Купеческий сын - 2 (проза)

Купеческий  сын  -  2


Вещи  оставили  у  Натальи  и,  взяв  только  самое  необходимое,  пешком  отправились  в  село.  Свекровь  жила  вместе  с  семьёй  старшего  сына  —  Ильи.  Володе  не  терпелось  рассказать  и  показать  жене  дом,  в  котором  родился  и  вырос,  а  она  волновалась  перед  встречей  со  свекровью.

-  Да  не  переживай,-  успокаивал  всю  дорогу,  -  мать  моя  женщина  доброжелательная,  мирная,  со  всеми  находит  общий  язык,  всегда  в  людях  видит  хорошее.          К  тому  же,  уже  в  летах,  меня  родила  в  сорок  лет,  двенадцатым  по  счёту,  а  в  сорок  три  —  Мусю,  её,  маленькую,  грудью  кормила  соседка,  у  матери  уже  молока  не  было.  Да  и  всегда  она  здоровьем  была  слабая,  а  сейчас  тем  более.  Не  волнуйся.  Всё  будет  хорошо.

Вот  и  родной  дом  мужа  —  деревянный,  уже  старый,  но  ещё  крепкий,  так  как  покойный  отец  Володи  сложил  его  со  знанием  дела  из  крепкого  выстоянного  дуба.  На  улицу  смотрят  три  окна  с  красивыми  резными  наличниками,  впереди  палисадник,  обнесённый  забором.  Вход  во  двор  закрыт  высокими  воротами  с  калиткой,  двор  большой,  заросший  спорышом,  отгороженный  от  соседей  и  от  скотного  двора  забором.  За  домом  выстроился  ряд  высоких  раскидистых  деревьев.

-  Видишь,  это  ракиты,  -  объясняет  муж.  -  Раньше  там  росла  одна,  огроменная!  Но  в  неё  ударила  молния,  расколола,  обожгла    и  ракита  засохла.  А  потом  сами  выросли  молоденькие.  Их  тут  двадцать  восемь  штук.

А  за  забором,  на  скотном  дворе  важно  ходят  гуси,  утки,  хлопотливо  роется  в  земле  наседка,  заботливо  призывая  к  себе  маленьких  пушистых  любопытных  цыплят,  бегающих  по  двору.  Что-то  клюют  индюшки,  за  ними,  распушив  перья,  зорко  следит  индюк,  весь  напыщенный,  надутый  величием.  Из  сарая  доносится  визгливое  хрюканье  свиней.  Возле  крыльца  громко  лает  и  рвётся  с  цепи  огромный  лохматый  пёс  «дворняжских»  кровей.  
На  его  лай  из  дома  выходит  брат,  такой  же  как  и  Володя,  крепкий,  большой,  широкогрудый.

-  А-а-а!  Гости  дорогие!  Проходите  в  дом,  милости  просим.  Мы  то  уже  заждались,  -  приговаривает,  снимая  цепь  с  колышка,  забитого  в  землю  и  переводя  собаку  в  угол  двора.

Братья  смущённо  обнимаются,  похлопывая  друг  друга  по  спинам,  Лариса,  улыбаясь,  ждёт  когда  обратят  внимание  на  неё.  Из  дома  выходит  жена  брата,  высокая,  стройная,  чуть  сутуловатая,  шутливо  восклицает:

-  Во!  Встретились,  обнимаются,  а  о  Ларисе  забыли.  Что  ж  она  стоить  тахтаво,  совсем  одна?

-  Познакомьтесь,  -  спохватывается  муж,  подводя  жену  к  хояевам.
 Катя,  жена  брата,  улыбаясь  снова  шутит:

-  Да  мы  нябось  знакомы.  По  письмам  да  фотографиям  яё  знаем.  Ну  здравствуй,  нявестушка.  Я  —  Катя,  а  ето  мой  хозяин,  Илюшка.  Пошли  в  дом,  мать  тама.  Чичас  похолодало,  так  она  всё  в  доме.  Иной  раз  только  к  вечеру  выйдеть  на  вулицу,  на  лавочке  возле  палисада  погулять.

-  Да,  старая  стала  мать,  слабая,  -  подхватывает  Илья.  -  А  недавно  во  чаво  отчабучила!  У  меня  бычок-двухлетка,  хороший,  упитанный.  Я  его  припнул  на  травке  возли  ручья,  а  мать  увидела  и  решила,  что  далеко  от  дома.  Пошла,  отвязала  конец  верёвки  от  столбика  и  погоняеть  к  дому.  Я  как  увидел  —  обомлел!  Сам  еле  удерживаю  —  сильный  бычок.  Кричу:  -  Оставь  его!  Вдруг  побежит,  не  удержишь!  А  она:  -  Ничаво,  ничаво,  удяржу,  не  волнуйся.  -  Во,  что  старое,  что  малое.  Думаеть,  что  хватить  силы.

В  хате  тепло,  от  печки  уютно  пахнет  дымком,  щекочут  ноздри  и  возбуждают  аппетит  ароматы  свежеприготовленной  здоровой  крестьянской  пищи.  

А  навстречу  семенит  маленькая  худенькая  старушка  в  тёмном  пиджаке,  длинной  тёмной  юбке,  на  голове  белоснежный  ситцевый  платок,  завязанный  концами  под  подбородком.

-  Шыночек!  -  бросается  на  грудь  Володе  плача  и  смеясь,      -  Шыночек!  Наконечь-то!  А  мы  шдали,  шдали!

-  Мама,  познакомься,  это  моя  жена.

Лариса  смущённо  улыбается  не  зная,  как  себя  вести,  что  говорить.  Стоит  молча,  мучительно  переживая  и  не  решаясь  назвать  мамой  эту  старушку,  больше  подходящую  ей  в  бабушки.  
А  она  тоже  скользнула  взглядом  по  молоденькой  испуганной  девочке  и  снова  всё  своё  внимание  сосредоточила  на  сыне.  Он  её  младшенький,  самый  любимый,  самый  красивый,  самый  умный.  Он  похож  на  первенца  её,  Леонида,  пропавшего  без  вести  на  войне  в  1942  году.  И  уже  поэтому  мать  выделяет  и  любит  Володю  больше  других  сыновей  —  Ильи  и  Николая.

-  Садитесь,  садитесь  к  столу,  -  приглашает  Катя.  -  Я  вот  картохи  из  чугуна  на  тарелку  вытряхнула,  нябось  стынуть.  Лариса,  не  стесняйся,  кушай.  Вот  холодец  из  гуся,  вот  курица  тушёная  в  печи,  вот  солёные  огурчики,  капуста,  простокваша.  У  нас  еда  простая,  крестьянская.  Как  ты,  Лариса,  будешь  такое-то  исть?  Взавтре  я  боршу  сварю,  пятушка  зарежу.  Борш  ты  будешь  исть?

Молодой  невестке  неловко  от  повышенного  внимания  к  себе,  она  смущённо  уверяет:  
-  Конечно,  конечно.  Не  волнуйтесь,  всё  очень  вкусно.  Спасибо,  спасибо.

Зато  муж  чувствует  себя  на  высоте.  Ещё  бы!  Он  единственный  из  шестерых  детей  выучился,  работает  инженером  на  заводе,  живёт  в  городе.  И  жена  городская,  красивая,  к  тому  же  почти  на  десять  лет  моложе.  

Собираясь  в  гости,  скрупулёзно  взвешивал,  как  одеться,  чтобы  выглядеть  интеллигентно,  модно.  Чтобы  бывшие  односельчане  оценили  и  даже  завидовали  его  успешности.  
Одел  новые  чехословацкие  узкие  брюки,  недавно  купленный  буклированный  пиджак,  белоснежную  нейлоновую  рубашку,  («достал  по  блату»  у  знакомых,  приехавших  из-за  границы).  
Но  особенно  гордился  новым  немецким  пальто  из  плотной  тёмно-серой  ткани.  Последний  писк  моды  —  укороченное,  широкое  в  плечах,  зауженное  в  талии,  с  погончиками  и  хлястиком.  
В  этой  одежде  —  хоть  на  обложку  журнала  мод!

Пообедав,  отдохнули,  утонув  в  мягких  перинах  на  кровати  с  панцирной  сеткой  и  сияющими  никелированными  бильцами  (для  гостей!),  в  отдельной  малюсенькой  спаленке.

 Выглянув  в  окошко,  муж  сказал:
-  О!  На  улице  тепло,  мать  вышла  на  лавочку  погулять.  Лариса,  выйди,  поговори  с  ней.

-  А  ты?  Пойдём  вместе.  Одной  как-то  боязно.

-  Перестань!  Пойди,  пойди,  так  надо.

Вздохнув,  согласилась.  Раз  Володя  говорит,  что  надо,  значит  надо.  
В  селе  свои  обычаи,  свои  порядки.  Она  никогда  не  жила  в  селе  и  часто  удивлялась,  когда  муж  предостерегал  от  лишних  разговоров,  тем  более  откровений,  с  соседками  или  сотрудницами,  хотя  в  городе  люди  разобщены  и  мало  интересуются  чужими  проблемами.  Зато  в  селе,  где  в  то  время  даже  электричество  было  не  везде  (  не  говоря  о  радио  и  телевидении),  любая  новость  быстро  подхватывалась  и  распространялась.  
И  не  дай  Бог  попасть  на  язык  сельским  сплетникам!  Таких  ярлыков  навешают,  мало  не  покажется!  

Одевшись,  вышла  на  улицу,  присела  на  лавочку  и  приветливо  обратилась  к  свекрови:
 -  Отдыхаете?  Сегодня  такой  вечер  хороший  —  тихий,  тёплый.  

Старушка  тоже  приветливо  улыбнулась  и  что-то  ответила,  но  Лариса  не  поняла,  что  именно.  За  время  гостевания  в  селе  успела  заметить,  что  не  совсем  понимает  местный  диалект.  Некоторых  слов  вообще  раньше  не  слышала,  но  даже  многое  из  того  что  знала,  произносилось  с  непривычными  ударениями,  окончаниями  или  совсем  искажённо.  
Тем  временем  свекровь  говорила  и  говорила,  рассказывала  о  чём-то,  а  молодая  городская  невестка  мучительно  вслушивалась,  пытаясь  уловить  и  понять  хотя  бы  тему  разговора.  Но  —  увы!  Положение  просто  катастрофическое  —  делала  вид,  что  понимает,  кивала  головой,  улыбалась  где  надо  и  где  не  надо.  
Хотя  бы  Володя  подошёл  и  разрядил  эту  нелепую  обстановку!  

Наконец  старушка  замолчала  и  Лариса,  извинившись,  быстро  ушла.  
Со  слезами  на  глазах  вбежала  в  комнату,  где  муж  спокойно  читал  газету.

-  Мне  было  так  стыдно,  так  стыдно!  Твоя  мама  наверное  подумает,  что  я  чёрствая,  некоммуникабельная,  что  не  захотела  с  ней  общаться.  А  я  ведь  ни  слова  не  поняла!  Разобрала  только,  что  она  говорила  «тахтаво,  тахтаво».  Что  это  такое?  Я  не  знаю.

-  Успокойся.  Ничего  не  подумает.  Просто  у  матери  давно  нет  зубов,  потому  и  разговор  невнятный.  Её  и  правда  понять  трудно,  хотя  я  понимаю  всё.  Извини,  об  этой  проблеме  я  просто  не  подумал.  А  «тахтаво»  -  это  не  какое-то  новое  слово.  Так  у  нас  произносят  выражение  «так-то  вот».  

Но  Лариса  не  могла  успокоиться  и  твердила:  -  Ну  почему  же,  почему  ты  со  мной  не  пошёл?  Я  себя  чувствую  последней  дурой!  Так  неудобно  перед  твоей  мамой...

-  Пойдём,  пойдём  вместе!  Поговорим,  я  буду  за  переводчика.

 Но  Ларисе  не  пришлось  участвовать  в  разговоре,  сын  с  матерью  оживлённо  общались,  а  она  просто  сидела  рядом,  успокаиваясь.  

Кажется,  свекровь  совсем  не  заметила  всего  того,  из-за  чего  так  переживала  её  молодая  восемнадцатилетняя  невестка.

(Окончание  следует)

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=867049
Рубрика: Лирика
дата надходження 06.03.2020
автор: Людмила Григорівна