Она смотрит на мамины платья, развешанные на веревке,
Супится, головой качает, по-детски выводит бровкой
Какие-то тайные знаки на хинди и суахили.
Ботиночки будто бахилы, надетые не по росту
и не по ее размеру
Выглаживают песок...
Внутри они держат Веру -
маленькую, испуганную, сжавшуюся в клубок.
У Веры под сердцем Бог,
Но Веру закрыли в горнице, повесив на дверь замок
И холод уснул уставшей собакой у Вериных голых ног...
Пустоты вокруг и статика
и стены пускают ток
И погнуты пяткой задники
И тянется вязкий смог
вокруг бесконечным сном...
Она открывает створочки, пускает погоду в дом
И все эти реки быстрые зажатые подо льдом
И всю эту зиму снежную, и весь этот белый ком,
уснувший в дверных проёмах злых и рвущийся на балкон...
Так легче дышать, так дышится, так выдох на раз, два, три,
Так словно растет и пыжится душа у нее внутри
И что-то еще похожее на ураган Катрин
Вот-вот разорвется в дребезги, вот-вот разобьется шов,
Но ей до мурашек весело, до коликов хорошо...
Еще, ну, еще, пожалуйста, ты слишишь меня? Еще...
И тот, кто тугие винтики вкрутил в эту карусель,
Сжимает в ладонях меч свой каленый, который над ней висел,
И вдруг отпускает боль ее из душеньки насовсем...
Она не жила, ведь в сущности, чтоб резать над ней мосты...
Не бойся сейчас, хороший мой, крепки у мостов винты
И руки, которые держат меч, бывает не целят в грудь.
Будь с ней сейчас, хороший мой, будь, слышишь? Просто будь.
И мамины платья свисают как дождик на высохших маленьких елках
Их нельзя шевелить и только,
а не то пойдет настоящий дождь...
Да и мама все время кричит «не трожь. И что ты все время пьешь?
Смотри у тебя под глазами ночь, а в пальцах сплошная дрожь...
Не трожь!»
Бежать бы отсюда, бежать, бежать. И Вера ладонями трогает пол,
И кажется где-то за стенками мира все поезда бессрочно идут в депо.
И досками наглухо стянут квадрат, что кажется был окном,
И плачет в углу от бессильного страха Верин придуманный гном.
И тает, становится паутиной, цепляется за каркас двери
и исчезает в нем...
У рук есть одно неподкупное свойство — светиться внутри теплом.
Она прижимается к этим рукам своим внутривенным льдом,
И также отчаянно тает вся, как будто бы тоже гном,
только она настоящая... Живая... потрогай сам...
И птицы живут на ее ресницах и ток пробегает по волосам...
А то, что болит у нее внутри — читай по большим глазам.
Но если сейчас ты ее предашь, и станешь дурной змеей,
Она ведь тебя однажды настигнет
и выжмет до полика по газам...
и ты истечешься бессмысленным ядом в кипящий ее казан.
Ну, правда, хороший, предатели — змеи. Им место...
подумай сам.
Ты просто живи в ней отчаянным сердцем
И бейся за сотни сердец,
в ее кораблях и моторах инерций -
Как в книжках счастливых детств —
Сто тысяч вагонов и двести тележек
отборных сказочных дверц.
Веревки по ветру хвостатыми птицами,
Платья по полу цветными лисицами,
по коридорам весна...
Удочки к небушку тянутся лескою,
быть тебе, девочка, значит невестою,
Пишет стихами блесна...
И Верины окна уже не забиты, ни досками, ни зимой
На Вериных пальцах шифрами светятся буковки важного «мой»...
И там, где каркасные черные двери входили в пустоты снегов,
На стылых порогах всех Вериных горниц, отныне живет Любовь.
И тот, кто тугие винтики вкрутил в этот странный мир,
И каждую божью пятницу смотрит прямой эфир,
Все, знай себе улыбается и цедит свой крепкий чай -
У каждого божьего механизма есть дырочка для ключа...
Blacksymphony, 'rewind'
ID:
170493
Рубрика: Поезія, Вірші, що не увійшли до рубрики
дата надходження: 07.02.2010 21:42:12
© дата внесення змiн: 07.02.2010 21:42:12
автор: Черная Симфония
Вкажіть причину вашої скарги
|
,и с выдохом уходит все ненужное,больное,ложное 
