Меня зовут Чарли Шарп, я из Южного Кенсингтона, эдакого французского, непостижимым образом сформировавшегося, клочка Лондона. Мне часто доставляет удовольствие вспоминать об одном человеке, который жил совершенно иной жизнью. Не то чтобы он был моим соседом, просто мы частенько виделись. Его звали Винсент, старый плотник по имени Винсент Стоун. Он как-то странно одевался, глупо улыбался и, здороваясь, всегда подавал руку первым. Карманы его пиджака растянулись и обвисли из-за того что он постоянно там что-то носил, как будто непрерывно запасался на чёрный день. Вряд ли мы когда-нибудь заговорим с ним о каком-либо мудрёном произведении, или будем с важным видом обмениваться пластинками Вагнера. Человек, мягко говоря, не моего круга общения. Он постоянно всего боялся, старался всячески избежать любых касающихся его перемен. От него часто можно было услышать «Эээ, не к добру» или «Ну вот, опять погода подкачала». Дошло до того, что он напрочь отказался переезжать в нововыстроенный таунхаус и отдавать своё деревянное убожество под снос. Он заперся в своём доме и несколько недель не выходил на улицу, не открывал ни назойливым агентам недвижимости, ни даже соседке - пожилой миссис Грин, которая стала переживать о его здоровье и несколько раз приносила ему под дверь кусок мясного пирога в корзинке. Вся улица смеялась над этим чудаком. В пабе на Пелхэм-стрит ни один мой разговор не заканчивался без шутки, отпущенной в его сторону, да и не только мой. Как можно жить, не видя перспектив в повседневности, не заглядывая с гордостью в будущее, ожидая обнаружить там свои достижения и ступени карьерного или просто личного роста? Ничего не планировать, ничем не интересоваться. Это ведь нормально – хотеть чего-то достичь, желать успеха своему делу, или даже банально искать своё счастье и что-то для этого делать, что-то менять. Человек чего-то хочет, ставит перед собой цель и добивается её, причём не обязательно при этом воровать или идти по головам! Как можно быть таким мрачным и недальновидным? Меня это дико возмущало. Через некоторое время Винсент вышел из своего логова. Мой сосед застал его улыбающимся как ни в чём не бывало, в магазине за покупками продуктов. Я так часто обсуждал его со своей семьёй и друзьями, что Винсент быстро превратился в эталон невежества и средневековой темноты. Мне нравится моя жизнь, и я никак не мог представить себе, что движет этим странным человеком. Почему он таков и что такого должно происходить в его пустой голове, чтобы так ничтожно существовать?
Понемногу из клерков я выбрался в начальники, стал заведовать отделом кредитования в одном из молодых банков Великобритании. Это были лучшие дни моей жизни! Я услышал о новом большом ткацком цехе, строившемся на базе хлопковой фабрики в одном из промышленных районов Лондона. У меня получилось скопить кое-какую сумму за время работы, которую я, окрылённый перспективами и новым делом, тут же вложил в строительство. Мой поступок дошёл до директора, который строго запрещал сотрудникам подрабатывать чем-либо, не относящимся к нашему бизнесу. Пришлось покинуть работу. Но правда через год начавшаяся Великая депрессия поставила на молодом банке крест… впрочем, как и на хлопковой фабрике. Хозяин расплатился с вкладчиками тканью, которая скопилась на складе за восемь месяцев работы после запуска цеха, и уехал из Лондона к родственникам куда-то в Уэльс.
Я стал торговать тканью которая мне досталась, но торговать стали все вокруг и всем подряд. Спуск к жизни впроголодь оказался стремительнее, чем я мог себе представить. Ткань практически никто не покупал и мы с женой решили шить из неё бельё. Сначала для взрослых, а потом для детей – так как ткани уходило меньше, а надобность в нём у горожан возникала чаще. Через месяц или два к этой же идее пришли и остальные бывшие держатели цехов, и у меня практически не осталось покупателей. Всего один человек приходил ко мне два раза в месяц и покупал какие-то тряпки для быстрорастущих непоседливых внуков и внучек, к нему стали часто приезжать родственники из Гилфорда. Да-да, это был Винсент. Будучи плотником, он смог найти работу среди государственных служащих и вместе с бригадой занимался ремонтом городских сооружений. Его, казалось бесконечная, родня по большому счёту спасала мою семью от голода. Детское бельё стоило немного, но в наших тарелках оставалось съестное. Я помню, как каждое утро желал его большой родне долгой и счастливой жизни. Всё такой же странный и улыбчивый старикан больше не казался мне таким уж смешным.
Года через три, когда кризис пошёл на спад, и покупателей стало чуть больше, я нашёл в городе остатки тканей у двух совладельцев обанкротившихся фабрик, которые к этому времени уже занимались прокладкой железных дорог, и ткань просто пылилась у них на чердаках. Я забрал её за гроши. За две недели мне удалось уговорить нескольких женщин заняться швейным делом почти за еду, предложив партнёрство в развивающейся компании в будущем. Медленно но верно дело пошло на лад, мы стали шить лучше и больше. Чаще стали украшать бельё рисунком или строчками из цветной нити.
Постепенно, строительные фирмы-подрядчики, с молодыми и рвущимися к работе специалистами, начали заменять ремонтные бригады, Винсент вынужден был перевестись куда-то в Ливерпуль. Он собрал свои вещи и пришёл попрощаться со мной ранним утром, помнится я только открыл магазинчик и перевернул табличку на дверях стороной «Open». Он привычно подал руку первым, улыбнулся, ничего не сказал и пошагал со своей сумкой в сторону вокзала.
Прошёл год, прежде чем наступил переломный момент в моей жизни, момент, который изменил моё отношение ко многим вещам, нельзя сказать, что я стал совершенно другим, но всё же. Да, и заметил это всего один человек – я. Помню как днём прибежал соседский мальчишка с раскрасневшимся от быстрого бега лицом, он не мог отдышаться и говорил обрывисто «Там… Мистер Шарп… Там дом Винсента сносят… нашли заначку старика… он ведь съехал… она теперь ничья!» и, счастливый, устремился в сторону Пелхэм-стрит. Я закрыл магазин и пошёл вслед за ним. Думал, хоть что-то успею отхватить у этого хулиганья, чтобы переслать старику на запад, а то ведь всё растащат. Повернув за угол я увидел часть разваленной стены старого деревянного дома, крыша и другие стены уже валялись обломками на земле. В развалинах шумно копалась ребятня, вынимая и разбрасывая что-то серовато-белёсое вокруг, явно мало интересовавшее их. Я подошёл поближе, наклонился… и поднял с земли детскую маечку, которую сшил своими руками три года назад. В объявшем меня ступоре я смотрел на эту белую груду белья, разбросанную вокруг обломков дома, и только одна невесть откуда взявшаяся мысль билась у меня в голове – «Как снег на брёвнах… Как такое возможно в июне?».
Позже, через королевское ведомство, я смог отыскать адрес Винсента в Ливерпуле, он ведь был на государственной службе. Оказалось, что никаких родственников на самом деле у него нет, и никто к нему не приезжал. Помню, я написал ему длинное письмо с благодарностью и единственным вопросом: «Зачем?». Недели через две-три мне пришёл конверт с ответом всего в одну строчку: «Мне нравилось то, что Вы делали, мистер Шарп. Я всегда говорил, что Вы хороший человек».
Когда-то на пике своей карьеры в отделе кредитования, я назвал его старым ослом прямо в лицо, может и за дело, не помню уже что там такого случилось…
Я всё так же смотрю в будущее с надеждой и верой в лучшее, всё так же вижу в достижении поставленных целей смысл своей жизни. Но я стал замечать тех «ослов», которые ступая по пальмовым ветвям, хрипя от усталости, старательно и молчаливо везут в свой город Христа.
Пусть каждый живёт своей жизнью.
Осанна тебе, друг мой, за то, что ты не таков как я.
ID:
572160
Рубрика: Проза
дата надходження: 05.04.2015 13:49:26
© дата внесення змiн: 05.04.2015 13:49:26
автор: vozduh
Вкажіть причину вашої скарги
|
очень Вам рад
