На всех парусах

…в  этих  широтах  ухо  надо  держать  востро.  Метрополия  –  о,  какое  таинственное,  какое  величественное  слово!  –  за  тысячи  и  тысячи  миль;  океан  –  пустыня;  острова  –  ненанесены  на  карту,  необитаемы  или  населены  враждебными  дикарями.  Парус!  Парус  на  горизонте!  –  это  к  беде;  сто  раз  нахмурится  капитан,  разглядывая  в  подзорную  трубу  вырастающий  из  моря  корабль;  сто  раз  ёкнут  сердца  матросов,  ожидающих  его  решения.  И  вот  решение  принято,  звучат  команды,  свистит  дудка,  объявлен  курс,  рулевой  ворочает  штурвал,  корабль  накреняется,  матросы  взлетают  по  вантам,  канониры,  стуча  пятками,  рассыпаются  по  палубам  и  застывают  у  орудий,  поглядывая  на  тусклые  ядра,  сложенные  в  пирамиды.  Наступает  тишина,  только  море  плещет  в  борт  корабля,  только  ветер  свистит  в  туго  натянутых  снастях,  и  каждый  нерв  на  корабле  натянут  сейчас  так  же  туго  и,  кажется,  даже  звенит.  И  в  эти  краткие  мгновения  тишины,  за  которыми  возможны  бой,  победа  или  гибель,  всех  на  судне,  от  седого,  выдубленного  штормами  всех  широт  капитана  до  сопливого  юнги,  охватывает  вдруг  нежное,  трепетное  чувство  к  своему  кораблю.  Только  от  него  сейчас  зависит  исход;  если  сдюжит,  если  поймает  ветер  огромными  изумрудными  парусами  на  всех  пяти  мачтах,  тогда  уж  никому  не  угнаться!  Но  сейчас  еще  ничего  не  ясно;  чужак  вырастает  из  горизонта  и  вдруг  словно  выскакивает  из  воды  –  он  поймал  ветер!  Капитан  глядит  на  карту  –  нет  ли  где  укрытия,  но  карта  сплошь  белое  пятно.  Дистанция  между  кораблями  сокращается;  теперь  уже  и  без  подзорной  трубы  видны  матросы,  снующие  по  реям  вражеского  парусника,  и  орудийные  порты  –  один  за  одним  они  распахиваются,  и  в  черной  тьме  вдруг  показываются  жерла  пушек.  Тревога  над  палубой  сгущается  так,  что  кто-то  не  выдерживает  и  разражается  в  тишине  длиннейшим  замысловатым  ругательством  –  о,  молитва  перед  лицом  смерти  бывает  и  такой!  Сейчас,  еще  мгновение:  и  надежда  в  сердцах  сменится  страхом,  страх  -  ожесточением,  ожесточение  –  азартом,  и  тогда  пусть  гремят  орудия,  пусть  свистят  пули,  пусть  летят  абордажные  крюки,  ох,  и  славная  будет  сеча!  Да!  Но  тут  небо  окрашивается  в  зеленый  –  это  изумрудные  паруса  вдруг  распахиваются  над  океаном,  словно  крылья  невиданной  птицы,  и  весь  огромный  тяжелый  корпус  клипера,  со  всеми  мачтами,  пушками,  бесценным  грузом  в  трюмах  и  сотней  матросов  возносится  из  воды,  кажется,  вот-вот  полетит,  едва  касаясь  волн  килем!  Ветер  пойман!  –  и  крик  торжества  разносится  над  палубой,  и  кто-то  уже  отплясывает  джигу.  Ветер  пойман!  –  даром  чужак  окутался  дымом,  это  залп  бессильного  отчаяния  –  клипер  набирает  ход,  узел  за  узлом,  и  возносится  над  водой,  бесконечно  собираясь  взлететь,  а  вражеский  парусник,  напротив,  погружается  в  океан  и  –  вот,  вот!  –  проваливается  за  горизонт.  С  мостика  несется  команда,  ей  вторит  дудка,  капитан  склоняется  над  картой  и  делает  на  ней  отметку…

…Как  объяснить?  Как  передать  устройство  этого  клипера,  мостик  которого  –  узкий  балкон  «девятиэтажки»;  упирающиеся  в  тучи  мачты,  вооруженные  изумрудными  парусами,  -  одна,  две,  три,  четыре,  пять!  –  акации,  огромные,  как  секвойи,  шеренгой  растущие  вдоль  дома;  карта,  которая  сплошь  белые  пятна  –  столешница  престарелого  кухонного  шкафа,  на  которой  седой,  выдубленный  штормами  всех  широт  капитан  –  мальчик  лет  шести  –  рисует  карандашом  острова  и  рифы,  обозначая  деревянными  прищепками  свой  зеленокрылый  клипер  и  чужие  корабли,  один  из  которых  только  что  убран  с  карты  и  упрятан  в  ящик  –  он  провалился  за  горизонт,  обставленный  по  всем  статьям  и  всем  правилам  пятимачтового  полета  над  волнами;  подзорная  труба  –  сломанный  калейдоскоп;  ядра  в  пирамидах  –  огромные  херсонские  арбузы,  которыми  мостик,  то  есть  балкон,  завален  так,  что  капитану  бывает  непросто  добраться  до  карты…  Как  объяснить,  что  августовское  небо  над  акациями,  на  первый  взгляд  еще  по-летнему  бесцветное,  но  уже  на  второй  открывающее  первую  осеннюю  синеву,  -  океан?  И  как  перестать  верить,  что  шестилетним  я  командовал  самым  быстрым  клипером  по  обе  стороны  экватора  и  самым  отчаянным  экипажем  к  востоку  и  к  западу  от  Гринвича  -  как?!  И…  зачем?

2017

Рисунок:  [url=""]отсюдаhttps://s-media-cache-ak0.pinimg.com/736x/89/29/09/892909629c1f40a74d0d7e3daff8c9fd--vintage-boats-december-.jpg[/url]

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=745478
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 10.08.2017
автор: Максим Тарасівський