Стихи Генри Говарда, графа Серрея (1517 — 1547).
Генри Говард, граф Серрей (он же Суррей, он же Серри, он же - и на самом деле - Сарри :-))), 1517 — 1547) — английский поэт эпохи Возрождения, кузен королев Анны Болейн и Екатерины Говард. Был казнен по обвинению в государственной измене вследствие борьбы за власть между семьями Говардов и Сеймуров.
Считается одним из отцов сонетной формы в английской литературе.
Далее следуют несколько его стихотворений с моими любительскими переводами.
Тексты оригиналов и некоторая вспомогательная информация — с сайта Luminarium.
Совпадение отдельных фраз с другими русскими переводами возможно, но случайно: раньше я читала всего один перевод стихотворения Серрея, здесь не представленного.
DESCRIPTION OF SPRING,
WHEREIN EVERY THING RENEWS, SAVE ONLY THE LOVER
THE soote season, that bud and bloom forth brings,
With green hath clad the hill and eke the vale:
The nightingale with feathers new she sings;
The turtle to her make hath told her tale.
Summer is come, for every spray now springs:
The hart hath hung his old head on the pale;
The buck in brake his winter coat he flings;
The fishes flete with new repair;d scale.
The adder all her slough away she slings;
The swift swallow pursueth the flies smale;
The busy bee her honey now she mings;
Winter is worn that was the flowers’ bale.
And thus I see among these pleasant things
Each care decays, and yet my sorrow springs.
Переводчица, то есть я, задалась целью, насколько получится, передать рифмы и игру звуков, что обычно ей не удается. Задача отразилась на качестве перевода и повлияла на него не к лучшему. Зато — эксперимент.
Генри Говард, граф Серрей
Описание весны: все обновляется, влюбленный остается прежним
Пора побегам, почкам настает,
холмы и долы зелень застилает,
и в перьях новых соловей поет,
голубка голубю любовь вручает.
Пора цветенья: всякий прут цветет,
король-олень корону оставляет,
другую шубу заяц заведет,
молчунья-рыба чешую меняет.
Змея из старой кожи ускользнет,
стрелою легкой ласточка летает,
прилежная пчела готовит мед —
запрет зиме: она цветам мешает.
Приветствуя весны веселый ход,
печали вянут — лишь моя цветет!
Перевод 01.03.2014
(В этом переводе, как вы могли заметить, олень превратился в зайчика. :-) Слово buck в седьмой строке должно переводиться как "олень", но, поскольку олень уже упоминался строкой выше, переводчица решила, что изобразить игру звуков важнее, чем правильно передать, какое животное имеется в виду. Соответственно, в переводе В. Рогова здесь "В лесную чащу лань линять идет". )
Два следующих стихотворения написаны от лица женщины, тоскующей о возлюбленном, который ушел в море. За ними идут стихи о любви уже от имени мужчины. Затем стихотворение на популярную тему смены возрастов.
COMPLAINT OF THE ABSENCE OF HER LOVER,
BEING UPON THE SEA [Lady Surrey’s Lament for Her Absent Lord>
GOOD ladies ! ye that have your pleasure in exile,
Step in your foot, come, take a place, and mourn with me awhile :
And such as by their lords do set but little price,
Let them sit still, it skills them not what chance come on the dice.
But ye whom Love hath bound, by order of desire,
To love your Lords, whose good deserts none other would require ;
Come ye yet once again, and set your foot by mine,
Whose woful plight, and sorrows great, no tongue may well define.
My love and lord, alas ! in whom consists my wealth,
Hath fortune sent to pass the seas, in hazard of his health.
Whom I was wont t’embrace with well contented mind,
Is now amid the foaming floods at pleasure of the wind.
There God will him preserve, and soon him home me send ;
Without which hope my life, alas ! were shortly at an end.
Whose absence yet, although my hope doth tell me plain,
With short return he comes anon, yet ceaseth not my pain.
The fearful dreams I have ofttimes do grieve me so,
That when I wake, I lie in doubt, where they be true or no.
Sometime the roaring seas, me seems, do grow so high,
That my dear Lord, ay me ! alas ! methinks I see him die.
And other time the same, doth tell me he is come,
And playing, where I shall him find, with his fair little son.
So forth I go apace to see that liefsome sight,
And with a kiss, methinks I say, ‘ Welcome, my Lord, my knight ;
Welcome, my sweet ; alas ! the stay of my welfare ;
Thy presence bringeth forth a truce betwixt me and my care.’
Then lively doth he look, and salueth me again,
And saith, ‘ My dear, how is it now that you have all this pain ?’
Wherewith the heavy cares, that heap’d are in my breast,
Break forth and me dischargen clean, of all my huge unrest.
But when I me awake, and find it but a dream,
The anguish of my former woe beginneth more extreme ;
And me tormenteth so that unneath may I find
Some hidden place, wherein to slake the gnawing of my mind.
Thus every way you see, with absence how I burn ;
And for my wound no cure I find, but hope of good return :
Save when I think, by sour how sweet is felt the more,
It doth abate some of my pains, that I abode before.
And then unto myself I say : ‘ When we shall meet,
But little while shall seem this pain ; the joy shall be so sweet.’
Ye winds, I you conjure, in chiefest of your rage,
That ye my Lord me safely send, my sorrows to assuage.
And that I may not long abide in this excess,
Do your good will to cure a wight, that liveth in distress.
[Плач леди Серрей об отсутствующем муже>
Добрые подруги, чья любовь – за морем,
приходите: вместе мы оплачем горе.
Не зову трудиться жен я равнодушных,
пусть покойны будут: им гадать не нужно.
Но когда желанье или обычай древний
быть тебе внушили одному лишь верной,
приходи: с тобою вместе погорюю,
скудным словом долю выскажу лихую.
Господин мой милый – все мое именье –
жизнь морям доверил по судьбы веленью.
Тот, кого я в счастье нежила, ласкала,
стал ветрам игрушка да волнам забава.
Бог его укроет, возвратит в отчизну, –
без надежды этой я б рассталась с жизнью.
Но хотя надежда мне твердит: «Вернется!»,
коль разлука длится, мука не прервется.
Злобные, дурные сны меня тревожат;
в страхе я: случилось иль случиться может?
То мне снится буря, что валы вздымает,
вижу, как супруг мой в море погибает.
А другой обман бывает сладок слишком:
будто бы он дома, за игрой с сынишкой.
Я тогда к ним выйду – счастлива, спокойна:
«C возвращеньем, рыцарь! Нынче я довольна.
Без тебя, любимый, так мне было худо,
но с тобою рядом уж грустить не буду».
Он мне улыбнется и руки коснется:
«Милая, откуда боль твоя берется?»
И тогда вся тяжесть от тоски жестокой
выльется наружу – вновь я стану легкой.
«Сон» – скажу, очнувшись, слово роковое
и сильней, чем прежде, мучаюсь тоскою,
и с трудом ищу я, спрятаться куда бы,
чтоб от долгой боли отдохнуть мне, слабой.
Так меня разлука день за днем сжигает;
лишь надежда встречи держит, исцеляет.
Не могли бы сладость мы ценить без соли –
с тем противлюсь лучше я противной боли.
Говорю себе я: «Встреча все искупит –
засияет радость, в тень печаль отступит».
Заклинаю ветры: хватит вам гневиться!
Дайте дорогому в мире возвратиться!
Будьте благом, ветры, бег его направьте,
жизнь мою от муки ждать его избавьте!
Перевод 26–27.03.2014
COMPLAINT OF THE ABSENCE OF HER LOVER
BEING UPON THE SEA
O HAPPY dames that may embrace
The fruit of your delight ;
Help to bewail the woful case,
And eke the heavy plight,
Of me, that wonted to rejoice
The fortune of my pleasant choice :
Good ladies ! help to fill my mourning voice.
In ship freight with rememberance
Of thoughts and pleasures past,
He sails that hath in governance
My life while it will last ;
With scalding sighs, for lack of gale,
Furthering his hope, that is his sail,
Toward me, the sweet port of his avail.
Alas ! how oft in dreams I see
Those eyes that were my food ;
Which sometime so delighted me,
That yet they do me good :
Wherewith I wake with his return,
Whose absent flame did make me burn :
But when I find the lack, Lord ! how I mourn.
When other lovers in arms across,
Rejoice their chief delight ;
Drowned in tears, to mourn my loss,
I stand the bitter night
In my window, where I may see
Before the winds how the clouds flee :
Lo ! what a mariner love hath made of me.
And in green waves when the salt flood
Doth rise by rage of wind ;
A thousand fancies in that mood
Assail my restless mind.
Alas ! now drencheth my sweet foe,
That with the spoil of my heart did go,
And left me ; but, alas ! why did he so ?
And when the seas wax calm again,
To chase from me annoy,
My doubtful hope doth cause me plain ;
So dread cuts off my joy.
Thus is my wealth mingled with woe :
And of each thought a doubt doth grow ;
Now he comes ! will he come ? alas ! no, no!
Жалоба женщины, чей возлюбленный — в море
Вы счастливы: ваш милый подле вас,
не ставит парусов.
Прошу, ко мне придите в скорбный час —
пусть громче станет зов!
Был так удачен выбор мой,
жила я радостью одной,
печаль теперь — печальтесь вы со мной!
Уходит память в трюмах корабля,
увозит, что прошло;
со странником стремится жизнь моя
в добро или во зло;
в ветрах большой подмоги нет,
идет он за надеждой вслед
в мой порт — найдет здесь отдых и привет.
Его глаза — мой частый, частый сон:
не насмотрелась я;
Был наяву моей отрадой он —
в снах радует меня.
Мечте о нем я улыбнусь,
его ищу, когда проснусь,
опомнюсь — и к тоске моей вернусь.
Влюбленным парам — счастье разделять
да тешиться вдвоем,
а мне — все горевать, без сна стоять
в ночи перед окном,
смотреть и видеть только, как
ветра мчат в небе облака.
Да, вот судьба подруги моряка!
Взметнул в волнах соленых ветер злой
такой высокий вал
и тотчас же видений страха рой
ко мне опять пригнал:
«Ах, он погиб, любимый враг,
меня сгубил, и сам — во мрак…
Увы! увы! зачем все вышло так?»
Но снова в мире море предо мной,
прочь главный страх летит,
и повод к грусти у меня иной:
надежда тяготит.
За вспышкой веры жду я бед,
сомненья — каждой мысли вслед:
«Вернется он! вернется ли? нет, нет!»
Перевод 24 — 25.03.2014
A PRAISE OF HIS LOVE,
WHEREIN HE REPROVETH THEM THAT COMPARE THEIR
LADIES WITH HIS.
GIVE place, ye lovers, here before
That spent your boasts and brags in vain ;
My Lady’s beauty passeth more
The best of yours, I dare well sayen,
Than doth the sun the candle light,
Or brightest day the darkest night.
And thereto hath a troth as just
As had Penelope the fair ;
For what she saith, ye may it trust,
As it by writing sealed were :
And virtues hath she many mo’
Than I with pen have skill to show.
I could rehearse, if that I would,
The whole effect of Nature’s plaint,
When she had lost the perfit mould,
The like to whom she could not paint :
With wringing hands, how she did cry,
And what she said, I know it, aye.
I know she swore with raging mind,
Her kingdom only set apart,
There was no loss by law of kind
That could have gone so near her heart ;
And this was chiefly all her pain ;
‘ She could not make the like again.’
Sith Nature thus gave her the praise,
To be the chiefest work she wrought ;
In faith, methink ! some better ways
On your behalf might well be sought,
Than to compare, as ye have done,
To match the candle with the sun.
Хвала возлюбленной. Поэт осуждает тех, кто сравнивает с нею своих
Посторонитесь, хвастуны,
что дам своих напрасно хвалят:
как ни милы, как ни нежны,
краса моей их посрамляет.
Так солнца свет свечу затмит,
так ночь от всхода дня бежит.
Как Пенелопа оных дней,
блистает честностью примерной.
Грех был бы сомневаться в ней:
что говорит — исполнит верно.
И всех ее достоинств рать
моим пером не передать.
Когда б хотел, пересказал
Природы жалобы дословно:
прекрасный образец пропал,
а не создать уже подобный.
Природы долго плач звучал,
я все слова ее слыхал.
Клялась в отчаянье она:
все царство только ей дороже.
Потеря слишком уж страшна:
заменой быть ничто не может!
Печалилась всего сильней,
что лучшего не сделать ей.
Так, плача, прославляла вслух
Природа дивное творенье.
Не надо лишних вам потуг,
не упражняйте зря уменье!
Ведь, право, это трюк пустой —
сравненье солнца со свечой.
Перевод 20—21.03.2014.
A COMPLAINT BY NIGHT OF THE LOVER
NOT BELOVED.
ALAS ! so all things now do hold their peace !
Heaven and earth disturbed in no thing ;
The beasts, the air, the birds their song do cease,
The night;s car the stars about doth bring.
Calm is the sea ; the waves work less and less :
So am not I, whom love, alas ! doth wring,
Bringing before my face the great increase
Of my desires, whereat I weep and sing,
In joy and woe, as in a doubtful case.
For my sweet thoughts sometime do pleasure bring ;
But by and by, the cause of my disease
Gives me a pang, that inwardly doth sting,
When that I think what grief it is again,
To live and lack the thing should rid my pain.
Жалоба влюбленного, но не любимого, в ночи
Какая миру тишина дана!
Не знают небо и земля тревоги,
cпят зверь и ветер, птица не слышна,
в молчанье звезды на ночной дороге.
Покойно море, гаснет рокот волн,
не знаю сна лишь я один, убогий:
причина песням и слезам одна:
я вызываю образ недотроги.
Веселье, скорбь смешать я принужден, —
в мечтах есть место радостям немногим, —
но боль, что глубоко утаена,
вновь о себе напомнит эхом долгим,
когда скажу, что тяжко горевать —
лекарство знать, но им не обладать.
Перевод 22. 03. 2014
(На меня произвело впечатление, что peace - заметно неточная рифма к словам less и case, но точнее подходит к словам cease, increase и disease, и я решила это отразить в переводе).
A VOW TO LOVE FAITHFULLY, HOWSOEVER
HE BE REWARDED.
SET me whereas the sun doth parch the green
Or where his beams do not dissolve the ice ;
In temperate heat, where he is felt and seen ;
In presence prest of people, mad, or wise ;
Set me in high, or yet in low degree ;
In longest night, or in the shortest day ;
In clearest sky, or where clouds thickest be ;
In lusty youth, or when my hairs are gray :
Set me in heaven, in earth, or else in hell,
In hill, or dale, or in the foaming flood ;
Thrall, or at large, alive whereso I dwell,
Sick, or in health, in evil fame or good,
Her’s will I be ; and only with this thought
Content myself, although my chance be nought.
Клятва в безвозмездной верности
Пускай в краю, где солнце зелень жжет,
иль там, где лед не властно растопить,
иль там, где жар оно терпимый шлет,
в толпе глупцов иль мудрецов мне быть;
пусть буду я ничтожен иль могуч,
в ночь долгую иль самый краткий день,
под небом ясным или полным туч,
в расцвете жизни иль готовясь в тень,
на небе, на земле, а нет — в аду,
в горах иль долах, иль средь пенных вод,
рабом, свободным, здравым иль в бреду,
в счастливый час иль в черный час невзгод —
принадлежу я ей. Доволен тем,
наград за верность не прошу совсем.
Перевод 28 — 29. 03. 2014.
REQUEST TO HIS LOVE TO JOIN BOUNTY
WITH BEAUTY.
THE golden gift that Nature did thee give,
To fasten friends and feed them at thy will,
With form and favour, taught me to believe,
How thou art made to shew her greatest skill.
Whose hidden virtues are not so unknown,
But lively dooms1 might gather at the first:
Where beauty so her perfect seed hath sown,
Of other graces follow needs there must.
Now certes, Garret, since all this is true,
That from above thy gifts are thus elect,
Do not deface them then with fancies new ;
Nor change of minds, let not thy mind infect :
But mercy him thy friend that doth thee serve ;
Who seeks alway thine honour to preserve.
Просьба к возлюбленной присоединить к красоте щедрость
Дар золотой — поклонников пленять,
любезным нравом и красой манить —
тебе Природа захотела дать,
чтоб лучшее уменье проявить.
Но нас встречают бурной похвалой,
угадывая скрытых благ сады:
где красота даст урожай большой,
достоинств прочих зреть хотим плоды.
Сомнений нет, что прелести твои
в знак благодати ниспослала высь;
их новой прихотью не оскверни,
измены доброй славы не страшись.
Так пожалей же друга своего,
что честь твою блюдет верней всего!
Перевод 29. 03. 2014
Garret — так иначе называло себя семейство Фитцджеральд, из которого происходила леди Элизабет Фитцджеральд, воспетая Серреем под именем «Прекрасной Джеральдины» (The Fair Geraldine), когда ей было всего десять лет.
COMPLAINT THAT HIS LADY
AFTER SHE KNEW HIS LOVE, KEPT HER FACE ALWAYS
HIDDEN FROM HIM.
I NEVER saw my Lady lay apart
Her cornet black, in cold nor yet in heat,
Sith first she knew my grief was grown so great ;
Which other fancies driveth from my heart,
That to myself I do the thought reserve,
The which unawares did wound my woful breast ;
But on her face mine eyes might never rest.
Yet since she knew I did her love and serve,
Her golden tresses clad alway with black,
Her smiling looks that hid thus evermore,
And that restrains which I desire so sore.
So doth this cornet govern me alack !
In summer, sun, in winter’s breath, a frost ;
Whereby the light of her fair looks I lost.
Жалоба влюбленного на то, что его возлюбленная, узнав о его любви,
прячет от него лицо
С тех пор, как знает милая моя,
что сердца моего царицей стала,
она скрывает черным покрывалом
лицо — в жару ли, в холод — от меня.
Мечты другие я изгнал давно,
служа лишь той, что ранила невольно,
признался, что рабом стал добровольно, —
и любоваться милой не дано.
Под черным кос не вижу золотых,
веселых глаз огонь мне не сияет,
все, что я жажду видеть, все скрывает
ткань черная — причина мук моих!
Под летним солнцем иль в мороз зимой
свет красоты сменился темнотой.
Перевод 29.03.2014.
(в оригинале cornet — головной убор с вуалью).
COMPLAINT OF THE LOVER DISDAINED.
IN Cyprus springs, whereas Dame Venus dwelt,
A well so hot, that whoso tastes the same,
Were he of stone, as thawed ice should melt,
And kindled find his breast with fixed flame ;
Whose moist poison dissolved hath my hate.
This creeping fire my cold limbs so opprest,
That in the heart that harbour’d freedom, late :
Endless despair long thraldom hath imprest.
Another so cold in frozen ice is found,
Whose chilling venom of repugnant kind,
The fervent heat doth quench of Cupid’s wound,
And with the spot of change infects the mind ;
Whereof my dear hath tasted to my pain :
My service thus is grown into disdain.
Жалоба презираемого влюбленного
Слыхал я, что родник чудесный бьет
на Кипре — там, где родина Венеры;
будь камень сам — растаешь в нем, как лед:
вода его любовью жжет без меры.
Яд влагой ненависть мне растворил,
огонь ползучий естество мне плавит.
Приют свободы в сердце я хранил —
клеймо раба отчаянье мне ставит.
Но найден был во льдах родник иной —
он холоден, его противно свойство:
он остужает Купидонов зной,
излечивает сердца беспокойство.
Из этого другого ты пила:
мне за любовь презрение дала.
Перевод 29.03.2014.
COMPLAINT OF A LOVER REBUKED.
LOVE, that liveth and reigneth in my thought,
That built his seat within my captive breast ;
Clad in the arms wherein with me he fought,
Oft in my face he doth his banner rest
.
She, that taught me to love, and suffer pain ;
My doubtful hope, and eke my hot desire
With shamefaced cloak to shadow and restrain,
Her smiling grace converteth straight to ire.
And coward Love then to the heart apace
Taketh his flight ; whereas he lurks, and plains
His purpose lost, and dare not shew his face.
For my Lord’s guilt thus faultless bide I pains.
Yet from my Lord shall not my foot remove :
Sweet is his death, that takes his end by love.
Жалоба влюбленного, которого выбранили
(подражание Петрарке)
Любовь меня сумела покорить,
в душе моей воздвигла замок свой.
Оружие теперь спешит сложить
и знамя опускает предо мной.
Та, у кого учился я страдать,
сомнения в надежде претерпев,
одеждой скромности мой жар скрывать,
сменила милость светлую на гнев.
И, струсив, резвая Любовь бежит
укрыться в сердце; жалуется там.
Раз проиграла, плачет и дрожит.
Боль за вину ее терплю я сам.
Но все же от любви не отступлю:
умру любя — о смерти не скорблю.
Перевод 29. 03. 2014
HOW NO AGE IS CONTENT
WITH HIS OWN ESTATE, AND HOW THE AGE OF CHILDREN
IS THE HAPPIEST IF THEY HAD SKILL
TO UNDERSTAND IT.
LAID in my quiet bed, in study as I were,
I saw within my troubled head a heap of thoughts appear.
And every thought did shew so lively in mine eyes,
That now I sigh’d, and then I smiled, as cause of thought did rise.
I saw the little boy in thought how oft that he
Did wish of God to scape the rod, a tall young man to be.
The young man eke that feels his bones with pains opprest,
How he would be a rich old man, to live and lie at rest.
The rich old man that sees his end draw on so sore,
How he would be a boy again, to live so much the more.
Whereat full oft I smiled, to see how all these three,
From boy to man, from man to boy, would chop and change degree.
And musing thus I think, the case is very strange,
That man from wealth, to live in woe, doth ever seek to change.
Thus thoughtful as I lay, I saw my wither’d skin,
How it doth shew my dented chews, the flesh was worn so thin.
And eke my toothless chaps, the gates of my right way,
That opes and shuts as I do speak, do thus unto me say :
‘ Thy white and hoarish airs, the messengers of age,
That shew, like lines of true belief, that this life doth assuage ;
Bid thee lay hand, and feel them hanging on thy chin ;
The which do write two ages past, the third now coming in.
Hang up therefore the bit of thy young wanton time :
And thou that therein beaten art, the happiest life define.’
Whereat I sigh’d and said : ‘ Farewell ! my wonted joy ;
Truss up thy pack, and trudge from me to every little boy ;
And tell them thus from me ; their time most happy is,
If, to their time, they reason had, to know the truth of this.’
Никакой возраст не доволен собою, но детство — счастливейший из них,
если дети это понимают
Лежу, мечтаю, размышленьям предаюсь:
c волной воображенья не борюсь.
Проходит скоро в мыслях ряд картин живой:
я улыбнусь одной, грущу с другой.
Представил мальчика: о чем ему мечтать?
Проститься с розгой, юношею стать.
Сбылось; у юноши в трудах мечты о том,
как отдохнет богатым стариком.
Грустит старик-богач: ведь скоро умирать,
зачем нельзя мальчишкой снова стать?
Занятно было бы, когда б вертелся круг:
мальчишка — муж — старик — мальчишка вдруг.
Но, право, человек — чудное существо,
раз в счастье горести манят его.
И у меня морщины: верен жизни ход,
слабеет плоть, теряет зубы рот.
Пустые челюсти — врата на правый путь;
мои еще бормочут как-нибудь:
«Седины, дряхлость — все нам честно говорит,
так, как Писание: жизнь прочь летит!
Вот тронь-ка подбородок свой, сам ощути:
прошли поры две, третья впереди.
И ты, хоть в молодости также бит бывал,
из трех какую лучшей бы назвал?»
Я отпускаю радость прежнюю мою:
прощай! Тебя ко всем мальчишкам шлю!
И так скажи им: «Знайте: детства нет милей,
сейчас цените счастье ваших дней!»
Перевод 30.03.2014
DESCRIPTION OF THE RESTLESS STATE OF
A LOVER.
WHEN youth had led me half the race
That Cupid’s scourge had made me run ;
I looked back to mete the place
From whence my weary course begun.
And then I saw how my desire
By guiding ill had led the way :
Mine eyen, to greedy of their hire,
Had made me lose a better prey.
For when in sighs I spent the day,
And could not cloak my grief with game ;
The boiling smoke did still bewray
The present heat of secret flame.
And when salt tears do bain my breast,
Where Love his pleasant trains hath sown ;
Her beauty hath the fruits opprest,
Ere that the buds were sprung and blown.
And when mine eyen did still pursue
The flying chase of their request ;
Their greedy looks did oft renew
The hidden wound within my breast.
When every look these cheeks might stain,
From deadly pale to glowing red ;
By outward signs appeared plain,
To her for help my heart was fled.
But all too late Love learneth me
To paint all kind of colours new ;
To blind their eyes that else should see
My speckled cheeks with Cupid’s hue.
And now the covert breast I claim,
That worshipp’d Cupid secretely ;
And nourished his sacred flame,
From whence no blazing sparks do fly.
Беспокойство влюбленного
Влекомый юностью, я в гонке преуспел:
Амура бич бежать меня заставил.
Осилив полпути, назад взглянуть хотел:
Увидеть вновь, что я вдали оставил.
И понял, как меня желанье подвело,
Вожатым оказавшись неумелым:
Меня упорно зренье жадное вело,
Но лучшую добычу просмотрело.
И я во вздохах день открытья провожал,
Печаль в забавах тщетно скрыть пытаясь.
И явный дым, клубясь, уж слишком выдавал,
Каким огнем я втайне загораюсь.
Так часто предаюсь соленым я слезам,
Любви питая сладостное семя;
Ведь красота ее не даст взойти плодам —
Цветок еще раскрыться не успеет.
Стремились, жаждали глаза мои ловить
Цель, ускользающую неустанно,
Но взоры жадные должны были раскрыть
В груди моей скрываемую рану.
То слишком я бледнел, то невпопад краснел —
Под каждым взглядом в цвете я менялся.
Неловок с виду был, бороться не умел-
За помощью к ней сердцем обращался.
Жаль, слишком запоздал любви моей урок —
Вооружать себя притворной краской,
Чтоб на моих щеках узнать никто не мог
Те пятнышки - Амурову раскраску.
Завидуя, я душу скрытную хвалю —
Амуру чтобы втайне поклонялась:
Давала пищу так священному огню,
Чтоб искра ни одна не вырывалась.
Перевод 08 — 09. 09. 2014
THE LOVER COMFORTETH HIMSELF WITH
THE WORTHINESS OF HIS LOVE.
WHEN raging love with extreme pain
Most cruelly distrains my heart ;
When that my tears, as floods of rain,
Bear witness of my woful smart ;
When sighs have wasted so my breath
That I lie at the point of death :
I call to mind the navy great
That the Greeks brought to Troy town :
And how the boisterous winds did beat
Their ships, and rent their sails adown ;
Till Agamemnon’s daughter’s blood
Appeas’d the Gods that them withstood.
And how that in those ten years war
Full many a bloody deed was done ;
And many a lord that came full far,
There caught his bane, alas ! too soon ;
And many a good knight overrun,
Before the Greeks had Helen won.
Then think I thus : ‘ Sith such repair,
So long time war of valiant men,
Was all to win a lady fair,
Shall I not learn to suffer then ?
And think my life well spent to be,
Serving a worthier wight than she ?’
Therefore I never will repent,
But pains contented still endure ;
For like as when, rough winter spent,
The pleasant spring straight draweth in ure ;
So after raging storms of care,
Joyful at length may be my fare.
Влюбленный утешается тем, что его любимая имеет великие достоинства
Когда терзанья яростной любви
Измучают меня всего сильнее,
И слезы, точно долгие дожди,
Докажут, как скорблю я и болею,
И вздохов столько, что подчас
Готов встречать я смертный час, —
Я вспоминаю, как великий флот
Отплыл когда-то на осаду Трои,
Как против бури греки шли вперед,
С неистовством ветров отважно споря;
Как, чтобы боги помогли,
Царевну в жертву принесли;
В года войны сложившиеся дни
И длинный список подвигов кровавых;
Героев, что так далеко зашли,
Чтоб свой конец найти, увы, так рано.
Сперва цвет войска погребли —
Потом Елену обрели.
И говорю себе я: «Будь сильней!
Учись страданье выносить достойно.
Боролись столько доблестных мужей —
За женщину стерпели бед довольно.
Нет, жизнь не зря я провожу —
Ведь лучшей даме я служу».
Затем себя жалеть не стану я,
Но потерплю в невзгодах, не стеная.
Весна приходит, радостью даря,
Весельем бедствия зимы сменяя.
Так могут грозы отступить,
Счастливый, долгий мир впустить.
Перевод 09.09. 2014
DESCRIPTION OF THE FICKLE AFFECTIONS,
PANGS, AND SLIGHTS OF LOVE.
SUCH wayward ways hath Love, that most part in discord
Our wills do stand, whereby our hearts but seldom do accord.
Deceit is his delight, and to beguile and mock
The simple hearts, which he doth strike with froward, diverse stroke.
He causeth the one to rage with golden burning dart ;
And doth allay with leaden cold again the other’s heart.
Hot gleams of burning fire, and easy sparks of flame,
In balance of unequal weight he pondereth by aim.
From easy ford, where I might wade and pass full well,
He me withdraws, and doth me drive into a deep dark hell ;
And me withholds where I am call’d and offer’d place,
And wills me that my mortal foe I do beseech of grace ;
He lets me to pursue a conquest well near won,
To follow where my pains were lost, ere that my suit begun.
So by these means I know how soon a heart may turn
From war to peace, from truce to strife, and so again return.
I know how to content myself in others lust ;
Of little stuff unto myself to weave a web of trust ;
And how to hide my harms with soft dissembling chere,
When in my face the painted thoughts would outwardly appear.
I know how that the blood forsakes the face for dread ;
And how by shame it stains again the cheeks with flaming red.
I know under the green, the serpent how he lurks ;
The hammer of the restless forge I wot eke how it works.
I know, and can by rote the tale that I would tell ;
But oft the words come forth awry of him that loveth well.
I know in heat and cold the lover how he shakes ;
In singing how he doth complain ; in sleeping how he wakes.
To languish without ach, sickless for to consume,
A thousand things for to devise resolving all in fume.
And though he list to see his lady’s grace full sore ;
Such pleasures as delights his eye, do not his health restore.
I know to seek the track of my desired foe,
And fear to find that I do seek. But chiefly this I know,
That lovers must transform into the thing beloved,
And live, (alas ! who would believe ?) with sprite from life removed.
I know in hearty sighs, and laughters of the spleen,
At once to change my state, my will, and eke my colour clean.
I know how to deceive myself with others help ;
And how the lion chastised is, by beating of the whelp.
Far off I burn ; in both I waste, and so my life I lese.
I know how love doth rage upon a yielding mind ;
How small a net may take, and meash a heart of gentle kind :
Or else with seldom sweet to season heaps of gall ;
Revived with a glimse of grace, old sorrows to let fall.
The hidden trains I know, and secret snare of love ;
How soon a look will print a thought, that never may remove.
The slipper state I know, the sudden turns from wealth ;
The doubtful hope, the certain woe, and sure despair of health.
Об изменчивости, уколах и причудах любви
Проказливой любви превратности опасны:
Желания вразрез — и души не согласны.
Угоден ей обман, приятно насмехаться —
Сердца доверчивых сразить и забавляться.
Стрелою золотой в одно огонь вселяет,
В другое бьет свинцом и тотчас охлаждает.
Те искры ярче, это пламя — горячее…
Неравное она уравнивает — в цели.
Вот брод удобный путь мне легкий обещает —
Но с брода в темный ад любовь меня свергает.
Не даст дойти туда, где были бы мне рады —
Пошлет к врагу, и пресмыкаться будет надо.
От крепости, где отступать мне не пришлось бы,
Пошлет туда, где я отчаюсь раньше просьбы.
Любви приемы изучив, неплохо знаю,
Как скоро мир — войну и мир — война сменяют.
Чужим желанием умею утешаться,
Доверия у многих малым добиваться.
Умею боль скрывать обманчивым весельем,
Мысль ловко утаить притворным рассужденьем.
Мой опыт: быстро кровь от щек бежит со страха
И быстро со стыда вернется — алым знаком;
Не так уж трудно змейке в зелени укрыться,
Как вечный молот бьет — пришлось мне убедиться.
Я знаю, помню все, что милой я сказал бы —
Но коль любовь сильна, то речи наши слабы.
Влюбленный как больной в жару и холод бьется,
Он стонет, коль поет, коль спит — не в срок проснется.
Без хвори чахнет он, тошнит его до пищи,
И тысячи невзгод нарочно он изыщет.
Хоть, дамы видя красоту, он счастлив станет,
Но, взор свой усладив, здоровья не поправит.
Могу найти, где враг любимый след оставил,
Но я искать боюсь. Вот правило из правил:
В предмет любви влюбленный должен превращаться
И в жизни (верит кто?) от жизни отрекаться.
Я знаю в счастье вздох и смех среди печалей,
И вид, и нрав могу менять, чтоб чувств не знали.
Мне с помощью других себе солгать недолго;
Узнал, как порют льва — довольно высечь львенка.
Я испытал огонь, что холодом повеет,
Жар — от огня вдали; все зря; жизнь даром тлеет.
Любви забавно яростью карать смиренье,
Брать сетью небольшой то сердце, что добрее.
Иль желчи приступы мешать с внезапной сластью:
Знак милости один — и отошло ненастье.
Привязчива любовь: один лишь взгляд прекрасной
Запечатлеет мысль, что станет неотвязной.
Немного сбудется надежд тому, кто любит,
Но много будет зол. Здоровье — точно сгубит.
Перевод 09. 09. 2014
COMPLAINT OF A DYING LOVER
REFUSED UPON HIS LADY’S UNJUST MISTAKING OF HIS
WRITING.
IN winter’s just return, when Boreas gan his reign,
And every tree unclothed fast, as nature taught them plain :
In misty morning dark, as sheep are then in hold,
I hied me fast, it sat me on, my sheep for to unfold.
And as it is a thing that lovers have by fits,
Under a palm I heard one cry as he had lost his wits.
Whose voice did ring so shrill in uttering of his plaint,
That I amazed was to hear how love could him attaint.
‘ Ah ! wretched man,’ quoth he ; ‘come, death, and rid this woe ;
A just reward, a happy end, if it may chance thee so.
Thy pleasures past have wrought thy woe without redress ;
If thou hadst never felt no joy, thy smart had been the less.’
And rechless* of his life, he gan both sigh and groan :
A rueful thing me thought it was, to hear him make such moan.
‘Thou cursed pen,’ said he, ‘woe-worth the bird thee bare;
The man, the knife, and all that made thee, woe be to their share :
Woe-worth the time and place where I so could indite ;
And woe be it yet once again, the pen that so can write.
Unhappy hand ! it had been happy time for me,
If when to write thou learned first, unjointed hadst thou be.’
Thus cursed he himself, and every other wight,
Save her alone whom love him bound to serve both day and night.
Which when I heard, and saw how he himself fordid ;1
Against the ground with bloody strokes, himself e’en there to rid ;
Had been my heart of flint, it must have melted tho’ ;
For in my life I never saw a man so full of woe.
With tears for his redress I rashly to him ran,
And in my arms I caught him fast, and thus I spake him than :
‘ What woful wight art thou, that in such heavy case
Torments thyself with such despite, here in this desart place ?’
Wherewith as all aghast, fulfill’d with ire and dread,
He cast on me a staring look, with colour pale and dead :
‘ Nay, what art thou,’ quoth he, ‘that in this heavy plight
Dost find me here, most woful wretch, that life hath in despite ?’
‘ I am,’ quoth I, ‘but poor, and simple in degree ;
A shepherd’s charge I have in hand, unworthy though I be.’
With that he gave a sigh, as though the sky should fall,
And loud, alas ! he shrieked oft, and, ‘Shepherd,’ gan he call,
‘Come, hie thee fast at once, and print it in thy heart,
So thou shalt know, and I shall tell thee, guiltless how I smart.’
His back against the tree sore feebled all with faint,
With weary sprite he stretcht him up, and thus he told his plaint :
‘ Once in my heart,’ quoth he, ‘it chanced me to love
Such one, in whom hath Nature wrought, her cunning for to prove.
And sure I cannot say, but many years were spent,
With such good will so recompens’d, as both we were content.
Whereto then I me bound, and she likewise also,
The sun should run his course awry, ere we this faith forego.
Who joyed then but I ? who had this world;s bliss ?
Who might compare a life to mine, that never thought on this ?
But dwelling in this truth, amid my greatest joy,
Is me befallen a greater loss than Priam had of Troy.
She is reversed clean, and beareth me in hand,
That my deserts have given cause to break this faithful band :
And for my just excuse availeth no defence.
Now knowest thou all ; I can no more ; but, Shepherd, hie thee hence,
And give him leave to die, that may no longer live :
Whose record, lo ! I claim to have, my death I do forgive.
And eke when I am gone, be bold to speak it plain,
Thou hast seen die the truest man that ever love did pain.’
Wherewith he turned him round, and gasping oft for breath,
Into his arms a tree he raught, and said : ‘Welcome my death !
Welcome a thousand fold, now dearer unto me
Than should, without her love to live, an emperor to be.’
Thus in this woful state he yielded up the ghost ;
And little knoweth his lady, what a lover she hath lost.
Whose death when I beheld, no marvel was it, right
For pity though my heart did bleed, to see so piteous sight.
My blood from heat to cold oft changed wonders sore ;
A thousand troubles there I found I never knew before ;
‘Tween dread and dolour so my sprites were brought in fear,
That long it was ere I could call to mind what I did there.
But as each thing hath end, so had these pains of mine :
The furies past, and I my wits restor’d by length of time.
Then as I could devise, to seek I thought it best
Where I might find some worthy place for such a corse to rest.
And in my mind it came, from thence not far away,
Where Cressid’s love, king Priam’s son, the worthy Troilus lay.
By him I made his tomb, in token he was true,
And as to him belonged well, I covered it with blue.
Whose soul by angels’ power departed not so soon,
But to the heavens, lo ! it fled, for to receive his doom.
Жалоба умирающего влюбленного,
отвергнутого из-за того, что его возлюбленная не поняла его сочинений
Приблизилась зима, Борей вступил в права;
Велит Природа — сброшена увядшая листва.
С утра туманный день унынье предвещал.
Пастух, из стойла я пастись овечек выгонял.
Вдруг слышен громкий плач, безумному под стать …
И я смекнул: «Отвергнутый влюбленный плачет, знать».
Так тяжко горевал да жаловался он —
Вот до чего бывает страстью человек стеснен…
«Ах смерть, — кричит — приди, страданью дай конец,
Делам несчастного пошли заслуженный венец!
Вослед за счастием я горе лишь познал.
Не знал бы радости — так сильно в горе б не страдал». —
Небрежный к жизни, издает то вздох, то стон…
Мне, право, слушать было жаль, как жалуется он.
«Будь птица проклята, чье было то перо!
Нож проклят, что точил, тот проклят, кто точил его!
Будь проклят дом, где я творил, будь проклят час…
Ах, перья, что так пишут — снова проклинаю вас!
Увы тебе, рука! Спасла бы ты меня,
Когда б ты прежде отнялась, чем грамотен стал я!»
Так он себя и все на свете проклинал,
Лишь имени любимой госпожи не осквернял.
Когда я увидал, как он себя казнил,
О землю бился — жизнь охотно он бы отпустил —
Будь в сердце хоть кремень, и тот бы мягок стал:
Такого горя прежде никогда я не видал.
Заплакав, как и он, к нему я поспешил,
Обняв, остановил его и с ним заговорил:
«Кто ты, несчастный человек, что так скорбя,
В пустынном месте столь жестоко мучаешь себя?»
Тогда он, изумлен и с виду полн вражды,
Взглянул — а смерть уже дохнула на его черты.
«Скажи сперва, кто ты — тот, кто в годину зла
Нашел несчастного, кому жизнь трижды немила?»
«Простой я человек, и жизнь моя бедна.
Несу я службу пастуха, как не скромна она.»
Вздохнул он, будто ждал, что небо упадет;
Еще тоскливый крик — и он к себе меня зовет:
«Приди, и что скажу — в душе запечатлей.
Узнаешь, отчего страдаю без вины моей».
Без сил, он, прислонившись к дереву, стоял.
С трудом напрягся и свою мне жалобу сказал.
«Единый в жизни раз случилось мне любить.
Природа в ней смогла свое искусство изощрить.
Не помню, сколько лет мы в счастье провели;
Взаимное желаний исполнение нашли.
Клялись мы оба, рады были клятву дать
Быть верными, покуда солнце не поедет вспять.
Как я блажен, как горд блаженством был своим!
Кто мог бы счастие свое тогда сравнить с моим?
Но, слишком веря, что покорно счастье нам,
Потерю больше я понес, чем Трои царь Приам.
Вновь холодна, она писания мои
Зовет причиной, чтобы разорвать обет любви.
Оправдываясь, я прощенья не имел…
Теперь, пастух, сказал я все, что ты узнать хотел,
И мне позволь уйти: я жизнь напрасно длю.
О ком писал — увы! — той я прощаю смерть мою.
Когда умру — прошу, не бойся говорить:
Ты видел смерть вернейшего из тех, кто мог любить».
Он отвернулся, дерево в объятье сжал,
И задыхался: «Смерть, приди! Тебя недаром звал!
Приди! Стократ милее мне тебя принять,
Чем без ее любви народами повелевать».
Так с ним душа была в скорбях разлучена…
Ах, даме невдомек, кого утратила она!
Конец его потряс меня — кто не поймет?
Я думал: в состраданье сердце кровью изойдет.
То страшный жар, то злой озноб меня терзал:
Открылась тысяча мне бед, которых я не знал.
Меж жалостью и страхом был разорван я,
И взволновался так, что пробыл долго вне себя.
Страстям, как и всему, дано предел узнать.
Так и мое волненье в срок свой стало отступать.
Тогда я должен был обдумать и решить,
В каком достойном месте мертвого похоронить.
«Невдалеке влюбленный спит еще один»,
Припомнил я — «Троил, Приама благородный сын».
В знак верности страдальца рядом схоронил,
И, как приличен цвет был, синим я его укрыл.
По воле ангелов он, тотчас как ушел,
Взлетел на небеса и там свою судьбу нашел.
Перевод 10 — 11.09.2014
PRISONED IN WINDSOR, HE RECOUNTETH
HIS PLEASURE THERE PASSED.
SO cruel prison how could betide, alas,
As proud Windsor, where I in lust and joy,
With a Kinges son, my childish years did pass,
In greater feast than Priam’s sons of Troy.
Where each sweet place returns a taste full sour.
The large green courts, where we were wont to hove,1
With eyes cast up into the Maiden’s tower,
And easy sighs, such as folk draw in love.
The stately seats, the ladies bright of hue.
The dances short, long tales of great delight ;
With words and looks, that tigers could but rue ;
Where each of us did plead the other’s right.
The palme-play, where, despoiled for the game,
With dazed eyes oft we by gleams of love
Have miss’d the ball, and got sight of our dame,
To bait her eyes, which kept the leads above.
The gravel’d ground, with sleeves tied on the helm,
On foaming horse, with swords and friendly hearts ;
With chere, as though one should another whelm,
Where we have fought, and chased oft with darts.
With silver drops the mead yet spread for ruth,
In active games of nimbleness and strength,
Where we did strain, trained with swarms of youth,
Our tender limbs, that yet shot up in length.
The secret groves, which oft we made resound
Of pleasant plaint, and of our ladies’ praise ;
Recording oft what grace each one had found,
What hope of speed, what dread of long delays.
The wild forest, the clothed holts with green ;
With reins availed, and swift y-breathed horse,
With cry of hounds, and merry blasts between,
Where we did chase the fearful hart of force.
The void vales eke, that harbour’d us each night :
Wherewith, alas ! reviveth in my breast
The sweet accord, such sleeps as yet delight ;
The pleasant dreams, the quiet bed of rest ;
The secret thoughts, imparted with such trust ;
The wanton talk, the divers change of play ;
The friendship sworn, each promise kept so just,
Wherewith we past the winter night away.
And with this thought the blood forsakes the face ;
The tears berain my cheeks of deadly hue :
The which, as soon as sobbing sighs, alas !
Up-supped have, thus I my plaint renew :
‘ O place of bliss ! renewer of my woes !
Give me account, where is my noble fere ?
Whom in thy walls thou d[id>st each night enclose ;
To other lief 6 ; but unto me most dear.’
Echo, alas ! that doth my sorrow rue,
Returns thereto a hollow sound of plaint.
Thus I alone, where all my freedom grew,
In prison pine, with bondage and restraint :
And with remembrance of the greater grief,
To banish the less, I find my chief relief.
Заключенный в Виндзоре, Серрей вспоминает о
пережитых здесь удовольствиях
Как ты безрадостна, тюрьма моя —
Тот Виндзор, где я словно бы недавно
Был приближенным сына короля
В веселье большем, чем сыны Приама!
Где знал отрады, нынче — злой укор.
Вот те дворы, откуда мы, гуляя,
На «Башню девушек» бросали взор
И охали, влюбленным подражая.
Покоев пышность помню, прелесть дам,
Короткий пляс, что долго обсуждали,
Слова и взоры — тигр всплакнул бы сам,
Как мы друг друга в спорах защищали.
Играли в теннис мы, разоблачась,
И забывались в страстности стыдливой:
Мы мяч порой теряли, но стремясь
Удерживать подольше взгляд любимой.
Вот двор, покрытый гравием, где мы,
Взяв рукава на шлемы, в бой вступали.
Притворною враждой увлечены,
Мы здесь друг в друга дротики метали.
Луга в росы серебряных слезах,
Где, в ловкости и силе упражняясь,
Мы телом крепли в мужества делах,
Хоть и юнцы, вверх быстро устремляясь.
В укромных рощах разражались мы,
Приятным плачем и хвалами дамам,
Делились, что за милости даны,
Сказала «Скоро» или «Слишком рано».
Лес темный зеленью густой укрыт…
Опущен повод, дышит конь быстрее…
Собачий лай, веселый крик летит,
Все — по пятам пугливого оленя.
Средь стен, что голы ныне, в поздний час
Друзья ночлег в согласье разделяли.
Увы! как без печали вспомнить вас,
Те сны, что нас в блаженстве посещали…
Мы поверяли тайны, не боясь,
Беседы, шуток полные, струились,
Не преступали клятвы мы, клянясь —
Так в ночи зимние досуги длились.
Как вспомню я — кровь от лица бежит,
И дождь из слез мне щеки орошает.
Раз и другой мой всхлип тоски звучит,
И сетованье Виндзор оглашает:
«О место счастья, где теперь грущу!
Куда товарищ прежний мой сокрылся?
В твоих стенах его не отыщу…
Был мил он всем, мной — как родной ценился».
И эхо разделяет скорбь со мной,
Но только скорби крик мне возвращает…
И там, где со свободной рос душой,
Мне несвобода жизнь отягощает.
О горе большем мысль в себе ношу —
Так горе меньшее переношу.
Перевод 13.09. 2014
Примечания переводчицы.
В этих стихах Серрей вспоминает о своей дружбе в годы юности с Генри Фицроем, герцогом Ричмондом, незаконным сыном Генриха VIII. Подростками мальчики вместе жили в Виндзоре, так как Генри Фицрой находился под опекой отца Серрея Томаса Говарда, герцога Норфолка. Фицрой женился на сестре Серрея Мэри. Впоследствии находящийся в Виндзоре в тюремном заключении (1537 — 1539) Серрей с тоской вспоминает Генри Фицроя, рано умершего за год до того (1536).
Стихи насыщены бытовыми деталями, которые в перевод попали не все.
Под «Башней девушек» здесь имеется в виду часть замка, где обычно размещались покои придворных дам.
Источник The Works of Henry Howard Earl of Surrey and of sir Thomas Wyatt, by G.F. Nott — P. 348
… взяв рукава на шлемы… — имеется в виду, что они повязывали на рыцарские шлемы рукава своих дам сердца.
Источник — там же, P. 350.
chase the fearful hart of force - имеется в виду тип охоты сhasse ; forcer, когда зверя загоняли, а не застреливали.
Источник — там же, P. 352
…средь стен, что голы ныне… — предлагается два варианта этой строки в оригинале: The void vales eke, that harbour’d us each night и The void walls eke, that harbour’d us each night.
Void vales — это «пустые долины», void walls -» это пустые стены». В последнем случае имеется в виду, что со стен в покоях Виндзорского замка сняты гобелены, так как двор сейчас не здесь.
Источник — там же, P. 352 — 353.
Echo, alas ! that doth my sorrow rue — Здесь, предположительно, в разных изданиях претерпели изменения слова Eche stone, alas! (Каждый камень, увы!) Т.е. каждый камень сожалеет вместе с Серреем и возвращает его плач — эхом.
Источник — там же, P. 354.
Henry Howard, Earl of Surrey
THE MEANS TO ATTAIN A HAPPY LIFE.
MARTIAL, the things that do attain
The happy life, be these, I find :
The riches left, not got with pain ;
The fruitful ground, the quiet mind :
The equal friend, no grudge, no strife ;
No charge of rule, nor governance ;
Without disease, the healthful life ;
The household of continuance :
The mean diet, no delicate fare ;
True wisdom join’d with simpleness ;
The night discharged of all care,
Where wine the wit may not oppress :
The faithful wife, without debate ;
Such sleeps as may beguile the night.
Contented with thine own estate ;
Ne wish for Death, ne fear his might.
Мой перевод перевода:
Генри Говард, граф Серрей (из Марциала)
Где искать счастья
Где, Марциал, нам счастья взять…
Я думаю, что там живет,
Где, не горбатясь, сытым стать
Дадут, и ум тревог не ждет,
Где в помощь, не в помеху – друг,
Нет власти, чтоб над ней дрожать,
Где можно жить, забыв недуг,
Спокойно прочный дом держать.
Где без изысков вкус хорош,
Где мудрый и простак – одно,
Где в мире ночку проведешь,
И не вредит уму вино.
Где верная – не спорь! – жена,
Где ночи в сладких снах бегут,
Где участь лучше не нужна,
Где смерть ни кличут, ни клянут.
Перевод 03.03. 2015
(Перевод последней строки был рассчитан на оригинальность, но он почти наверняка уже встречается где-нибудь. «Кличут» и «клянут» — довольно популярная созвучная пара.
На одном сайте попался вариант Серрея, где имя Марциала было почему-то заменено на «My friend». Если зачем-нибудь нужно, такую замену можно сделать и в переводе: “Где, милый друг, нам счастья взять…» ).
То же самое стихотворение в моем украинском переводе: http://www.stihi.ru/2020/01/04/9453
Henry Howard, Earl of Surrey
OF THE DEATH OF SIR THOMAS WYATT.
DIVERS thy death do diversely bemoan :
Some, that in presence of thy livelihed
Lurked, whose breasts envy with hate had swoln,
Yield C;sar’s tears upon Pompeius’ head.
Some, that watched with the murd’rer’s knife,
With eager thirst to drink thy guiltless blood,
Whose practice brake by happy end of life,
With envious tears to hear thy fame so good.
But I, that knew what harbour’d in that head ;
What virtues rare were tempered in that breast ;
Honour the place that such a jewel bred,
And kiss the ground whereas the corpse doth rest ;
With vapour’d eyes : from whence such streams availe,1
As Pyramus did on Thisbe’s breast bewail.
1 Fall down.
Генри Говард, граф Серрей
На смерть сэра Томаса Уайета
Как ладили, таков и скорби лад:
Те, кто терялся, зависть зло лелея,
Покуда жив ты был, теперь скорбят,
Как будто Цезарь над главой Помпея.
Тем, кто, как душегуб, убийства ждал,
Невинной крови был бы рад напиться,
Кому иной конец мечту сломал,
Завидно, что к добру ты мог стремиться.
Но я мысль превосходную любил,
И чувств необычайность благородных, —
Поклон мой краю, где рожден ты был,
И поцелуй земле, где принял отдых.
Не осушиться искренним слезам:
Так плачу, как над Фисбою Пирам.
Перевод 11.03.2016
Не очень нужное примечание: Цезарь оплакивал смерть своего противника Помпея, которого убили, чтобы доставить Цезарю удовольствие. Пирам и Фисба — пара легендарных влюбленных, погибшая в результате трагического недоразумения (см. «Сон в летнюю ночь»).
ID:
1010408
ТИП: Поезія
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Вірш
ТЕМАТИКА: Поетичні переклади
дата надходження: 06.04.2024 19:21:29
© дата внесення змiн: 06.04.2024 19:21:29
автор: Валентина Ржевская
Вкажіть причину вашої скарги
|
