[b]ЧАСТЬ 1. СТАРЫЕ ВРЕМЕНА[/b]
История 1. Дискобол
История 2. Предел совершенства
История 3. Сквернословие
История 4. Игры разума
История 5. Морская душа (цикл): Пролог
История 6. Морская душа: Амфора
[b]История 7[/b]. Морская душа: Спасание утопающих
История 8. Морская душа: На плоту
История 9. Морская душа: На море (Образ будущего)
История 10. Морская душа: На протоке (Terra Incognita)
История 11. Любовь
История 12. Сила искусства
История 13. Поединок
История 14. Оранжевое настроение
[b]ЧАСТЬ 2. НОВЫЕ ВРЕМЕНА[/b]
История 15. Репатриация ложки
История 16. Крылья Родины
История 17. Разделительная полоса
История 18. Бремя отцовства
История 19. Разговоры с дочерью. Ботаника (Пять лепестков)
История 20. Ловцы человеков
[b]История 7. МОРСКАЯ ДУША. СПАСАНИЕ УТОПАЮЩИХ[/b]
Был у Димки брат-одногодок; не родной, двоюродный, - [i]кузен[/i], выражаясь языком любимых Димкой романов Жюля Верна. Братья были очень дружны; лето в селе, наверное, было бы совсем другим, если бы Димка проводил его один или в обществе сельских мальчишек. Они дружили и потом, будучи уже взрослыми людьми. Но однажды – вдруг и сразу, без предупреждений и предисловий – эта дружба прервалась. Как будто бы на какой-то неведомой, ему одному известной станции брат пересел в другой поезд и всех своих случайных попутчиков тут же позабыл.
Конечно, такое случается; мальчишки растут, взрослеют и обнаруживают, что всё это время они росли в разные стороны и теперь они уже не закадычные друзья, а чужие люди, которым и поговорить не о чем. И бывает это обнаруживать очень горько. Еще вчера казалось, что друг был для тебя столь же понятен и близок, сколь и ты для него, и в этой понятности и близости было столько единства, сколько вообще может быть в некровном родстве. А потом это всё заканчивается. Будто человек взял и стряхнул с себя всё, что делало его таким для тебя близким. И оказался там, под всем этим, незнакомец с настороженным взглядом. Ты всё ещё видишь в нем друга – таким, каким он был совсем недавно. Но он уже стал настолько иным, что дружба больше невозможна.
Но это всё ждало Димку в будущем; сейчас брат был для него и лучшим другом, и ближайшим ближним. Бывало, братья ссорились и даже дрались, но не ссоры и драки, а неизменно венчавшие их примирение и невзаимные уступки служили залогом нерушимости и прочности этой дружбы.
Тем летом Димкины односельчане решили устроить на солончаке водопой для коров. Пригнали колхозный экскаватор, и в полчаса он вырыл в податливом грунте огромную яму, которая тут же начала наполняться мутной водой. Однако природа сыграла с людьми злую шутку; грунты солончака наполнили яму водой не просто солоноватой или солёной, а солёной до горечи. Коровы её пить отказались.
Зато уткам и гусям и вода, и яма пришлись по вкусу. С раннего утра толстые белые и серые птицы толпились у ямы, шумно радуясь вновь обретённому водоёму. Наверное, им больше всего удовольствия доставляла процедура выхода из воды. Склоны ямы были почти отвесными, а вода находилась примерно в метре ниже краёв «пруда». Гуси и утки, чтобы выбраться наверх, изо всех сил размахивали крыльями, перебирая оранжевыми перепончатыми лапами по крутым скользким склонам. При некоторой фантазии (а в её наличии у птиц Димка не сомневался) домашняя птица вполне могла вообразить, что летит.
Братья тоже похаживали к яме. При всей незамысловатости места – гора земли и яма с водой – тут можно было придумать немало забав. Можно было попадать камешками в разные плавающие в воде предметы, соревнуясь в меткости; такими предметами часто оказывались соседские утки и гуси, но братья в этом никогда бы не сознались. Ещё можно было бросать в воду крупные комья земли, добиваясь самого высокого фонтана. Можно было пугать задремавших птиц, внезапно появляясь с дикими криками из-за вынутой экскаватором земли. Да мало ли что ещё придумывали братья у этой ямы.
В тот день братья с самого утра играли в «танк». Танком им служил неглубокий окопчик на огороде, оборудованный тентом из натянутого на кольях полиэтилена и «башней» из перевернутой тачки. Вопреки своему наименованию, «танк» не обладал ни маневренностью, ни проходимостью – он вообще был неподвижен; его справедливо было бы назвать ДОТом или ДЗОТом, но не танком. Время от времени «башня» превращалась в тачку и служила сугубо мирным целям. Однако воображение братьев наделяло «танк» всеми необходимыми свойствами; если бы в те времена уже был придуман танковый биатлон, «танк» несомненно одержал бы в нем на победу.
Вдоволь наигравшись в «танк», братья отправились к яме, чтобы посмотреть, что там и как. Ничего необычного они не обнаружили. Димка полез на гору земли, чтобы оттуда оглядеть окрестности, а брат присел на краю ямы и свесил ноги к воде. Димка сообщал брату, что он видит со своего наблюдательного пункта. Брат коротко отвечал «ага» и «ну» и рассеянно швырял камешки в воду.
Через какое-то время воцарилось молчание. Димка уже перечислил всё, что увидел в округе. Ничего нового не происходило. Никто не появлялся ни на дороге, ни на огородах. Едва слышно посвистывал ветер в проводах, натянутых на почерневших деревянных столбах. Утки и гуси ушли к Лиману кормиться. Тени облаков бесшумно ползли по дремлющему солончаку. Стало совсем тихо. Так тихо бывает только в селе, где есть всё то же, что и в городе, для производства шума, но то ли из лени, то ли из склонности к покою, то ли ещё по какой причине эти предметы и персоны предпочитают тишину. Эта тишина, как только её услышишь, вызывает сладкое, чуть сонное оцепенение, которое не хочется, да, пожалуй, и не нужно с себя сбрасывать.
Брат, сидя на краю ямы, тоже поддался этому оцепенению и даже перестал кидать камешки. Он свесил голову и сонно глядел на мутную воду. Димка тоже замер на своей горе; сейчас ему было бы трудно сказать, видит ли он солончак, яму и брата на её краю во сне или наяву. В его сознании, окутанном сельской полуденной тишиной, медленно чередовались солончак, яма и брат, которых он видел, когда с трудом открывал сонные глаза, и солончак, яма и брат, которые ему виделись, когда он снова закрывал глаза. Поначалу еще можно было различить, какая из картинок Димке снится, - она была ярче и каким-то загадочным образом включала в себя и голубой экскаватор, роющий яму, и соседей, озабоченно глядевших в уже вырытую яму, и даже почему-то Димкин велосипед, который на лето остался в городе. Потом Димка понял, что картинка с экскаватором и велосипедом нравится ему больше, и сосредоточился на ней. Он спал, сидя на горе черной земли, посеребренной кристаллами соли.
Его разбудил какой-то шум. Димка раскрыл глаза и успел увидеть, как брат плюхнулся в мутную воду, съехав по склону ямы. Через мгновение голова брата показалась на поверхности воды. Он барахтался у почти отвесного берега, пытаясь ухватиться за какой-нибудь выступ и выбраться из воды.
Это падение выглядело очень комично – брат съехал в воду, как сидел, с очень спокойным, даже умиротворенным видом. Казалось, он сделал это намеренно, а не свалился во сне. Так могли бы съехать в яму Гарольд Ллойд, Бастер Китон или еще какой-нибудь гений немого кино. И Димку разобрал такой смех, что он сам, держась за бока и задыхаясь, скатился с земляной горы. Лицо брата стало обиженным и даже злым; Димка понимал, что ему очень обидно и, скорее всего, требуется помощь, но ничего не мог с собой поделать. Стоя на коленях у ямы, он хохотал, складываясь пополам, просто захлебываясь смехом, и никак не мог остановиться.
Наконец, Димка овладел собой. Он лег на живот на краю ямы и начал давать брату разные советы. Но советовать тут было особо нечего; склоны ямы были почти отвесными. Нет ни корней, ни выступов, за которые можно было бы ухватиться. Ничего такого, что можно было бы протянуть брату, на солончаке тоже не наблюдалось – ни деревьев, ни кустарника, ни высоких камышей или лиан, которыми бы непременно воспользовались герои Жюля Верна. Димка уже готов был бежать в село и звать на помощь, но заметил, что брат выбивается из сил и едва держится на поверхности.
Димку охватила паника. То, что начиналось так смешно, могло прямо сейчас, у него на глазах, закончиться очень страшно. Димка тут же вспомнил истории об утонувших на Лимане детях и взрослых; такое случалось каждый год. Но этого никогда не происходило с теми, кого Димка знал лично. Поэтому такая новость была печальной, но столь же отстраненной, как сообщения в новостях о жертвах землетрясения где-то в Перу.
Впервые Димка столкнулся с тем, что человек смертен. И он оказался совершенно не готовым признать это свойство ни за братом, ни за собой, ни за кем-то из своих родных или просто знакомых. Димка бывал на кладбищах, но никак не связывал ряды крестов и нелепые яркие венки с будущим – своим или чьим-то. В его картине мира смерть попросту отсутствовала; если бы тогда кто-то – хоть в двух словах – рассказал ему о бессмертии, эта картина включила бы его сразу же, легко и без принуждения. Тогда уже смерти пришлось бы завоевывать в ней место. Но это время было упущено, и позже Димкиной зыбкой надежде на возможное бессмертие постоянно приходилось бороться с уверенностью в необратимой смертности и просто – со страхом смерти.
Что делать? Что же делать?! Лицо брата уже не было ни злым, ни обиженным; даже страха не осталось в этом лице, перечеркнутом темно-фиолетовой линией губ, только усталость и равнодушие. Димка лихорадочно искал хоть какой-то способ помочь – и не находил. Вот теперь страшно стало по-настоящему. Но страх этот касался не того, что могло сейчас произойти с братом, будто Димка уже принял неизбежность и неотвратимость его гибели, а того, что он будет потом говорить бабушке и тётке. Ему очень живо представлялось, как они, рыдая над холодным телом брата, будут с ненавистью восклицать: «Что же ты не…?», перечисляя множество простых и очевидных способов спасти утопающего. Действительно, что же он не…?
И тут Димка начал действовать, даже не осознав, что он делает и как именно собирается спасать брата. Он развернулся ногами к яме и стал пятиться, постепенно опускаясь всё глубже в яму и всё ближе к воде. Так на краю ямы остались лишь Димкины голова, плечи и руки, которыми он хватался за какие-то выемки в грунте, наполненные водой и птичьим пометом. «Хватай меня за ноги! Хватай же!», - крикнул он брату. Брат не отвечал. Через какое-то время раздался тихий, слабый всплеск. Ещё один. Тишина.
Димка не мог обернуться и посмотреть, что происходит в яме; он понимал, что времени на другие способы и попытки уже не осталось. Еще всплеск; Димка догадался, что брат пытается дотянуться до его ног, но не достает до них. Он опустился еще чуть-чуть, как ему показалось, на какой-нибудь сантиметр. Тут снова послышался всплеск, и Димка ощутил на своей правой лодыжке холодную, просто ледяную руку. Вода-то в яме грунтовая, они никогда и не думали, что она такая холодная; значит, брат не только устал, но и замерз. Еще всплеск – и вторая холодная рука сомкнулась на Димкиной лодыжке.
И Димка начал потихоньку выползать из ямы. Он цеплялся пальцами, ногтями и подбородком за все неровности почвы, за утиные и коровьи следы, за свои собственные следы и следы брата, и помогал себе одной ногой, упираясь ею в скользкие склоны ямы. Димка напрягал все свои силы, но всё равно едва двигался. Брат висел на Димке просто неподъемной, невозможной тяжестью. Димка уже выбивался из сил, но от края ямы почти не отодвинулся. Еще немного… Еще чуть-чуть…
Димке показалось, что брат становиться тяжелее. Потом он вдруг догадался, что ощущение растущей тяжести связано с тем, что брат потихоньку выбирается из воды; эта мысль придала ему сил. Брат, повиснув на Димке, сковывал Димкины движения, но ползти всё равно стало легче, так как Димка уже лежал на краю ямы грудью и даже немного животом, а брат тоже как-то пытался помогать этому медленному, черепашьему, просто улиточьему движению.
Но главное – Димке больше не было страшно. Он больше не боялся за брата и за себя, а мысли о смерти и смертности совсем вылетели у него из головы. Страх, подхлестнувший его сообразительность и подтолкнувший к действию, сгорел и испепелился в Димкиных усилиях, забиравших все его силы и поднимавших брата из воды – миллиметр за миллиметром.
И вот, грязные и обессилевшие, братья лежали на краю ямы. Димка сейчас вообще ничего не испытывал, - ни радости, ни торжества, только усталость. Брат же не только устал, но и сильно замерз. Димка, скосив глаза, смотрел на него и думал, что это так странно – в середине лета, под палящим солнцем, на черной горячей земле, не знавшей другой тени, кроме тени мимолетного облака, неподвижно лежит мокрый грязный человек и лязгает зубами от холода…
Не сговариваясь, братья поднялись и пошли к дому. Они шли молча, слишком усталые, чтобы говорить, но думали об одном и том же: что они скажут взрослым.
Взрослые, конечно, подняли крик. Димка, понурив голову, слушал их и удивлялся: почему никто не радуется? Ведь всё обошлось? Но бабушка и тётка никак не хотели обрадоваться счастливому исходу и предпочитали корить их за несчастье, которое так и не произошло.
Еще несколько долгих дней братьев не отпускали со двора, а упрёки время от времени вспыхивали с новой силой. Постепенно в этих упрёках и укорах затерялся и померк героический ореол, окружавший приключение у ямы, а сами упрёки и укоры утратили всякую воспитательную силу и казались теперь Димке чем-то неприятным, но неизбежным и неустранимым, как ночное нытьё комаров или полуденное сонное жужжание мух. Он оживлялся и начинал прислушиваться только тогда, когда кто-то вдруг называл этот случай спасением утопающего и даже упоминал медаль за такое спасение. А ещё через какое-то время этот случай совсем забылся, как забывается всё на фоне текущих событий и новых происшествий.
Прошло много лет. А может, и не так уж много, но слишком многое изменилось, и почти ничего и никого не осталось ни от того времени, ни от того места. Дом в селе был продан. Бабушка и дедушка умерли и были похоронены в далёком южном городе, в котором раньше не бывали даже проездом. Брат канул в какое-то своё параллельное пространство, куда Димка так и не смог найти пути. Даже та страна исчезла с карты мира.
Могла бы у Димки остаться медаль за спасение утопающего, но такой медали у Димки не было. По детству он переживал и обижался, что медаль ему не досталась, и его героический поступок не был вознагражден. Но потом, взрослея, Димка узнал, что в ситуациях, когда ему требовалось проявить хотя бы некоторое мужество, проявлялся в первую очередь страх. Такой же страх, который когда-то давно он пережил у ямы, наполненной мутной солёной водой, в которой барахтался его брат. И страх этот часто оказывался сильнее Димки и никак не хотел превращаться в силу, которая тогда подтолкнула его к действию. Поэтому взрослый Димка, стыдившийся своей трусости и нерешительности, даже радовался, что у него нет медали за спасение утопающего. Спасать оказалось легко, а быть мужественным – трудно, а подчас – и невозможно. Теперь Димка понимал, что награды полагаются не за спасение, а за мужество, а Димка носил бы медаль за то, что он сделал от страха…
А награда за спасание утопающего – это спасенная жизнь, а вовсе не медаль!
2012, 2015
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=491994
Рубрика: Лирика
дата надходження 12.04.2014
автор: Максим Тарасівський