115]
The duke of York and other sought at home to put me down.
Bellona rang the bell at home and all abroad,
With whose mishaps amain fell Fortune did me load:
In France I lost my forts, at home the foughten field,
My kindred slain, my friends oppressed, myself enforced to yield. [120]
Duke Richard took me twice and forced me to resign
My crown and titles, due unto my father’s line,
And kept me as a ward, did all things as him list,
Till time my wife, through bloody sword, had tane me from his fist.308
But though she slew the duke, my sorrows did not slake, [125]
But, like to hydra’s head, still more and more awake,
For Edward, through the aid of Warwick and his brother,
From one field drave me to the Scots and took me in another.
.
Then went my friends to wrack, for Edward ware the crown,
Fro which for nine-years’ space his prison held me down. [130]
Yet thence through Warwick’s work I was again released
And Edward driven fro the realm to seek his friends by east.309
But what prevaileth pain or providence of man
To help him to good hap, whom destiny doth ban?
Who moileth to remove the rock out of the mud [135]
Shall mire himself and hardly scape the swelling of the flood.
This all my friends have found, and I have felt it so,
Ordained to be the touch of wretchedness and woe,
For ere I had a year possessed my seat again,
I lost both it and liberty; my helpers all were slain. [140]
For Edward, first by stealth and sith by gathered strength,
Arrived and got to York and London at the length,
Took me and tied me up, yet Warwick was so stout,
He came with power to Barnet Field, in hope to help me out
And there alas was slain, with many a worthy knight: [145]
Oh Lord, that ever such luck should hap in helping right!
Last came my wife and son, that long lay in exile,
Defied the king and fought a field, I may bewail the while.
For there mine only son, not thirteen year of age,
Was tane and murdered straight by Edward in his rage, [150]
And shortly I myself, to stint all further strife,
Stabbed with his brother’s bloody blade, in prison lost my life.310
Lo here the heavy haps which happened me by heap,
See here the pleasant fruits that many princes reap,
The painful plagues of those that break their lawful bands, [155]
Their meed which may and will not save their friends fro bloody hands.
God grant my woeful haps, too grievous to rehearse,
May teach all states to know how deeply dangers pierce,
How frail all honours are, how brittle worldly bliss,
That, warnèd through my fearful fate, they fear to do amiss. [160]
Мой перевод:
Как король Генрих Шестой, добродетельный государь, был после многих других несчастий жестоко убит в лондонском Тауэре
Коль была причина у бедняги о державе этой плакать в горе
Или у других – его жалея, плакать о его несчастной доле,
Пусть тогда мой плач несчастья многие мои другим напомнит,
Пусть малейшее из них то сердце, что черствее всех, проколет.
Чье же сердце столь жестоко, если узнает, как праведность страдает
От обмана благ мирских, и все ж, узнав о том, оно в груди не тает?
Коли покарают без вины и ни за что бросают в тюрьмы,
Кто не плачет о беде безвинных, зная жребий этот трудный?
Лев порою лижет язвы раненых овец, cовсем лишенных силы;
Может тело мертвеца исторгнуть слезы даже и у крокодила.
Волны, что по скалам бьют, тростник, уже истлевший, освежают, –
Так жестокие созданья к без вины страдавшим жалость знают.
Чье же сердце столь жестоко, что кровоточить из жалости не будет,
Коль услышит, что злосчастье все же вслeд за жизнью, чистой столь, наступит?
Ведь увидит, что душа слаба и, безутешная, страдает,
Что король, лишенный власти, от ножей в темнице погибает.
Если бы Господь в мой день рожденья в колыбель мою забросил камень –
Не изведал бы тогда я, как судьба неверная играет нами.
Если бы Господь велел могилы жадной раствориться лону –
Не пришлось бы мне, младенцу, в колыбели уж принять корону.
Если бы Господь так повелел, чтоб мне могила вместо трона стала, –
Бремя королевское меня тогда бы горевать не заставляло.
Если бы душа моя летела в небеса в большом веселье,
В час, как возгласы «Да здравствует король» и «Vive le roi» гремели!
Так не погрузился бы я в сетованье неизбывное мирское,
Мой к покою склонный ум взволнован не был бы, совсем лишен покоя.
Живы были бы друзья, и подданные были бы свободны,
Только смерть или судьба жестокая взяла, что ей угодно.
Ах, что следует считать нам злоключений и забот своих причиной?
Астрономия гласит, что в наших горестях движенье звезд повинно.
Наши склонности, твердит мудрец, те божества – во всем двуличны,
Воле Божьей иль несчастью он припишет спорное обычно.
Те глупцы, кто полагает: всем, что будет в мире, управляет случай,
Говорят, что счастье не ушло бы, будь о нем забота в прошлом лучшей.
Человеку так они приписывают волю Божью дерзко,
Унижают тем Творца и у него крадут, их дело мерзко.
Но Господь всем миром правит, каждый случай нам лишь Он один предпишет.
Разум наш, желанья наши уступают совершенью Воли вышней.
Что бы разум не определил, за что бы не боролась воля,
Как бы сильно не старались мы, лишь покоряться – наша доля.
Приговор судьбы, наш гнев, Господня воля или гнев Его решают,
Наши нравы слабостью, заметной слишком, нас губящей, поражают.
Если мы о ней не знаем, то грешить нас побуждают нравы,
Что питают неизменно похоть нашу, в этом – зла начало.
Так, они и грех – одно, и следствием одну беду они имеют,
Гнев Господень порождают, душу заразив, ей так вредят сильнее.
Так, Господни гнев и кара, и грехи людей, дурные нравы –
Все совместно нам вредят, всяк свой урон наносит людям явно.
Если так, как говорят, лишь небеса свершают свыше наши судьбы,
Жребий наш судьбой считайте, звезды то предпишут нам, что с нами будет.
Все они тогда – одно: злосчастие, судьба и воля Божья,
Если же не так, тогда нам небо вовсе навредить не может.
Потому у наших горестей всего лишь две найдут причины главных.
Остальные все от них зависят, это вовсе не должно быть странным:
Главные – Господня воля, рок холодный и судьбы решенье,
А другие – грех и нравы, вызывая Бога возмущенье.
Первые из них за муки людей добрых боль большую причиняют,
А вторые – за порок, и по заслугам, наказанье вызывают.
Так и Божий гнев, и Божия любовь – разят всех тяжелее,
Добрых – из любви, злых – за грехи Господь бьет палицей своею.
Хоть разнообразные грехи мои меня средь худших помещают,
Что cо мной произошло, надежду все же быть средь первых мне внушает.
Око то, что видит целый мир и знает нашу мысль любую,
Видит, как я ненавидел грех, чтил добродетель дорогую.
Величайшую усладу я искал в души моей спасенье,
Пышности мирской, утехам, славе я не придавал значенья.
Не ценил я королевств своих и вовсе не ценил короны,
Видел я сокровища в раю, куда стремился непреклонно.
Но мои несчастья были велики: никто еще не знал подобных.
Бурям многим, всевозможным сразу было поразить меня угодно.
Почему – Господь то знает, а не я. Быть может, подтверждает
На примере государя случай: вот как честь хрупка бывает.
Наши царства – лишь заботы, государства наши лишены покоя.
А богатства – только средства, чтоб скорее пасть нам, и ничто иное.
Наши удовольствия – уколы, что толкают нас к порокам втайне,
Пышность – пустота, а слава – пламя, власть – лишь дым и нас бросает, тая.
Не со слов чужих я говорю, об этом, верно, многие жалеют.
Жизнь моя кричит, что это – так, и то же смерть доказывать умеет.
Вкратце я перескажу все те несчастья, что со мной случились,
Чтобы Болдуин, меня жалея, выразил к несчастьям милость.
В Виндзоре я был рожден и при крещении отца я имя принял,
На войне французов он разбил, и славен будет он всегда, как ныне.
Он корону мне оставил, чтобы в мире мне она досталась,
Стал для Карла он наследником, в супружестве, что состоялось.
Договор осуществлен, но мой отец скончался первым все же.
Королевства получил я два – а в мире даже года я не прожил.
Слишком скоро получил я их, и скоро с горестью они спознались.
Оба взяли Карл и Эдуард, и сорок лет уже тому промчалось.
Карл был старшим сыном Карла, он родней мне, тестем приходился.
Перед ним народ французский как перед наследником склонился,
Эдуард наследник Ричарда был, властелина Йорка,
Мортимера также, – умерщвлен тот мужиком из Корка.
Прежде, чем я вырос, Карл смог Францию забрать обратно.
Многих воинов моих убил: была удача в помощь явно.
Мой же с дочерью Рене безумен был контракт о браке:
Я Нормандии лишен – причина многих смерти тяжкой.
Дядя Хамфри первым был, кто тем моим решеньем возмутился:
Я ведь лучший договор так оттолкнул, от блага отвратился.
Но польстил хитро мне герцог, тот, кто этот брак устроил первым:
По заслугам получил, кто нас толкает на дурное дело.
Ну а я, глупец несчастный, должен был удар стерпеть тот главный:
Наслажденье в моем браке было смешано с горчайшим ядом.
Если б правильно искал жены, была бы доброю она и мудрой,
Но союз наш незаконный превратить в ничто сумел такое чудо.
Потому предупреждайте тех, кто хочет отступить от обещанья,
Чтобы из-за боли тяжкой не пришлось затем оплакивать страданье.
Прежде, чем им обещать, пусть думают, но, обещав, исполнят,
Ведь Господь двуличие карает, хоть нас червь не беспокоит.
Я, обманутый, считал, что поступил я в этом деле так, как надо,
Но и то, чему ученый учит, все же не всегда бывает правдой.
Мне священники сказали: государь не связан обещаньем,
И, к несчастью своему, узнал я, что слова их – не Писанье.
Вслед за тем, как с королевой Маргаритой я соединился в браке,
За одну ошибку три несчастья новых мне достались, бедолаге.
Отнял Карл венец мой, и Нормандии, и Франции корону,
Герцог Йоркский и другие думали, как свергнуть меня дома.
В колокол ударила Беллона и в моей стране и за границей,
Бремя неудач мне от Судьбы досталось очень скоро, чтоб склониться.
Крепостей во Франции лишился, дома – в битве пораженье,
Родичи убиты, и друзья угнетены, мне – лишь смиренье.
Герцог Ричард дважды захватил меня, отречься он заставил
От короны, титулов, того, что мне отец оставил.
В заключенье он держал меня, творил со мною, что желал он,
Но смогла моя жена освободить меня мечом кровавым.
Но хоть герцога она убила, горести мои не прекратились.
Словно гидры голова, все новые мои несчастья пробудились.
Эдуарду Уорик с братом тогда ловко помощь оказали,
В битве выгнали меня к шотландцам, а в другой меня в плен взяли.
Наступило тут друзей моих крушенье: Эдуард ведь воцарился,
Девять лет я в заключенье тяжком, безутешный, у него томился,
Но усилиями Уорика вновь я получил свободу,
Эдуард из королевства изгнан был, друзей искал он снова.
Только все же что преобладает, боль иль проницательность людская,
Чтобы счастье получил тот человек, кому рок это возбраняет?
Тот, кто бьется, чтоб скалу освободить суметь вполне от грязи,
Сам испачкается, и с трудом большим в потоке не погрязнет.
То друзья мои узнали все, а сам я в этом также убедился,
Осужденный на несчастья, я к большой утрате приобщился.
Года даже не прошло с тех пор, как свой престол я занял снова,
Как погибли, кто помог мне, я и власть утратил, и свободу.
Эдуард сперва интриговал, а после он и сил еще набрался,
Он сперва приехал в Йорк, там был, потом он и до Лондона добрался.
Захватил меня, связал, только Уорик был отважный рыцарь:
С войском он явился в Барнет Филд, пришел, чтоб мне освободиться.
Там, увы, убит он был, погибли также много рыцарей достойных.
Боже, как же не везет тем, кто за право встанет, жертвует собою!
Наконец, жена и сын мои, что долго прожили в изгнанье,
Королю послали вызов, дали бой; умылся я слезами.
Там единственный мой сын, которому тринадцати не исполнялось,
Схвачен был и Эдуардом умерщвлен самим: свирепствовала ярость!
Вскорости затем и я, чтоб исключить дальнейшие сраженья,
Его братом жизни был лишен в тюрьме, кровавое свершенье!
Гляньте, сколько случаев несчастных для меня причиной горя стали,
Эти сладкие плоды сбирает, знайте, много в мире государей.
Казни достаются им, раз от законных уз вдруг отрекутся,
Им – расплата в том, что их друзья от рук кровавых не спасутся.
Повели, Господь, чтоб горести мои – о них я тягощусь рассказом,
Научили государства все, как страшно поражает нас опасность,
Как изменчивы все почести и хрупко как мирское счастье.
Пусть боятся дурно поступать: могу для них примером стать я.
Перевод 12.02.2024, 02.06.2024, 11.06.2024, 27.06.2024, 28.06.2024, 29.06.2024, 01.07.2024, 02.07.2024.
Примечания:
- Нравы – буквально: гуморы, humours.
- Болдуин - по-видимому, имеется в виду Уильям Болдуин, один из авторов сборника "Зеркало для магистратов".
- При крещении отца я имя принял – короля Англии Генриха V.
- Стал для Карла он наследником, в супружестве, что состоялось – наследника короля Франции Карла VI, в супружестве с его дочерью Екатериной де Валуа.
- и сорок лет уже тому промчалось – буквально «или уже сорок лет прошло».
- Карл был старшим сыном Карла – будущий король Франции Карл VII, единственный выживший сын Карла VI. Маргарита Анжуйская, жена Генриха VI, была племянницей его жены.
- Эдуард – король Англии Эдуард IV Йорк.
- наследник Ричарда был, властелина Йорка – Ричарда Плантагенета, третьего герцога Йоркского.
- Мортимера также – в оригинале Роджера Мортимера.
- С дочерью Рене – Маргаритой Анжуйской, дочерью Рене I Доброго, герцога Анжуйского.
- Дядя Хамфри – дядя Генриха VI, герцог Хамфри Глостер.
- - герцог, тот, кто этот брак устроил первым – Уильям де ла Поль, первый герцог Саффолк.
. – Беллона – богиня войны у древних римлян.
- Эдуарду Уорик с братом тогда ловко помощь оказали – Ричард Невилл (ум. 1471), шестнадцатый граф Уорик, и Джон Невилл (ум. 1471), первый барон Монтегю.
- Его братом жизни был лишен в тюрьме – герцогом Ричардом Глостером, будущим Ричардом III. То, что именно он убил Генриха VI, в настоящее время оспаривается.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1016665
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 02.07.2024
автор: Валентина Ржевская