В октябре девяносто третьего я сугубо был против Ельцина,
забирался на баррикады и орал: «Демократы гады!»
Но не то чтоб в осадке чистом слыл я пламенным коммунистом,
и не то чтоб топил я матово за Руцкого и Хасбулатова –
просто где-то за год до этого разразилось горе поэтово:
от поэта ушла жена.
Ты, поэт, сказала она,
неудачник особой масти, у тебя ни бабла, ни власти,
а вот Сарик (мой новый друг) уважаем всеми вокруг –
у него три ларька на рынке, плюс шашлычная на Ордынке –
он мне купит кабриолет.
Ну а ты мне что дашь, поэт?
Год я думал над этим спичем – стал он враз моим Линчем личным –
посыпал шевелюру пеплом и считал свои будни пеклом:
пил я горькую,
пил я жгучую,
пил палёную и колючую,
пил на шару и пил один,
а когда в себя приходил,
то выкуривал сигарету и к Верховному пёр Совету,
чтоб оттуда, блеснув забралом, своё фэ сказать либералам.
Мол, такой ли желали доли мы?
Как могли вы, блин, как позволили у поэта отнять жену!
Довели подлецы страну.
Так я прожил два года с гаком. Мог и дальше бы быть вахлаком,
но в конце девяносто пятого с похмелюги читал Довлатова.
Ночь. Метро. Голубая ветка.
Вдруг какая-то красопетка
феерически села рядом и меня раздевая взглядом,
щекотнула дыханьем ухо: «Так о чём у нас тут пир духа?»
На Филях мы сошли с ней вместе, взяли «Клинского» честь по чести,
завалили в мою однушку и устроили там порнушку.
Я стихов ей прочёл немало, а она до утра стонала,
и когда наступил рассвет, таки кончила: «Ты – поэт!»
С той поры я себя не мучаю, не гоняю в кручину злючую
и по жизни иду практически либерально-демократически.
Ну а те, кто в былом столетии красопеток своих не встретили,
и сегодня жгут не по-детски за дурацкий Союз Советский:
мол, за что воевали деды, от свободы у нас все беды –
загоняют себя в отряды и орут: «Демократы гады!»
Хтонь истории стала ближе,
полыхнула окопной жижей.
Нет у хтони иной причины,
чем разлюбленные мужчины.
