Музей




В  комнате  пахло  кошками,  валерьянкой  и  серой,
тень  от  узкой  кровати  смахивала  на  гроб;
я  уснула  –  и  ровно  в  полночь  некто  изящный  в  сером
мне  отвесил  поклон,  выставляя  рогатый  лоб.
«Миллион  извинений,  но  в  сны  входят  без  стука.
Оставьте  халат,  вам  не  будет  холодно,  мисс.
Это  рядом.  –  Прошу!».  Дверь  открылась  без  звука,  
и  мы  принялись  быстро  спускаться  по  шаткой  лестнице  вниз.
«Осторожнее  –  не  проснитесь!  Темно,  как  у  чёрта  в  ухе.
Лифт  не  достроен,  так  что  держитесь  за  хвост.
Перестаньте  визжать!  Обычные  злые  духи.
И  кто  кого  испугался  –  это  ещё  вопрос…
Ну  вот,  мы  почти  пришли.  Сеньорита,  поправьте  чёлку,  
а  то  вы  похожи  на  ведьму,  –  о,  это  не  комплимент…  
Куда  вы  мечтали  попасть?  На  бал?  Ах,  какие,  к  чёрту,  
балы  в  двадцать  первом  веке…  Один  момент  –  
сейчас  вам  покажут  чудо.  У  вас  [i]крепкое  [/i]воображенье?
Учтите,  тут  вам  не  Лувр  и  не  Колизей.
Вы  босиком?  Наденьте,  сделайте  одолженье.
И  ничего  не  трогайте!  Это  музей.
Видите  ли,  мамзель,  в  жизни  каждого  сукина  сына
было  нечто  достойное  рая.  Оно  не  годится  в  ад
и  хранится  вот  здесь  (на  то  есть  своя  причина  –  
та  самая,  по  которой  и  рукописи  не  горят).
Вот  монетка,  что  юной  нищенке  пожертвовал  скряга  Петер
(жена  от  его  бережливости  скончалась  однажды  зимой);
вот  рюмка  бедняги  Билли  –  он  деньги  швырял  на  ветер
и,  разоряя  родню,  от  стыда  уходил  в  запой.
А  это  последний  завтрак  четырёхсот  обречённых;
в  то  же  утро  их  расстреляли;  но  прежде  чем  уморить,
им  роздали  миски  с  баландой:  заботясь  о  заключённых,
начальник  распорядился  их  досыта  накормить.
Вот  чучело  пса,  которого  гладил  Гитлер,
карты,  которыми  шулер  честную  вёл  игру;
эти  чётки  перебирая,  Грозный  творил  молитвы,
за  тех,  кто  вкусили  смерти  у  него  на  пиру;
вот  детище  Гильотена;  а  эта  пустая  клетка…
Вам,  кажется,  неинтересно,  адамово  вы  ребро?
Где  вам  понять,  какая  невероятная  редкость  –  
в  душе  у  отпетого  гада  светлый  намёк  на  добро!
Впрочем,  я  трачу  бисер.  Несерьёзная  вы  девица,
вам  подавай  артефакты,  исторически  ценный  хлам,  –
а  будь  вы  хоть  чуть  умнее,  любая  моя  вещица
немало  бесхитростной  правды  о  людях  сказала  б  вам.
Но  оставим  нотации,  не  моё  это  дело  –  
в  области  педагогики  я  даже  не  дилетант,  –  
взгляните  налево,  барышня;  вам  уже  «всё  надоело»,
но  живопись-то  вы  любите?  (С  тех  пор,  как  «зарыли  талант».)
А?  Что  вы  сказали?  «Невелика  потеря»?
Не  спорю  –  то  есть  не  спорю  в  том  смысле,  что  я  не  эстет…
Вы  что-то  сказали,  фрейлейн?  Громче,  я  глух,  как  тетеря  –  
шумное  место  пекло…  Итак,  перед  вами  портрет
бедной  девушки  Лизы  –  или,  может  быть,  Насти.
Не  стоит  вздыхать,  натурщица  двести  лет  как  на  небесах.
Сработал  сию  парсуну  никому  не  известный  мастер  –  
и  не  сказать,  чтоб  на  совесть,  а,  скорее,  на  страх.
По  причине  почтенного  возраста  эту  реликвию  крали
четыре  раза.  И  вот  вам  такой  поворот  в  судьбе  –  
взглянув  на  бедную  Лизу  и  вспомнив  о  некой  Кларе,
вор  обругал  заказчика  и  оставил  портрет  себе.
Я  до  сих  пор  не  знаю,  что  это  было,  пани,  –
глупость,  любовь  к  искусству  или  просто  любовь.
Что  чары  какой-нибудь  Мани  сильнее,  чем  мани-мани  –  
это  вам  не  сморгнув  докажет  на  рифмах  пиит  любой,
но…  
             А,  проклятое  время!  Вечность  куда  надёжней,  
сны  не  совсем  удобны  –  всё-таки  суррогат.
И  сотой  части  музея  вам  обойти  невозможно,  
даже  если  б  он  снился  тысячу  раз  подряд.
Э  нет,  погодите  прощаться!  Посмотрите  направо  –  
перл  здешней  коллекции.  Да  что  там  перл  –  бриллиант!
И  заметьте:  ему  ведь  совсем  не  нужна  оправа,  
как  видите,  это  не  камень,  не  холст  и  не  фолиант…»
я  подошла  поближе.  С  профилем  злобной  феи  
из  старой  немецкой  сказки  стоял,  задирая  нос,
на  оловянном  блюде  зелёный,    как  жук,  кофейник  –  
в  неимоверных  букетах  ярко-пунцовых  роз.
«Вы  любите  нищих  духом?  Вы  любите  нищих  духом.
Переждать  бытие  не  морщась  –  ваша  идея  фикс.
Но  пока,  моя  дорогая,  земля  вам  не  стала  пухом,
взгляните  на  то,  что  осталось  от  господина  икс.
Что  плохого  он  сделал?  А  ничего  не  сделал.
Не  уличён,  не  замечен,  не  пойман,  не  виноват.
Но:  за  грешки  и  страстишки  расплачивается  –  тело.
[i]За  [/i][i]несделанное  [/i][i]добро  [/i]душе  полагается  ад.
Лирическое  отступление.  Добром,  а  иначе  благом
считается  нечто  способное  украсить  этот  мирок.
Самые  разные  вещи  проходят  под  этим  флагом:
доблесть,  любовь,  вдохновенье,  суета  возле  вдов  и  сирот…
Вы  спросите,  а  при  чём  здесь  кофейник  в  дурацких  розах?
Видите  ли,  покойник  был  постник,  бирюк  и  жлоб.
Но  накануне  смерти,  устав  от  тотальной  прозы,  
он  вдруг…  приобрёл  эту  штуку  –  без  всяких  «зачем»  и  «чтоб».
Представьте,  слезливым  утром  душа  его  встрепенулась,
решил  он,  что  жизнь  копейка  и  явно  не  удалась,
о  чём-то  ему  взмечталось,  над  чем-то  ему  взгрустнулось  –  
и  он  совершил  Поступок.  Улавливаете  связь?
Ну  да,  купить  не  торгуясь  ненужную  вещь  –  Поступок.
Достойный  скрижали.  Подвиг.  Романтика,  чёрт  возьми!
Вы  скажете,  это  мелко?  Сочтёте,  что  это  глупо?
Это  грустно…
Пойдёмте,  вам  надо  проснуться  к  восьми.

. . . . . . .

Ну  вот  и  всё.  Присядем  –  куда  вы  так  по-английски?
Домой?  У  вас  нету  дома.  Да  сядьте,  я  вас  не  съем!
Да-с,  гнездовые  инстинкты…  (Какой  ещё  спирт?  Это  виски.)
Я  сам  до  сих  пор  вспоминаю  мой  –  доадамов  –  Эдем.
О,  до  чего  там  тихо…  Не  слышно  ни  плача,  ни  смеха.
Деревья  вздымают  к  небу  мирьяды  расцветших  рогов;
так  чист  невесомый  воздух,  что  не  рождает  эха;
пёстрые  лица  животных  похожи  на  маски  богов.
Яркие  летние  ночи  там  до  того  прохладны,
что  благоухает  мятой  лёгонький  лунный  свет;
со  звёзд  летит  позолота  на  кружево  лоз  виноградных…
Подобного  этому  краю  не  создал  Всевышний,  нет!
Я  помню  полные  мёда  чаши  гигантских  лилий,  
ручного  левиафана  –  горб  его  был  как  храм,  –
сонм  серафимов  строгих…  
                                                                               Пора!  Ну,  прощайте  –  или
до  встречи:  кто  его  знает,  вдруг  не  заладится  там,
так  милости  просим…  Что  вы!  Клянусь  –  ничего  плохого…
Я  знаю,  вы  пишете  ви́́рши,  то  есть,  пардон,  стихи,
и,  как  заметил  кто-то,  великое  дело  слово,  –
так  что  кроме  музея  у  нас  ещё  есть...  архив».


адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=954877
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 30.07.2022
автор: Світлана Себастіані