|
Баратынский Евгений Абрамович :: Критика
Творчість |
Біографія
|
Критика
Относя Баратынского "к числу отличных наших поэтов", Пушкин писал: "Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко".
Оригинальность Баратынского, которую подчеркивал в нем Пушкин, была обусловлена не только особенностями его совершенно уникального поэтического дарования, но во многом и перипетиями его биографии.
Евгений Абрамович Баратынский родился 19 февр. (2 марта) 1800 года в отцовской усадьбе Мара под Тамбовом. Отец его, генерал-лейтенант, был выходцем из старинного польского рода. Он дал своему сыну хорошее домашнее воспитание под руководством итальянского гувернера. На тринадцатом году Баратынский был зачислен в Пажеский корпус в Петербурге. Начитавшиеся разбойничьих романов пажи составили "общество мстителей", главою которого был отрок Баратынский. Однажды шалости "мстителей" зашли слишком далеко: было похищено пятьсот рублей казенных денег. В апреле 1816 года Баратынский по личному указанию Александра I был исключен из корпуса с запрещением поступать на какую бы то ни было государственную службу, кроме военной, да и то не иначе как рядовым.
Исключение из Пажеского корпуса "за негодное поведение" стало для юного Баратынского подлинной нравственной драмой: расплачиваться за мальчишеский проступок пришлось уже повзрослевшему молодому человеку. Интересно, что Баратынский мог избежать солдатчины, живя потихоньку, скажем, в той же Маре. Но он распорядился своей судьбой по-иному. Он переезжает в Петербург и в феврале 1819 года сам поступает рядовым в лейб-гвардии Егерский полк.
Этот новый переезд в Петербург многое определил в творческой судьбе Баратынского. Здесь он завязывает тесное знакомство с Жуковским, Ф. Глинкой, Кюхельбекером, Дельвигом и Пушкиным. Литературные связи дали Баратынскому то, чего он был лишен, живя в провинциальном уединении после исключения из Пажеского корпуса: возможность общения с настоящими художниками слова, чьи суждения и оценки были в высшей степени необходимы начинающему поэту.
Однако пребывание в Петербурге длилось недолго. В начале 1820 года Баратынского перевели в Нейшлотский полк, который находился в Финляндии. Именно здесь Баратынский родился как поэт, создав свои первые по-настоящему значительные произведения: элегии "Финляндия", "Уныние", "Родина", послания Дельвигу и Гнедичу, поэмы "Пиры" и "Эда".
Литературный авторитет Баратынского стремительно возрастает. В январе 1820 года он становится членом-корреспондентом, а в марте 1821-го действительным членом Вольного общества любителей российской словесности. Стихи его часто появляются на страницах петербургских журналов. Баратынский завоевал большую популярность. Искушенный в стихах, образованный тогдашний читатель отличил его самобытный голос среди других поэтических голосов:
В свои расселины вы приняли певца,
Граниты финские, граниты вековые...
Баратынский стал одним из самых ярких представителей "поэзии мысли". Для него поэзия была не столько средством самовыражения (как для подавляющего большинства его современников), сколько средством познания. В его любовных и философских элегиях поэтическое слово, не утрачивая художественности, обретает почти терминологическую точность ("Не упоения, а счастья / Искать для сердца должно нам"; "В душе моей одно волненье, / А не любовь пробудишь ты" и т. п.). Недаром Пушкин в решающую заслугу Баратынскому ставил "труд отделки и отчетливости".
Весною 1825 года после неоднократных представлений начальства, благодаря дружескому заступничеству Жуковского, А. И. Тургенева, Дениса Давыдова, Вяземского, его наконец производят в офицеры. Осенью того же года Баратынский покидает Финляндию и уезжает в Москву. В январе 1826 года, практически сразу после получения офицерского чина (то есть доказав себе и обществу, что он искупил мальчишеское прегрешение), Баратынский выходит в отставку.
Именно в Москве поэт узнает о восстании 14 декабря и о дальнейшей трагической судьбе участников выступления на Сенатской площади. Он разделял их вольнолюбивые настроения. В стихотворении "Буря" он писал о своем презрении к "покою раболепному" и взывал к океану:
Волнуйся, восставай на каменные грани,
Он веселит меня, твой грозный, дикий рев...
Многие из декабристов (А. Бестужев, Рылеев, Кюхельбекер и др.) лично были близки Баратынскому. О "братьях"-декабристах он помнил всегда и с горечью писал:
Я братьев знал, но сны младые
Соединили нас на миг:
Далече бедствуют иные,
И в мире нет уже других.
В Москве Баратынский поначалу активно включается в литературную жизнь, присматривается к новому поэтическому поколению, знакомится с литераторами, входившими в кружок "любомудров". Стихотворения его появляются в журналах "Московский телеграф", "Московский вестник", "Московский наблюдатель". В 1828 году он публикует новую поэму - "Бал" в одной книжке с "Графом Нулиным" Пушкина (тем самым друзья лишний раз подчеркивают свою идейную и литературную солидарность). Еще через два года Баратынский печатает поэму "Наложница" (которую затем перерабатывает, дав ей новое название - "Цыганка"). Эти произведения публика встречает холодно. Критики упрекают поэта в надуманности интриги, в неестественности языка и т. д. Но Пушкин высоко оценивает их.
Вскоре Баратынский отказывается от попыток найти общий язык с "новыми племенами" и еще теснее примыкает к своим испытанным друзьям, к избранному кругу лучших представителей дворянской культуры во главе с Пушкиным. Этих людей объединяло стремление сохранить многовековые духовные и эстетические ценности перед усилившимся в 1830-е годы натиском чуждых им буржуазных сил, буржуазных отношений, которые несли с собою в жизнь бездуховность, нравственный раскол, своекорыстный расчет, "торговую логику", как писал Баратынский. Напряженные раздумья над судьбами поэзии в этих условиях приводят его к безотрадным выводам:
Век шествует путем своим железным,
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о них хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
Пессимистические настроения Баратынского усиливаются еще и тем, что старые-то друзья постепенно уходят из жизни: в 1831 году умирает Дельвиг, в 1833-м - Гнедич, в 1837-м гибнет А. С. Пушкин... Новые поколения не понимают и не принимают бескорыстных поисков истины в искусстве, бескорыстного служения добру и красоте... Для поэзии наступают печальные сумерки... Свою последнюю книгу стихов, вышедшую в 1842 году, Баратынский так и называет - "Сумерки". Книга эта опять-таки встречает холодный прием у читателей и критиков (так, например, Белинский, не отрицая таланта Баратынского, подверг беспощадному осуждению мрачный пессимизм, которым окрашена эта гениальная книга).
Баратынский глубоко переживал отсутствие живого и действенного контакта с новым читателем. "Звезда разрозненной плеяды" - так назвал он в 1834 году Вяземского в стихотворном послании к нему. Но эти слова точно характеризуют положение и самого Баратынского в ту пору. Он уединяется в деревне, почти целиком отдавая себя хозяйственным заботам. Литературные и идейные схватки, которые кипят в столицах, не увлекают его: он понимает, что для поэзии наступает трудное время, и не хочет тратить силы и время на журнальные прения. С него достаточно, что он продолжает писать стихи.
В 1843 году поэт отправляется в заграничное путешествие. В Париже он знакомится с известными французскими писателями (Ш. Нодье, А. де Виньи, П. Мериме и др.), а также встречается с Огаревым и другими соратниками Герцена, с которыми ведет оживленные беседы о дальнейших путях развития русского общества. Мысли о России, о ее будущем, о судьбах русской культуры занимают его постоянно, о чем, к примеру, свидетельствуют строки из письма, написанного родственникам в декабре 1843 года в Париже: "Поздравляю вас с Новым годом. Поздравляю вас с будущим, ибо у нас его больше, чем где-либо; поздравляю вас с нашими степями, ибо это простор, который ничем не заменят здешние науки; поздравляю вас с нашей зимой, ибо она бодра и блистательна и красноречием мороза зовет нас к движению лучше здешних ораторов; поздравляю вас с тем, что мы в самом деле моложе 12-ю днями других народов и посему переживем их, может быть, 12-ю столетиями".
После Франции он посещает Италию, которую полюбил еще в детстве по рассказам своего "дядьки-итальянца" Джьячинто Боргезе.
В начале 1844 года многое говорило о том, что Баратынский был готов к новым творческим свершениям. Он, например, собирался по возвращении в Россию возглавить осиротевший пушкинский "Современник". Он подводил итоги предшествующему своему пути:
Много земель я оставил за мною;
Вынес я много смятенной душою
Радостей ложных, истинных зол;
Много мятежных решил я вопросов,
Прежде чем руки марсельских матросов
Подняли якорь, надежды символ!
Однако надеждам (в том смысле, как это обычно понимают) не суждено было сбыться: в конце июня 1844 года в Неаполе Баратынский неожиданно скончался.
Пушкин, который, по существу, не высказал ни одного критического замечания о стихах Баратынского, видел в нем образец поэтической и чисто человеческой самостоятельности: "Никогда не старался он угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал он к шарлатанству, преувеличению для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным, трудом отделки и отчетливости, никогда не тащился по пятам увлекающего свой век гения, подбирая им оброненные колосья; он шел своей дорогой один и независим".
Источник: Е. Лебедев. Евгений Баратынский / Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.
|
