КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ СОБЫТИЙ ОБОРОНЫ СЕВАСТОПОЛЯ
При штурме Корабельной стороны противник имел почти четырехкратное (80 против 22 тысяч) превосходство в силах, Враги захватили Малахов курган, хотя непобежденной оставалась Корниловская башня, которую защищал поручик Юний *.
Фактически больше ни одно наше укрепление не было взято ни французами, ни англичанами, ни турками. Упорнее других сражались пятый бастион, редут Шварца и соседний люнет Белкина. В бумагах одного из русских генералов есть такая запись:
«...Едва эти массы были отбиты и бежали в свои траншеи, как оттуда свежие колонны бросились на редут Шварца. Приступ с фронта и левого фаса был отражен, но на правом фасе французы ворвались в редут, и тогда завязался жестокий рукопашный бой с житомирцами , минцами и екатеринбургцами, из коего ни один француз, из числа ворвавшихся, не вышел живой, за исключением 153 взятых в плен. В числе этих пленных полковой командир линейного № 46 полка Баннюр, четыре обер-офицера и 148 нижних чинов. Неприятель еще бросался на редут Шварца, но уже не с тою запальчивостью, и был отбит огнем с бастиона и люнета Белкина...»
Но вот как-то решил я узнать побольше о поручике Юнии - о том самом, который в последний, 349-й день обороны занял Корниловскую башню Малахова кургана и французы не могли его выбить оттуда.
Малахов курган, хотя и захвачен был французами, но не сломлен - горсточка матросов во главе с Юнием продолжала отстреливаться. В пылу сражения французы не заметили, откуда ведется огонь, но когда утихли взрывы, храбрецов обнаружили. Зуавы бросились на штурм башни. Двоих тут же пронзили абордажными пиками, остальные поспешно отступили.
Стали стрелять по окнам-бойницам. И это не помогло. Тогда французы обложили башню хворостом и подожгли, надеясь «выкурить» русских. Но, едва огонь качал лизать бойницы, враги спохватились и начали сами поспешно тушить пожар - мог взорваться пороховой погреб. Подвезли тяжелое орудие, и из него, через разбитую дверь, принялись расстреливать смельчаков...
Сотрудники музея рассказали мне: израненного поручика Юния матросы выносили из башни на руках. Бойцы в обгоревших мундирах шли по Малахову кургану, занятому противником, и французы пропустили их - не задержали никого - враги отдавали честь героям!
Севастопольцы выдержали этот страшный натиск. Однако вечером того же, 28 августа, к огромному удивлению противника, Горчаков отдал приказ оставить бастионы и переправляться на пароходах или переходить по плавучему мосту на Северную сторону. Одновременно специальные команды начали взрывать пороховые погреба, уничтожать батареи и орудия...
Село солнце, когда поступил приказ покинуть южную часть города.
— Не уйдем с бастионов! Не велел Павел Степанович!.. Пусть сухопутное начальство уходит, а матросы до последнего останутся здесь! — Батарейцы не прячут слез.
В этих возгласах тонет голос командира редута Ханджогло:
— Поймите, это бесполезно. Только лишние смерти. Без Малахова нам не удержаться...
С редута Шварца горящие улицы кажутся стоглавым змеем. Сжав обветренные губы, батарейцы отходят на построение. Молча заклепывают орудия, забирают принадлежности. Над ними продолжает грохотать и бесноваться небо.
Порою люди оглядывались, и усталые глаза видели всхолмленный город, окутанный дымом, в клочьях пожарищ. Но туда, где, казалось, уже никого не могло быть, продолжали лететь ядра и тяжелые разрывные снаряды.
Посредине рейда медленно и страшно оседали в воду шесть боевых кораблей и несколько пароходов. Всю оборону они из Южной бухты обстреливали противника. И вот могучие корпуса уже почти полностью поглотила вода. Вздрагивали, словно от озноба, голые, беззащитные мачты. Еще минута, другая, и над кораблями злорадно заплещут волны.
Матросы останавливаются и жесткими рукавами бушлатов вытирают глаза. Раскаты бомбардировки кажутся траурным салютом...
Вышли на скалистый берег. Движение по мосту почти прекратилось. Сверху стало видно, как начали разводить понтоны.
Над рыжим облаком, покрывающим город, блестели яркие, удивительно спокойные звезды. Небо было невероятно чистое и чуть-чуть сонное.
А город продолжал гореть. Сотни костров полыхали вдали, порою исчезая в дыму и снова отчетливо появляясь.
Удивленно смолкли вражеские батареи, но взрывы продолжались. От раскаленного воздуха вспыхивали пороховые погреба и склады. Последние вздохи многострадального Севастополя...
Неприятель в течение двух последующих дней не осмелится вступить в груды развалин, носящих имя Севастополя...
Приказ по Южной армии и военно-морским силам в Крыму:
— «Храбрые товарищи! Грустно и тяжело оставить врагу Севастополь. Но вспомните, какую жертву мы принесли на алтарь Отечества в 1812 году! Москва стоит Севастополя! Мы ее оставили после бессмертной битвы под Бородином - тристасорокадевятидневная оборона Севастополя превосходит Бородино...»
— « Но не Москва, а груда каменьев и пепла досталась неприятелю в роковой 1812 год. Так точно и не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одни пылающие развалины города, собственной рукой зажженного, удержав за нами честь обороны, которую дети и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству!»
|
|
