Снится Город у самого горя
на краю.
За фанерной стеной
он совсем не похож на героя -
он бездомный,
разбитый,
больной.
То ли дождь,
то ли слезы ручьями
по фанере текут из глазниц
его окон ослепших.
Ночами
он не спит,
он боится зарниц,
он пугается грома,
фанера
от малейшего шума дрожит.
Изнутри его жженная сера
разъедает.
Стальные ежи
злобно впи́лись
когтями в дороги,
иглы выставив прямо во мглу,
то и дело царапая ноги
городские на каждом углу.
Город трусит,
знобит,
лихорадит,
Город к боли почти что привык,
лишь с тревогой мычит
«Бога ради»,
прикусив неродной свой язык.
Город мучается от икоты,
но все мысли его лишь о том,
как бы от
постоянных прилетов
защититься фанерным листом.
Выворачивая наизнанку
все нутро опустевших квартир,
день за днем
поднимается планка
болевая,
дробясь на пунктир
от сирены
до новой сирены -
к небу вспархивает вороньё,
и на Город
сибирской гангреной
смерть ползёт,
а отродье её
без разбору,
без цели,
без меры,
у безумия на острие,
забивает в слепую фанеру
почерневшее небытие;
и гуляет оно площадями
с перегаром своей мерзлоты,
и стучит по фанере,
костями
за собой заметая следы.
Ветер северный гонит на Город
запах крови,
дерьма и мочи,
и плотнее
в бетонный свой ворот
Город кутается,
а ключи,
из нагорного вынув кармана,
прячет глубже
в тоннеле метро,
чтобы свежая
рваная рана
не задела второе нутро.
И без сил от ночного мытарства
Город ёжится на мостовой,
словно норов его
и хазарский
дух
фанерой забит листовой.
Город землю собой согревает,
отдавая газонам тепло,
и следит
за последним трамваем,
под обстрелом спешащим в депо.
Но, смахнув с тротуаров побелку,
оттерев с кровель ржавчины йод,
он под утро встает
и на Стрелку
умываться устало бредёт,
чтоб глухие фанерные веки,
и мешками набитые рты
сполоснуть там,
где сходятся реки
у последней терпенья черты.
И, застыв над своим отраженьем,
Город смотрит с надеждой с моста
как вода ускоряет теченье
под рукою простертой
Христа.
А затем,
распрямившись вдоль улиц,
ненадолго забыв про беду,
он встряхнется,
но, снова ссутулясь,
на скамейку садится в саду.
И к нему все слетаются птицы
городские,
сгрудившись у ног
изувеченной Первой столицы,
отдохнуть от воздушных тревог.
И толкует он в птичьей манере,
опустившись до их галдежа,
чтоб гнездились они
за фанерой,
заменяя ему горожан,
ну а он,
все измены,
разлуки,
его жителей бегство и страх,
искупать будет смертною мукой
под стеклом
на бумажных крестах.
Он встает и уходит на склоне
дня,
фанеру неся на спине,
чтобы ды́ры
в железобетоне
залатать.
И я вижу во сне
как является
в царском убранстве
на фанерных щитах
тут и там
рассеченный косой
пополам
Богоматери лик
Озерянской
в обгорелых божницах око́н
под сирен нескончаемый стон
из самого
черного
горя.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1026825
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 19.11.2024
автор: Res