Воззови ко Мне - и Я отвечу тебе,
покажу тебе великое и недоступное,
чего ты не знаешь.
Иер.33:3
02100 ул. Тьер 35/2, Сен-Кантен, Франция
18 октября 1949
«Здравствуй, моя дорогая Эмилия.
Я тут как-то вечером подсчитал – суммарно я уже почти год в Шамони, всё чем я живу – жесткий рацион питания и изнурительные восхождения на Монблан по леднику Тет Рус. Боже, я ненавижу тут каждый камень. Альпы – единственное, что нам сейчас доступно для тренировок перед восхождением в Непале, а Монблан – их самый высокий пик. Следующей весной Луи предлагает тренироваться на северной стене Эйгера, но я колеблюсь, слишком высокий риск получить там травму, из-за которой сорвётся вся экспедиция.
У нас было всего два года для подготовки к самому важному событию в нашей жизни. Следующий, 1950-й год, просто обязан стать для нас победоносным. Ты только представь себе, я – Тео Морель, Луи Лашеналь и Морис Эрцог – первые покорители горы Аннапурна. Кстати, на непальском это означает Богиня плодородия. Неприступный восьмитысячник в самом сердце Непала – настоящая песня сирен для таких как я. Никто в целом мире ещё не совершал подобного восхождения.
Как себя чувствует дядя Одрик? Помнишь, как он учил нас шнуровать ботинки в детстве? Скажи ему, что за последний год я наловчился завязывать их со скоростью звука. Не позволяй моей матери перекармливать Тома, у спаниелей плохо с чувством меры, пусть не слушает его лживый скулеж. Поцелуй от меня мою маленькую Клэр и скажи ей, что папа очень скучает и помнит о её прошедшем дне рождения, посылка с подарком уже в пути.
Я, правда, очень скучаю по всем вам. К Рождеству, как и обещал, вернусь в родной Сен-Кантен.»
Июнь в Непале в 1950 году выдался не очень жарким и в общем-то благоприятным для восхождения. Всё начиналось в штатном режиме, как и во время тренировок в Швейцарии, но на высоте пяти тысяч метров на Тео напала горная болезнь. Его лихорадило всю ночь и в конце концов жуткие головные боли заставили его принять решение спустится ко второму лагерю на один-два дня дополнительной акклиматизации. После обсуждения дальнейшего плана действий было решено, что Морис и Луи поднимутся на пол километра выше, разобьют там третий лагерь и станут дожидаться Тео, последний должен будет спуститься во второй лагерь, набраться сил и через два дня подняться обратно. Если на третий день он не появится, это будет означать, что Тео решил вернуться в Катманду и команда продолжит восхождение без него. Спускаясь, Тео ни разу не оглянулся, чтобы не видеть их удаляющиеся силуэты и не лишиться и без того отравленной мотивации.
Снежная буря усиливалась, ветер нес в себе признаки настоящей угрозы, видимость постепенно сокращалась, пока не стала меньше двух метров. Тео сперва спрятался за какой-то выступ, закутался в накидку с головой и решил выждать. Вскоре он понял, что замерзает и лучшим способом было хоть понемногу, но двигаться в сторону палатки, оставленной во втором лагере.
Снег проваливался под ногами, ноги давно промокли от попавшего в обувь снега и пота, мокрые носки скатывались с пятки и натирали ноги до крови. Сперва Тео подтягивал их руками, а после и вовсе снял. Палатки всё не было. Он шёл, отмеряя дыхание, один шаг – вдох, второй шаг – выдох, шаг - вдох, второй – выдох. Колкий воздух обжигал и царапал холодом горло, как будто он весь был наполнен битым стеклом. Тео периодически кашлял, что тут же сбивало дыхание и вызывало неприятные ощущения растущей нехватки кислорода в мозге, отчего Тео злился и старался прокашляться сильнее и быстрее, чтобы снова набрать полные лёгкие промерзшего насквозь воздуха. «Я сдаюсь, сдаюсь, заберите меня отсюда!» - он то злился на судьбу, то молил пощады, то хотел отчаянно рыдать. Мысли смешались в голове в неясные воспоминания и какие-то обрывки событий, фраз, звуков и образов, бесцельных и бессвязных, как будто разум бился в лихорадке. Горы, снег, небо такого же цвета как снег… ни конца ни края этому белому безумию.
Крыша каменного дома, отчасти занесенного снегом, темным пятном выделялась на фоне бесконечных сугробов. Геометрия здания для коренного француза показалась бы просто немыслимой - вкривь и вкось, но всё же от его расхристанного вида стало внутри теплее и даже немного прибавилось сил. Дом – это убежище, это спасение. «Строят непальцы, как и всё остальное делают - абы как» - подумал про себя Тео, - «Чё ты придрался, тебе-то какая разница, крыша есть и хватит!».
Когда Тео подошел уже на расстояние вытянутой руки, он увидел, что дверь всего на четверть замело снегом. «Значит нет никого, ну хоть не придётся проситься» - мелькнуло в голове.
- Есть кто? – крикнул Тео, скорее для приличия, чем в надежде застать хозяев дома. Сперва он попробовал отгрести снег ногой, но от холода уже почти не чувствовал свои ноги и плохо с ними справлялся, тогда, он рухнул на четвереньки, чуть отдышался и принялся раскапывать руками, попеременно опираясь то на одну руку, то на другую - спина просто отказывалась помогать ему в этом. Он останавливался три или четыре раза, приподымался и пробовал дергать дверь, но она не поддавалась, тогда он, глубоко вдохнув, снова принимался за работу. В очередной раз, схватившись обеими руками за обледеневшую толстую деревянную ручку, Тео потянул на себя и дверь неожиданно поддалась, отчего он рухнул на бок. «Боже, как я устал» - стучало в голове альпиниста. Опираясь о дверной косяк, он шагнул внутрь и попал в абсолютный мрак. Тео прошел не больше метра вдоль стены, остановился, развернулся к ней спиной и медленно сполз вниз совершенно обессиленный. Глаза привыкли не сразу, он не хотел доставать керосиновый фонарь, потому что пришлось бы сейчас расстёгивать рюкзак и копаться внутри в его поисках, после чего долго чиркать спичками в попытках его зажечь, а для таких усилий нужны были более веские причины, чем темнота в пустом доме.
Тео бесцельно шарил глазами по медленно проявляющимся элементам комнаты, нужно было найти печь, чтобы натопить в доме. Он собрался с силами и морщась от напряжения встал, опираясь левой рукой о стену. Немного подождав, Тео двинулся к предмету больше всего напоминавшему печь, и вдруг возле самой печи наткнулся в темноте на что-то лежащее на полу. Он нагнулся, чиркнул спичкой и увидел комок толстого шерстяного пледа, лежащего на полосатом коврике. Внутри свертка спала девочка, по лицу на вскидку лет трёх. Тео как током пронзило – «Боже, куда смотрят эти родители! Здесь же холодно!» Мужчина на мгновение забыл об усталости, он быстро отыскал в рюкзаке фонарь, зажёг его, поставил на пол и стал выгребать из печи старый уголь. После минутного поиска дров, в печи заиграл огонь. «Как можно бросить маленького ребенка в холодном доме одного?!» - не унимался Тео. Он нагнулся, аккуратно взял свёрток, чтобы не разбудить ребёнка и поднёс его ближе к огню. «Ничего, сейчас согреешься» - Тео скорее успокаивал себя, чем спящую девочку, - «Ты только не начни кричать, когда проснёшься, от того что в доме незнакомый дядя», от этой мысли Тео совсем полегчало. В ожидании родителей ребёнка, Тео занялся приготовлением еды. Он понимал, что еду лучше будет приготовить минимум на двоих, и скорее всего в таком возрасте девочка не откажется от овсянки с хорошо перемолотой тушенкой, тем более в стране с дефицитом мясных продуктов. С этими мыслями он прошелся по дому, нашел миску с ложкой, вытер её рукой, оценивая чистоту при свете лампы, и принялся готовить.
Через полчаса, наевшись, Тео аккуратно прикоснулся ко лбу спящего ребенка тыльной стороной кисти, девочка была холодная как лёд. «Боже, да ты совсем замёрзла, бедняжка», - он отшвырнул тарелку в сторону, обхватил сверток и прижал ребенка к себе, - «Они что совсем обалдели, ребёнка одного оставить в холодном доме и уйти так надолго! Ну ничего, пусть только вернутся». Тео яростно прокручивал в голове сцены ругани в присутствии вымышленных родителей бедняжки вплоть до рукоприкладства, пока качал девочку на руках стараясь согреть. Постепенно гнев сменила тревога, чем-то сродни детской тревоге, когда родители задерживались на работе или в гостях и маленький Тео стоял у открытого окна, прислушивался к шагам прохожих, всматривался в силуэты и пытался распознать в них маму или папу. Иногда он даже выходил на улицу и топтался возле фонарного столба, пока родители не возвращались. Тео аккуратно положил сверток обратно к печи, одел плащ и вышел на улицу. В поисках соседнего дома он прошагал метров триста на запад, потом спустился на столько же вниз, но никаких признаков хозяйства или жилого дома ему обнаружить не удалось. Подумав о том, что так растёт вероятность заблудиться и ребёнок останется совсем один, он вернулся обратно.
Ребёнок лежал на том же месте. Тео снова взял девочку на руки, снова попробовал температуру – холодная, никак не может согреться. Он нагнулся, но едва мог уловить её дыхание. Несколько раз постарался её разбудить – всё тщетно. Тогда он достал из рюкзака флягу со спиртом, размотал плед, стянул тёмно-зелёный дамдьям (национальное платье) и растёр спиртом всё тело ребенка. Одев и замотав её обратно, Тео снова обнял её и стал носить по комнате думая, что ему делать дальше.
Мысли беспорядочно метались в голове – «Может быть она в коме… А может она была больна и родители ушли за доктором… Или была безнадежно больна и они просто оставили её и ушли… А может это сильное воспаление лёгких, в доме ведь было холодно…». И вдруг Тео словно иглой пронзила мысль, вгоняющая его в ярость безысходности смешанную с тревогой и щемящим ощущением потерянного времени – в любом случае девочке срочно нужна медицинская помощь. «Тео, ты сумасшедший! Ты теряешь драгоценное время!» - сердце Тео казалось выпрыгнет сейчас из груди – «Надо спускаться в долину туда, где есть хоть какие-то дороги и какое-нибудь село, и как угодно, на чём угодно, но довести девочку до больницы!».
Он выглянул ещё раз на улицу, убедился, что взошла луна и её света, отраженного от снега, достаточно, чтобы можно было видеть куда идти. «Здесь она пропадёт, надо идти, с родителями потом разберемся». Он поплотнее завернул спящую девочку в спальник, потом обернул её пледом, вывалил всё из своего рюкзака и поместил в него девочку, так что голова в капюшоне от спальника оказалась снаружи. Тео свернул брезентовый тент, запихнул в него остатки сухарей, тушенки, флягу со спиртом и флягу с водой, связал его веревкой, сделав две петли на подобие лямок рюкзака, чтобы продеть в них руки и нести тент спереди, а рюкзак с девочкой сзади. Тео привязал к рюкзаку лампу, керосиновую горелку и кастрюлю для готовки. Действовал он быстро, силы словно снова вернулись к нему, сердце усиленно стучало и мысль о том, что время беспощадно уходит не давала ему ни секунды покоя. «Потом найду родителей, сейчас важнее не дать ей погибнуть. Пусть понервничают, так им и надо, идиотам». Он попробовал было вспомнить, что хранится у него в аптечке, но быстро понял, что заталкивание любых таблеток в горло спящего ребенка приведёт лишь к тому, что она просто подавится. Отогнав от себя остальные варианты, он двинулся в путь, стараясь больше не терять ни минуты.
Снова проваливающийся снег и ледяной воздух вступили в сражение с Тео, только на этот раз у него была цель, чёткая, бескомпромиссная и как ему казалось самая важная в его жизни. Он снова мерял шаги на вдохе, и хватал ртом воздух борясь с кислородным голоданием, но он чувствовал спиной каждую клеточку маленького спящего, закутанного в тряпки человечка, и, если бы его сейчас спросили, он не нашёл бы разницы в чувствах к этой девочке или к своей родной дочери. Несколько раз он останавливался передохнуть, но не позволял себе садиться на снег, чтобы не расслабиться и не заснуть, он наклонялся, упирался руками в колени и глубоко дышал, потом выпрямлялся и двигался дальше. Иногда он проваливался в сугробы, это забирало достаточно сил, но он выбирался и двигался дальше. Через час или два часа, подозревая что до соседней деревни явно ещё не близко, Тео, растянул тент, разжег керосиновую горелку и поставил на неё плотно набитую снегом кастрюлю. Он попробовал губами лоб и виски девочки – они не согревались. Тогда он нагрел свои руки над горелкой, налил в ладонь немного разогретого во фляге спирта и просунул их в спальник, растирая ребенка внутри, чтобы не вытаскивать её на холод. Это было тяжело и очень неудобно, но Тео действовал методично и терпеливо, отгоняя от себя любые сомнения, прижимая девочку к себе, он старался дышать на неё тёплым воздухом.
Потом он съедал несколько сухарей, ложку другую тушенки, выпивал кружку теплой воды и снова двигался в путь. После чего снова делал привал и повторял всю процедуру заново. Тревога росла, так как улучшений не наблюдалось. Тео выбиваясь из сил то проклинал всё на свете, то взывал к милосердию Небеса. «Господи! Я прошу тебя не дай ей умереть! Я тебя умоляю, слышишь?», - он совсем не помнил, как нужно молиться, в детстве бабушка брала его на мессу несколько раз, но он мало что мог вспомнить оттуда. Он неплохо помнил запах старых стен собора, гулкое эхо приходских скамеек, шелест загнутых страниц раздаваемого Евангелия, загадочный свет цветных витражей, но совершенно не помнил молитв. Кожа на пальцах потрескалась и местами стала кровоточить от постоянных перепадов холода и тепла, спирт жёг руки, кашель усиливался от холодного воздуха, носки снова промокли и стали натирать ноги в тех же местах что и раньше, отчего боль казалась невыносимой. В попытках откопать в голове хоть какие-то молитвы, Тео вспомнил как обиженный на свою мать, он изрезал ножницами её вечернее платье, и как она беспомощно смотрела на него, когда обнаружила детскую месть. Тео кольнуло в сердце от воспоминания, но он отмахнулся от этих мыслей, вытаскивая провалившуюся в снег ногу. Новая порция холодного снега попала в ботинок. Через несколько шагов в памяти всплыло как Тео отдал однокласснику не все конфеты, переданные ему учительницей на день рождения, и то, что об этом так и не узнали, но почему-то от этого не становилось легче. Шаг за шагом, привал за привалом, Тео будоражила неугомонная память окончательно растаптывая былую уверенность уступая место иному, незнакомому доселе отвратительному представлению о самом себе. Каждое воспоминание, каждое событие, каждый чей-то взгляд и сказанное кем-то слово, как мешок с песком один за другим наваливались на плечи Тео и затрудняли его шаг. Глядя на маленькие сомкнутые губки и не тающий снег на ресничках закрытых глаз, он ощущал непреодолимое чувство вины почему-то именно перед этим ребёнком за то, каким он был. Он варился в котле ошибок своего прошлого и как ему казалось результатом этого - невозможности помочь ускользающей детской жизни. Словно холодное молчание маленькой девочки стало вдруг самым страшным судьей его поступков, знающим о нём абсолютно всё. Снег стал вязким как бетон. Совершенно обессиленный, Тео свалился на колени, крепко обнял ребёнка и разрыдался так сильно, как не делал этого с глубокого детства. Он старался согреть в своих потрескавшихся и кровоточащих ладонях маленькие детские пальчики. «Господи! Я никто!.. Я никто, Господи!.. Мне так жаль, что я стал таким… правда жаль!.. Я ничего не могу сделать, я даже молитву ни одну вспомнить не могу… Ты же всё видишь… И обо всём знаешь… Ну почему ты не привёл к этому ребёнку врача или каких-нибудь местных с санями, чтобы они смогли быстро привезти её в больницу?.. Почему ей встретился такой беспомощный и безнадёжный я?..» - слёзы без остановки текли по его настолько промёрзшим скулам, что он уже даже не мог их почувствовать, - «Услышь меня, Господи! Потому что нету здесь ни святых, ни служителей церкви, некому просить за неё из угодных тебе… Нет никого, только я стою перед тобой на коленях… И от всего своего сердца, от всего, что было во мне когда-либо светлого, от всего того во мне, за что тебе были когда-либо благодарны люди, молю тебя – не дай умереть ей!..» От слёз он почти ничего не видел перед собой. Вытираясь шершавым рукавом, тяжело дыша, Тео еле хватило на то, чтобы разжечь горелку, руки больше не слушались, ноги не могли идти, ещё раз насколько смог достать протёр девочку спиртом и прижал к себе, укутав как можно плотнее. То надежда просыпалась в Тео, то отчаяние, сменяя друг друга как времена года в горах, он каялся во всём что только мог вспомнить о себе и давал обещания, хоть малейшую ценность которых способен был осознать в тот момент, только бы это маленькое создание в его руках осталось в живых. Поливая её слезами, прижимая к себе и стараясь укрыть её расстёгнутой шинелью, Тео медленно перешёл на шёпот с редким всхлипыванием. Из последних сил борясь со своим состоянием, прямо перед тем как окончательно провалиться в сон, он вдруг отчетливо почувствовал охватившее его невесть откуда взявшееся тепло, словно тысячи материнских и отцовских рук одновременно бережно подхватили его унося от всех ненастий на свете.
Проснулся Тео от самого желанного звука в тот день – детского крика. Спохватившись, ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и вспомнить где он и кто он. У него в руках ворочалась и кричала заплаканная девочка, поднимая клубы пара теплого дыхания в утреннем промозглом воздухе.
- Сейчас, сейчас, маленькая, - очнулся наконец Тео, лихорадочно ища в кармане спички, чтобы быстро разогреть горелку и напоить ребёнка тёплой водой. Девочка лепетала что-то на непальском,
- Извини, я ничего не понимаю, - улыбаясь, отвечал на французском самый, как он ощущал, счастливый на свете мужчина, мимоходом смахивая с лица градом льющиеся слезы искренней радости. Невыразимая никакими словами благодарность и трепет почти мистического счастья в одно мгновение наполнили его сердце до самых краёв.
Спустившись в Мананг, в котором уже не было снега, а царствовала настоящая июньская погода, Тео с девочкой с помощью местных селян довольно быстро смогли добраться до Покхары, в которой врач осмотрел девочку и не обнаружив никаких серьёзных повреждений, выписал ей витамины. Специалистов лучше в городе не оказалось. В государстве, переживающем наплыв тибетских беженцев в связи с аннексией Тибета Китаем, заставить полицию начать поиски родителей девочки удалось не меньше, чем за пять сотен рупий. Когда Тео убедился в том, что её мать нашли и она едет в Покхару, он тут же отправился к себе на родину.
В том же году на адрес Тео неожиданно пришло письмо:
02100 ул. Тьер 35/2, Сен-Кантен, Франция
24 августа 1950
«Здравствуйте, уважаемый Теодор Морель.
Меня зовут Лакшми, я живу в Катманду. Мою дочь, которую Вы… спасли, зовут Амрит. В полиции любезно согласились дать мне Ваш адрес. К сожалению, у меня нет денег прилететь лично во Францию, поэтому я решила написать. Я работала в Индии посудомойкой у одной английской семьи, до того, как Индия обрела независимость, и эта семья не уехала обратно в Великобританию. Поэтому я знаю английский и пишу Вам на нём. Два года назад я приехала в Найам навестить старшую сестру. Пошла в соседнее село, Мананг, за специями, маленькая Амрит осталась с сестрой. В тот же день в Найаме сошла лавина и полностью похоронила его под снегом. Все соседние села участвовали в поиске, но не смогли отыскать ни одного дома, сошел слишком толстый слой снега. По какой-то счастливой случайности именно в этой деревне Вы и оказались, мистер Морель, в доме моей сестры. Вы нашли там мою погибшую девочку… погибшую два года назад… понимаете, сэр? Она вместе с моей сестрой были в розыске в списке всех остальных жертв, опубликованном в газете и развешанном на стендах полицейских участков, когда велись поиски пропавших. Я тогда чуть с ума не сошла… Она погибла, сэр, как и все, кто тогда находился в деревне… Когда я приехала в Покхару и обняла свою живую дочь, я долго не могла поверить в происходящее. Мы вместе плакали и никак не могли наобниматься, это и вправду оказалась моя маленькая Амрит. Родственники думали, что у меня на почве горя поехала крыша, пока не увидели дочку своими глазами. Вряд ли Вы сможете представить себе, как я благодарила Бога за то, что он вернул мне её и за то, что однажды Вы собрались в горы в Непал и Вашей веры хватило, чтобы сотворить чудо.
Я не знаю как Вас отблагодарить, мистер Морель… Амрит нарисовала для Вас картинку, которую я посылаю с этим письмом.
Я не перестану благодарить Бога за то, что Он сотворил Вас таким, какой Вы есть.
С благодарностью, Лакшми Нарайан.»
Эмилия вышла на балкон и подала Тео чашку с горячим чаем,
- Я видела статью в Ле Поинт, там есть и твоё имя, но вершину Аннапурны покорили Луи Лашеналь и Морис Эрцог, - она сделала медленный глоток со своей чашки,
- Я покорил вершину, Эмилия, просто совсем другую, и, поверь, не менее важную,
- Правда?
- Скажи, может ли любовь человека быть однажды настолько сильной, что даже смерть потеряет перед ней свою власть? – Тео повернул голову и посмотрел Эмилии прямо в глаза, отчего она поняла, что вопрос был вполне серьёзный. Немного подумав, она ответила:
- Не знаю. Полагаю мало кому известно, что там - по ту сторону самой сильной человеческой любви,
- Наверное… пусть каждый идёт к своей вершине, - Тео вытащил из кармана конверт, обклеенный непальскими марками и вручил его жене,
- Что это? – заглянула в конверт Эмилия,
- Моя вершина.
ID:
820879
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Поема
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 10.01.2019 21:34:46
© дата внесення змiн: 22.07.2020 01:16:40
автор: vozduh
Вкажіть причину вашої скарги
|
