В советские времена рассказывали такой анекдот. Человек побывал в Европе и на вопрос знакомого, загнивает ли Европа – а именно так представляли эту часть мира в новостях – отвечает: «Да, загнивает... Но какой аромат!»
В последние годы подобная риторика в отечественных СМИ вновь заметна. Гниет, гниет проклятая Европа! Злорадство или плохо скрываемая зависть этому ароматному гниению, характерные для периода СССР, ныне дополнились призывами оборонительно-наступательного свойства: оградить, защитить, запретить. Там ведь у них однополые браки, гей-парады, наркотики, проституция, терпимость, политкорректность, толерантность и даже – не к ночи будь помянут – либерализм… А железного занавеса, который раньше от этого всего ограждал, больше нет, а если бы и был, то не устоял бы против виртуального оружия массового разложения – интернета.
Есть отличные примеры в мировой истории, демонстрирующих губительность занавесов и стен для тех, кто пытается за ними прятаться. Древний Китай и Древняя Япония, избравшие путь физической самоизоляции, на этом пути нашли свою гибель. Расцвет этих стран случился нескоро и был связан, как нам кажется, с двумя факторами: активное взаимодействие с мировыми лидерами и всестороннее укрепление и развитие национальной идентичности. То есть китайцы и японцы «пошли по миру», но именно как китайцы и японцы.
Всякое же древнее государство, которое в какой-то момент не находило иного ответа внешним вызовам, кроме стены, об эту же стену и убивалось. Конечно, факторов упадка много, но частоколы, стены, занавесы и прочий твердокаменный тюль - это символ внутренней стагнации, расслабления, развращения и предвестник гибели. Да, великие цивилизации древности дали миру многое, но это всё удерживало их в лидерах – науки, экономики и военной силы - только до того момента, пока шло качественное и количественное наращивание знаний, экономики и военной силы. Как только передовая, но усталая нация, исчерпав свой ресурс роста, отгораживалась от мира и начинала гнить, мир врывался в эту загородку и пускал всё на поток. Поверженный чемпион сдавал свой пояс и уходил в анналы истории.
Сегодня конкуренция наций еще острее, ведь к человечеству стремительно приближается острый ресурсный голод, и шансов на неоднозначный, но все-таки расцвет, намного меньше. Изменился и облик конкурентов: взаимопроникновение народов ведет к стиранию или перекраиванию этнических и расовых границ, и с чернокожей национальной сборной Сенегала в футбол играет чернокожая национальная сборная Франции. В таком мире почти нет надежды на сохранение биологических генотипов наций. Но духовный генотип, пожалуй, важнее и ценнее набора биологических генов, ведь он позволит и сенегальцу стать настоящим французом. Поэтому духовный генотип должен быть сохранен. Современный мир следует встречать с открытым забралом, за которым находится наш уникальный духовный лик. Можно также предположить, что нации, близкие своей духовностью, ждёт ассимиляция, и в будущем международное общение будет выглядеть как разной степени напряженности и интенсивности взаимодействие духовных цивилизаций.
Это весьма волнующий предмет, и хотелось бы высказаться ещё, но сегодня необходимо говорить о другом. А именно: кто мы, украинцы, и кто они, европейцы, оказавшиеся сегодня лицом к лицу в преддверии новой эры – эры духовных цивилизаций.
О себе говорить вообще трудно, а о своем народе – еще труднее. Тем не менее, полагаю, что нам в самое ближайшее время следует провести огромную работу по кристаллизации собственной идентичности. Также полагаю, что высказываться на эту очень чувствительную и важную тему следует в первую очередь нашим духовным и культурным патриархам. Пусть предложат нам, наконец, идею, способную сплотить граждан государства в единый народ. Отмечу лишь, что бесконечные поиски национальной идеи народа, культура которого уже 1000 лет густо замешана на православии, выглядит попыткой изобрести даже не велосипед, а колесо.
Но вот лик Европы более отчетлив; он безошибочно узнаваем, будто свет луны, восходящей за ночным лесом и еще невидимой за деревьями. Но каков же он, этот лик? Попробую объяснить, воздерживаясь от распространенных в СМИ черно-белых оценок. Начну с пресловутых европейских ценностей.
А что же это за ценности? Понятными словами? Все просто до ужаса. Есть два способа организовать человеческое общество. Первый способ: жить по справедливости (этот способ описан во Всемирной декларации прав и свобод человека и во всех европейских конституциях, даже в нашей). Второй способ: жить по любви (этот способ описан в Евангелиях). Вторая система выглядит, конечно, привлекательней и обходится намного дешевле, но в Европе выбрали первую систему. Не вопрос, почему: потому что любовь организовать нельзя, а справедливость организовать можно. Сложно, дорого, но можно.
Любому нормальному человеку, разумеется, все-таки хочется жить по любви. Допустим, среди нас, украинцев, большинство таких людей. Как же тогда выходит, что всё больше людей предпочитают систему, основанную на справедливости, а не на любви? – Не вопрос, почему: потому что нам, украинцам, приходится жить в системе, в которой нет ни любви, ни справедливости.
При таких условиях европейская жизнь по справедливости кажется нам очень похожей на жизнь по любви. К тому же всюду чистенько, аккуратненько, воспитанные чиновники, понятные налоги, ухоженные старики, для инвалидов пандусы, лифты и эскалаторы, пособия разные – не только для бедных или несчастных, но и для просто талантливых. И еще много в Европе всякого, что у наших дедов и отцов вызывало мысль о гниении, исполненном непонятного очарования.
И здесь вот есть очень важный момент, на который хотелось бы обратить внимание. Часто наши разговоры о загнивающей Европе страдают отсутствием четкого различия между «духовной правотой» и «бытовой правотой». В Европу рвутся, потому что там быт лучше, и настолько лучше, что уже быт сам по себе, а не вера и культура, способен облагородить пришельца с экватора, с полюса или с Востока. У нас же, по контрасту, быт настолько ужасен - особенно теперь, когда кричащая роскошь и всевластие сочетаются с вопиющей нищетой и бесправием, - что способен вопреки истинной вере и богатой культуре растлить и изувечить. Классика материализма в действии: бытие определяет сознание.
Заметим, что эти обе оценки – в Европе хорошо, а дома плохо – сделаны как бы с позиций пришельца. Европейцы не пришли из ниоткуда в уже обустроенную Европу, как и мы не пришли в уже разоренную Украину. Все дело рук наших. И поэтому вывод о качестве нашего сознания, определившем качество нашего бытия, напрашивается как-то сам собой. На классический вопрос – «что делать?» - мы можем найти только один ответ: нам надо над собой работать, спокойно и с мыслью о вечности, «искать прежде Царствия Небесного». А остальное – второстепенно и, может быть, приложится, если всё еще будет нам нужно.
А как же однополые браки, гей-парады, наркотики, проституция, терпимость, политкорректность, толерантность и даже либерализм? – И это там тоже есть, чего скрывать. Более того, это уже есть и у нас, только пока еще не весь список легализован. Но это потому и просачивается так легко в нашу среду, будто бы тяготеющую к жизни по любви и к духовной правоте, что смрад от сомнительных «ценностей» почти незаметен на фоне фантастического аромата европейского гниения. Да и так ли уж сильна наша приверженность жизни по любви и правоте духовной, если мы так легко поддаемся очарованию жизни по справедливости и правоте бытовой?
Не хочется обвинительно тыкать пальцем в кого бы то ни было. Но хочется ткнуть пальцем в очень простую вещь: Европа – слишком сложная штука, чтобы свести её только к мерзостям победившего либерализма или достижениям жилищно-коммунального хозяйства. Там есть и то, от чего надо решительно отказаться, и много того, чему надо благоговейно учиться. Причем начинать надо с самого простого, пусть и не самого приятного. Например, не курить там, где это запрещено. Уважать ночную тишину. Выгуливать собаку на поводке и в наморднике и убирать её «следы» с тротуара…
А Европа – не просто сложная штука. Её очарование кроется в богатейшем разнообразии, сосредоточенном на относительно небольшой территории. Это разнообразие ширится по поверхности и современности, охватывая климат, геологию, лингвистику и культуру; это разнообразие уходит вглубь веков, во тьму времен, в тот самый день, наверное, когда первые пришельцы с юга, осторожно озираясь и чутко прислушиваясь, вторглись в девственные леса Европы, рассеченные полноводными реками. Они разбрелись по Старому – тогда еще совсем новому – свету, чтобы снова встретиться через тысячи лет – но уже эллинами, кельтами, этрусками, франками, германцами… Но при всем своем разнообразии Европа остается Европой. Трудно сказать, что это значит; но стоит произнести «Европа», как появляется некое целостное ощущение. Не важно, какую температуру имеет это ощущение – положительную, нулевую или отрицательную, но оно возникает у многих, если не у всех.
Возможно, для кого-то это ощущение основано на чем-то глубоком и важном, а для кого-то - на какой-то детали, мелочи. Однажды зимой, по пути в Прагу, глядя из иллюминатора на игрушечную перспективу большого города, я заметил что-то очень знакомое, много уже раз виденное. Мысленно записал: граница Европы обозначена красными черепичными крышами. Уже дома порылся в интернете и выяснил, что 8 из 10 европейских крыш крыты этими терракотовыми плитками. У нас же черепичные крыши встречаются тем реже, чем больше расстояние до западной границы.
Подумаешь: черепица! Но вот помню, как однажды я – лет пяти - забрался на чердак бабушкиного дома. Бабушка и дедушка своими руками построили этот дом, когда после войны перебрались в Запорожье. Крышу покрыли черепицей, - это было единственное, что уцелело от дома, который стоял на участке до войны. В знойном пыльном сумраке чердака, пронизанном узкими косыми лучами света из маленьких окошек под коньком, я разглядел фабричное клеймо на красных черепичных квадратах: «Александровск 1901 г.». Александровск – так назывался город Запорожье до 1921 года. Вот такая машина времени. Может, это всё ерунда, но мне иногда кажется, что не музеи и библиотеки, а такая простая вещь, как черепица, хранит культурную память и передает её прямо в головы европейцев, которых защищает от дождя и зноя…
Может быть – и даже наверняка – Европе осталось быть Европой недолго. Слишком активно и слишком чужеродным культурным контекстом нынче её разбавляют. Там – в самом её сердце, в древних городах Германии, Франции, Испании и Италии – уже есть местности, стирающие память о Реконкисте. Очень хочется рассказать маленькую историю.
Однажды ко мне в общежитие забрели двое студентов-машиностроителей. Здоровые спокойные парни откуда-то с Ближнего Востока. Одного из них звали Юзеф. По-русски они говорили совершенно свободно и даже без акцента. Мы беседовали и выпивали - водку, разумеется. А что еще за беседой пьют в наших широтах люди студенческого возраста и сословия? Точнее: а что еще за беседой пьют мужчины в наших широтах?
Я всё допытывался, почему араба зовут Юзеф. Он улыбался, пожимал плечами, но объяснить не мог или не хотел. Потом я понял, что звали его не Юзеф (с ударением на Ю), а Юсеф (с ударением на Е). Наверное, он так «применился к местности». То же самое касалось распития водки, потребления свинины и общения с местными раскрепощенными девицами. Осторожно - насколько возможно в оптимистической стадии опьянения – и деликатно – все-таки здоровые ребята, я осведомился, дозволено ли это все им как мусульманам. «Э, дорогой, это все осталось дома. Тут можно и расслабиться».
Могли бы они, конечно, и тут поступать по законам шариата. Что там у них положено делать с неверными? Однако какие-то простые и прагматичные соображения, а может, просто малочисленность, подвигли их действовать по римской поговорке: в Риме поступай, как римлянин. То есть интегрируйся в местное общество, иначе – не выживешь.
Сегодня, лет через 15 после того застолья, я вдруг вспомнил этот разговор, читая новости «Немецкой волны». Германия известна тем, что в 60-х годах ХХ века весьма лояльно относилась к переселенцам из Турции – они были доступной и недорогой рабочей силой, которой в стране не хватало. Впрочем, говорят, что эта лояльность – результат давления США и одна из причин безработицы среди немецких рабочих. В наши дни турецкая община Германии - самая крупная в Европе, около 3-4 миллионов человек. По официальным данным, среди натурализованных в Германии иностранцев турки стабильно составляют около 40%. Но вот недавно Ангела Меркель, канцлер ФРГ, констатировала, что турки, как и другие мусульмане, живут в Германии замкнутыми колониями, совершенно не интегрируясь в немецкое общество. Госпожа канцлер назвала это «крахом политики мультикультурализма». В тех местах, где мусульмане преобладают, немцы – самая многочисленная нация объединенной Европы - оказались притесняемым национальным меньшинством. Подумать только: оказаться притесняемым национальным меньшинством - в собственной стране, экономика которой «номер 1» в Европе и «номер 5» в мире, канцлер которой 5 раз за последние 6 лет получала титул «самой влиятельной женщины мира» по версии журнала Forbes!
Старинная поговорка вдруг потеряла актуальность. Варвары, наводнив Рим, перестали обращать внимание на то, как ведут себя римляне. Теперь уже римлянами придется «примениться» к варварским обычаям. Останутся ли римляне - римлянами, а Рим – Римом?
Но беспокоится нам следует не о Риме и римлянах. Нам уже пора обеспокоится собственным будущим. Да что там будущим – нам пора обеспокоится собственным настоящим. И дело не только в тех рисках и угрозах, которые нашему духовному, культурному и этническому выживанию несут пришельцы из Азии и Африки и прущий через западную границу разнузданный европейский либерализм. Дело в тех зернах разрушения, которые прорастают непосредственно в наших душах. Наша духовная расслабленность превращает нас в легкую добычу для разнообразных пороков, а источенную пороками нацию не только можно, но, наверное, и нужно изгнать с земли, которая своим плодородием и богатством поражает воображение мигрантов даже после сотен лет бесхозяйственности и разгильдяйства…
Вопрос, который вынесен в заголовок этой статьи – «Быт или не быт?» - заведомо провокационный. Потому что нет такого вопроса. На самом деле некто производит хитренькую подмену и ставит перед нами вопрос так: «Быт или быть?». А ведь это, как говорят в Англии, яблоки и апельсины, то есть совершенно разные вещи. Помните булгаковского Филиппа Филипповича? – ковры на лестнице не мешали ему быть профессором. А кое-кому те же ковры не мешают быть «проффесором». – Значит, вовсе не в коврах дело!
Дело в том, с чего мы начали, - в ценностях, в том, что стоит во главе нашего «угла» – довольно обширного «угла», самого обширного в Европе после Франции. Несомненно, что чрезмерное увлечение «бытовой правотой» снимает вопрос о «духовной правоте», так же как жизнь по справедливости так или иначе снимает вопрос о жизни по любви. Но это же всё там происходит, за «железным занавесом» Шенгена. – Здесь, на Родине, где мы не видим ни справедливости, ни любви, ни обустроенного быта, нам снова и снова, кивая на «гниющую Европу», предлагают делать какой-то странный выбор между яблоками и апельсинами!
Может быть, я не прав, но многолетние размышления привели меня к выводу: мы путаем заботу о душе с безответственностью. Мы отказываемся нести ответственность за свой дом, свою работу, свою улицу, свой город и свою страну якобы из опасения навредить душе, прервать спасительный труд по достижению Царствия Небесного. При этом и труда такого не совершаем, и карт-бланш даем проходимцам, изъявляющим желание «порулить» страной. – И вот за эту безответственность с нас взыскивается прямо здесь и сейчас, а за духовную праздность взыщется там, в вечности. Точно так же европейцам в этой жизни воздается за их ответственность, а за огрехи либерализма воздастся в жизни вечной…
...Скоро Новый Год. В Прагу, что ли, съездить?
_____________________________
2012 год. Где-то, кажется, опубликовано...
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=498226
Рубрика: Лирика
дата надходження 11.05.2014
автор: Максим Тарасівський