[quote]Горгона - она с крилышками на голове, она более человечна чем мы все. [/quote]
[img]https://i.ytimg.com/vi/VMnfj_rqrBQ/maxresdefault.jpg[/img]
Серые пришлые победили горгон, нанесли они памяти нашей урон, подмена повсюду, подмена везде. Кто же распят, распят на кресте?
[img]https://static.apostrophe.ua/uploads/image/9779cd3c034a4cdd208a7a32c3ad0c8d.jpg[/img]
Гор — важное божество в древнеегипетской мифологии, почитаемое как бог неба, войны и царской власти. Он изображается с головой сокола и ассоциируется с солнцем, символизирующим силу, защиту и божественную власть. Гор известен своей ролью в мифе об Осирисе, где он мстит за смерть своего отца Осириса и становится символом справедливости и воскресения. Гору, центральной фигуре египетской религии, поклонялись как фараоны, так и простолюдины, и считали, что он защищает землю и обеспечивает процветание. Культ Гора развивался на протяжении веков, ему приписывались различные аспекты и формы в разных регионах и эпохах. В искусстве и иконографии Гор часто изображается с двойной короной Верхнего и Нижнего Египта, что означает его суверенитет над объединенным царством. Его легенды и символы продолжают вызывать восхищение и научные дискуссии о древнеегипетском пантеоне и его непреходящем культурном наследии.
[img]https://static.apostrophe.ua/uploads/image/b3859b4525e011c5c160be899f115a20.jpg[/img]
Гона – это термин, который имеет несколько значений, в зависимости от контекста. В зоологии это слово может обозначать сезон размножения некоторых животных, когда они проявляют особую активность в поисках партнера. Гона связана с гормональными изменениями в организме, которые приводят к изменению поведения и внешнего вида у самцов и самок. В энергоиндустрии гона может рассматриваться как важный процесс взаимодействия между различными источниками энергии, направленный на оптимизацию производства. Это слово также может быть использовано в разговорной речи для обозначения стремления или желания чего-либо, особенно в контексте работы. Таким образом, гона охватывает различные аспекты, от биологии до экономики, что делает его многоплановым термином.
http://psylib.org.ua/books/freze01/txt34.htm
https://www.youtube.com/watch?v=VMnfj_rqrBQ
https://mudraya-ptica.livejournal.com/255291.html
«Автопортрет в пейзаже» Светланы Василенко
/Степь,
Пахнущая чистой
Хлопчатобумажной футболкой
На теле любимого мужчины,
Который был до тебя
жизнь назад./
/Змея на дороге,
Полная яда,
С глазами рассерженной прачки.
Или где я могла видеть женщину
С таким же злым и бессильным взглядом?
Может быть, она была подавальщицей
Или посудомойкой в заводской столовой?
Не помню./
/Кузнечик
С внимательным взглядом зелёных глаз
Инопланетянина,
Играющего со мной в салки./
/Река, названная по имени
Монгольской девочки,
Тысячу лет назад влюбившейся в русского князя
И здесь утонувшей, – Ахтубой./
/Журавль,
Отставший от стаи,
Жалкий, словно после похмелья,
На другом берегу,/
/А на этом – ворона,
Терзающая брошенный кем-то пакет
С надписью «Мальборо»,/
/И я
На остывшем песке
Любящая тебя./
[img]https://scontent-iev1-1.xx.fbcdn.net/v/t39.30808-6/280748570_5075948232489665_2828444876750583273_n.jpg?stp=dst-jpg_s600x600_tt6&_nc_cat=100&ccb=1-7&_nc_sid=833d8c&_nc_ohc=xl1zf8yyTu8Q7kNvgEq88XS&_nc_zt=23&_nc_ht=scontent-iev1-1.xx&_nc_gid=A2ZeD59YkG6uBSiWJ6Ii5Ld&oh=00_AYBxTX3IB-pN0buG-eLscrT-epMBup64-vLWcDUWjiEw9A&oe=67896289[/img]
Каждая из смысловых частей текста посвящена беглому описанию объекта, заявленного в начале отрезка: степь, змея, кузнечик, река, журавль, ворона и «я», т.е. герой. Пять из них напрямую связаны с символами, обозначают определенные понятия и явления. Последний, не явленный прямо, мы расшифруем путем истолкования всех предыдущих символов. Толкование же самого первого, «степь», ни в одном словаре символов мы напрямую не нашли, но связанные с ним символы «долина», «поле», дают возможность поставить и его в интерпретируемый ряд и начать с него «толкование». Необходимо отметить не только прямой «повествовательный» символизм, присутствующий в тексте. Важно для нас и порядковое число появления того или иного символа в нём. Играет роль и цвет объекта. Он не всегда указан напрямую, и поэтому не будет считаться нами как безусловное звено символического ряда. Однако подробность текста и некоторые внетекстовые моменты позволяют с некоторой условностью восстановить палитру. Так, например, «Автопортрет в пейзаже» написан в сентябре. Если текст был написан «по живому», в том же месяце, то мы можем представить себе цвет описываемой степи как жёлтый, серо-жёлтый. Если же текст был написан раньше, то мы знаем, что степь зелена обычно только в период цветения – весной. Летом она выгорает на солнце, поэтому цвет её всё же оставим «жёлтым». Змея с глазами, полными яда – скорее всего разновидность гадюки, цвет которой в зависимости от области обитания разнится, но все же приближен к коричневому. В случае с кузнечиком и вороной всё ясно. Журавль, скорее всего журавль-красавка, – серый. Река – приближенная к синему цвету. Для удобства интерпретации обозначим символы из каждого смыслового отрезка текста как триаду: объект – число (порядковый номер) – цвет объекта.
Итак, первая триада в нашем случае «степь – единица – жёлтый». Как уже говорилось, отдельного символа для понятия «степь» нами не найдено, однако из сходных символов «долина», «поле» мы связали бы его Матерью-Землей, с проявлением защищающего женского начала. В символизме Мать-Земля тесно связана со всем, что относится к такому понятию как Magna Mater (Великая Мать) – прототип, соответствующий женским божествам Иштар, Исиде, Астарте, Кали-Дурге, Гее и Деметре. Magna Mater – это объективная истина Природы. Она же – «повелительница всех элементов, изначальное дитя времени, Царица всех духовных вещей, смерти и бессмертия, прародительница всех существующих богов и богинь, одним движением пальца управляющая светом Небес, благотворными морскими ветрами и печальным безмолвием подземного мира» (по Апулею). Мать – архетипическая женщина, первоначало всего живого, первичная полнота, содержащая все принципы. Она символизирует все фазы космической жизни, объединяет все элементы, как небесные, так и хтонические. Это хранительница ключей плодовитости и врат рождения, смерти и воскресения, она олицетворяет мудрость, способствует трансформации человека от самого элементарного к самому высшему уровню. Символическое значения степи-Матери подкрепляется и её порядковым номером появления в тексте. Она упоминается первой. Единица же символизирует начало, перводвижитель, первичную целостность, бытие, источник жизни, божественную сущность и открытие человеку духовной сущности, она приравнивается к мистическому Центру. Последний член триады, цвет, в нашем случае жёлтый – ассоциируется с просветлением, рассеиванием и широким обобщением. Как видим, участники триады не противоречат, а дополняют друг друга, обозначая некую мистическую точку, из которой посредством встречи с первосущностью, с первобожеством начинается путь – Путь познания, путь трансформации сознания при соприкосновении с бессознательным, не явленным ни в жизни, ни, соответственно, в тексте открыто и гласно.
Второй отрезок текста основан на описании змеи – глаза её полны яда и напоминают то рассерженную прачку, то подавальщицу или посудомойку. Этот поэтический образ при расшифровке также становится прозрачным и отсылает нас к появлениям космогонии древних. Змея – один из самых известных атрибутов античной Медузы Горгоны, то есть Magna Mater в её ужасном и разрушительном аспекте. Горгона – символ дурного взгляда, деструктивных сил зла. В то же время видимая змея – это лишь тленное проявление первопричинного вневременного Великого Невидимого Духа, хозяина всех природных сил. Она – страж порогов, храмов и эзотерических знаний. Она появляется второй. Двойка в символике в первую очередь обозначает конфликт и противовес, преходящее, подверженное порче. В эзотерической традиции двойка рассматривается в качестве чего-то зловещего. В тексте – помимо того, что змея появляется второй, у неё два – злых, дурных – глаза. Она пытается остановить героя в его пути, в точке первоначала, не пустить дальше. Два – число, ассоциирующееся с Великой матерью. Отсыл к Magna Mater явлен в подавальщице из заводской столовой, так как все символы еды ассоциируются с Богиней-Матерью. Кроме того, в символике пища – это все воды, реки, фонтаны и родники, поэтому в наш ряд вписываются и прачка, и посудомойщица. Поэтическая ассоциация не случайна и в этом отрезке текста. Цвет змеи, скорее всего, коричневый – ассоциирующийся с землёй, с бедной глинистой почвой, с наказанием, он подкрепляет символизм и двойки, и змеи – знаков земли и женского начала.
Следующая триада: кузнечик – тройка – зелёный. Кузнечик определён в тексте как инопланетянин, пришелец. Пришелец – в символике тот, с кем связана возможность незаметных перемен или изменений в целом, это носитель божественных и магических сил. Голова кузнечика представляет собой треугольник, обращённый вершиной вниз – эта фигура обозначает женское начало, воду, холод, природу и символизирует Великую Мать. Пристальный взгляд в символике имеет своё определенное значение – он ассоциируется со знанием, традиционно отождествляется со знакомством или осведомленностью. Возможно, кузнечик, как одно из воплощений Magna Mater, узнаёт героиню, признаёт в ней способность к самосовершенствованию и разрешает вступить на Путь? Подтверждение этому даёт его «порядковый номер» в тексте, потому что именно тройка символизирует духовный синтез, творческую силу, рост, движение вперёд, являясь формулой для творения каждого из миров. Тройка олицетворяет решение конфликта, поставленного дуализмом (а в тексте змея с «глазами рассерженной прачки» противопоставлена кузнечику «с внимательным взглядом зелёных глаз инопланетянина»). Она образует полукруг, включающий зарождение, зенит и нисхождение, который графически близок к символу «U», символизирующему женское принимающее начало, Великую Мать. Цвет же кузнечика, зелёный, соответствует функции восприятия, он часто связан с потусторонним (кузнечик – инопланетянин!), и в христианской традиции символизирует рост духа святого в человеке.
Четвёртая триада: река – четвёрка – синий. Общее значение символа «река» – это мировой поток явлений, течение жизни. Существуют Река жизни – царство божества (в нашем случае Magna Mater), макрокосм и Река смерти – явное существование (в нашем случае герой), мир изменений, микрокосм. Между реками Жизни и Смерти существует то самое Междуречье, в которое – сознательно или бессознательно – стремится герой, стремится поэт. Божеством стать нельзя, с ним можно только соприкоснуться, оторвав себя от мира изменений, вырвавшись из микрокосма, чтобы, вооружившись полученным впечатлением, вернуться в него обратно, иначе воды реки превращаются в границу между миром живых и мертвых, и зачастую уже не отпускают обратно, в реальнось. Утонуть – значит потерять свою индивидуальность в океане недифференцированного целого. Так погибает монгольская девочка, не сумевшая разобраться в жизни, не сумевшая отстоять себя от Реки смерти. Млечный путь, незаметный в современных городах, очень хорошо просматривается в степи, и зачастую олицетворяется с Небесной рекой. Пространство, длящееся между небесной и земной реками, выводит нас с плоскостного уровня чисел «два» и «три» к четвёрке, символизирующей пространственную структуру. Синий, цвет реки, ассоциируется с небом, истиной, откровением, мудростью. Это цвет Великой Матери, бесконечное пространство, которое, будучи пустым, может содержать всё.
Пятая триада: журавль – пятёрка – серый. Одно из символических значений птицы, помимо обозначения души, духов – это возможность общаться с богами или входить в высшее состояние сознания, мысли, воображения. Как видим, герой продолжает свой Путь, от земной реки продвигаясь всё ближе к тому, что связано с небесным, сакральным. Как символ общения с богами, символ духовного и телесного возрождения, даже «отставший от стаи, жалкий, словно после похмелья» журавль кажется нам знаковой фигурой в данном отрезке текста. Как птица, он, с одной стороны, приближён к сакральному, как «похмельный» и «жалкий» – всё-таки к мирскому, к человеку. Он появляется в пятом условном отрезке текста. Пятёрка – символ человека, его микрокосма. На фигуру человека с раскинутыми в стороны руками и ногами (вспомним Витрувианского человека) похожа пентаграмма. Пусть условно, но и журавль, стоящий на двух ногах и раскинувший в стороны крылья, схож с пентаграммой-человеком. Цвет журавля, как нами оговаривалось выше, скорее всего серый. Серый – это нейтральный цвет. Именно сохранение нейтралитета – основная черта настоящего посредника.
Следующая триада: ворона – шестёрка – серо-чёрный. Ворона – также птица, также, как и журавль, вестник богов. Но ассоциации, связанные с этим символом, скорее носят знак «минус»: связь со смертью, уединением, одиночеством. Само расположение птиц – журавля и вороны – можно с некоторой натяжкой, но всё же истолковать символически. Журавль стоит на одном берегу, на другом, «на этом», ворона терзает «брошенный кем-то пакет». В «Упанишадах» упоминаются две птицы на Космическом Древе: одна ест, другая её сторожит – они символизируют индивидуальную и вселенскую души, то есть микрокосм и макрокосм. Намёк на Древо можно воспринимать как очередное указание на Центр, к которому держит свой Путь герой. В символике также важен и момент борьбы птиц со змеями, изображающий фундаментальный конфликт между светом и тьмой, духом и плотью. В нашем случае этот конфликт отсутствует, силы находятся в некоем равновесии, возможно шатком, но имеющем место быть. Можно добавить, что с символическим значением журавля имеет много общего и цапля – птица вод, которая рядом с чёрной вороной образует противопоставление солярного и лунного, света и тьмы. Некий союз противоположностей подкрепляется символическим значением числа «шесть», которое обозначает равновесие, единство полярных сил. С другой стороны, оно соответствует прекращению движения. Цветовая ассоциация с вороной – скорее чёрная. Чёрный цвет – первобытная тьма, тёмный аспект Великой Матери, которая в очередной раз подспудно заявлена в тексте. В то же время интересна и символическая интерпретация цветовой гаммы «терзаемого кулька»: фирменная гамма сигарет «Мальборо» – это чёрный и красный на белом фоне. В алхимии, и в последствии, символике, ряд «чёрный-белый-красный» описывает путь духовного восхождения, «Великого Превращения», который достигает высшей точки в создании «золотого», философского камня. Золотой – божественная сила, великолепие просветления, обретение первоначальной чистоты человеческой натуры. Возможно, именно в золото и окрашивается следующий, последний отрезок текста, в котором не заявлен ни один цвет, и триада превращается в диаду «герой-семёрка»?
Именно в последней, седьмой части текста является нам герой, человек, сочетающий в себе материальное и духовное, небесное и земное, образ универсума. Только осознавший своё бытие приходит к пониманию себя в качестве символа. Он становится «универсальным человеком», обозначаемым термином «мезокосм» – средним между конкретным индивидом и универсумом. Он, пройдя Путь познания, оказывается в Междуречье. Именно так соединяются микрокосм и макрокосм, сердце соединяется с Солнцем в Мистическом Центре. Шесть отрезков текста, шесть символических ступеней – прогресс, проходящий через шесть чакр для того, чтобы раскрыть не имеющей названия и не представленной визуально седьмой чакры – центральной точки, в которой преодолевается течение времени, разрушение и уничтожение (река, песок). Достижение Центра – постижение цельности, непроявленного бытия, соединение времени и пространства, пересечение микрокосма и макрокосма, где исчезают противоположности. Из этой точки всё возникает и возвращается к ней в ходе двух движений – центробежного и центростремительного, символизируемых также вдыханием и выдыханием, циркуляцией крови от центра сердца. Это точка, где производится пространство, и не только материальное, но и художественное тоже. Семёрка лишь подытоживает конечный смысл толкования – она являет собой планетарный и моральный порядок, символ Центра, она является первым числом, охватывающим и духовное, и временное – совершенство, уверенность, безопасность, покой, восстановление целостности.
«Автопортрет в пейзаже» в подобном толковании превращается не в беглый набросок на белом листе, не в зарисовку родного автору пейзажа или простое описание его чувств, нет. В нескольких десятках слов текст отражает некий путь, который, быть может, растянулся на целую жизнь, но увенчался соприкосновением с сакральным, и как результат – постижением смысла, возвращением к Знанию. К тому Знанию, которое получил Один от Иггдрасиля. К истине. Поэтому все слова, все тексты, следующие за «Автопортретом», освещены лучами истинного, солнечного света, поэтому и находят они отклик в сердце, воспринимаются как откровение, полученное шаманом в минуты камлания, пророком в минуты общения с Высшим.
Образ почитаемой богини глобален. И повсюду он носит сходные черты: она мать-родительница и в то же время злая, жестокая, кровожадная. Надо полагать, что когда женщины на дионисийских празднествах, доводя себя до исступления, разрывали на части животных и впивались зубами в их еще бившиеся в конвульсиях члены, они подражали образу богини. Пережитки представлений о неолитической богине сказались на образе Горгоны-Медузы, на таких персонажах древнеегипетской мифологии, как дочь Ра, истребляющая человечество, или чудовище Амамат, пожирающая душа грешников. Чтобы угодить богине, ей приносили человеческие жертвы, в ее честь убивали детей, совершали самоубийства, самоистязания, избивали друг друга [816, с. 28-32].
В свете этого не удивительно, если одним из существ, представлявших богиню, был скорпион. Женские фигуры или символы в окружении скорпионов видим на неолитической керамики из Ирана (см. рис. 221:7). В древнем Египте скорпион служил символом различных женских божеств – Исиды, Хатхор, Серкет [654, с. 337, 378; 780в, с. 69, 178]. В древности и в средние века скорпион служил символом похоти – потому, что богиня считалась похотливой; скорпион связывался с водой, и его условным знаком был зигзаг, хотя он обитает в сухих местах [744в, с. 1408] - потому, что богиня считалась подательницей влаги…
По-видимому, богиня считалась не целеустремленно злой, а просто не различающей добра и зла, неразумной, подобно животному или слепой стихии природы. По верованиям древних, кто попьет воды из ручья, проистекающего близ ее святилища, станет безумным [848, с. 267]. Наверное, поэтому в старину у всех народов (в том числе у американских индейцев) психически больных считали “отмеченных богом”. Обряды культа богини сопровождались буйством, неистовыми танцами, надрывными воплями. Ритуальные танцы выполнялись под грохот барабанов, шум тимпанов, цимбал, кастаньет…
…О женском чудище, обитающем на дне глубокого озера, рассказывают в Великобритании и старинные легенды, и “очевидцы” 20 века. К такого рода чудищам относится и древнегреческая Горгона-Медуза; в свое время А. Фротингэм, исследуя ее происхождение, установил, что она представляла собой гротескный образ почитаемого божества более ранней эпохи [698]. А. Фротингэм подметил, что предполагаемая им богиня представляла и производительные, и разрушительные силы природы, но он ошибался, считая, что она олицетворяла то ли плодородные земли, то ли солнце [689а, с. 349, 370].
тот диск, как мы теперь знаем, являлся символом не солнца, а неба. Поводом же для суждения о том, что Горгона-Медуза представляла силы земли, были ее изображения со змеями в руках или на голове. Но змеи атрибуты ее мужского партнера, бога земли; потому змеи изображались на животе, на голове, на ногах, в руках женских статуэток. Каким-то образом и американские индейцы в силу действия каких-то “сходных условий”, а может быть, в результате невероятного совпадения, пришли к тому же: у майя верховная богиня представлялась в виде женщины со звериными лапами и змеей на голове [378а, с. 520]; древнемексиканская богиня Чуакоатль, изображавшаяся с ребенком на руках, считалась “женой змея” [670, с. 29].
Коль скоро супругом богини был змей, то, казалось бы, и она должна иметь змеиный облик. Но, как правило, за редким исключением (характерным большей частью для территорий, куда доходило лишь отдаленное эхо раннеземледельческой религии – для Дальнего Востока, доколумбовой Америки), богиня не представлялась змеей. Для мифологического мышления половая связь существ, относящихся к разным видам, вполне возможна. Изображения Горгоны-Медузы имеют одну особенность, указывающую если не на ее змеиную природу, то на ее общение со змеем: высунутый язык (рис. 370:4-7). Вероятно, она этим то ли уподоблялась своему супругу, то ли призывала его. Люди, имитируя в культовых ритуалах действия богини, тоже, может быть, высовывали и убирали язык, причем производя эти движения быстро, подобно тому, как это делает змея. При этом возникали звуки, похожие на звук поцелуя или плевания. Отсюда, надо полагать, и сакральный смысл целования и плевания.
Сексуальная сторона поцелуя – случайное совпадение с его сакральным значением. Если бы поцелуй имел лишь сексуальное происхождение, то не было бы обычаев целовать крест, икону, мезузу, молитвенник, оружие, землю, детей, родственников, друзей, покойников. Плевание же (в частности, троекратное), судя по письменным свидетельствам античного времени, считалось средством усиления действия заклятия. В Риме существовал обычай, по которому мать троекратно плевала своему ребенку в лицо, чтобы обеспечить его благополучие [677, с. 11]. У монголов обряд конфирмации заключался в том, что жрец трижды плевал в лицо ребенку [457, с. 38]. В древности христианам было предписано плеваться, произнося отречение от прежней веры или проходя мимо языческого святилища. От такого рода представлений – и нынешнее “плевать через левое плечо”…
Недавно была сделана археологическая находка, которая подтверждает, что образ Великой богини восходит к древнейшим временам истории человечества. На юге Восточной Сибири было открыто палеолитическое поселение, возраст которого 34 тысячи лет, т. е. оно старше франко-испанской мадленской культуры и хронологически относится с началом ориньяка, когда в Западной Европе начало возникать изобразительное искусство. Здесь найдена каменная скульптура, изображающая рожающую женщину с птичьей головой и высунутым языком [2991, с. 15].
В Дагестане была обнаружена женская статуэтка эпохи бронзы с кубком в руке (рис. 370:1). Ее можно сопоставить с известным палеолитическим изображением женщины, которая держит рог в руке (рис. 370:2). Этот образ сохранялся в сознании людей на протяжении многих тысяч лет. Рог в руке держат античные богини, женские каменные идолы у древних германцев и тюрков [131, с. 281]. Рог имел значение символа изобилия в античные время. Можно предположить, что и в палеолите рог был символом изобилия, ибо является характерной частью животного, служившего вожделенной добычей для палеолитических охотников. Может быть, еще в палеолите бык считался символом земли и источником мужского плодородия, причем последнее ассоциировалось с плодородием земли, которое могли осознавать люди еще до возникновения земледелия. И женское божество, и бог в обличье быка существовали еще в палеолитических верованиях. В таком случае на рис. 370:2 изображена богиня с символом своего супруга, и вся композиция выражает идею единения женского и мужского начал природы, обеспечивающего продолжение жизни.
Эрих Нойманн. Великая Мать
1. Эго под господством Уробороса
Когда Эго начинает избавляться от отождествления с уроборосом, и прерывается его связь с лоном, оно занимает по отношению к миру новую позицию. Взгляд индивида на мир меняется с каждой стадией его развития, а трансформация архетипов и символов, богов и мифов является одновременно и выражением, и инструментом этой перемены. Отделение от уробороса означает рождение и переход в низший мир реальности, полный опасностей и препятствий. Рождающееся Эго начинает осознавать существование таких свойств, как боль и удовольствие, а через них испытывать свои собственные боль и удовольствие. В результате мир становится двойственным. Бессознательная жизнь природы, которая является также и жизнью уробороса, сочетает в высшей степени бессмысленное разрушение с величайшей осознанностью инстинктивного созидания, так как полное смысла единство организма так же "естественно", как и пожирающий его рак. То же самое относится и к единству жизни внутри уробороса, который, подобно болоту, зачинает, порождает, а затем снова убивает в нескончаемом цикле. Мир, воспринимаемый пробуждающимся Эго человечества — это мир матриархата, описанный И. Я. Бахофеном, с его богинями материнства и судьбы. Злая, пожирающая мать и добрая мать, щедро дарящая свою любовь, — две стороны великой уроборической Матери Богини, властвующей на этой психической стадии.
Эта растущая двойственность порождает такую же двойственную позицию Эго по отношению к архетипу, во власти которого оно все еще находится.
Подавляющая сила бессознательного, то есть пожирающий, разрушающий аспект, в котором оно также может проявляться, предъявляется в образе злой матери или покрытой пятнами крови богини смерти, чумы, голода, потопа, силы инстинкта или наслажде-влекущего к разрушению. Но в образе доброй матери она изображает изобилие и достаток; дарительницу жизни и счастья, плодородную землю, рог изобилия плодотворного лона. Она выражает инстинктивное знание человечества о глубине и красоте мира, великодушии и милосердии Матери-Природы, которая изо дня в день выполняет обещание искупления и воскрешения, новой жизни и нового рождения.
2.
В сравнении с ней Эго — сознание, индивид — остается маленьким и бессильным. Оно ощущает себя крошечной, беззащитной пылинкой, окруженным и беспомощно-зависимым маленьким островком, плавающим по огромным просторам первобытного океана. На этой стадии сознание пока еще не отвоевало для себя никакой прочной опоры из потока бессознательного бытия. Для примитивного Эго все еще погружено в водную пучину, в водоворотах которой оно плещется из стороны в сторону без направления и без ощущения самостоятельности, беззащитное перед этим вихрем таинственного бытия, которое снова и снова заливает его как изнутри, так и снаружи.
3. Тот же ужас перед безымянными, тайными силами знаком и ребенку, не способному пока еще к сознательной ориентации и оценке происходящего. Он встречает каждое событие как опустошительное новшество и беззащитен перед всякими причудами природы и человека. В нем также живет этот первобытный страх перед внешним миром, искаженным миром внутренним и, вследствие проекции, таинственным, каким мы видим его в динамической и анимистической картине мира. Этот страх указывает на ту рассветную ситуацию, когда маленькое и слабое Эго-сознание сталкивается с космосом. ему приходится признать превосходство мира предметов и мира бессознательного. Поэтому для ребенка страх является нормальным явлением. Хотя по мере роста силы сознания этот страх проходит, в то же время он обеспечивает трансперсональный стимул такого роста. Существенные компоненты роста Эго и развития сознания, культуры, религии, искусства и науки исходят из желания преодолеть этот страх, придавая ему конкретное выражение. Поэтому совершенно неверно сводить его к личностным факторам или факторам окружающей среды и пытаться таким образом от него избавиться.
Вследствие дезориентации инфантильного Эго ощущения боли и наслаждения воспринимаются как слитые друг с другом или, во всяком случае, предмет восприятия окрашивается смешением их обоих. Единство противоположностей и возникающая в результате противоречивость отношения Эго ко всем объектам вызывает ощущение страха и бессилия. Мир уроборичен и господствует, независимо от того, воспринимается ли это господство как мир или как бессознательное, как внешнее окружение или как собственное тело. Господство уробороса во время младенческой фазы Эго-сознания — это то, что Бахофен описывает как время матриархата, и на этой психической стадии все еще появляются все те символы, которые он с ним связывает.
Одна вещь, какой бы парадоксальной она ни показалась, может быть сразу же определена как фундаментальный закон: даже у женщины сознание имеет мужской характер. Соотношения "сознание-свет-день" и "бессознательное-темнота-ночь" остаются верными независимо от пола и не меняются от того, что полярность душа-инстинкт организована в женщинах и мужчинах на различной основе. Сознание является мужским даже у женщин, точно также как бессознательное мужчин является женским.
Как раз не земля имитирует женщину, а женщина подражает земле.
Не земля подражает женщине в том, что она беременеет и рожает, но женщина — земле.
Эти высказывания выражают признание приоритета надличностного и вторичную природу личного. Даже брак, регулирующий взаимодействия противоположных полов, происходит от земного принципа матриархата.
На этой стадии первостепенное значение имеет символизм пищи и органов, ассоциируемых с ней. Это объясняет, почему культуры Матери-Богини и их мифологии тесно связаны с плодородием и ростом и особенно с сельским хозяйством, а отсюда со сферой пищи, которая является материальной и телесной.
Стадия материнского уробороса характеризуется связью ребенка с матерью, которая предоставляет пропитание (Рис.12), но в то же самое время эта стадия является историческим периодом, в течение которого зависимость человека от земли и природы — наивысшая. С этими двумя аспектами связана зависимость Эго и сознания от бессознательного. Зависимость последовательности "ребенок-мужчина-эго-сознание" от последовательности "мать-земля-природа-бессознательное" иллюстрирует отношение личностного к трансперсональному и как одно опирается на другое.
На этой стадии развития правит образ Матери Богини с Божественным Младенцем (Рис.13). Она подчеркивает нуждающуюся и беспомощную сущность ребенка и защитную сторону матери. В образе козы мать вскармливает Критского мальчика Зевса и защищает его от пожирающего отца; Исида возвращает мальчика Гора к жизни, когда его кусает скорпион; и Мария защищает Иисуса, убегая от Ирода, точно также как Лето прячет своих божественно зачатых детей от гнева враждебной Богини. Младенец – это бог-спутник Великой Матери. Как ребенок и Кабир, зависимое от нее существо, он располагается рядом с ней и чуть ниже. Даже для молодого бога Великая Мать является судьбой. Тогда насколько же это истинное для младенца, сама сущность которого заключается в том, чтобы быть придатком ее тела.
Эта связь наиболее ярко выражается в "до-человеческих" символах, где Мать является морем, озером или рекой, а младенец — рыбой, плавающей в окружающей его воде.
Маленький Гор, сын Исиды, Гиацинт, Эрихтоний, Дионис, Меликерт, сын Ино, и бесчисленное множество других любимых детей — все они подвластны всесильной Матери Богини. Для них она все еще остается благодетельной родительницей и защитницей, молодой Матерью, Мадонной. Пока не существует никакого конфликта, ибо первоначальное нахождение младенца в материнском уроборосе является состоянием ничем не прерываемого взаимного блаженства. Зрелое Эго связывает эту инфантильную стадию с Мадонной, но младенческое Эго, которое еще не имеет центра сознания, все еще ощущает аморфный плероматический характер материнского уробороса.
Тем не менее этого ребенка ожидает тот же рок, что и следующего за ним влюбленного подростка: его убивают. Его жертвоприношение, смерть и воскрешение являются ритуальным центром всех культов жертвоприношения детей. Родившийся, чтобы умереть, умирающий, чтобы возродиться, ребенок соотносится с сезонной жизнью растительности. Критский младенец Зевс, вскормленный Великой Матерью в образе козы, коровы, собаки, свиньи, голубя или пчелы, [5] рождается каждый год лишь для того, чтобы каждый год умереть. Но мальчик является также и светом, а следовательно, чем-то большим, чем просто растением:
Один миф, очень самобытный в своей примитивности, хотя и записанный в более поздние времена, повествует о том, что каждый год рождался ребенок, потому что каждый год из грота сиял свет, "когда при рождении Зевса текла кровь". [6]
Судьба умирающего и приносимого в жертву ребенка, однако, не так трагична, как участь любящего подростка. Возвращаясь к смертоносной Матери, mater larum римлян, он находит убежище и покой, так как объятия Великой Матери охватывают ребенка как в жизни, так и в смерти [7].
В архетипе ребенка сознательное Эго пока еще не полностью отделено от бессознательного "я", и повсюду видны признаки его пребывания в уроборосе, изначальном божестве. Поэтому Юнг говорит о "гермафродитизме ребенка" и о "ребенке как о начале и конце". "Неуязвимость ребенка" выражает не только местонахождение непобедимого бога, то есть уроборос, но и непобедимую природу нового развития, которое в качестве света и сознания представляет собой ребенок. Все эти элементы относятся к вечности Божественного Ребенка.
Однако с его "оставлением" мы начинаем следить за исторической судьбой ребенка. Здесь подчеркиваются его обособленность, отличность и уникальность, а также начало того рокового противодействия Первым Родителям, которое определяет биографическое развитие ребенка и в то же самое время — духовный прогресс человечества.
В тот период, когда сознание начинает переходить в самосознание, то есть отличать и осознавать себя как отдельное индивидуальное Эго, материнский уроборос затмевает его, подобно темному и трагическому року. Теперь картина уробороса для Эго, в абсолютную противоположность первоначальному состоянию довольства, начинает искажаться чувствами конечности и смертности, бессилия и изоляции. Тогда как для слабого Эго-сознания состояние бодрствования вначале было просто изматывающим, а сон — блаженством, так что оно могло с восторгом сдаться уроборическому кровосмешению и вернуться в Великий Круг, то теперь, когда становятся более настойчивыми требования его собственного независимого существования, это возвращение становится все более и более трудным и свершается со все возрастающим отвращением. Для утреннего света зари зарождающегося сознания материнский уроборос становится темнотой и ночью. Ощущение неумолимости бега времени и проблема смерти становятся господствующим чувством в жизни. Бахофен описывает тех, кто рожден от матери, и кто осознает, что происходит лишь от матери и земли, как "печальных по своей природе", ибо увядание и неизбежность смерти являются одной стороной уробороса, в то время как вторая означает рождение и жизнь. Колесо мира, гудящий ткацкий станок времени, Богини Судьбы, колесо рождения и смерти — все эти символы выражают ту печаль, которая правит жизнью юного Эго.
В этой, третьей, фазе зародыш Эго уже достиг определенной степени самостоятельности. Эмбриональная и инфантильная стадии закончились, но, хотя подросток уже не противостоит уроборосу просто как дитя, он все еще не сбросил его сюзеренитет.
Развитие Эго идет рука об руку с ростом выразительности пластики окружающих Эго объектов. Материнский уроборос, бесформенный в смысле формы человеческой фигуры, теперь сменяет образ Великой Матери.
Уроборический характер Великой Матери виден повсюду, где она является объектом поклонения в образе гермафродита, как например, бородатая богиня на Кипре и в Карфагене.[8]
Женщина с бородой или с фаллосом выдает свой уроборический характер отсутствием разграничения мужского и женского. И только позднее этот гибрид заменят определенные в половом отношении фигуры, а сейчас его смешанный, двойственный характер представляет самую раннюю стадию, откуда затем начнется разделение противоположностей.
https://www.facebook.com/story.php?story_fbid=2270917029725464&id=509752439175274&_rdr
Так, находящееся на ранней стадии развития сознание, постоянно ощущая свою связь и зависимость от породившей его матки, постепенно становится независимой системой; сознание становится самосознанием, а. размышляющее, осознающее себя Эго проявляется как Центр сознания. Что-то типа сознания существует даже до появления Эго, так как мы можем наблюдать сознательные действия у ребенка появления Эго-сознания. Но стадия зародыша заканчивается тогда, когда Эго начинает воспринимать себя как нечто отдельное и отличное от бессознательного, и только тогда может сформироваться сознательная система, действующая совершенно независимо. Эта ранняя стадия взаимоотношений сознательного-бессознательного отражена в мифологии Матери Богини и ее связи с сыном-любовником. Такие персонажи, как Аттис, Адонис, Таммуз и Осирис Ближне-Восточных культур[9] не просто рождены матерью; напротив, этот аспект полностью заслоняется тем, что они являются любовниками своей матери: их любят, убивают и хоронят, мать оплакивает их, а затем возрождает через себя. Фигура сына-любовника сменяет стадию зародыша и ребенка. Отделяя себя от бессознательного и вновь подтверждая свое мужское отличие, он чуть ли не становится участником материнского бессознательного; он является как ее сыном, так и любовником. Но пока он еще недостаточно силен, чтобы противостоять ей, он уступает ей, умирая, и прекращает свое существование. Мать-возлюбленная превращается в страшную Богиню Смерти. Она все еще играет с ним в кошки-мышки и затмевает даже его возрождение. Там, где его связывают с плодородием земли и растительностью, как бога, который умирает, чтобы возродиться снова, владычество Матери-Земли настолько же очевидно, насколько сомнительна его собственная независимость. Мужская основа пока еще не является отцовской тенденцией, уравновешивающей материнско-женскую основу; она все еще юна и является всего лишь началом независимого движения от места своего рождения и младенческой зависимости.
Суть подобных взаимоотношений обобщена Бахофеном:
Мать предшествует сыну. Женское — первично, в то время как мужская созидательность появляется лишь впоследствии в качестве вторичного явления. Вначале появляется женщина, а мужчина "рождается". Первичной исходной величиной является земля, основная материнская субстанция. Все видимые создания исходят из ее лона, и только впоследствии происходит разделение полов, только потом действительно появляется на свет мужская форма. Таким образом, мужское и женское не возникают одновременно; это — явления разного порядка... Женщина первична, мужчина — лишь то, что выходит из нее. Он является частью видимого, но постоянно меняющегося сотворенного мира; он существует только в тленной форме. Женщина живет как вечное, самодостаточное, неизменное; мужчина же, развиваясь, подвергается постоянному разложению. Таким образом, в сфере физического мужской принцип занимает второе место, подчиняясь женскому. В этом состоит прообраз и оправдание гинекократии; в этом — корень той вековечной концепции бессмертной матери, которая соединяется со смертным отцом. Она остается вечно неизменной, в то время как от мужчины до бесконечности множатся поколения. Всегда неизменная Великая Мать соединяется с каждым новым мужчиной.
Видимое создание, потомок Матери Земли, подчиняет себя идее Прародителя. / тонне, образ ежегодно увядающего и возрождающегося мира природы, становится "Папас", единственным родителем того, чем он является сам. То же самое и с Плутосом. Как сын Деметры, Плутос является видимым, сотворенным миром, который постоянно обновляется. Но как муж Пении, он является отцом и родителем мира. Он одновременно является богатством, рожденным из лона земли, и дарителем этого богатства; объектом и активной потенцией, создателем и созданием, причиной и следствием. Но первое земное проявление земной силы принимает форму сына. Существование сына свидетельствует об отце; о существовании и сущности мужской силы свидетельствует только сын. На этом основана подчиненность мужского принципа материнскому. Мужчина появляется как создание, а не как создатель; как следствие, а не как причина. В отношении матери верно обратное. Она существует прежде творения, возникает как причина, как первичная дарительница жизни, а не как следствие. Нет необходимости выводить ее из творения, она существует по своему собственному праву. Короче говоря, женщина в первую очередь — мать, а мужчина — сын.
Таким образом, мужчина появляется из женщины посредством чудесной метаморфозы природы, которая повторяется в рождении каждого ребенка мужского пола. Через сына мать трансформируется в отца. Однако козел является только атрибутом Афродиты, он подчиняется ей и предназначен для ее пользования. (Дочери-сыновья Энтории в поэме Эратосфена Эригона, цитируемой Плутархом, имеют такое же значение.) Когда из женского лона рождается мужчина, сама мать удивляется новому явлению. Ибо она узнает в образе своего сына подлинное отражение той оплодотворяющей силы, которой она обязана своим материнством. Ее взгляд с восхищением останавливается на членах его тела. Мужчина становится ее игрушкой, козел — ее верховым животным, фаллос - ее постоянным спутником. Аттиса оставляет в тени мать Кибела, Вирбия затмевает Диана, Фаэтона - Афродита. Повсюду преимущество имеет материнский, женский, природный принцип; он заключает в свои объятия, как Деметра — cista, мужской принцип, который является вторичными существует только в тленной форме как постоянно изменчивый вторичный феномен. [11]
Молодые мужчины, выбранные Матерью в качестве своих любовников, могут оплодотворить ее, они даже могут быть богами плодородия, но фактически они остаются всего лишь фаллическими супругами Великой Матери, трутнями, служащими пчелиной матке. Их убивают, как только они выполнят свой долг оплодотворения.
Поэтому эти юные боги-партнеры всегда появляются в форме карликов. Пигмеи, священные на Кипре, в Египте и в Финикии — территориях Великой Матери — имели тот же фаллический характер, что Диоскуры, Кабиры и Дактили, включая даже фигуру Гарпократа. Сопровождающая змея - и ее таинственная сущность — также является символом оплодотворяющего фаллоса. Именно поэтому Великая Мать так часто связана со змеями. Не только в крито-микенской культуре и ее Греческих ответвлениях, но даже еще в Египте, Финикии и Вавилоне, а также в Библейской истории о Рае змея является спутником женщины.
При раскопках в Ура и Эрех в самом нижнем слое были обнаружены примитивные изображения очень древних культовых фигур Матери Богини с ребенком, где оба имеют змеиные головы. [12]
Уроборической формой древнейшей Матери Богини является змея, владычица земли, глубин и подземного мира, вот почему ребенок, который все еще привязан к ней, является змеей, как и она сама. С течением времени обоим была придана человеческая форма, но сохранены змеиные головы. Затем линии развития расходятся. Полностью законченной антропоморфной фигуре, человеческой Мадонне с человеческим младенцем, предшествуют фигуры человеческой матери с ее спутником — змеей в виде ребенка или фаллоса, а также фигуры человеческого ребенка с большой змеей.
Уроборос как змея-кольцо, например, Вавилонская Тиамат или Змея Хаоса, или Левиафан, который, как океан, "опоясывает земли кольцом волн", [13] позднее делится (или ее делят) надвое.
Когда Великая Мать принимает человеческую форму, мужская часть уробороса — змееподобный фаллос-демон — появляется рядом с ней как остаток первоначально двуполой сущности уробороса.
Путь
На каждой дороге существуют решающие развилки, требующие принятия решений. Какой путь выбрать? Какому направлению следовать? Продолжать линию поведения, согласующуюся с каким-то одним принципом, или следовать совсем иному? Быть честной или лгать? Поступить в колледж или пойти работать? Родить ребенка или сделать аборт? Прекратить близкие отношения или оставить? Выйти замуж или сказать "нет" этому конкретному мужчине? Немедленно обратиться за медицинской помощью при обнаружении опухоли груди или подождать? Просто бросить учебу или работу и присмотреть что-нибудь еще? Завести любовный роман и рисковать замужеством? Уступить или упорно добиваться чего-то? Какой выбор сделать? Какой путь избрать? Какова цена?
Я вспоминаю один яркий урок по экономике в колледже, который спустя годы пригодился мне в психиатрии: подлинной ценой чего-либо является то, от чего отказываешься ради получения желаемого. Это не общепринятый путь. Взять на себя ответственность совершения выбора – это решающий и не всегда легкий момент. Способность женщины к выбору и определяет ее как героиню.
В противоположность этому, женщина не-героиня следует чьему-то выбору. Она скорее вяло уступает, чем активно решает. Результатом часто становится согласие стать жертвой, говорящей (после свершившегося): "В действительности я не хотела этого делать. Это была твоя идея", или "Это все твоя вина, что у нас неприятности", или "По твоей вине мы оказались здесь", или "Ты виноват, что я несчастна". И еще она может ощущать себя мучимой и обманутой и предъявлять обвинения: "Мы всегда делаем то, чего хочешь ты!", не осознавая, что сама никогда не настаивала на своем или вообще не высказывала своего мнения. Начиная с простейшего вопроса: "Что ты хочешь делать сегодня вечером?", на который она неизменно отвечает: "Все, что ты хочешь", ее привычка уступать может расти до тех пор, пока контроль над ее жизнью просто перейдет в чужие руки.
Существует также другая негероическая модель поведения, когда женщина живет, как бы топчась на перепутье, не имея ясности в своих чувствах, испытывая неудобство в роли той, кто решает, или не стремясь сделать выбор из-за нежелания отказаться от иных возможностей. Часто она – яркая, талантливая, привлекательная женщина, относящаяся к жизни как игре, отказывающаяся от близких отношений, которые могут стать для нее слишком серьезными, или от карьеры, требующей слишком много времени или усилий. Ее остановка на непринятии решения в реальности представляет, конечно же, выбор не-действия. Она может провести десять лет в ожидании на перепутье, пока не осознает, что жизнь проходит мимо.
Следовательно, женщинам необходимо становиться героинями-вершительницами выборов, вместо того чтобы быть пассивными существами, жертвами-страдалицами, пешками, передвигаемыми другими людьми или обстоятельствами. Стать героиней – вдохновляющая новая возможность для женщин, руководствовавшихся изнутри архетипами уязвимых богинь. Утверждение себя представляет героическую задачу для женщин, податливых, как Персефона, ставящих своих мужчин на первое место, как Гера, заботящихся о чьих-то потребностях, как Деметра. Осуществить это, кроме всего прочего, означает для них пойти вразрез своему воспитанию.
Кроме того, необходимость стать героиней-которая-решает становится потрясением для многих женщин, ошибочно полагавших, что они уже являются таковыми. Будучи женщинами по типу девственных богинь, они могут психологически быть "закрыты доспехами", как Афина, независимы от мнения мужчин, как Артемида, самодостаточны и одиноки, как Гестия. Их героическая задача – отважиться на близость или стать эмоционально уязвимыми. Для них выбор, требующий отваги, состоит в том, чтобы довериться кому-то другому, нуждаться в ком-то другом, принять ответственность за кого-то другого. Для таких женщин может быть легким делом принимать рискованные решения в делах или публично выступать. Храбрости от них требует замужество или материнство.
Героиня-которая-решает должна повторять первое задание Психеи по "сортировке зерен" всякий раз, когда оказывается на перепутье и должна решить, что сейчас делать. Она должна остановиться, чтобы отсортировать свои приоритеты, побуждения и потенциальные возможности в данной ситуации. Ей необходимо рассмотреть, какие выборы существуют, какова может быть эмоциональная цена, куда решения приведут ее, что для нее интуитивно имеет наибольшее значение. Исходя из того, кто она есть и что знает, она должна принимать решение, выбирая путь.
Здесь я снова касаюсь темы, которую развила в моей первой книге "Дао психологии": необходимость выбора "пути с сердцем". Я чувствую, что каждый должен взвесить все, а потом действовать, пристально изучить каждый жизненный выбор, рационально обдумывая, но затем обосновывать свое решение тем, будет ли с этим выбором согласно его сердце. Ни один другой человек не может указывать вам, если затрагивается ваше сердце, и логика не способна обеспечить ответ.
Часто, когда женщина сталкивается с такими "или/или" выборами, в значительной мере воздействующими на ее дальнейшую жизнь, давление на нее оказывает кто-то еще: "Выходи замуж!", "Заводи ребенка!", "Покупай дом!", "Смени работу!", "Прекрати!", "Двигайся!", "Скажи да!", "Скажи нет!". Очень часто женщина вынуждена подчинять свой ум и свое сердце давящим представлениям, созданным чьей-то нетерпимостью. Чтобы быть той, кто решает, женщине необходимо настаивать на принятии собственных решений в подходящее ей время, понимая, что это ее жизнь и именно она будет жить с последствиями этих решений.
Для того чтобы развивать ясность и понимание, ей также необходимо сопротивляться внутреннему побуждению принимать необдуманные решения. В начальной стадии жизни могут преобладать Артемида или Афродита, Гера или Деметра с их характерной силой или интенсивностью отклика. Они могут попытаться вытеснить чувствование Гестии, интроспекцию Персефоны, хладнокровное мышление Афины, но присутствие этих богинь обеспечивает более полную картину и позволяет женщине принимать решения, учитывающие все аспекты ее личности.
Путешествие
Когда женщина отправляется в героическое путешествие, она сталкивается с проблемами, препятствиями и опасностями. Ее ответы и поступки изменят ее. Она обнаружит, что именно для нее значимо и достаточно ли у нее смелости действовать согласно своим собственным представлениям. Ее характер и способность к состраданию подвергнутся испытаниям. На этом пути она сталкивается с темными, смутными сторонами своей личности – иногда в то же самое время, когда убеждается в своей силе и ее уверенность в себе растет или же когда ею овладевает страх. Вероятно, она переживет какие-то потери и испытает горечь поражений. Путешествие героини – это путешествие самораскрытия и развития, в котором различные аспекты личности женщины объединяются в единое целое, сохраняющее всю свою сложность.
Возрождение силы змеи
Каждая героиня должна обрести силу змеи. Чтобы понять сущность этой задачи, нам необходимо вернуться к богиням и женским снам.
На многих статуях Геры ее мантию обвивают змеи. Афина изображалась со змеями, обвивающими ее щит. Змеи были символами догреческой Великой Богини Старой Европы и служат символическим следом силы, которой некогда обладало женское божество. На одном из наиболее ранних изображений (Крит, 2000-1800 гг. до нашей эры) женская богиня с обнаженной грудью держит в распростертых руках по змее.
Змея часто появляется в женских снах как таинственный устрашающий символ, к которому сновидица, ощутившая возможность утверждения в жизни собственной силы, осторожно приближается. Вот описание сна одной тридцатилетней замужней женщины: "Я иду по тропинке; когда я взглянула вперед, то увидела, что мне предстоит пройти под огромным деревом. Громадная змея мирно свертывается кольцом вокруг нижней ветви. Я знаю, что она не ядовита и мне ничто не грозит, – в самом деле, она прекрасна, но я колеблюсь". Многие сны, похожие на этот, где сновидица испытывает скорее благоговение или осознает силу змеи, чем пугается опасности, запоминаются: "Змея, обвивающая мой стол...", "Я вижу змею, свернувшуюся кольцом на балконе...", "В комнате три змеи..."
Всякий раз, когда женщины начинают утверждать свою власть, принимают важные решения и осознают свою силу, как правило, появляются сны со змеями. Часто сновидица ощущает пол змеи, и это помогает прояснить вид силы, символизируемой змеей.
Если эти сны совпадают с действительной жизнью сновидицы, у нее появляется возможность с позиции власти или самостоятельности справляться с такими, например, вопросами, возникшими после выбора новой роли: "Могу ли я быть эффективной?", "Каким образом эта роль будет изменять меня?", "Понравлюсь ли я людям, если буду решительной и строгой?", "Угрожает ли такое поведение моим близким отношениям?". Сны женщин, никогда прежде не испытывавших ощущения собственной силы, скорее всего, говорят о том, что такие женщины должны приближаться к Силе осторожно, как будто к незнакомой змее.
Я думаю о женщинах, обретающих ощущение своей собственной силы и власти, как о "востребовавших силу змеи", – силу, утерянную женскими божествами и смертными женщинами в тот момент, когда патриархальные религии лишили богинь силы и влияния, представили змею как символ зла, выбросили ее из Эдема и сделали женщин существами низшего сорта. Затем я представляю себе образ, олицетворение новой женщины – сильной, красивой и способной растить и воспитывать детей. Этот образ – терракотовое изваяние прекрасной женщины или богини, поднимающейся с земли и держащей в руках сноп пшеницы, цветы и змею.
* аудио файл - отрывок из книги Дэвида Айка, ссылка на видео в тексте присутствует. Каждый имеет право верить во что угодно, но должен уважать веру других.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1030527
Рубрика: Лірика кохання
дата надходження 12.01.2025
автор: oreol