Льюис Кэрролл, "Гайавата…" и "Волшебная страна"

Льюис  Кэрролл,  "Гайавата  за  фотокамерой"  (начало)
 
Скинул  ремень  Гайавата,
с  плеч  долой  ларец  спускает,
что  из  розовой  сработан
древесины  гладко,  умно;
уложил  его  прилежно.
Там  лежала  туго  штука
эта,  без  обёрток  всяких;
вот  он  петли  рассупонил,
сбросил,  скинул  ковы-петли—
вот,  видны  тела  и  члены,
что  мудрёная  фигура
в  книге  во  второй  Эвклида.

Штуку  он  подпёр  треногой,
сам  присел  под  тёмным  платом—
руку  выпростал:  "всем  тихо",
молвил:  "Замереть  прошу  вас!"
Жутким,  чудным  было  действо.

Вся  семья  ладком-порядком
села,  образ  вожделея;
всяк,  застигнут,  устремился
при`нять  лепость  выраженья,
лику-стану  выраженье.

Сам  Отец,  семьи  Властитель,
выбрал  бархатные  шторы
вкруг  увесистой  колонны
и  присел  за  стол  из  той  же
из  заморской  древесины.
Он  желал  бы  свиток  некий,
свиток  шуйцей  жать  весомо;
а  десницу  он  бы  сунул
(бонапартски)  под  жилетку;
озирал  окрестность  он  бы,
строг  и  пристально  задумчив,
словно  утка,  бита  бурей.

Был  велик  почин  отцовский,
героической  идея,
но  картинка  не  уда`лась,
не  уда`лась,  ведь  Властитель
шевельнулся  малость,  ибо
не  стерпел  он,  шевельнулся.

И  настал  черёд  супруги,
выбор  лучшей  половинки,
что  ждала  своей  картинки.
Та  явилась  разодетой
паче  слов  моих  убогих,
в  драгоценностях,  в  атласе,—
далеко  императрице,—
грациозно  сев  за  столик,
обернулась  в  полупрофиль
с  глуповатою  улыбкой,
а  в  руке  букет  держала
что  вилок  капусты  пышный.
Но  пока  сидела,  дама
толковала,  щебетала
будто  в  джунглях  обезьяна:
"Я  сижу  тихонько?"  или
"Лик  мой  в  профиль  виден  чётко?...
Мне  букет  воздеть  повыше?...
Как  он  выйдет  на  картинке?"—
и  картинка  не  уда`лась.

Следом  Сын—  отличник,  Кембридж—
красоты  черты  примерил,
что  ,его  украсив  облик,
как  казалось,  изгибались,
и  согласно  устремлялись
к  золотой  его  заколке,
коей  галстук  был  украшен.
Сын  усвоил  книги  Джона
Раскина  ("Архитектуры
семь  светильников",  а  также
"Современных  живописцев"
и  "Венеции  соборы"...)
Он  возможно  недопонял
мысли  авторские,  то  есть,  
в  чём  причина,  непонятно,
только  и  его  картинка
не  удалась  стопроцентно.

Старшей  дочери  капризы
ограничились  немногим:
та  просила  Гайавату,
чтоб  запечатлел  её  он  
"и  красивой,  и  пассивной..."

Тихой  красоты  идея  
выглядела  очень  просто:
левый  глаз  немного  скошен,
правый  был  слегка  опущен,  
а  улыбка  расплывалась,
нос  был  сморщен  от  смущенья.

Гайавата  все  вопросы
без  вниманья  оставляя
выглядел  как  посторонний,
лишь  на  самые  прямые,
на  допросы  улыбался
на  манер  на  свой  особый,
хмыкал  вежливо:  "неважно"
и,  прикусывая  губы,
ждал  с  досадой  новых  реплик.

Вновь  он  маху  дал    —картинка
не  уда`лась  нинасколько.

Следом  —  выбор  младшим  сёстрам.

Напоследок—  сын  премладщий:
курди  слишком  непослушны,
на  щеках  румянца  много,
слишком  круглое  лицо,
платье  сплошь  в  пуху  соринок,
слишком  суетливы  жесты.
Он,  сестёр  был  непослушней,
Гайавату  кликал  "Джонни",
"дорогой  мой  дядя",  "Джекки",
коротышка-сорванец.
Пусть  картинка  вышла  худо
по  сравненью  с  остальными,
удалась  она  по  вкусу
фантазёра-дикаря.

Наконец,  мой  Гайавата
сгуртовал  в  ораву  племя  
(не  "собрал",  куда  с  такими)—  
и,  пытая  счастье  снова,
сделал  снимок  поудачней,
где  все  лица  вышли  славно,
все  похожи  на  себя.

И  они,  собравшись,  хором
клеветали  на  картинку,
безустанной  клеветали,
наихудшая  мол,  гаже
мол  её  и  быть  не  может.
"Нас  увидев  вот  такими,
странно  глупых  и  угрюмых,
дерзких  с  виду,  посторонний
(тот  ,кто  с  нами  незнакомый),
неприятной  посчитает,
недостойною  семейкой!
(Гайавата  как  бы  тоже
с  этим  был  согласен,  может,
он  был  отчасти  согласен.)
Все  они  заголосили,  
вразнобой  и  громко,  злобно,
так  собаки  завывают,
так  коты  вопят  на  крышах.

Но  терпенье  Гайаваты,
и  учтивость,  и  терпенье,
вдруг  исчезли  почему-то—
и  покинул  он  собранье,
это  милое  собранье.
Он  покинул  их  не  томно,
по-французски  тихо-мирно,
как  фотохудожник  справный,
он  покинул  их  со  спешкой,
по-английски  дюже  спешно,
заявляя,  что  не  в  силах
что  не  в  силах  он  терпеть  их,
на  свой  счёт  пуская  шутки,
выразительные  шутки,
мол  зачем  я  согласился,
мол  зачем  пошёл  на  это.
Он  ларец  собрал  поспешно,
все  его  пожитки  спешно
укатил  извозчик  резвый;
спешно  приобрёл  билет  он—
поезд  скорый  не  замедлил.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы  (продолжение  следует,  скоро  закончу,—прим.  перев.)
*  в  тексте  "изумительный,  отличный  студент  Кембриджского  университета";
**  биография  Дж.  Раскина  см.  по  ссылке  http://en.wikipedia.org/wiki/John_Ruskin,—прим.перев.

Hiawathas'  photographing    

From  his  shoulder  Hiawatha  
Took  the  camera  of  rosewood,  
Made  of  sliding,  folding  rosewood;  
Neatly  put  it  all  together.  
In  its  case  it  lay  compactly,  
Folded  into  nearly  nothing;  
But  he  opened  out  the  hinges,  
Pushed  and  pulled  the  joints  and  hinges,  
Till  it  looked  all  squares  and  oblongs,  
Like  a  complicated  figure  
In  the  Second  Book  of  Euclid.  

This  he  perched  upon  a  tripod  -  
Crouched  beneath  its  dusky  cover  -  
Stretched  his  hand,  enforcing  silence  -  
Said  "Be  motionless,  I  beg  you!"  
Mystic,  awful  was  the  process.  

All  the  family  in  order  
Sat  before  him  for  their  pictures:  
Each  in  turn,  as  he  was  taken,  
Volunteered  his  own  suggestions,  
His  ingenious  suggestions.

First  the  Governor,  the  Father:  
He  suggested  velvet  curtains  
looped  about  a  massy  pillar;  
And  the  corner  of  a  table,  
Of  a  rosewood  dining-table.  
He  would  hold  a  scroll  of  something,  
Hold  it  firmly  in  his  left-hand;  
He  would  keep  his  right-hand  buried  
(Like  Napoleon)  in  his  waistcoat;  
He  would  contemplate  the  distance  
With  a  look  of  pensive  meaning,  
As  of  ducks  that  die  in  tempests.  

Grand,  heroic  was  the  notion:  
Yet  the  picture  failed  entirely:  
Failed,  because  he  moved  a  little,  
Moved,  because  he  couldn't  help  it.  

Next,  his  better  half  took  courage;  
She  would  have  her  picture  taken.  
She  came  dressed  beyond  description,  
Dressed  in  jewels  and  in  satin  
Far  too  gorgeous  for  an  empress.  
Gracefully  she  sat  down  sideways,  
With  a  simper  scarcely  human,  
Holding  in  her  hand  a  bouquet  
Rather  larger  than  a  cabbage.  
All  the  while  that  she  was  sitting,  
Still  the  lady  chattered,  chattered,  
Like  a  monkey  in  the  forest.  
"Am  I  sitting  still  ?"  she  asked  him.  
"Is  my  face  enough  in  profile?  
Shall  I  hold  the  bouquet  higher?  
Will  it  come  into  the  picture?"  
And  the  picture  failed  completely.

Next  the  Son,  the  Stunning-Cantab:  
He  suggested  curves  of  beauty,  
Curves  pervading  all  his  figure,  
Which  the  eye  might  follow  onward,  
Till  they  centered  in  the  breast-pin,  
Centered  in  the  golden  breast-pin.  
He  had  learnt  it  all  from  Ruskin  
(Author  of  'The  Stones  of  Venice,'  
'Seven  Lamps  of  Architecture,'  
'Modern  Painters,'  and  some  others);  
And  perhaps  he  had  not  fully  
Understood  his  author's  meaning;  
But,  whatever  was  the  reason  
All  was  fruitless,  as  the  picture  
Ended  in  an  utter  failure.  

Next  to  him  the  eldest  daughter:
She  suggested  very  little
Only  asked  if  he  would  take  her
With  her  look  of  'passive  beauty-'

Her  idea  of  passive  beauty
Was  a  squinting  of  the  left-eye,
Was  a  drooping  of  the  right-eye,
Was  a  smile  that  went  up  Sideways
To  the  corner  of  the  nostrils.

Hiawatha,  when  she  asked  him
Took  no  notice  of  the  question
Looked  as  if  he  hadn't  heared  it;
But,  when  pointedly  appealed  to,
Smiled  in  his  peculiar  manner,
Coughed  and  said  it  'didn't  matter,'
Bit  his  lip  and  changed  the  subject.

Nor  in  this  was  he  mistaken,
As  the  picture  failed  completely.

So  in  turn  the  other  sisters.

Last,  the  youngest  son  was  taken:
Very  rough  and  thick  his  hair  was,
Very  round  and  red  his  face  was,
Very  dusty  was  his  jacket,
Very  fidgety  his  manner.
And  his  overbearing  sisters
Called  him  names  he  disapproved  of:
Called  him  Johnny,  'Daddy's  Darling,'
Called  him  Jacky,  'Scrubby  School-boy.'
And,  so  awful  was  the  picture,
In  comparison  the  others
Seemed,  to  one's  bewildered  fancy,
To  have  partially  succeeded.

Finally  my  Hiawatha
Tumbled  all  the  tribe  together,
('Grouped'  is  not  the  right  expression),
And,  as  happy  chance  would  have  it,
Did  at  last  obtain  a  picture
Where  the  faces  all  succeeded:
Each  came  out  a  perfect  likeness.

Then  they  joined  and  all  abused  it,
Unrestrainedly  abused  it,
As  the  worst  and  ugliest  picture
They  could  possibly  have  dreamed  of.
'Giving  one  such  strange  expressions--
Sullen,  stupid,  pert  expressions.
Really  any  one  would  take  us
(Any  one  that  did  not  know  us)
For  the  most  unpleasant  people!'
(Hiawatha  seemed  to  think  so,
Seemed  to  think  it  not  unlikely).
All  together  rang  their  voices,
Angry,  loud,  discordant  voices,
As  of  dogs  that  howl  in  concert,
As  of  cats  that  wail  in  chorus.  

But  my  Hiawatha's  patience,
His  politeness  and  his  patience,
Unaccountably  had  vanished,
And  he  left  that  happy  party.
Neither  did  he  leave  them  slowly,
With  the  calm  deliberation,
The  intense  deliberation
Of  a  photographic  artist:
But  he  left  them  in  a  hurry,
Left  them  in  a  mighty  hurry,
Stating  that  he  would  not  stand  it,
Stating  in  emphatic  language
What  he'd  be  before  he'd  stand  it.
Hurriedly  he  packed  his  boxes:
Hurriedly  the  porter  trundled
On  a  barrow  all  his  boxes:
Hurriedly  he  took  his  ticket:
Hurriedly  the  train  received  him:  

by  Lewis  Carroll  (1832-1898)  

 
Льюис  Кэрролл,  "Волшебная  страна"

Когда  в  полно`чь  туманы
ползут,  сыры  и  рваны,—
весь  край  уснул  окрестный,
укрыт  их  жидким  тестом,—
меня  минуют  мертвецы,
шагают  деды  и  отцы—
вот!  воины,  святые,
и  мудрецы  немые:
торжественна  походка  их,
чей  облик  свят,  велик  и  тих;
явившись,  исчезают
они,  куда  не  знаю.
Огонь  полудня  режет,
вечор  легок  и  нежен—
пусть  видимы,  их  чары
умрут  и  минут  в  старом.
Но  здесь,  посереди  страны
Волшебной,  руки  не  видны,
что  портят,  треплют,  трятят:
здесь  места  нет  заплате;
легки,  сии  виденья
и  флёры  светоте`ней
не  минут.  Вижу,  тени
не  знают  раны  рваной—
вот,  древность,  паче  манны;
меня  минуют  мертвецы,
шагают  деды  и  отцы,
уходят,  великаны.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


 Dreamland  

 When  midnight  mists  are  creeping,
 And  all  the  land  is  sleeping,
 Around  me  tread  the  mighty  dead,
 And  slowly  pass  away.
 Lo,  warriors,  saints,  and  sages,
 From  out  the  vanished  ages,
 With  solemn  pace  and  reverend  face
 Appear  and  pass  away.
 The  blaze  of  noonday  splendour,
 The  twilight  soft  and  tender,
 May  charm  the  eye:  yet  they  shall  die,
 Shall  die  and  pass  away.
 But  here,  in  Dreamland's  centre,
 No  spoiler's  hand  may  enter,
 These  visions  fair,  this  radiance  rare,
 Shall  never  pass  away.
 I  see  the  shadows  falling,
 The  forms  of  old  recalling;
 Around  me  tread  the  mighty  dead,
 And  slowly  pass  away.

by  Lewis  Carroll  (1832-1898)

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=256239
Рубрика: Поэтические переводы
дата надходження 26.04.2011
автор: Терджиман Кырымлы