Валентина Ржевская

[Смешение принципов]

[Смешение  принципов]

Сказали:  жизнь  —  борьба.  И  жизнь  —  терпенье.
Вслух  или  молча,  но  преодоленье.

Кто  борется,  обычно  восхвален.
Кто  терпит,  тот  не  больше  ли  силен?

Силен,  но  мудр  ли?  Изменений  лучших
Ждет  или  нет,  он  лишнего  не  рушит.

Борец  на  это  мог  бы  возразить:
В  борьбе  нельзя  нетерпеливым  быть.

Сказали:  чередуй  то  и  другое.
Ученье  осторожное  такое…

04.06.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007940
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.03.2024

Жизнеописание (Заумный стишок о биографиях)

Здесь  вы  воссозданы,  но  вас  здесь  нет.
Не  отыскать  вас  -  продолжать  искать.
Вы  сами  -  на  дороге  вашей  след,
Что  высмотрит  толкующая  рать.

Рассказывали  вы  или  другой  -
Читающий  прочтет  вас  по  себе,
Поставит  вместе  или  врозь  с  собой,
Вам  суд  свершит  он  по  своей  судьбе.

Пускай  случайно  мелочь  выдаст  вас,
Добавит  необычности  в  житье,
Но,  чтоб  ее  приметить,  нужен  глаз,
Нужна  и  зоркость,  чтоб  принять  ее.

Умеет  и  открыть,  и  оградить,
Рассказа  ограниченная  власть:
В  себе  нам  -  много  жизней  отразить,
А  все  же  сохранится  тайны  часть.


11.06.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007640
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.03.2024

Стишок о неудовлетворенности и способах борьбы с ней

Вы  бы  хотели  стать  не  тем,  что  есть?
Поярче  для  поездки  выбрать  сани:
На  властный  трон,  пригнув  народы,  сесть
Иль  показать  героя  на  экране?

Упорно,  искренне  трудились  вы,
Измену  цели  в  жизнь  не  допускали,
Но  нет  ни  «положенья»,  ни  молвы,
Мир  не  исправлен,  вы  же  подустали.

А  может  быть,  вы  влезли  высоко
И,  на  холме  удерживая  место,
Вздыхаете:  кто  ниже,  тем  легко
(И  в  этом  заблуждаетесь,  но  честно).

Есть  выбор  вам:  кого-то  обвинить,
Что  счастья  меньше  вам,  чем  вы  достойны,
Его  виня,  печаль  свою  затмить,  —
Но  выход  этот  портит  вас:  он  злобный.

Решить  вам  можно:  только  на  сейчас
Грусть  подлетела,  вряд  ли  б  задержалась.
Стоите  там,  где,  значит,  нужно  вас,
А  нужным  быть  —  уверенная  радость.

Когда  жизнь  позволяет  смелым  быть
И  к  действию  зовет  —  жизнь  измените,
А  если  не  пускает  изменить  —
Хотя  бы  новое  вообразите.

Вы,  может,  и  не  любите  мечтать,
Находите,  что  это  —  лень  пустая…
Но  отказавшись  и  воображать,
Найти  себе  простор  мы  запрещаем.

23.11.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007639
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.03.2024

Анна Ахматова Летний сад Мій український переклад

Оригинал:  

Анна  Ахматова


Летний  сад

Я  к  розам  хочу,  в  тот  единственный  сад,
Где  лучшая  в  мире  стоит  из  оград,

Где  статуи  помнят  меня  молодой,
А  я  их  под  невскою  помню  водой.

В  душистой  тиши  между  царственных  лип
Мне  мачт  корабельных  мерещится  скрип.

И  лебедь,  как  прежде,  плывет  сквозь  века,
Любуясь  красой  своего  двойника.

И  замертво  спят  сотни  тысяч  шагов
Врагов  и  друзей,  друзей  и  врагов.

А  шествию  теней  не  видно  конца
От  вазы  гранитной  до  двери  дворца.

Там  шепчутся  белые  ночи  мои
О  чьей-то  высокой  и  тайной  любви.

И  все  перламутром  и  яшмой  горит,
Но  света  источник  таинственно  скрыт.

1959

Мій  переклад:


Анна  Ахматова
Літній  сад

Якби  до  троянд  мені,  знов  сад  єдиний  побачить,
Де  та  огорожа  стоїть,  в  цілім  світі  найкраща,

Де  в  статуй  є  спогад,  як  я,  молода,  там  ходила,
А  я  пам’ятаю,  як  невська  вода  їх  укрила!

До  тиші  духмяної  б  рушить,  де  липи-царівни,
Де  уявлятиму  щогл  корабельних  рипіння.

Там  лебідь  пливе,  як  колись,  крізь  віки  він  мандрує,
І  вроду  свого  двійника  він  очима  милує.

І  кроків  там  сплять  сотні  тисяч.  Лишили  їх  в  русі
І  друзі,  і  вороги,  вороги  й  друзі.

А  тіні  ідуть  урочисто,  спинити  не  вдасться
Від  вази  гранітної  хід  їх  до  двері  палацу.

Там  мовлять  мої  білі  ночі,  шепочуть  до  рання,
Про  те,  що  хтось  має  високе  й  таємне  кохання.

І  все  перламутром  і  яшмою  ясно  палає…
А  звідки  те  світло  –  не  знать.  Таємниця  ховає.

Переклад  02.03.2024


А  я  пам’ятаю,  як  невська  вода  їх  укрила!  –  згадка  про  повінь  1924  р.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007545
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 05.03.2024

Анна Ахматова. Родная земля. Мій український переклад

Оригинал:  

Анна  Ахматова


Родная  земля

И  в  мире  нет  людей  бесслезней,
                   Надменнее  и  проще  нас.
                                                                                               1922

В  заветных  ладанках  не  носим  на  груди,
О  ней  стихи  навзрыд  не  сочиняем,
Наш  горький  сон  она  не  бередит,
Не  кажется  обетованным  раем.
Не  делаем  ее  в  душе  своей
Предметом  купли  и  продажи,
Хворая,  бедствуя,  немотствуя  на  ней,
О  ней  не  вспоминаем  даже.
Да,  для  нас  это  грязь  на  калошах,
Да,  для  нас  это  хруст  на  зубах.
И  мы  мелем,  и  месим,  и  крошим
Тот  ни  в  чем  не  замешанный  прах.
Но  ложимся  в  нее  и  становимся  ею,
Оттого  и  зовем  так  свободно  —  своею.

1961.  Ленинград

Мій  переклад:

Анна  Ахматова


Рідна  земля

И  в  мире  нет  людей  бесслезней,
                   Надменнее  и  проще  нас.
                                                                                               1922

Не  носимо  її  як  оберіг,
Не  творимо  про  неї  віршів  з  плачем,
Не  тішим  нею  снів  гірких  своїх,
Обіцяного  раю  в  ній  не  бачим.

Не  уявляємо  в  душі  своїй,
Як  нам  її  купити  чи  продати.
На  ній  ми  хворі,  в  горі  чи  німі,
Та  нам  її  при  цьому  не  згадати.

Так,  наші  калоші  бруднить  вона,
Так,  хрустить  поміж  наших  зубів,
І  ми  мелемо,  й  місимо,  й  кришимо  
Порох  цей,  а  він  -    не  завинив.

Та  лягати  нам  в  неї,  ставати  нам  нею,
Ось  чому  ми  звемо  її  вільно  –  своєю.

Переклад  01.03.2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007544
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 05.03.2024

Честолюбие и тщеславие

Честь  и  тщета  заводят  вместе  танец,
Одна  другую  подменить  пытаясь.

Честь  думает:  я  высока,  смела,
Тщета  -  все  мелочи  б  себе  взяла.

Честь  власти  так  не  хочет,  как  отличий.
Тщета  довольна  почестью  двуличной.

Честь  требует  и  жертвует  собой.
Тщета  не  побоится  слыть  пустой.

Кто  чести  пожелает  приобщиться,
Тщетой  случайно  может  заразиться.

А  тем,  чей  выбор  честный  был  -  тщета,
Внушает  зависть  чести  высота.

07.11.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007480
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.03.2024

Общество и педагог

(Злой  провокационный  стишок.  Ни  к  кому  из  педагогов,  работающих  вместе  с  автором  на  момент  его  написания,  отношения  не  имеет).

Училка,  зря  не  парься:  ты  глупа!
Не  возражай:  не  слушают  такую.
Ты  все  твердишь,  что  правда  -  простота,
Но  школьник  выбрал  простоту  другую.

Он  выбрал  развлеченье  и  успех.
При  этом  взгляде  ты  -  предмет  для  шуток
И  объясняешь  для  немногих  тех,
Кто  к  силе  большинства  пока  не  чуток.

Учеников  ты  к  мудрости  зовешь,
Чью  истинность  века  могли  проверить...
Им  интересно  лишь,  насколько  врешь.
Что  врешь  всегда,  несложно  им  поверить.

До  той  ты  не  допрыгнула  черты,
Которая  бы  сделала  богаче.
Затем  считают,  что  продажна  ты...
Предубежденье  истины  не  значит.

Твою  ответственность,  причуд  важней,
Ученики  сочли  ненужной  властью.
Но  судят  о  тебе  они  по  ней  —
Устала  ты  бороться  с  этим  счастьем.

Пока  ты  веришь:  не  должно  так  быть,
Чтоб  шли  усилья  в  пустоту  как  будто...
Отчаявшись,  вот-вот  начнешь  ты  мстить
Ученикам:  опасно  чувство  "пусто".

Не  жди  культуры  в  помощь:  суета
Культуру  оттеснит  надолго,  верно...
Покуда  неуч  -  главный,  ты  -  глупа.
Не  соблазнись  же  стать  еще  и  стервой!

08-09.02.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007454
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.03.2024

Ідея імперії як засобу підтримки миру у творах Данте Аліг’єрі. Стаття

Ідея  імперії  як  засобу  підтримки  миру  у  творах  Данте  Аліг’єрі

                   Розглядається  розвиток  ідеї  імперії  як  універсальної  світської  влади  у  творах  великого  поета  і  мислителя  Данте  Аліг’єрі  (1265–1321).  Найдетальніше  ця  ідея  обґрунтована  ним  у  трактаті  «Монархія»,  але  присутня  і  в  інших  творах  Данте  –  у  трактаті  «Бенкет»,  у  декількох  листах,  які  стосуються  військової  кампанії  у  Італії  імператора  Священної  Римської  імперії  Генріха  VII  (1269/1275–1313),  який  прагнув  об’єднати  імперію  під  своєю  владою  і  якого  Данте  вітав  як  можливого  поновлювача  миру  в  Італії,  у  славетній  поемі  «Божественна  комедія».  Оскільки  Данте  не  розглядає  імперію  як  таку,  що  скасовує  держави  в  її  межах,  –  навпаки,  вважає,  що  імператор  має  враховувати  відмінність  у  правопорядках  між  складовими  імперії,  –  і  вбачає  призначення  імперії  в  утвердженні  й  захисті  миру,  має  сенс  вважати  його  політико-правові  погляди,  висловлені  у  зв’язку  з  ідеєю  імперії,  такими,  що  мають  значення  для  розвитку  міжнародно-правової  думки.    

Джерелом  походження  імперії  Данте  вважає  Божественне  Провидіння  і,  бажаючи  довести  це,  поєднує  докази,  які  знаходить  і  в  античності,  і  в  християнстві.  Влада  імперії  не  залежить  від  влади  католицької  церкви,  хоча  має  поважати  останню.  Призначення  імперії  Данте  вбачає  у  встановленні  миру  й  справедливості,  а  передумову  здійснення  цього  призначенея  імперії  вбачає  в  тому,  що  імператор,  верховний  володар,  не  бажатиме  збільшення  своїх  володінь  –  у  такий  спосіб  нахил  людини  завжди  бажати  більше,  ніж  вона  має,  буде  подолано,  й  імператор  зосередиться  на  збереженні  тих,  що  існують,  кордонів  в  межах  імперії.  До  функцій  імператора  належить  мирне  вирішення  спорів  між  складовими  імперії.  Говорячи  про  здійснення  імператором  правосудля,  Данте  визнає,  що  насамперед  від  імператора  очікується  милостивість,  однак  щодо  супротивників  своєї  влади  імператор  має  право  бути  суворим.  Данте  визнає  також  межі  імператорської  влади  і  можливість  її  небезпечності,  яка  має  бути  виключена  шляхом  взаємної  підтримки  авторитетів  імператора  та  філософа.



Вступ.  Хоча  трактат  «Монархія»  (‘De  Monarchia’)  є  тим  твором  великого  поета  і  мислителя  Данте  Аліг’єрі  (1265–1321),  де  ідея  імперії,  універсальної  світської  влади,  обґрунтовується  ним  найдетальніше,  ця  ідея  присутня  і  в  інших  його  творах,  у  тому  числі  у  його  найзначнішому  поетичному  творі  –  славетній  поемі  «Божественна  комедія».  Данте  вбачає  призначення  імперії  в  утвердженні  й  захисті  миру  і  не  розглядає  імперію  як  таку,  що  скасовує  держави  в  її  межах,  тому  має  сенс  вважати  погляди  Данте,  висловлені  у  зв’язку  з  цією  ідеєю,  такими,  що  мають  значення  для  розвитку  міжнародно-правової  думки,  з  поправками,  звичайно,  на  особливості  епохи.  Розгляд  у  сукупності  тих  творів  Данте,  де  ним  тією  чи  іншою  мірою  висвітлюється  ідея  імперії,  дозволяє  побачити  цю  ідею  повніше,  ніж  при  зосередженні  лише  на  «Монархії»,  а  також  побачити,  як  Данте  пов’язував  цю  ідею  з  політичними  подіями  життя  Італії  початку  XIV  cт.,  а  саме  –  із  військовим  походом  у  1310–1313  рр.  до  Італії  імператора  Священної  Римської  імперії  Гeнріха  VII  (Генріха,  графа  Люксембурзького  (1269/1275–1313),  обраного  королем  Німеччини/римським  королем  у  1308  р.,  коронованого  імператором  у  1312  р.),  який  здійснював  цей  похід,  щоб  об’єднати  імперію  під  своєю  владою.

Серед  авторів,  які  писали  про  політико-правові  ідеї  Данте  у  зв’язку  з  його  життям  та  творчістю,  –  Л.М.  Баткін  [1],  Ф.  Вегеле  [2],  Е.Н.  Вілсон  [3],  І.М.  Голєніщєв-Кутузов  [4],  Р.В.Б.  Льюїс  [5],  Дж.  Рууд  [6],  М.  Стріха  [7].

Постановка  завдання.  Метою  цього  дослідження  є  розгляд  розвитку  ідеї  імперії  у  творчості  Данте  Аліг’єрі  шляхом  поміщення  трактату  «Монархія»  у  контекст  інших  його  творів.

Результати  дослідження.  У  четвертій  книзі  трактату  «Бенкет»  (‘Il  convivio’),  написаного  близько  1304–1306  рр.  [6,  с.  249],  Данте  у  зв’язку  з  поняттям  благородства  стисло  розглядає  призначення  Mонархії  (‘Monarchia’)  і  завдання  імператора.  Тут  він  надає  визначення  Монархії  як  єдиної  держави,  єдиного  князівства  (‘uno  solo  principato’)  [8,  c.  223].  Існування  Монархії,  очолюваної  однією  людиною,  Данте  пояснює  декількома  причинами,  що  взаємодіють:  з  одного  боку  –  тим,  що  для  щасливого  життя  люди  потребують  допомоги  інших  людей  і  тому  потребують  об’єднання  (Данте  вбачає  щасливе  життя  метою,  заради  досягнення  якої  створене  людське  суспільство),  а  з  іншого  боку  –  властивістю  людської  природи  завжди  бажати  більшого,  ніж  те,  чим  людина  вже  володіє.  В  останній  властивості  Данте  вбачає  причину  воєн,  і  для  запобігання  ним,  на  його  погляд,  і  має  існувати  Монархія:  «Тому,  щоб  покласти  край  цим  війнам  і  їх  причинам,  необхідно,  щоб  вся  земля,  яку  надано  у  володіння  людському  роду,  була  Монархією,  тобто  єдиною  державою,  і  мала  єдиного  державця,  який,  володіючи  всім  і  не  маючи  бажання  мати  більше,  тримав  би  держави  (буквально  «королівства»  (li  regi))  в  межах  їх  кордонів,  щоб  між  ними  був  мир,  у  якому  перебували  б  міста,  і  у  цьому  стані  сусіди  любили  б  одне  одного,  у  цій  любові  дома  задовольняли  б  кожну  свою  потребу,  через  що  людина  жила  б  щасливо,  для  чого  вона  і  народжена»  [8,  c.  222–223].  Варто  помітити,  як  Данте  будує  ланцюг  між  організацією  життя  людства  як  найбільшої  спільноти,  менших  спільнот  у  її  рамках  і  щастям  кожної  окремої  людини.  Природні  схильності  людини  виступають  головним  чинником  порушення  суспільного  ладу,  проте  заради  щастя  кожної  людини  суспільство  існує.  Державець  Монархії  за  Данте  не  має  бажати  надбання  більших  територій,  бо  для  нього  просто  не  існуватиме  бажання  збільшити  свої  володіння  як  стимулу  порушення  миру;  отже,  зазначена  Данте  природна  схильність  людини  завжди  прагнути  більше,  ніж  в  неї  вже  є,  для  державця  Монархії  приборкана  через  її  максимальне  задоволення.  Саме  тому  цей  державець  запобігатиме  порушенню  миру  іншими  учасниками  очолюваної  ним  спільноти.  Можна  також  одразу  помітити,  що,  хоча  Данте  називає  Монархію  єдиною  державою,  існування  в  її  межах  держав  зі  своїми  кордонами  не  розглядається  ним  як  суперечність  цьому.

Слова  «Імперія»  (Impero)  та  «Імператор»  (Imperadore)  Данте  використовує  для  характеристики  обов’язків  глави  пропонованої  людської  спільноти:  «Для  досконалості  ладу  всезагальної  спільноти  (religione)  людського  роду  потрібний  один,  начебто  керманич,  який,  беручи  до  уваги  різні  умови  світу  і  різноманітні  й  необхідні  обов’язки  для  впорядкування,  мав  би  всезагальний  і  безспірний  обов’язок  наказувати.  І  цей  виключний  обов’язок  названий  Імперією,  поза  сумнівом,  оскільки  він  є  наказом  для  всіх  інших  наказів.  І  той,  хто  має  цей  обов’язок,  названий  Імператором,  бо  для  всіх  наказів  він  є  тим,  хто  наказує,  і  те,  що  він  каже,  є  законом  для  всіх,  якому  всі  мають  підкорятися,  і  кожен  інший  наказ  одержує  від  нього  силу  й  авторитет.  І  так  виявляється,  що  імператорські  велич  і  авторитет  найвищі  у  людському  товаристві»  [8,  c.  223–224].  Так  надається  найзагальніша  характеристика  внутрішньої  організації  імперії:  імператор  постає  як  верховний  правотворець  і  джерело  обов’язкової  сили  усіх  обов’язкових  актів.  Нижче  у  цьому  ж  трактаті  Данте  дає  пояснення  значення  слова  авторитет  (autoridade)  як  «дії  автора»,  вказуючи,  що  автор  (autore)  –  це  будь-яка  особа,  гідна,  щоб  їй  довіряли  й  підкорялися  [8,  c.  231].

Однак  безпосередня  причина,  чому  Данте  вдається  у  цьому  трактаті  до  характеристики  імперії,  полягає  в  тому,  що  він  не  згоден  з  поглядом  імператора  Фрідріха  II  Швабського  Гогенштауфена  (1194–1250,  коронований  імператором  у  1220  р.)  на  те,  чим  є  благородство,  –  що  це  стародавнє  багатство  й  добрі  звичаї  –  і  бажає  цей  погляд  спростувати.  Для  цього  Данте,  по-перше,  доводить,  що  помилковий  погляд  імператора  поширений  через  авторитет,  яким  той  володіє,  а  по-друге,  доводить,  що  він  має  право  сперечатися  з  цим  поглядом  імператора.  Для  цього  Данте  вказує  у  своєму  міркуванні  на  межі  імператорської  влади,  які  випливають  із  розуміння  її  призначення.  Це  призначення  Данте  визначає  як  правотворчість  і  захист  права:  імператор  є  посадовою  особою,  яка  існує  для  запису,  оприлюднення  й  виконання  писаного  закону  (la  Ragione  scritta  –  буквально  «писаного  розуму»),  а  писаний  закон  був  винайдений  для  визначення  й  наказу  справедливості  (equitade)  [8,  c.  244].  Справедливість  же  існує  у  діях  людини,  які  підкорені  розуму  й  волі  –  отже,  на  ці  дії  поширюється  влада  імператора  і  ними  ж  вона  обмежується.  На  погляд  Данте,  образно  обов’язки  імператора  можна  уявити  як  обов’язки  такого,  що  їздить  на  людській  волі,  вершника  (lo  cavalcatore  de  la  umana  volontade)  [8,  c.  245].  Причому  важливо,  що  цей  вершник  не  постає  як  поневолювач,  як  той,  чиє  існування  може  зашкодити,  –  навпаки,  він  має  слугувати  збереженню  й  досягненню  миру,  отже,  на  краще.  Образ  імператора  як  вершника,  який  потрібний  для  ладу,  права  –  як  вузди,  яка  не  має  сенсу  без  вершника,  та  позбавленої  миру  Італії  як  коня,  здичавілого  без  належного  керівництва,  з’являється  також  у  найславетнішому  творі  Данте  –  «Божественній  комедії»,  у  пісні  шостій  «Чистилища».  Тут  згадується  знаменитий  імператор-законодавець  Юстиніан  I  (483–565,  імператор  з  527  р.)  і  засуджується  король  Німеччини/король  римлян  Альберт  Габсбург  (1255–1308,  король  Німеччини  з  1298  р.),  який  не  з’являвся  в  Італії,  нехтуючи  своїми  обов’язками  вершника:

«Поглянь  по  берегах  морського  ширу,
Злощасна,  і  на  себе  зір  зведи,  —
Чи  є  куток,  який  радів  би  миру?

Юстініан  узду  був  назавжди
Надів  тобі,  в  сідлі  ж  нема  нікого,  —
Тож  сором  став  би  менший  без  вузди.


А  ви,  святоші,  кесаря  нового
Та  посадили  б  до  його  сідла,
Якби  ви  Бога  слухали  живого.

Та  кінь  здичавів  з  неслухнянства  й  зла
Бо  від  острог  тоді  став  одвикати,
Як  ваша  цю  вузду  рука  взяла.

Ти  ж,  німцю  Альберте,  волів  тікати,
Бо  кінь  не  хоче  в  збруї  йти  твоїй,
А  ти  ж  в  сідло  повинен  був  сідати.

Бодай  Суддя  правдивий  присуд  свій
На  кров  твою  з  зірок  небесних  кинув
Такий,  щоб  ужахнувсь  наступник  твій!»

(«Чистилище»,  пісня  шоста,  85–102)  [9,  с.  228].

Для  читача,  який  слідкує  за  образністю  Данте-великого  поета  в  його  нехудожніх  творах,  може  бути  цікавим,  що  Данте  у  «Бенкеті»  порівнює  імператора  ще  й  з  митцем  та  майстром,  які  досягли  досконалості  у  своїй  професії:  авторитет  імператора  має  ті  самі  засади,  що  й  їх  авторитет,  і  діяльність  імператора  Данте  характеризує  теж  як  мистецтво.  Проте  визначення  того,  що  є  благородством,  не  належить  до  повноважень  імператора,  тому  в  цій  сфері  з  ним  можна  не  бути  згодним.  Отже,  Данте  у  «Бенкеті»  висловлює  всіляку  повагу  інститутові  імператора  й  обґрунтовує  його  необхідність,  однак  при  цьому  доводить,  що  імператор  не  є  всевладним  і  його  повноваження  мають  межі,  за  якими  підкорення  імператорові  має  припинятися.  Якщо  через  авторитет  імператора  поширюється  якесь  хибне  твердження,  погоджуватись  із  цим  твердженням  не  слід.

Говорячи  у  «Бенкеті»  про  авторитет  імператора,  Данте  розглядає  його  у  зв’язку  з  авторитетом  верховного  філософа.  На  думку  Данте,  ці  два  авторитети  мають  діяти  спільно,  підтримуючи  один  одного.  Авторитет  імператора  без  авторитета  верховного  філософа  небезпечний,  а  авторитет  верховного  філософа  без  імператорського  ніби  слабкий  через  безлад  серед  людей.  Тому  для  доброго  й  досконалого  правління  авторитети  імператора  й  філософа  мають,  на  думку  Данте,  поєднуватись  [8,  c.  234].  Данте,  отже,  визнає  у  цьому  міркуванні,  серед  іншого,  що  авторитет  імператора  може  бути  небезпечний,  і  обстоює  авторитет  філософа  як  засіб  виключення  цього.

Порівняння  четвертої  книги  «Бенкету»  з  трактатом  «Монархія»,  написаним  пізніше  (на  поширений  погляд,  у  1313  р.),  дозволяє  помітити  наступне:

У  обох  цих  творах  проводиться  думка  про  те,  що  існування  імперії  має  бути  запорукою  миру  і  що  глава  імперії  має  бути  гарантом  миру  саме  тому,  що  не  може  бажати  збільшення  своїх  володінь  [10,  с.  46-47].  Значення  назви  «імперія»  детально  пояснюється  Данте  саме  у  четвертій  книзі  «Бенкету».  У  «Монархії»  Данте  зауважує,  що  імперією  звичайно  називають  світську  монархію,  яку  він  визначає  тут  як  «єдину  владу,  яка  стоїть  над  усіма  владами  в  часі  і  понад  те,  що  вимірюється  часом»  [10,  c.  22].
У  обох  цих  творах  обґрунтовується  необхідність  існування  саме  імперії,  очолюваної  Римом,  право  римського  народу  на  імперію.  У  «Бенкеті»  Данте  посилається  заради  цього  на  Провидіння.  У  «Монархії»  цьому  його  твердженню  надається  детальніше  обгрунтування,  якому  присвячена  друга  з  трьох  книг  –  складових  цього  трактату.  На  користь  цього  твердження  Данте  висуває  наступні  аргументи:
Римський  народ  одержав  імперію  як  найзнатніший,  бо  батьком  римського  народу  був  славний  цар  Еней,  втікач  з  Трої,  який  успадкував  знатність  як  від  предків,  так  і  від  своїх  дружин.  При  цьому  остання  дружина  Енея,  Лавінія,  походила  з  Італії,  яку  Данте  характеризує  як  «найзнатнішу  область  Європи»  [10,  c.  62].
Вдосконалення  Римської  імперії  підтримувалося  дивами,  з  чого  випливає,  що  ця  імперія  до  вподоби  Богу,  бо  дива  творить  лише  Бог  [10,  c.  63].  Серед  див,  які  у  цьому  зв’язку  перераховує  Данте  –  знаменитий  порятунок  Риму  гусем  [10,  c.  64].
Підкорюючи  собі  світ,  римський  народ  мав  на  меті  загальне  благо,  що  підтверджується  його  подвигами  [10,  c.  66].  Данте  наводить  приклади  відомих  особистостей  з  римської  історії,  чиє  життя  було  присвячене  загальному  благу.  На  погляд  Данте,  римський  народ  одержав  право  підкоряти  світ,  бо  загальне  благо  є  метою  права,  а  «будь-який,  хто  має  на  увазі  мету  права,  одержує  право»  [10,  c.  71].
Рим  і  його  народ  самою  природою  призначені  владарювати  світом  [10,  c.  75].
Римський  народ  одержав  імперію  у  двобої  з  іншими  народами,  що  боролися  за  владу  над  світом,  –  отже,  це  відбулося  згідно  Божого  рішення  і  згідно  права.  Це  твердження  надає  Данте  змогу  висвітлити  уявлення  про  правила  війни  за  аналогією  до  правил  двобою.  Як  такі  правила  він  називає  необхідність  попереднього  вичерпання  мирних  засобів  вирішення  спору  і  саме  встановлення  справедливості  за  спільною  згодою  сторін  як  мету  боротьби,  надаючи  особливе  значення  відсутності  матеріальної  зацікавленості  як  її  причини  [10,  c.  79–89].
Римська  імперія  була  визнана  Христом  на  початку  і  наприкінці  місії.  З  народження  Христа  у  час,  коли  римський  імператор  оголосив  перепис  населення  в  імперії,  випливає  визнання  Христом  справедливості  наказу  про  цей  перепис,  виданого  Августом  від  імені  римського  народу,  і  юрисдикції,  яка  є  основою  цього  наказу  [10,  c.  91].  Як  визнання  Христом  Римської  імперії  має  також,  на  погляд  Данте,  розглядатися  страта  Христа  за  вироком  повноважного  судді:  у  цей  спосіб  було  покарано  гріх  Адама,  тому  суддя  мав  володіти  юрисдикцією  щодо  всього  людства  [10,  c.  92–94].
Можливо,  більше  значення,  ніж  те,  чи  погоджується  сучасний  нам  читач  з  аргументами,  які  наводить  Данте  на  користь  Римської  імперії,  має  cтаранна  розробка  Данте  аргументації,  яка  мала  бути  зрозумілою  для  його  сучасників,  співвітчизників  і  єдиновірців.

У  «Монархії»,  на  відміну  від  «Бенкету»,  розглядається  роль  імперії  для  забезпечення  справедливості  і  монарха/імператора  як  суб’єкта  мирного  вирішення  спорів.  Монарх  зможе  вирішувати  спори  між  іншими  правителями  саме  тому,  що  матиме  більші,  ніж  вони,  повноваження,  оскільки  рівний  над  рівним  не  має  влади  [10,  c.  36],  [11,  с.  317].  Найвищу  силу  справедливість  має  тоді,  коли  властива  тому,  хто  володіє  найвищою  в  світі  волею  й  владою,  тобто  монархові  [10,  c.  38].
У  «Монархії»  детальніше,  ніж  у  «Бенкеті»,  мовиться  про  те,  що  монарх  має  керувати  різними  складовими  імперії  за  збереження  їх  правопорядків:  «Адже  народи,  королівства  й  міста  мають  свої  особливості,  які  належить  регулювати  різними  законами»  [10,  c.  48].
Якщо  у  «Бенкеті»  пара  носіїв  авторитета,  які  можуть  бути  протиставлені,  але  мають  доповнювати  один  одного  для  загальної  користі,  –  це  імператор  і  філософ,  то  у  «Монархії»  подібною  парою  стають  монарх/імператор  і  Папа  Римський.  У  випадку  «Монархії»  протиставлення  значно  драматичніше  і  має  важливіші  політичні  наслідки,  бо  пов’язане  із  характерною  для  Середньовіччя  і,  зокрема,  для  Італії  боротьби  за  владу.  Данте  у  третій  книзі  «Монархії»  ґрунтовно  доводить,  що  влада  монарха/імператора  має  своїм  джерелом  волю  Бога,  а  не  римського  первосвященика,  але  наприкінці  книги  закликає  Цезаря,  тобто  імператора,  виявляти  Петрові,  тобто  Папі  Римському,  таку  повагу,  яку  первородний  син  виявляє  до  свого  батька  [10,  c.  138].
Характеристика  монарха/імператора,  надана  у  «Монархії»,  дозволяє  бачити  в  ньому  «наднаціонаональну  особу»,  якає  водночас  є  джерелом  піклування  інших  правителів  про  їх  підданих  і  піклується  про  всіх  в  універсальному  масштабі  [11],  [12].

Окрім  великих  творів,  ідея  імперії  розвивається  Данте  також  у  декількох  листах,  пов’язаних  із  введенням  військ  до  Італії  Генріхом  VII.

У  листі,  зверненому  до  всіх  королів  Італії,  сенаторів  Вічного  міста,  тобто  Риму,  герцогів,  маркізів,  графів  і  народу,  не  датованому,  але  написаному,  ймовірно,  в  січні  1311  р.,  коли  Генріх  VII  коронувався  в  Мілані  королівською  короною  Італії  і  Данте  був  при  цьому  присутній  [4,  c.  284],  Данте  закликає  їх  вітати  Генріха  VII,  якого  називає  новим  Мойсеєм  і  нареченим  Італії,  та  підкоритися  його  владі.  У  цьому  листі  висвітлені  ролі  імператора  як  неодмінного  встановлювача  миру  і  захисника  справедливості,  що  передбачає  здійснення  з  його  боку  і  покарання,  і  помилування,  а  також  пояснюється  походження  імператорської  влади.  Імператор  знищить  мечем  лиходіїв  і  здасть  свій  виноградник  в  оренду  іншим  землеробам,  які  нададуть  плід  справедливості  у  час  збору  врожаю,  але  він  же  буде  милосердним,  бо  пробачить  усіх,  хто  попросить  милості,  оскільки  він  є  Цезарем  і  його  велич  витікає  з  джерела  милосердя.  Імператор  також  принесе  порятунок  тим,  які  страждають,  пригнічені.  Данте  доводить,  що  влада  імператора  дана  Богом,  включаючи  у  своє  доведення  слова  Христа,  звернені  до  Пілата,  що  повноваження  намісника  Цезаря,  якими  той  хвалився,  походять  з  неба.  Тому  будь-які  сумніви  в  тому,  що  імператор  є  державцем,  посланим  Італії  Богом,  мають  бути  відкинуті:  «визнайте,  що  Пан  неба  і  землі  призначив  нам  короля»  [13,  с.  383].

Данте  використовує  у  цьому  листі  на  підтримку  Генріха  VII  також  посилання  на  благословення,  одержане  імператором  від  Папи  Климента  V  (1264–1314,  понтифікат  з  1305),  наступника  апостола  Петра.  Однак  згодом  Климент  V  повівся  із  Генріхом  VII  підступно,  тому  Данте  у  «Божественній  комедії»  засуджує  Папу  вустами  своєї  коханої  Беатріче:

«Префект  на  божім  форумі  такий:

З  ним  зовні  буде  приятель,  а  тайно

Штовхатиме  його  на  шлях  тяжкий».

(«Рай»,  пісня  тридцята,  142–144)  [9,  с.  529].

За  провіщенням  Беатріче,  Климент  V  має  по  смерті  потрапити  до  Пекла,  а  на  Генріха  VII  чекає  трон  у  Раю.

У  датованому  31  березня  1311  р.  листі,  зверненому  до  найнегідніших  флорентійців,  які  перебувають  в  місті,  –  на  противагу  йому,  який  незаслужено  є  вигнанцем,  –  Данте  висловлює  гнів  і  презирство  своїм  співвітчизникам  за  їх  небажання  визнати  владу  Генріха  VII.  Данте  починає  цей  лист,  виголошуючи,  що  священна  Імперія  римлян  виникла  за  рішенням  милостивого  провидіння  вічного  Царя,  і  що  її  призначення  –-  спокій  людського  роду  і  його  життя  відповідно  до  права,  так,  як  вимагає  природа.  Ближче  до  кінця  листа  Данте  зауважує  також,  що  імператор  прийшов  заради  не  свого,  а  загального  добробуту.  Небажання  визнати  владу  імператора  є  запереченням  вищої  волі,  яке  не  заслуговує  на  милосердя,  і  Данте  змальовує  досить  страшну  картину  покарання  засліплених  жадібністю  флорентійців  за  непокору  імператорові.  Данте  оголошує  співвітчизникам,  що  вони  повстають  проти  справжньої  свободи  заради  хибної.  Щодо  найвищої  свободи  Данте  запитує:  «Справді,  чим  вона  є,  якщо  не  вільним  перекладом  волі  у  дію,  що  закони  полегшують  для  тих,  хто  їм  слідує?  Тому,  оскільки  вільні  лише  ті,  хто  добровільно  підкоряється  закону,  ким  вважаєте  себе  ви,  які,  хоча  заявляєте  про  любов  до  свободи,  змовляєтеся,  попри  всі  закони,  проти  державця  законів?»  [14,  c.  395]

У  листі,  датованому  17  квітня  1311  р.  і  зверненому  до  самого  імператора,  Данте  закликає  його  вирушити  до  Тоскани  для  повалення  тамтешньої  тиранії,  яка  чинить  спротив  імператорській  владі.  Данте  говорить  у  цьому  листі  не  лише  від  свого  імені,  але  й  від  імені  усіх  тосканців,  які  бажають  миру.  На  погляд  Данте,  імператор  має  знищити  самий  зародок  спротиву  своїй  владі,  щоб  не  припустити  поширення  цього  спротиву.  Характеризуючи  тут  імператорську  владу,  Данте  одразу  ж,  вже  у  зверненні  до  свого  адресата,  вказує  на  Божественне  провидіння  як  на  її  джерело;  проголошує  у  перших  рядках  листа,  що  імператор  має  захищати  спадщину  миру,  на  яку  через  свою  заздрість  посягає  диявол;  згодом  Данте  називає  імператора  наступником  Цезаря  й  Августа,  «посланцем  Бога,  сином  церкви  і  просувачем  римської  слави»  [15,  c.  403],  зазначає,  що  Христос  своїм  народженням  визнав  імператорську  владу,  і  нагадує,  що  територіально  ця  влада  не  обмежується  ані  Італією,  ані  Європою.  Таким  чином  помітно,  як  у  своєму  обґрунтуванні  імператорської  влади  Данте  спирається  і  на  античність,  і  на  християнство  –  і  на  історію  Римської  імперії,  і  на  Євангелія.

Висновки.  Розгляд  ідеї  імперії  у  творах  Данте  Аліг’єрі  дозволяє  побачити,  що  Данте  визначає  божественне  Провидіння  –  як  джерело  походження  імперії,  поєднуючи  на  доказ  цього  античність  і  християнство,  встановлення  миру  та  справедливості  –  як  призначення  імперії  і  те,  що  імператор  не  бажатиме  збільшення  володінь,  –  як  передумову  здійснення  її  призначення.  Захоплений  ідеєю  імперії,  Данте  все  ж  визнає,  що  влада  імператора  не  є  необмеженою  і  може  бути  небезпечною  –  останньому  можна  запобігти,  якщо  авторитет  імператора  діятиме  спільно  з  авторитетом  філософа.  До  завдань  імператора  належить  мирне  вирішення  спорів  між  іншими,  належними  до  імперії,  правителями  та  керівництво  складовими  імперії  при  тому,  що  їх  правопорядки  зберігаються.  Хоча  насамперед  від  імператора  очікується  милостивість,  він  має  право  бути  суворим,  караючи  супротивників  своєї  влади,  бо  ця  влада  походить  від  божественного  Провидіння  і  тому,  що  імператор  має  захищати  загальне  благо  –  отже  той,  хто  повстає  проти  нього,  заради  хибної  свободи  посягає  на  справжню.

Список  використаних  джерел:

Баткин  Л.М.  Данте  и  его  время.  Ленинград:  Наука,  1965.  199  c.
Вегеле  Ф.  Данте  Алигьери.  Его  жизнь  и  сочинения  /  перевел  с  нем.,с  третьего  изд.  Веселовский  А.  Москва  :  Издание  Солдатенкова  К.Т.,  1881.  446  c.
Wilson  A.N.  Dante  in  love.  New  York  :  Farrar,  Straus  and  Giroux,  2011.  386  p.
Голенищев-Кутузов  И.Н.  Данте.  М:  Молодая  гвардия,  1967.  288  с.  (Жизнь  замечательных  людей).
Lewis  R.W.B.  Dante.  A  life.  New  York  :  Penguin  Books,  2009.  205  p.
Ruud  J.  Critical  Companion  to  Dante.  A  literary  reference  to  his  life  and  work.  New  York:  Facts  on  File,  2008.  566  p.
Стріха  М.  Данте  Аліг’єрі  та  його  «Божественна  комедія».  Здолавши  півшляху  життя  земного…  :  «Божественна  комедія»  Данте  та  її  українське  відлуння  /  пер.  з  італ.  та  упоряд.  М.  Стріха.  Київ:  Факт,  2001.  С.  9  –  28.
Dante  Alighieri.  Il  Convivio.  Tutte  le  opere.  Opere  minori:  nel  2  vol./  a  cura  di  F.  Chiappelli,  E.  Fenzi,  A.  Jacomuzzi,  P.  Gaia.  Torino:  Unioine  Tipografico-Editrice  Torinese,  1986.  Ristampa  1997.  V.  2.  P.  9–322.
Данте  Аліг’єрі.  Божественна  комедія  /  переклад  з  італійської  та  примітки  Євгена  Дроб’язка.  К:  Видавництво  художньої  літератури  «Дніпро»,  1976.
Данте  Алигьери.  Монархия  /  пер.  с  итал.  В.П.  Зубова;  комментарии  И.Н.  Голенищева-Кутузова.  Москва:  Канон-пресс–Ц–Кучково  поле,  1999.  192  c.
Ржевська  В.С.  Міжнародно-правові  ідеї  Данте  Аліг’єрі  щодо  підтримки  миру.  Часопис  Київського  університету  права,  2013,  №1.  C.  316–320.
Ржевская  В.С.  Империя  в  представлении  Данте  Алигьери:  «вечный  мир»,  а  не  «коллективная  безопасность».  Международное  право  как  основа  современного  миропорядка.  Liber  Amicorum  к  75-летию  проф.  В.Н.  Денисова  :  моногр.  /  под  ред.  А.  Я.  Мельника,  С.  А.  Мельник,  Т.Р.  Короткого.  Киев;  Одесса  :  Фенікс,  2012.  C.424–441.
Dante  Alighieri.  Epistola  quinta.  Tutte  le  opere.  Opere  minori:  nel  2  vol./  a  cura  di  F.  Chiappelli,  E.Fenzi,  A.Jacomuzzi,  P.  Gaia.  Torino:  Unioine  Tipografico-Editrice  Torinese,  1986.  Ristampa  1997.  V.  2.  P.  375–385.
Dante  Alighieri.  Epistola  sesta.  Tutte  le  opere.  Opere  minori:  nel  2  vol./  a  cura  di  F.  Chiappelli,  E.  Fenzi,  A.  Jacomuzzi,  P.  Gaia.  Torino:  Unioine  Tipografico-Editrice  Torinese,  1986.  Ristampa  1997.  V.  2.  P.  386–399.
Dante  Alighieri.  Epistola  settima.  Tutte  le  opere.  Opere  minori:  nel  2  vol./  a  cura  di  F.  Chiappelli,  E.  Fenzi,  A.  Jacomuzzi,  P.  Gaia.  Torino:  Unioine  Tipografico-Editrice  Torinese,  1986.  Ristampa  1997.  V.  2.  P.  400–411.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007318
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 03.03.2024

Империя в представлении Данте Алигьери: «вечный мир», но не «коллективная безопасность». Статья

Моя  статья  о  политико-правовых  взглядах  Данте  Алигьери.  Опубликована  в  2012  г.  в  юбилейном  сборнике  к  75-летию  любимого  научного  руководителя.  Также  ранее  выложена  на  Вордпрессе.

Ржевская  В.С.  1


Империя  в  представлении  Данте  Алигьери:  «вечный  мир»,  но  не  «коллективная  безопасность»

 Историческое  развитие  идеи  постоянного  мира  между  народами  невозможно  представить  без  слова  великого  итальянского  поэта,  мыслителя  и  политического  деятеля  Данте  Алигьери  (1265  –  1321).  В  трактате  «Монархия»  (наиболее  распространено  мнение,  что  трактат  написан  в  1313  г.)  Данте  обосновал  необходимость  империи  –  универсальной  светской  власти  –  в  том  числе  тем,  что  только  империя  обеспечит  универсальный  и  вечный  мир.  Убеждение  в  огромной  ценности  мира  неоднократно  выражено  и  в  его  главном  произведении  –  поэме  «Божественная  комедия»:


 Тот  ангел,  что  земле  принес  обет
 Столь  слезно  чаемого  примиренья
 И  с  неба  вековечный  снял  завет  …

     («Чистилище»,  песнь  десятая)  [2].

         Вместе  с  тем  мысли  великого  Данте  об  установлении  вечного  мира,  высказанные  в  «Монархии»,  не  могут  в  строгом  смысле  рассматриваться  как  «проект  коллективной  безопасности»  в  понимании  «организация  межгосударственных  отношений,  при  которой  ее  участники  рассматривают  свое  состояние  нормального  развития  и  защищенности  от  угроз  как  общее  и  взаимосвязанное».  Для  этого  существует  по  крайней  мере  одна  серьезная  причина.  Данте  отстаивает  не  международное  сотрудничество  как  условие  поддержания  мира,  а  именно  индивидуальную  ответственность  за  поддержание  мира,  как  и  за  благополучие  человечества  в  целом.  Он  выступает  не  за  объединение  усилий  многих,  а  за  Одного  –  за  императора,  считая,  что  лучше,  если  цель  достигается  одним,  чем  многими.  Достаточно  привести  лишь  одно  его  рассуждение:  «То,  что  может  происходить  благодаря  одному,  лучше,  если  происходит  благодаря  одному,  чем  посредством  многих…Если  …  то  же  самое,  что  происходит,  благодаря  А  и  В,  может  произойти  и  благодаря  одному  лишь  А,  излишне  допускать  В,  ибо  из  его  допущения  ничего  не  следует,  коль  скоро  раньше  то  же  самое  происходило  и  благодаря  одному  лишь  А.  И  так  как  любое  подобное  допущение  является  напрасным  или  излишним,  все  же  излишнее  не  угодно  Богу  и  природе,  а  все,  что  неугодно  Богу  и  природе,  есть  зло  (и  это  само  по  себе  очевидно).  Отсюда  следует,  что  лучшее  по  результатам  происходит  благодаря  одному,  а  не  благодаря  многим;  и  более  того:  то,  что  происходит  благодаря  одному,  есть  благо,  а  благодаря  многим  –  абсолютное  зло»[3].
 Модель  отношений,  описанная  и  аргументированная  Данте  в  «Монархии»,  –  это  не  система  сотрудничества  государств  для  достижения  мира,  это  именно  гарантия  мира  путем  их  покорности  одному  –  императору.  Хотя,  конечно,  можно  рассуждать  и  в  обратном  направлении  и  утверждать,  что  результатом  такой  покорности  будет  именно  объединение,  создание  общности,  которое  и  принесет  постоянный  мир.


 К  тому  же  произведение  Данте  не  является  проектом:  он  не  предлагает  чего-то  качественно  нового,  а  защищает  структуру,  которая  уже  существовала  –  как  Римская  империя  –  или  существует  –  как  Священная  Римская  империя.  Он  также  не  предлагает  каких-либо  особенных  механизмов,  которые  бы  обеспечили  ее  функционирование  –  какой-нибудь  совет  или  военную  коалицию.  Он  говорит  об  империи  в  целом  как  о  явлении.  Правда,  великий  поет  изображает  империю  такой,  какой  она  должна  была  бы  быть  в  соответствии  с  совершенным  замыслом.


 Но  существует  также  несколько  причин,  благодаря  которым  невозможно  при  рассмотрении  исторических  проектов  коллективной  безопасности  уклониться  от  того,  чтобы  уделить  внимание  также  идеям  Данте  Алигьери  –  хотя  бы  в  общем  контексте  этого  явления.  Первая  причина  в  том,  что  Данте  рассматривает  империю  как  средство  обеспечения  мира.  Следовательно,  мы  не  можем  игнорировать  его  мысли  о  средствах  обеспечения  мира,  хотя  бы  как  альтернативные  по  отношению  к  концепции  коллективной  безопасности.  Тем  более  важно  остановиться  на  них  с  учетом  значения  фигуры  самого  Данте.


 Другая  причина  в  том,  что  уже  в  Новое  время  Священная  Римская  империя  повлияла  на  планы  международных  федераций,  предлагавшиеся  с  целью  поддержания  мира.  Но  это  была  уже  империя  после  Вестфальского  мира,  где  еще  более  снизилось  значение  центральной  власти.  Таким  образом,  идеи  Данте  о  необходимости  империи,  принадлежащие  к  началу  XIV  в.  и  касающиеся  империи  до  Вестфальского  мира,  в  которой,  однако,  уже  обозначились  тенденции  к  децентрализации,  важно  рассмотреть  ради  исторической  преемственности.


 Наконец,  имеет  смысл  рассматривать  идеи  Данте  об  империи  в  связи  с  проектом  Пьера  Дюбуа,  принадлежащим  к  той  же  исторической  эпохе.  Чтобы  уяснить  себе  такую  возможность,  вспомним  некоторые  исторические  обстоятельства.


 Папа  Римский  Бонифаций  VIII  (около  1235  –  1303)  утверждал  доктрину  верховенства  духовной  (то  есть  своей)  власти  над  светской,  изложенную  в  булле  «Unam  Sanctam»  (1302).  Незадолго  до  того,  как  Бонифация  VIII  уничтожил  король  Франции  Филипп  IV  Красивый,  Данте  пострадал  от  папы  и  от  брата  Филиппа,  Карла  де  Валуа.  Партия  гвельфов,  находившаяся  при  власти  во  Флоренции,  делилась  на  два  крыла  –  так  называемых  «черных»  и  «белых».  Разногласия  между  ними  были  наиболее  заметны  во  внешнеполитических  взглядах:  в  то  время  как  «черные»  гвельфы  традиционно  рассматривали  как  союзника  папу,  а  также  французских  принцев,  «белые»  гвельфы  опасались  стремления  папы  захватить  власть  над  Тосканой,  не  были  склонны  также  принять  французское  влияние.  Данте  принадлежал  к  руководству  «белых»  гвельфов  («черных»  возглавляла  семья  Донати,  из  которой  происходила  его  жена).  В  конце  1301  –  начале  1302  г.г.  при  непосредственном  содействии  папы  Бонифация  и  французского  принца  Карла  де  Валуа  «черные»  гвельфы  устроили  переворот  во  Флоренции  и  захватили  власть.  Данте,  объявленный  государственным  преступником  и  заочно  осужденный  на  смертную  казнь,  стал  изгнанником  на  долгие  годы  –  его  жизнь  была  разрушена.


 Генрих,  граф  Люксембургский,  избранный  императором  («римским  королем»)  под  именем  Генриха  VII  в  ноябре  1308  г.  вопреки  амбициям  Карла  де  Валуа,  объявил,  что  не  различает  гвельфов  и  гибеллинов  и  выступил  в  поход  в  Италию,  чтобы  объединить  империю  под  своей  властью.  Папа  Климент  V  вначале  как  будто  поддерживал  Генриха,  но  потом  начал  ставить  ему  препятствия.  Данте  с  надеждой  приветствовал  планы  нового  императора  как  примирителя  и  объединителя  и  призвал  всю  Италию  покориться  его  законной  власти:  «Радуйся  ныне,  Италия  –  ты  могла  вызвать  сострадание  даже  в  Сарацинах,  отныне  же  ты  будешь  предметом  зависти  для  всего  земного  шара.  Твой  жених.  утешение  всего  мира  и  гордость  твоего  народа,  богатый  милостями  Генрих,  подобный  божеству,  Август,  Цезарь  спешит  к  брачному  обряду[4].


 Императора  поддержал  ряд  гибеллинских  городов,  а  ряд  гвельфских  городов,  объединившихся  в  лигу,  не  признал  власть  императора  и  оказывал  ему  сопротивление,  причем  возглавила  его  Флоренция  (среди  других  были  Лукка,  Сиена,  Перуджа,  Болонья).  Таким  образом,  Данте  наблюдал  объединение  нескольких  итальянских  городов-государств,  которые  в  его  глазах  были  бунтовщиками,  против  законного  государя  –  следовательно,  «коллективная  безопасность»  гвельфских  городов  была  для  него  не  средством  поддержания  мира,  а  средством  нарушения  мира,  так  как  она  подрывала  универсальный  характер  империи.  В  1311  г.  Данте  обратился  к  соотечественникам  с  гневным  письмом,  где  обличал  их  как  коварных  алчных  предателей  и  угрожал  страшными  карами  за  непослушание.  «Уж  не  хотели  ли  вы,  ослепленные,  как  новые  Вавилоняне,  отделиться  от  законной  империи  и  основать  для  себя  новое  государство,  для  того,  чтобы  одно  называлось  флорентинским  государством,  а  другое  римским?  Отчего  вам  не  захотелось  в  то  же  время  враждебно  взглянуть  и  на  апостолическое  единодержавие,  чтобы,  коль  скоро  на  небе  будет  две  луны,  явилось  на  нем  и  двойное  солнце?[5]  »  Данте  выразил  уверенность,  что  император  обязательно  победит  флорентинцев  и,  если  те  будут  непокорны  и  не  согласятся  на  его  власть  заранее,  «от  противодействия  вашего  прибытие  справедливого  короля  станет  еще  страшнее,  медлительность,  всегда  сопровождающая  его  полки,  с  негодованием  покинет  их;  и  там,  где  вы  думали  отстоять  для  себя  почетное  одеяние  свободы,  вы  погрузитесь  в  недра  невольничьей  темницы  истинного  рабства[6]  »  –  то  есть,  Генрих  по  праву  победителя  прямо-таки  раздавит  Флоренцию  репрессиями,  которые  она,  по  мнению  Данте,  заслужила.  Император  объявил  всеобщую  амнистию,  но  Данте  полагал,  что  Флоренция,  если  она  останется  непокорной,  должна  быть  из  амнистии  исключена.  Он  также  призвал  императора  покорить  Флоренцию.
 Жестокость  и  непоследовательность  позиции  разгневанного  Данте  отмечает  его  биограф  Э.Н.  Уилсон:  «Человек,  который  всего  лишь  несколько  лет  назад  говорил  о  том,  что  Италия  станет,  так  сказать,  новой  нацией,  путем  открытия  общего  языка,  теперь  бранил  в  наиболее  несдержанных  выражениях  собственных  сограждан  за  то,  что  они  не  желали,  чтобы  ими  управляла  немецкая  армия»[7].  Л.М.  Баткин  в  60-е  годы  ХХ  в.  пытался,  видимо,  несколько  смягчить  впечатление  от  инвектив  и  угроз  Данте,  утверждая,  что  тот  лишь  «с  величайшим  негодованием  обличает  сепаратизм  правящих  кругов  Флоренции»[8],  противящихся  объединению  Италии.  Современный  украинский  переводчик  и  исследователь  творчества  Данте  М.  Стриха  так  пишет  о  его  настроении:  «Данте  всей  страстью  своей  натуры  становится  на  сторону  императора,  который  единственный,  верит  он,  сможет  спасти  Италию  и  вытащить  ее  из  бесконечных  распрей»[9].  М.  Стриха  подчеркивает,  что  с  точки  зрения  Данте  сопротивление  императору  было  сопротивлением  Божьей  воле[10].


 Но  успех  оставил  Генриха  VII.  Он  был  вынужден  снять  осаду  Флоренции  и  внезапно  умер  в  августе  1313  г.


 В  представлении  исследователей  личность  и  деяния  Генриха  VII  остались  навсегда  связаны  с  Данте.  «Он  свято  верил  в  свою  миссию  примирителя  всех  враждующих  и  восстановителя  римской  монархии  [11]»  –  пишет  о  Генрихе  И.Н.  Голенищев-Кутузов,  а  Ф.  Вегеле  отмечает  следующее:  «По  истине,  нужно  было  обладать  смелой  фантазией  и  великой  уверенностью  в  своих  силах,  чтобы,  отрешаясь  от  реального  положения  дел,  верить  в  возможность  восстановления  престижа  империи.  Но  фантастический  характер  всего  предприятия  живописует  всего  рельефнее  еще  одна  черта:  Генрих  лелеял  представление  о  неограниченности  его  власти.  …  Везде,  где  он  ни  появлялся,  и  поскольку  это  вообще  исполнимо  было,  он  требовал  себе  непосредственного  владычества.»  Э.Н.  Уилсон  замечает:  «Данте  опять  сел  не  на  ту  лошадь.  Флоренции  и  европейском  национализму  суждено  было  торжествовать.  Империализм  был,  по  правде  говоря,  мертв  еще  до  того,  как  со  смертью  Генриха  VII  действительно  наступила  тишина.  Приход  Генриха  VII  далеко  не  принес  Италии  мира  —  из-за  него  в  значительной  мере  возросли  разорение  и  кровопролитие[13].»  С  точки  зрения  М.  Стрихи,  Генрих  не  проявил  таланта  государственного  деятеля[14].


           Известно  также,  что  еще  до  похода  Генриха  VII  Данте  ездил  в  Париж,  и,  возможно,  это  произошло  в  1307  или  1308  гг.,  то  есть  во  время,  когда  трактат  П.  Дюбуа  «Об  отвоевании  Святой  Земли»  уже  был  написан,  и  начинался  или  должен  был  начаться  процесс  Филиппа  Красивого  против  тамплиеров.  В  контексте  тогдашних  политических  событий  «Монархия»  Данте  читается  как  обоснование  намерений  Генриха  VII,  но,  возможно,  она  в  какой-то  степени  является  также  полемическим  ответом  на  трактат  П.  Дюбуа,  стремившийся  закрепить  европейское  лидерство  Франции,  либо  на  какие-то  содержательно  связанные  с  этим  проектом  идеи,  которые  могли  стать  известны  Данте.


           Данте  и  П.  Дюбуа  объединяет  уверенность  в  независимости  светской  власти  от  церковной.  Ф.  Вегеле  указывает:  «Трудно  было  бы  решить  окончательно  вопрос,  знал  ли  Данте  какое-нибудь  из  числа  публицистических  сочинений,  вызванных  борьбой  короля  Филиппа  IV  c  папой  Бонифацием,  и  пользовался  ли  он  ими  [15].»  Однако,  по  замечанию  также  Ф.  Вегеле,  Филипп  и  его  помощники  и  Данте  со  своей  стороны  рассматривали  проблемы  отношений  светской  и  духовной  власти  в  разных  аспектах:  «Данте  рассматривает  не  отношение  между  духовной  и  светской  властью,  между  государством  и  церковью  вообще,  но  только  отношение  между  папством  и  императорской  властью,  тогда  как  в  споре  Бонифация  с  королем  Филиппом,  главную  сущность  составляла  защита  прерогатив  французского  королевства  от  притязаний  курии»[16].


           Отношение  Данте  к  политическим  персонажам  своей  эпохи  очевидно  из  того,  кого  куда  он  поместил  в  своей  модели  Вселенной  в  «Божественной  комедии».  Папу  Бонифация  VIII  и  французского  папу  Климента  V  поэт  неоднократно  по-разному  обличает  от  имени  разных  действующих  лиц  и  помещает  в  восьмой  круг  Ада  к  симонистам  (тем,  кто  покупает  и  продает  церковные  должности).  Поскольку  Данте  путешествует  по  Аду  формально  в  1300  г.,  то  есть  еще  до  смерти  Бонифация  VIII,  проследовавшей  в  1303  г.,  и  Климента  V,  умершего  в  1314  г.,  им  он  обещает  соответствующие  места  «заранее».  «Хозяина»  П.  Дюбуа  Филиппа  Красивого  и  его  брата  Карла,  которому  в  плане  П.  Дюбуа  принадлежит  заметная  роль  как  императору  Константинопольскому,  Данте  ненавидит,  и  в  двадцатой  песне  «Чистилища»  прародитель  этой  династии  французских  королей  Гуго  Капет  осуждает  в  своей  речи  и  Карла  де  Валуа,  и  Филиппа,  названного  не  иначе,  как  новейшим  Пилатом.  Но  поэт  обещает  устами  своей  возлюбленной  Беатриче  Генриху  VII  под  именем  «Арриго»  престол  в  Раю.

 Воссядет  дух  державного  средь  вас
 Арриго,  что,  Италию  спасая,
Придет  на  помощь  в  слишком  ранний  час.

             («Рай»,  песнь  тридцатая)[17].

           Объединяет  П.  Дюбуа  и  Данте  симпатия  к  французскому  философу  Сигеру  (Сигерию)  Брабантскому  (около  1240  –  1284),  идейному  оппоненту  Фомы  Аквинского.  Данте  помещает  его  в  Рай  среди  мудрецов  (как  и  Фому  Аквинского).


           В  «Монархии»  Данте  ставит  три  вопроса:  необходима  ли  светская  монархия,  «называемая  обычно  империей»[18],  для  благополучия  мира;  имеет  ли  право    римский  народ  на  то,  чтобы  империя  принадлежала  именно  ему;  зависит  ли  авторитет  монархии  непосредственно  от  Бога  или  от  папы  Римского.  На  первые  два  вопроса  он  дает  однозначно  утвердительный  ответ.  В  отношении  третьего  Данте  доказывает,  что  император  имеет  власть  непосредственно  от  Бога,  но  замечает,  что  это  не  нужно  понимать  так,  как  будто  император  совсем  ни  в  чем  не  зависит  от  папы,  и  что  императорская  власть  должна  высказать  к  церкви  («Цезарь  к  Петру»)  «уважение,  проявляемое  первородным  сыном  к  отцу  своему  «[19].


           Для  целей  нашего  исследования  мы  выделим  только  те  рассуждения  Данте,  которые  имеют  отношение  к  роли  империи  для  поддержания  мира  и/или  имеют  правовой  аспект.


           1)  Данте  рассматривает  понятие  о  светской  Монархии  как  наиболее  полезную  среди  других  скрытых  и  полезных  истин,  и  как  особенно  скрытое,  поскольку  оно  не  имеет  «непосредственного  отношения  к  житейской  выгоде»[20].  Поэтому  открытие  связанных  с  этим  понятием  неисследованных  истин  Данте  считает  полезным  для  общества.


           2)  Исходный  принцип,  на  котором  Данте  строит  свое  доказательство  необходимости  империи,  –  установленная  им  «универсальная  цель  гражданственности  человеческого  рода»[21],  которую  он,  большой  и  преданный  интеллектуал,  видит  в  интеллектуальной  способности.  «Дело,  свойственное  всему  человеческому  роду,  взятому  в  целом,  заключается  в  том,  чтобы  переводить  всегда  в  акт  всю  потенцию  “возможного  интеллекта”,  прежде  всего  ради  познания,  и,  во-вторых,  расширяя  область  познания,  применять  его  на  практике»[22].  Для  Данте  мир  между  людьми  важен  не  сам  по  себе,  а  как  условие  наилучшего  осуществления  этой  цели  бытия  человечества.  «И  поскольку  в  целом  происходит  то  же,  что  и  в  части,  и  поскольку  случается,  что  в  отдельном  человеке,  когда  он  сидит  и  пребывает  в  покое,  благоразумие  и  мудрость  его  совершенствуются,  очевидно,  что  и  род  человеческий,  будучи  в  состоянии  покоя  и  ничем  не  возмутимого  мира”  обладает  наибольшей  свободой  и  легкостью  совершать  свойственное  ему  дело,  почти  божественное  …  Отсюда  ясно,  что  всеобщий  мир  есть  наилучшее  из  того,  что  создано  для  нашего  блаженства»  [23].
           В  этой  связи  биограф  Данте  Р.У.Б.  Льюис  замечает,  что  лично  для  Данте  в  идеале  только  универсальная  империя  и  император  могли  создать  надлежащие  условия,  чтобы  он  мог  осуществить  ему  «надлежащую  работу»  –  писать  «Комедию»,  и  что  в  «Монархии»  поэт  отстаивает  гражданскую  ответственность  людей  умственного  труда  —  обязанность  высокообразованных  людей  выражать  свое  мнение  об  актуальных  политических  проблемах  [24].


           3)  Светская  монархия  необходима  для  обеспечения  мира  прежде  всего  потому,  что  любая  общность  нуждается  в  ком-то  одном  для  управления  и  упорядочения.  При  формальном  равенстве  всех  членов  любой  общности  управление  невозможно.  Данте  доказывает  это  с  помощью  как  рассуждений  Аристотеля,  так  и  многочисленных  жизненных  примеров.  «Если  мы  посмотрим  на  поселение,  цель  которого  –  взаимная  поддержка  как  в  делах  личных,  так  и  имущественных,  то  один  должен  управлять  прочими,  либо  назначенный  кем-либо  посторонним,  либо  выделенный  из  среды  соседей  с  согласия  прочих;  иначе  не  только  не  будет  достигнуто  взаимное  удовлетворение,  но  разрушится  и  все  поселение,  если  несколько  пожелают  выделяться  над  прочими.  А  если  мы  посмотрим  на  город,  цель  которого  жить  хорошо  и  в  достатке,  то  должно  быть  одно  управление,  и  это  не  только  при  правильном  государственном  строе,  но  и  при  извращенном.  В  противном  случае  не  только  не  достигается  цель  гражданской  жизни,  но  и  сам  город  перестает  быть  тем,  чем  был[25].»  В  этих  примерах  очевидно  отражение  личной  трагедии  Данте.  Постепенно  он  приводит  читателя  к  мысли,  что  человеческому  роду,  как  единой  общности,  нужно  единое  руководящее  начало,  «и  это  одно  должно  называться  монархом  или  императором»[26].


           4)  Среди  других  аргументов  Данте  в  пользу  империи  с  точки  зрения  международного  правопорядка  нужно  особо  отметить  такой:  империя  необходима  для  разрешения  споров,  поскольку  спор  между  формально  равными  субъектами,  с  точки  зрения  Данте,  не  может  решить  равный  им.  «Между  любыми  двумя  правителями,  из  которых  один  вовсе  не  подчинен  другому,  может  вспыхнуть  раздор,  и  они  или  их  подчиненные  могут  быть  виновными,  что  само  собой  очевидно.  Следовательно,  их  должен  рассудить  суд.  И  так  как  …  один  другому  не  подчиняется  (ведь  равный  не  подвластен  равному),  должен  быть  кто-то  третий,  с  более  широкими  полномочиями,  главенствующий  над  обоими  в  пределах  своего  права.  И  он  или  будет  монархом,  или  нет.  Если  да,  мы  имеем  то,  что  требовалось  доказать;  если  же  нет,  у  него,  в  свою  очередь,  будет  равный  ему  вне  пределов  его  правоспособности,  а  тогда  вновь  будет  необходим  кто-то  третий.  И  так  получалось  бы  до  бесконечности,  чего  быть  не  может;  следовательно,  нужно  дойти  до  первого  и  высшего  судьи,  чье  суждение  прекращает  все  раздоры  либо  косвенно,  либо  непосредственно,  и  это  будет  монарх  или  император.  Следовательно,  монархия  необходима  миру»[27].
           Здесь  обратим  внимание  на  такую  деталь:  Данте  отмечает,  что  в  споре,  который  будет  рассматривать  император,  могут  быть  виновны  правители  или  их  подданные.  Это  влечет  за  собою  допущение,  что  международный  (или  же  скорее  наднациональный)  суд  в  лице  императора,  предусмотренный  Данте,  может  принимать  решения  об  ответственности  этих  подданных,  и  то,  что  они  находятся  под  властью  правителей,  не  защитит  их.


 5)  Данте  особенно  воспевает  монархию  как  наиболее  совершенное  средство  установления  справедливости  –  ведь  «мир  лучше  всего  устроен,  если  высшую  силу  в  нем  имеет  справедливость»[28].  «Справедливость  имеет  в  мире  высшую  силу  тогда,  когда  она  свойственна  тому,  кто  обладает  высшей  волей  и  властью;  таковым  является  один  лишь  монарх;  следовательно,  только  присущая  монарху  справедливость  обладает  в  мире  высшей  силой»[29].


           По  глубокому  убеждению  Данте,  справедливость  господствует  тогда,  когда  отсутствует  сила,  противоположная  справедливости,  а  это  –  алчность.  Монарху  незачем  быть  алчным,  так  как  ему  нечего  желать,  «ведь  его  юрисдикция  ограничена  лишь  Океаном,  и  этого  не  бывает  с  другими  правителями,  чья  власть  ограничена  властью  других,  например,  власть  короля  Кастилии  –  властью  короля  Арагона.  Отсюда  следует,  что  монарх  может  быть  чистейшим  носителем  справедливости  среди  смертных»[30].  Также  монарх  –наилучший  законодатель  и  исполнитель  законов  и  наиболее  способен  к  управлению,  поэтому  также  может  наилучшим  образом  подготовить  к  этому  других.  Так  как  «алчность  единственно  искажает  правильное  суждение  и  оказывается  помехой  справедливости»[31],  то  лишенный  алчности  монарх  «среди  прочих  …  может  иметь  верное  суждение  и  справедливость  в  наибольшей  мере  [32]  .»


           6)  Следя  за  рассуждениями  Данте,  мы  можем  назвать  его  императора  «наднациональным  лицом»,  поскольку  Данте  утверждает,  что  люди  ближе  к  монарху,  чем  к  другим  правителям,  «к  другим  правителям  люди  приближаются  лишь  частично,  к  монарху  же  всецело»[33],  кроме  этого  «к  другим  правителям  они  приближаются  благодаря  монарху,  но  не  наоборот[34].»  Монарх  Данте  является  источником  универсальной  заботы  обо  всех  вообще  и  источником  власти  других  правителей  более  низкого  уровня  по  отношению  к  их  подданным.  Вместе  с  тем  –  и  это  подчеркивают  комментаторы  Данте,  в  частности  И.Н.  Голенищев-Кутузов[35],  –  империя  не  означает  отмены  отдельных  государств,  входящих  в  ее  состав,  и  их  внутренних  правопорядков.  Данте  настаивает,  что  «народы,  королевства  и  города  имеют  свои  особенности,  которые  надлежит  регулировать  разными  законами»[36],  однако  «человеческий  род,  в  соответствии  со  своими  общими  чертами,  присущими  всем,  должен  управляться  монархом  и  общим  для  всех  правилом  приводиться  к  миру.  Это  правило,  или  этот  закон,  отдельные  правители  должны  получать  от  монарха[37].»  Данте  приводит  пример  Моисея,  который  дал  право  низшего  суда  главным  из  колен  Израиля,  но  оставил  полностью  за  собой  высшее  и  более  общее  право  суда,  «каковым  более  общим  руководствовались  главные  в  коленах  своих,  в  соответствии  с  тем,  что  подобало  каждому  из  колен[38].»


           Мы  видим,  что  в  модели  империи  Данте  император  должен  был  бы  быть  источником  высшего  и  общего  для  империи  закона,  который  должен  был  бы  обеспечивать  общий  мир,  и  одновременно  носителем  высшего  суда,  с  которым  все  другие  внутренние  суды  находились  бы  в  отношениях  субординации.  Существование  общего  закона  не  исключает  существования  внутренних  законов  в  каждой  общности,  которые  не  должны  были  противоречить  общему,  но  учитывали  бы  конкретные  особенности  правового  регулирования,  следовавшие  из  особенностей  жизни  той  или  иной  общности.  «Разумеется,  иначе  должны  быть  управляемы  Скифы,  живущие  за  пределами  седьмого  климата,  страдающие  от  великого  неравенства  дня  и  ночи,  угнетаемые  нестерпимой  дрожью  от  холода,  иначе  –  Гараманты,  обитающие  под  экватором  и  всегда  имеющие  дневной  свет,  уравненный  с  мраком  ночи,  а  потому  при  чрезвычайной  знойности  воздуха  не  имеющие  возможности  прикрываться  одеждами[39].»


           7)  Среди  других  аргументов,  используемых  Данте  для  обоснования  необходимости  империи,  –  аргументы,  связанные  с  категориями  свободы  и  единства  воли.  Данте  утверждает,  что  «человеческий  род  оказывается  в  наилучшем  состоянии,  когда  он  совершенно  свободен»[40],  понимая  при  этом  под  «свободой»  такое  состояние,  когда  кто-либо  «существует  ради  себя  самого,  а  не  ради  другого»[41].»Ведь  не  граждане  существуют  ради  консулов  и  не  народ  ради  царя,  а  наоборот,  консулы  ради  граждан  и  царь  ради  народа….  Отсюда  явствует  также,  что  хотя  консул  или  король,  если  говорить  о  них,  имея  в  виду  движение  к  цели,  являются  господами  над  прочими,  то  с  точки  зрения  самой  цели  они  являются  слугами,  в  особенности  же  монарх,  которого,  без  сомнения,  надлежит  считать  слугою  всех  [42]».  Здесь  в  словах  Данте  слышно  эхо  слов  Иисуса:  «Кто  хочет  быть  большим  между  вами,  да  будет  вам  слугою;  и  кто  хочет  быть  первым  между  вами,  да  будет  всем  рабом»  (Евангелие  от  Марка  43  –  44:10).  Поэтому  Данте  считает,  что  настоящая  свобода  людям  может  быть  обеспечена  только  при  империи.  «Человеческий  род  под  властью  единого  монарха  существует  ради  себя,  а  не  ради  другого;  ведь  только  тогда  выправляются  извращенные  государственные  системы,  т.е.  демократии,  олигархии  и  тирании,  порабощающие  род  человеческий,  как  явствует  при  последовательном  разборе  их  всех,  и  только  тогда  занимаются  должным  государственным  устроением  короли,  аристократы,  именуемые  оптиматами,  и  ревнители  свободы  народа.  Ведь  так  как  монарх  наиболее  расположен  к  людям,  в  соответствии  со  сказанным  ранее,  он  хочет,  чтобы  все  люди  стали  хорошими,  что  невозможно  при  извращенном  государственном  строе…[43]»  Из  этих  слов  мы  видим,  что  Данте  в  целом  представляет  себе  идеального  монарха  подобным  Иисусу.
 В  отношении  единства  воли  Данте  считает,  что  «в  любом  роде  вещей  оказывается  наилучшим  то,  что  в  наибольшей  мере  едино»[44],  а  поэтому  «наилучшее  состояние  рода  человеческого  зависит  от  единства  воли»[45].  Но  с  точки  зрения  Данте  единства  воли  быть  не  может,  если  «нет  единой  воли,  владычествующей  и  согласующей  в  одно  все  прочие;  ведь  воля  смертных  из-за  соблазнительных  утех  юности  нуждается  в  руководстве…  Эта  воля  не  может  быть  единой,  если  нет  единого  правителя,  чья  воля  способна  быть  госпожой  и  руководительницей  всех  прочих  [46]  .»  Из  этого  Данте  также  выводит  необходимость  монарха  –  носителя  единой  воли.


           В  целом  из  других  рассуждений  Данте  мы  можем  вывести  также,  что  необходимой  составляющей  любого  правопорядка  является  совершенная  система  принятия  решений  (которая  обеспечивает  надлежащее  управление  и  мир).  В  международном  правопорядке,  по  мысли  Данте,  такая  система  возможна  только  в  империи  и  воплощается  в  воле  императора.


           8)  Призыв  Данте  к  всеобщему  миру  не  означает,  что  он  против  создания  империи  силой  оружия.  Во  второй  части  своего  трактата  одним  из  средств  доказательства  того,  что  Рим  имел  право  на  создание  империи,  для  Данте  становится  то,  что  Рим  создал  империю,  словно  побеждая  все  другие  народы  в  поединке.  Поединок,  если  он  произошел  по  правилам,  для  Данте  является  разновидностью  испытания,  через  которое  Бог  дает  людям  откровение  о  своем  решении.  «Римский  народ  –  утверждает  Данте  –  одержал  верх  над  всеми,  кто  боролся  за  мировое  владычество;  это  станет  очевидным,  если  посмотреть  и  на  состязавшихся,  и  на  приз  или  конечную  цель  [47]  .»


           На  этом  этапе  своего  доказательства  Данте  пользуется  случаем  очень  интересно  изложить  свое  представление  о  законности  применения  силы  в  международных  отношениях  по  аналогии  с  правилами  кулачных  боев  –  duelliones.  По  мнению  Данте  важным  критерием  справедливости  результата  поединка  (то  есть  верного  выявления  Божьей  воли  этим  путем)  является  бескорыстие  участников  состязания.  Данте  уверен,  что  в  случае  поединка-соревнования  за  господство  над  миром  обогащение  ни  в  какой  мере  не  может  быть  стимулом  –  предметом  соревнования  должно  быть  в  чистом  виде  право  на  первенство.


           Выразительную  иллюстрацию  этого  взгляда  Данте  мы  находим  также  в  «Божественной  комедии»:  он  изображает  бесконечный  поединок  в  аду  двух  «команд»  –  скупцов  и  расточителей,  который  никогда  не  завершится,  так  как  предмет  их  состязания  лишен  смысла:


Как  над  Харибдой  вал  бежит  вперед
И  вспять  отхлынет,  Прегражденный  встречным,
Так  люди  здесь  водили  хоровод.
Их  множество  казалось  бесконечным;
Два  сонмища  шагали,  рать  на  рать,
Толкая  грудью  грузы,  с  воплем  вечным;

Потом  они  сшибались  и  опять
С  трудом  брели  назад,  крича  друг  другу:
«Чего  копить?»  или  «Чего  швырять?»  –

И,  двигаясь  по  сумрачному  кругу,
Шли  к  супротивной  точке  с  двух  сторон,
По-прежнему  ругаясь  сквозь  натугу;

И  вновь  назад,  едва  был  завершен
 Их  полукруг  такой  же  дракой  хмурой…


     («Ад»,  песнь  седьмая)[48].


           Также  и  акт  выборов  императора  для  Данте  –  проявление  Божественной  воли.  Выборщиков,  избирающих  императора,  Данте  рассматривает  в  третьей  части  «Монархии»  как  «глашатаев  божественного  провидения»[49].  Если  же  выборщики  не  могут  прийти  к  согласию  между  собой,  это,  по  мнению  Данте,  происходит  потому,  что  корыстолюбие  мешает  всем  или  некоторым  из  них  различить  «сущность  божественного  домостроительства  «[50].

 9)  Высказываясь  о  правилах  войны  как  поединка,  Данте  замечает  также,  что  войны,  предметом  которых  является  борьба  за  империю,  надо  вести  с  наименьшей  жестокостью  –  он  присоединяется  здесь  к  мысли  Цицерона.  С  точки  зрения  Данте,  римляне  в  своих  войнах  соблюдали  это  условие:  «Римляне  всегда  уважали  законы  войны,  борясь  с  соседними  народами»[51].  Но  мы  видели  выше,  рассматривая  реакцию  Данте  на  нежелание  Флоренции  покориться  императору  Генриху  VII,  что  глубоко  возмущенный  поэт,  сам  –  жертва  репрессий,  считает  для  мятежной  Флоренции  справедливой  жестокую  кару.


 Крайне  трудно  рассматривать  по  отдельности  хвалу  миру,  которую  поет  Данте  в  «Монархии»  и  «Комедии»,  и  его  же  угрозы  в  письмах  расправой  над  Флоренцией,  не  признающей  власть  «Арриго».  Это  можно  попытаться  сделать,  принимая  во  внимание  личные  обстоятельства  самого  поэта,  некоторую  непоследовательность  его  натуры  и  в  особенности  законы  войны  того  времени  (всеохватывающая  оговорка,  которая  замечательно  выглядит  на  бумаге).  Но  такое  разделение  будет  натяжкой,  и  тяжелый  осадок  все  равно  остается:  если  слово  Данте  в  защиту  мира  звучит  с  убеждающей  силой,  то  его  же  слова  против  Флоренции  способны  в  одночасье  значительно  снизить  силу  этого  убеждения.  По  всей  видимости,  здесь  еще  один  повод  отметить,  как  часто  средства  осуществления  вредят  благородной  цели.  Однако,  должно  быть,  обоснование  Данте  идеи  мира  в  интересах  человечества  с  помощью  доводов  разума  и  вдохновения  поэта  по  своему  значению  перевешивает  его  же  возгласы,  продиктованные  гневом  и  горем  изгнанника.


 Очевидно,  что  Данте  не  позволяет  своевольного  человеческого  пересмотра  Божьего  решения  об  установлении  империи.  Этот  пересмотр  не  может  осуществить  и  сам  император.  В  третьей  части  своего  трактата,  доказывая,  что  император  не  мог  передать  власть  над  собой  римскому  первосвященнику,  Данте  говорит,  что  «праву  человеческому  противно,  если  империя  разрушает  самое  себя;  следовательно,  империи  не  подобает  разрушать  самое  себя…  империя  есть  правовое  установление,  охватывающее  всю  область  светского  права;  следовательно,  она  предшествует  тому,  кто  осуществляет  ее  власть,  т.е.  императору,  ибо  он  предназначен  для  нее,  а  не  наоборот.  Отсюда  очевидно,  что  император,  в  той  мере,  в  какой  он  является  императором,  изменять  установленный  правопорядок  не  может,  ибо  от  империи  получает  он  свою  власть[52].»  Мы  видим  также,  что  Данте  рассматривает  правопорядок  империи  в  его  основе  как  неизменный  –  по  крайней  мере,  он  не  может  быть  изменен  человеком,  даже  императором.


 Исследователь  политических  взглядов  Данте  Л.М.  Баткин  увидел  в  его  мыслях  об  империи  облеченный  в  утопическую  форму  проект  национального  объединения  Италии,  в  котором  были  бы  надлежащим  образом  согласованы  преимущества  центральной  власти  и  интересы  итальянских  коммун,  и  предвосхищение  идеи  просвещенной  буржуазной  монархии[53].  Л.М.  Баткин  специально  обращает  внимание,  что  «слова  насчет  противоестественности  разобщения  людей,  гражданственности,  мира,  правосудия,  общего  покоя  и  счастья  встречаются  у  Данте  на  каждой  странице,  когда  он  пишет  об  империи.  И  это,  разумеется,  не  просто  слова:  Данте  выносил  их  под  сердцем[54]».


           Характерной  чертой  рассуждений  Данте  об  империи  –  одной  из  определяющих  черт  его  трактата,  что  отвечает  и  его  мировоззрению  в  целом  –  является  полное  отсутствие  любого  экономического  обоснования  его  интеграционной  структуры  или  экономических  средств  ее  осуществления  или  усиления.  В  проекте  Пьера  Дюбуа  важная  роль  отводилась  средствам,  за  которые  должен  быть  осуществлен  крестовый  поход,  изъятым  у  церкви  богатствам.  У  Данте  мы  читаем  нечто  вовсе  противоположное.  Он  говорит  о  праве,  об  общих  закономерностях  мироустройства,  о  воле  Божией  –  но  ничего  о  деньгах.  Дело  в  том,  что  Данте  ненавидит  (именно  ненавидит)  и  повсеместно  обличает  алчность.  По  его  мнению  алчность  –  то,  что  мы  сейчас  назвали  бы  «двигатель  регресса»,  а  для  Данте  она  является  скорее  очень  страшным  орудием  порчи  человека  и  разрушения  справедливого  мирового  порядка  на  всех  уровнях.  Очень  известен  художественный  образ  алчности  в  самом  начале  «Божественной  комедии»:  волчица,  один  из  трех  зверей,  препятствующих  на  пути  к  спасению.  И  Филиппа  Красивого  Данте  также  упрекает  от  имени  его  предка  Гуго  Капета  за  то,  что  Филипп  из-за  алчности  оскорбил  Христа  в  лице  его  первосвященника  (хотя  это  и  враг  Данте  папа  Бонифаций)  и  уничтожил  тамплиеров.  Также  империя  Данте  не  является  объединением  на  основе  соглашения  и  военной  коалицией  –  как  правовая  основа  ее  создания  для  Данте  имеют  значение  индивидуальные  победы  Рима  в  мировых  состязаниях  за  империю,  что  является  выражением  решения  Бога,  а  не  соглашением  людей.  Он  также  непримирим  к  той  группе  итальянских  городов,  которые  ставят  собственную  независимость  от  императора  выше,  чем  его  законные,  по  глубокому  убеждению  Данте,  претензии,  удовлетворение  которых  обеспечило  бы  универсальный  мир.


           Свою  империю  Данте  выводит  из  общих  законов  мирового  порядка.  В  его  системе  доказывания  важную  роль  играют  рассуждения  о  соотношении  части  и  целого:  каждая  часть  имеет  отдельное  предназначение,  но  предназначение  есть  и  у  целого,  благодаря  чему  обеспечивается  их  связь,  и  можно  определить  цель  и  законы  их  существования.  В  самом  начале,  устанавливая  руководящий  принцип  исследования,  Данте  говорит:  «Подобно  тому,  как  существует  цель,  ради  которой  природа  производит  палец,  и  другая,  ради  которой  она  производит  всю  ладонь,  и  еще  третья,  отличная  от  обеих,  ради  которой  она  производит  руку,  и  отличная  от  всех  них,  ради  которой  она  производит  человека,  подобно  этому  одна  цель,  ради  которой  предвечный  Бог  своим  искусством  (каковым  является  природа)  приводит  к  бытию  единичного  человека,  другая  –  ради  которой  он  упорядочивает  семейную  жизнь,  третья  –  ради  которой  он  упорядочивает  поселение,  еще  иная  –  город,  и  еще  иная  –  королевство,  и  наконец,  существует  последняя  цель,  ради  которой  он  упорядочивает  весь  вообще  человеческий  род[55].»


           Можно  заметить,  что  большое  значение  для  Дантовой  империи  имеют  личные  моральные  качества  монарха,  который  должен  желать  добра  всем  людям  с  такой  же  преданностью,  как  Иисус.


           Монархия,  или  Империя  Данте  Алигьери  –  это  модель  мирового  порядка,  направленная  на  достижение  блага  человечества.  Составляющей  этого  блага  с  необходимостью  является  всеобщий  мир.  Эта  модель  создана  мыслителем  и  поэтом,  гений  которого  имел  склонность  и  способность  к  строительству  моделей  мирового  порядка.  В  ней  отсутствуют  какие-либо  конкретные  правовые  механизмы  функционирования  и  контроля  (за  исключением,  однако,  одного  —  разрешения  споров  императором),  но  очень  подробно  выписаны  принципы  ее  надлежащей  работы,  так  как  все  те  потребности  человечества,  которые,  по  мнению  Данте,  должна  и  может  удовлетворить  только  империя  (мир,  справедливость,  свобода,  эффективное  принятие  решений  и  др.),  все  тезисы,  которые  использует  Данте  для  доказательства  необходимости  империи  могут  рассматриваться  как  общие  принципы  ее  деятельности  –  такой  империя  должна  быть.


           Империя  Данте  является  средством  обеспечения  мира,  но  не  системой  «коллективной  безопасности»  –  скорее  она  является  системой  «безопасности  коллектива»,  то  есть  человечества,  реализовать  которую  должно  не  сотрудничество  многих,  а  деятельность  одного  светского  главы  –  императора.  Она  не  исключает,  а  предусматривает  сохранение  государств  со  своими  внутренними  законами  особенностями  управления,  которые,  однако,  должны  отвечать  общим  основам  империи,  которые  не  могут  быть  изменены  по  воле  человека.  Проект  П.  Дюбуа  использует  общий  интерес  ради  удовлетворения  частного  –  предусматривает  план  европейской  коалиции  и  похода  в  Святую  Землю  ради  широких  внутренних  реформ  и  утверждения  международного  доминирования  Франции.  Модель  империи  Данте  Алигьери  –  произведение  противоположного  характера:  доказательство  того,  как  один  –  император,  под  властью  которого  происходит  объединение,  должен  на  своем  месте  служить  благу  всех.


           1.    В  2003  г.  защитила  кандидатскую  диссертацию  под  научным  руководством  В.Н.  Денисова.
           2.  Алигьери  Данте.  Божественная  комедия:  Поэма  /  Алигьери  Данте;  Пер.  с  ит.  М.  Лозинского  –  Москва:  ООО  «Издательство  АСТ»;  Харьков:  «Фолио»,  2002.  –  С.  204.
           3.  Алигьери  Д.  Монархия.  /  Пер.  с  итал.  В.П.  Зубова;  Комментарии  И.Н.  Голенищева-Кутузова.  –  М.:  “Канон-пресс-Ц”  –  “Кучково  поле”,  1999.  –  С.  47.
           4.  Вегеле  Ф.  Данте  Алигьери.  Его  жизнь  и  сочинения.  –  Москва:  Издание  К.Т.  Солдатенкова,  1881.  –  С.  156.
           5.  Там  же.  –  С.  164.
           6.  Там  же.  –  С.  165.
           7.  A.N.  Wilson.  Dante  in  love.  –  New  York:  Farrar,  Straus  and  Giroux,  2011.  –  P.  274.
           8.  Баткин  Л.М.  Данте  и  его  время.  –  Ленинград:  Наука,  1965.  –  С.  38.
           9.  Стріха  М.  Данте  Аліг’єрі  та  його  «Божественна  комедія»//Здолавши  півшляху  життя  земного…:  «Божественна  комедія»  Данте  та  її  українське  відлуння/  Пер.  та  упоряд.  М.  Стріха.  –  К.:  Факт,  2001.  –  С.  13
           10.  Там  же.
           11.  Голенищев-Кутузов  И.Н.  Жизнь  Данте.  [Електронный  ресурс]:  http://lib.ru/POEZIQ/DANTE/life_dante.txt
           12.  Вегеле  Ф.  Данте  Алигьери.  Его  жизнь  и  сочинения…  –    С.160.
           13.  A.N.  Wilson.  Dante  in  love…  –  P.  275.
           14.  Стріха  М.  Данте  Аліг’єрі  та  його  «Божественна  комедія»…  –  С.13.
           15.  Вегеле  Ф.  Данте  Алигьери.  Его  жизнь  и  сочинения  …  –  С.  229.
           16.  Там  же  –  С.  273.
           17.  Алигьери  Данте.  Божественная  комедия:  Поэма    …  –  С.  446.
           18.Алигьери  Д.  Монархия.  /  Пер.  с  итал.  В.П.  Зубова;  Комментарии  И.Н.  Голенищева-Кутузова.  –  М.:  “Канон-пресс-Ц”  –  “Кучково  поле”,  1999.  –  С.  22.
           19.  Там  же.  –  С.  138.
           20.  Там  же.  –  С.  22.
           21.  Там  же.  –  С.  24.
           22.  Там  же.  –  С.  27.
           23.  Там  же.  –  С.  28.
           24.  Lewis  R.W.B.  Dante.  A  life.  –  New  York:  Penguin  Books,  2009.  –  P.  128.
           25.  Алигьери  Д.  Монархия.  /  Пер.  с  итал.  В.П.  Зубова  …  –  С.  30.
           26.  Там  же.  –  С.  31.
           27.  Там  же.  –  С.  36.
           28.  Там  же.  –  С.36.
           29.  Там  же  –  С.38.
           30.  Там  же.  –  С.39.
           31.  Там  же  –  С.46.
           32.  Там  же.  –  С.46.
           33.  Там  же.  –  С.40.
           34.  Там  же.  –  С.  40.
           35.  Голенищев-Кутузов  И.Н.    Жизнь  Данте.  [Електронный  ресурс]:  http://lib.ru/POEZIQ/DANTE/life_dante.txt
           36.  Алигьери  Д.  Монархия.  /  Пер.  с  итал.  В.П.  Зубова  …  –  С.  48.
           37.  Там  же.  –  С.  49.
           38.  Там  же.  –  С.  49.
           39.  Там  же.  –  С.  48.
           40.  Там  же.  –  С.  41.
           41.  Там  же.  –  С.  43.
           42.  Там  же.  –  С.  44.
           43.  Там  же.  –  С.  43.
           44.  Там  же.  –  С.  50.
           45.  Там  же.  –  С.  52.
           46.  Там  же.  –  С.  53.
           47.  Там  же.  –  С.  80.
           48.  Алигьери  Данте.  Божественная  комедия:  Поэма  …  –  С.  45.
           49.  Там  само.  –  С.  137.
           50.  Там  само.  –  С.  138.
           51.  Там  же.  –  С.  88.
           52.  Там  же.  –  С.  122.
           53.  Баткин  Л.М.  Данте  и  его  время  …  –  С.38  –  41.
           54.  Там  же.  –  С.36.
           55.  Там  же.  –  С.  24.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007317
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 03.03.2024

О поэте с особенным зрением

О  поэте  с  особенным  зрением

(поэт  не  совсем  выдуманный)

Е.П.

Немало  в  мире  тех,  кто,  видя  мир  легко,
На  слишком  многое  в  нем  смотрит  безразлично:
Что  в  нем  подальше,  то  уж  слишком  далеко,
Что  в  нем  поближе,  сделалось  для  них  привычным.

Он  видит  ясно,  но  не  так,  как  большинство,
Хоть  присмотреться  тяжело  ему  бывает.
Добро,  честь,  совесть  –  драгоценны  для  него,
И  их  он  повсеместно  защищать  желает.

Такое  прошлое,  как  прожил  и  читал,
Он  любит  и  хранит  в  своих  стихах,  в  рассказах.
Вперед  движенья  вовсе  он  не  отрицал,
Но  современности  он  не  восславит  сразу,

За  то  лишь,  что  пришла.  Как  пламя,  память  –  с  ним:
Ему  во  тьме  пути  –  помощник,  дальше  –  больше.
Не  скучен  он,  а  чуток;  он,  живя,  раним,
И  не  отчитывать,  а  просвещать  он  хочет.

Есть  в  прошлом  –  тень,  и  до  сих  пор  она  жива:
Певец  войны  и  гнева,  и  пути,  что  долог…
Речь  ясная  затем,  что  голова  светла.
Мысль,  как  и  сердце,  видит  –  с  глаз  убрали  полог.

27.02.2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006999
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 28.02.2024

На мотив Державіна

На  мотив  Державіна

Ріка  часів  тече  невпинно,
Уносить  все  без  вороття.

З  Г.Р.  Державіна,  свій  переклад

Як  скажуть  при  тобі:  «Це  вічне»,
То  сперечатись  хочеш  ти
І  стверджуєш:  «Кінець  –  це  звичне,
Що  завжди  скине  з  висоти».

Проте  про  інше  скажуть:  «Плинне»,
І  сперечатись  хочеш  знов,
Наполягаєш:  «Не  загине!»
До  спору  змушує  любов.

Як  любиш  ти  –  смерть  від  любові
Женеш,  але  свою  прийнять
Погодишся,  бо  це  –  крок  долі.
Так  з  небуття  вам  –  повставать.

27.  02.  2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006943
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 27.02.2024

Г. Р. Державин. Река времён в своём стремленьи… Мій український переклад.

Акровірша  не  передано.

Оригинал:

Г.Р.  Державин

Река  времён  в  своём  стремленьи
Уносит  все  дела  людей
И  топит  в  пропасти  забвенья
Народы,  царства  и  царей.
А  если  что  и  остаётся
Чрез  звуки  лиры  и  трубы,
То  вечности  жерлом  пожрётся
И  общей  не  уйдёт  судьбы.



Мій  переклад:

З  Г.Р.  Державіна

Ріка  часів  тече  невпинно,
Уносить  все  без  вороття.
Народів  силу,  владу  сильну  -
Все  топить  в  прірві  забуття.
А  як  лишається  щось  довше:
Тримають  співи  чи  хвала,  -
Все  ж  уникнуть  того  не  зможе,
Щоб  вічність  до  жерла  взяла.

Переклад  27.  02.  2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006939
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 27.02.2024

Противоположные мысли

А  надо  ль  выражать  свои  восторги?
Ведь  для  кого-то  даже  блестки  -  боги.

Найдется  кто-то,  кто  иначе  видит,
Виденье  здравым  виденьем  обидит.

Пристрастность  ли,  бесстрастность  в  жизни  лучше  -
Спор  длинный,  он  и  спорщикам  не  нужен.

Надежней  быть  невысказанным,  скрытным,
Что  тронет  -  от  чужих  держать  невидным.

Но  вот  представь:  ты  очень  ясно  знаешь,
Что  не  летать  тебе  и  вдруг  -  взлетаешь.

В  нежданной  радости  признаться  вздохом  -
Быть  откровенным  в  счастье:  это  много!

Будь  при  своем,  кто  нас  не  понимает.
Восторгом  не  торгуют,  им  -  вздыхают.

04.10.2016


Держу  сосуд  я  с  зельем  золотой.
Горит  в  нем  чудный  свет  -  он  только  мой.

Коль  схватят  восклицаньем:  "Ах,  красиво!"
Ответ  мой  будет  скрытный:  "Очень  мило".

Темнеет  свет  от  множества  похвал,
А  не  хочу  я,  чтобы  тусклым  стал.

Но  щедрость  повелит  перемениться:
Дать  посмотреть,  погреться  и  напиться.

08.10.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006844
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.02.2024

Случается, завидуем растениям

Случается,  завидуем  растениям:
Не  неподвижности  -  успокоению.

Вот  знак,  как  бурным  можно  утомиться.
Нам  согласиться?  или  повиниться?

Другого  мы  представить  не  пытаемся,
Судьбы  его  желая,  ошибаемся.

Трава,  и  цвет,  и  лес  сраженья  знают
И  силы  тратят,  но  и  обновляют.

Особый,  хитрый  их  язык,  чтоб  жаловаться  -
Обычно  от  нечуткости  скрывается.

И  верно,  в  этом  мастерство  большое:
Держась  в  боренье,  вид  держать  покоя.

27.09.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006843
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.02.2024

Неохотно пробудилось злое утро

Неохотно  пробудилось  злое  утро.
Слишком  рано  -  это  слишком  неуютно.

Ждут,  чтоб  утро  быстро  многое  свершило  -
Уж  давно  привыкло,  все  не  полюбило.

Сон  смотреть  бы,  в  полудреме  задержаться  -
Нет,  придется  все  за  то  же  приниматься.

Но  пускай  смягчится  утро  от  привета,
Радость  ясную  прочтет  в  глазах  рассвета

И  накажет,  устыдившись  раздраженья:
"Злоба,  прочь  ступай!  -  и  отправляюсь  в  день  я!"

03.07.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006782
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.02.2024

Теплый вечер собирается уснуть

Теплый  вечер  собирается  уснуть,
От  дневного  уставанья  в  ночь  свернуть.
Развлечем  его  да  заиграем
Иль  еще  отметим  так,  как  знаем.

Сохранится  дальше  что-то  из  него  -
"Что-то"  -  это  на  пределе  "ничего".
Настроенье,  пару  слов  запомним,
Прочее  как  прошлое  уроним.

Следом  будет  теплых  много  вечеров,
Не  один  еще  разнежится  таков.
Нет  согласья  вечерам  и  людям:
Вечерели  б  в  сон  -  а  мы  разбудим.

Но  когда  меж  них  затешется  другой  -
Раздраженный  молча,  мерзнущий  и  злой  -
Помощь  их  тепла  призвать  сумеем,
Вспомним,  и  холодного  согреем.

10.06.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006780
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.02.2024

Два религиозных сонета Виттории Колонна

Источник  оригинала:    Rime  di  tre  gentildonne  del  Secolo  XVI.  VITTORIA  COLONNA  —  GASPARA  STAMPA—  VERONICA  GÀMBARA.  MILANO.  EDOARDO  SONZOGNO,  EDITORE.  14.  Via  Pasquirolo,  14.  1882.

SONETTO  LXXXVII.

Vergine  pura,  or  da’  bei  raggi  ardenti
Del  vero  sole  in  cielo  eterno  giorno
Ti  godi,  e  ‘n  terra  avesti  alto  soggiorno
Che  agli  occhi  tuoi  divini  eran  presenti.
Uomo  il  vedesti  e  Dio,  quando  i  lucenti
Spirti  facean  l’albergo  umile  adorno
Di  chiara  luce,  e  timidi  d’intorno
Stavan  tremando  al  grande  ufficio  intenti.
Immortal  Dio  nascosto  in  mortal  velo,
L’adorasti  signor,  figlio  il  nudristi,
L’amasti  sposo  e  l’onorasti  padre.
Prega  lui  dunque  che  i  miei  giorni  tristi
Ritorni  in  lieti;  e  tu,  donna  del  cielo,
Vogli  in  questo  desio  mostrarti  madre!

Сонет  87

Ты  солнце  настоящее  узнала,
Что  греет,  Дева,  вечно  услаждая.
Была  высокой  жизнь  твоя  земная:
Ты  взор  со  взором  Божьим  сочетала.

И  Бога  в  человеке  ты  видала:
Как  духи,  украшавшие  сияньем
Дом  скромный,  все  ж  робели  пред  деяньем
Великим,  что  свершить  им  предстояло.

Ты  пред  Бессмертным  в  оболочке  смертной
Склонялась,  воспитала  как  ребенка,
Любила  мужа  в  Нем,  отца  в  Нем  чтила.

Молю:  пусть  прекратится  срок  мой  горький,
Дай  радость  мне!  Услышь,  Царица  неба,
Исполнив,  ты  б  себя  как  мать  явила!

Перевод  13.02.2022

SONETTO  CXXXVIII.

Le  nostre  colpe  han  mosso  il  tuo  furore
Giustamente,  Signor,  nei  nostri  danni;
Ma  se  l’offese  avanzano  gli  affanni,
D’assai  la  tua  bontà  vince  ogni  errore.
Chiede  mercè  ciascun  carco  d’orrore,
Deposta  la  superbia  e  i  ricchi  panni;
Non  fe  ragione  in  lungo  volger  d’anni
Quel  che  il  divin  giudicio  ha  in  sì  poche  ore.
Vede  ‘l  passato  mal,  piange  ‘l  presente,
Teme  ‘l  futuro,  e  più  il  supplicio  eterno:
Chè  tal  vita  tal  pregio  al  fine  apporta.
Scorga  il  bel  raggio  tuo  la  cieca  gente!
Senta  il  rimedio  del  tuo  amor  superno!
Apri  omai  di  pietà  l’immensa  porta!

Сонет  138

Мы  заслужили  гнев  Твой,  зло  творя.
Чем  вызван  он,  мы,  Боже,  понимаем,
Но,  коль  провинность  привела  к  страданью,
Ее  сильнее  доброта  Твоя.

Всяк  просит  милосердья  у  Тебя,
И  пышность,  и  надменность  отвергая.
Наш  ум  не  совершит  того  годами,
Что  Ты  —  за  час,  мудрейший  Судия.

Что  было  —  стыд  для  нас,  что  есть  —  то  горе,
Что  будет  —  страшно.  Муки  бесконечной
Боимся  мы,  возмездья  —  прегрешеньям.


Пусть  свет  Твой  око  ведает  слепое!
Пусть  нашу  боль  любовь  Твоя  излечит,
Раскрой  широкие  врата  прощенья!

Перевод  20-21.02.2022

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006678
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 24.02.2024

Религиозные стихи Виттории Колонна. Переводы

Раньше  я  пробовала  переводить  сонеты  Виттории  Колонна  памяти  ее  покойного  мужа.  Теперь  попробовала  перевести  несколько  стихотворений  на  религиозные  темы:  о  Богородице.  Стихи  принадлежат  к  рукописи,  подаренной  Витторией  Микеланджело.


                 Источник  оригинала:  Vittoria  Colonna.  Sonnets  for  Michelangelo.  A  Bilingual  Edition.  Edited  and  Translated  by  Abigail  Brundin,  The  University  of  Chicago  Press,  Chicago  &  London,  2005.

                 (Издание  включает  оригиналы  и  английские  переводы  редактора,  а  также  ее  комментарии.  Переводила  с  итальянского,  английским  переводом  пользовалась  как  разновидностью  комментария).

                 Русских  переводов  тех  же  стихов  предварительно  не  читала.

9.  S2:  22  (1539),  fol.  5v

Rinasca  in  te  il  mio  cor  quest’almo  giorno
Che  nacque  a  noi  colei  di  cui  nascesti,
L’animo  excelso  tuo  l’ale  ne  presti
Per  gir  volando  al  vero  alto  soggiorno.
Di  mille  rai  da  pria  consperso  intorno
Era  ’l  suo  mortal  velo,  e  mille  desti
Sempre  al  ben  far  pensieri  alti  ed  onesti,
Poi  dentro  il  fer  di  maggior  lume  adorno.
So  ch’ella  prega  te  per  noi,  ma,  o  pio
Signor,  prega  tu  lei  che  preghi  in  modo
Ch’io  senta  oprar  in  me  sua  vital  forza,
Ond’io  sciogliendo  anzi  spezzando  ’l  nodo
Che  qui  mi  lega,  questa  umana  scorza
Serva  a  lo  spirto,  e  sol  lo  spirto  a  Dio.

Пусть  новое  рождение  –  в  Тебе  –
Мое  получит  сердце  в  день  счастливый
Рождения  Тебя  Родившей!  Крылья
Пусть  Дух  Твой  даст,  чтоб  жить  мне  –  в  высоте!

Ей  облаченьем  –  тысяча  лучей.
Ты  также  тысячу  послал  Ей  мыслей,
Как  лишь  добру  служить,  высоких,  чистых,  –
И  величайший  свет  зажегся  в  Ней.

О  нас  –  к  Тебе  Ее  молений  много,
Но  Ты  моли  Ee  о  том  просить,
Чтоб  сила  от  Нее  меня  живила,

Чтоб  развязать  –  и  даже  разрубить  –
Свои  смогла  я  узы,  и  служила
Плоть  неизменно  –  духу,  дух  же  –  Богу.

Перевод  02.07.2021.

43.  S1:  107  (1546),  fol.  22v

Quando  vedeste,  Madre,  a  poco  a  poco
A  Iesu  dolce  in  croce  il  bel  splendore
Fuggir  da  gli  occhi  e  in  sua  vece  l’amore
Sfavillar  d’ogn’intorno  ardente  fuoco,
Credo  che  i  vostri  spirti  andar  nel  loco
D’  suoi  per  riportarne  al  vostro  core
Quei  che  v’eran  piu  cari,  ma  brev’ore
Vi  fur  concesse  al  doloroso  gioco,
Che  la  morte  li  chiuse,  onde  s’aperse
La  strada  a  noi  del  ciel,  prima  serrata
Mille  e  piu  lustri  da  la  colpa  antica.
Lo  scudo  de  la  fede  in  voi  sofferse
Il  mortal  colpo,  onde  ogni  alma  ben  nata
Nel  favor  vostro  sua  speme  nudrica.

Когда  Вы  у  Креста  стояли,  Мать,
И  видели,  как  дорогого  Сына
Глаза  тускнеют,  уж  не  блещут  дивно,
Но  что  любви  огню  –  вокруг  сиять,

Я  верю:  дух  хотел  Ваш  удержать
То,  что  милей  Вам  в  Духе  Сына  было,
Взяв  в  сердце  Ваше,  –  но  неумолимо
Коротким  было  время,  чтобы  взять…

Он  умер,  но  для  нас  стал  путь  открыт
На  небеса,  что  был  виною  древней
Закрыт  нам  на  тысячелетья  прежде.

Удар  был  страшен  в  веры  Вашей  щит,
Чтоб  души  те,  чье  для  добра  рожденье,
Искали  в  Вашей  милости  надежду.

Перевод  14.  07.2021.

В  оригинале  духи  Матери  и  Сына  —  во  множественном  числе.  Подобно  этому  и  в  следующем  сонете  буквально  —  «каждый  Твой  дух  и  каждая  живая  часть».

Виною  древней  —  первородным  грехом.

51.  S1:  103  (1546),  fol.  26v

Donna,  dal  ciel  gradita  a  tanto  onore,
Che  il  tuo  seno  il  figliuol  di  Dio  nudriva,
Or  com’ei  non  t’ardeva  e  non  t’apriva
Con  la  divina  bocca  il  petto  e  ’l  core?
Or  non  si  sciolse  l’alma,  e  dentro  e  fore
Ciascun  tuo  spirto  ed  ogni  parte  viva
Col  latte  insieme  a  un  punto  non  s’univa
Per  gir  tosto  a  nudrir  l’alto  Signore?
Ma  non  conviene  andar  coi  stretti  umani
Termini  a  misurar  gli  ordini  vostri,
Troppo  al  nostro  veder  larghi  e  lontani;
Dio  morм  in  terra;  or  nei  superni  chiostri
L’uom  mortal  vive,  ma  ben  corti  e  vani
Sono  a  saperne  il  modo  i  pensier  nostri.

Жена,  что  удостоилась  кормить
Господня  Сына,  как  с  прикосновеньем
Его  не  знала  Ты  в  груди  горенья,
Могла  без  ран  грудь,  сердце  сохранить?

И  не  пришлось  души  освободить,
Спаслись  и  дух,  и  тело  от  стремленья
К  тому,  чтоб  с  молоком  в  соединенье
Для  Господа  им  пищей  послужить?

Не  нам  понять;  мы  думаем  как  люди,
И,  значит,  разум  ограничен  слишком,
Закон  Ваш  для  него  безмерным  будет.


Бог  умер  на  земле;  в  ограде  вышней
Жив  Смертный,  но  поверхностно  мы  судим,
И  непонятно  нам,  как  это  вышло.

Перевод  07.07.2021

52.  S1:  104  (1546),  fol.  27r

Un  foco  sol  la  donna  nostra  accese
Divino  in  terra,  e  quello  in  ciel  l’accende;
Quella  stessa  bontа  chiara  or  comprende
L’intelletto,  che  in  parte  giа  comprese.
Le  parole,  che  pria  l’orecchia  intese,
Per  celeste  armonia  l’anima  intende;
Con  Dio  immortal  quel  grado  ora  in  ciel  prende
Di  madre  che  con  l’uom  qui  mortal  prese.
Cangiar  obbietto  o  variar  pensero
Uopo  non  le  fu  mai,  perchй  i  bei  sensi
Fosser  da  la  ragion  ripresi  e  vinti;
Ch’infin  dal  primo  giorno  solo  al  vero
Aperse  gli  occhi,  e  li  spirti  ebbe  accensi
Sempre  d’un  foco  ripurgati  e  cinti.

На  небе  –  тот  же  в  Ней  огонь  святой,
Что  был  и  на  земле.  И  та  же  милость,
Во  всем  чиста,  уму  Ее  открылась,
Что  на  земле  уж  не  была  чужой.

Она  на  небе  приняла  душой
Слова,  что  слуху  на  земле  явились.
Как  Матерь  Божья  в  небе  воцарилась,
Для  Смертного  быв  Матерью  земной.

Она  не  помышляет  измениться,
Чтоб  разум  был  превыше  чувств  прекрасных
И  власть  его  признать  им  было  надо.

Ведь  взор  Ее  лишь  к  истине  стремится,
А  дух  одним  огнем  горит  всечасно,
Что  духу  –  очищенье  и  ограда.

Перевод  13.07.  2021

64.  S1:  131  (1546),  fol.  33r

Angel  beato,  a  cui  ’l  gran  Padre  expresse
L’antico  patto,  e  poi  con  noi  quel  nodo
Che  die’  la  pace,  la  salute  e  ’l  modo
D’osservar  l’alme  sue  larghe  promesse:

Colui  ch’al  grande  ufficio  pria  t’elesse
Con  l’alma  inchino  e  con  la  mente  lodo,
E  de  l’alta  ambasciata  ancora  io  godo
Che  ’n  quel  virgineo  cor  si  ben  s’impresse.

Ma  vorrei  mi  mostrassi  il  volto  e  i  gesti,
L’umil  risposta  e  quel  casto  timore,
L’ardente  caritа,  la  fede  viva
De  la  donna  del  cielo,  e  con  che  onesti
Desiri  ascolti,  accetti,  onori  e  scriva
I  divini  precetti  entro  nel  core.

Благословенный  Ангел,  ты  узнал
От  Господа  о  соглашенье  давнем,
Что  с  нами  Он  –  и  спасены  мы  станем,
И  как  Он  совершит,  что  обещал.

Тому,  Кто  вестником  тебя  избрал,  –
Души  поклон,  от  мысли  –  величанье.
И  вновь,  и  вновь  мне  –  благо  с  тем  посланьем,
Чей  в  сердце  Девы  след  не  исчезал.

Но  я  б  хотела  видеть  этот  миг:
Ответ  смиренный,  чистоты  смущенье,
В  Ней  –  жалости  огонь,  живую  веру.

Я  б  прожила,  всем  существом  почтив,
И  записала  в  сердце  непременно
Всевышнего  святые  наставленья.

Перевод  09.07.  2021

Благословенный  Ангел  —  архангел  Гавриил,  явившийся  Деве  Марии.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006676
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 24.02.2024

Стихи Виттории Колонна. Переводы

Cонеты  посвящаются  покойному  мужу  Виттории,  военачальнику  Фернандо  (или  Ферранте)  д’Авалосу.  Как  можно  ожидать,  стихи  печальны  и  исполнены  высокого  религиозного  чувства.
Переводы  вольные,  иногда  очень,  некоторые  вольности  особо  отмечены.  Переводчица  хотела,  чтобы  у  нее  получились  «вообще»  стихи  тоскующей  жены  о  ее  покойном  муже,  которым  она  восхищается  как  великим  воином.  («Великий  воин»  можно  понимать  и  метафорически).  Поэтому  точнее  было  бы  сказать,  что  стихи  «по  мотивам».

1.
Scrivo  sol  per  sfogar  l’interna  doglia,
Di  che  si  pasce  il  cor,  ch’altro  nom  vole,
E  non  per  giunger  lume  al  mio  bel  sole,
Che  lasciò  in  terra  sì  onorata  spoglia.

Giusta  cagione  a  lamentar  m’invoglia;
Ch’io  scemi  la  sua  Gloria  assai  mi  dole;
Per  altra  penna  e  più  saggie  parole
Verrà  chi  a  morte  il  suo  gran  nome  toglia.

La  pura  fé,  l’ardor.  l’intensa  pena
Mi  scusi  appo  ciascun,  grave  cotanto
Che  né  ragion  né  tempo  mai  l’affrena.

Amaro  lagrimar,  non  dolce  canto,
Foschi  sospiri,  e  non  voce  serena,
Di  stil  no,  ma  di  duol  mi  danno  il  vanto.



Сонет  1.

Пишу,  чтоб  говорить  тоска  могла:
Она  мне  –  хлеб,  и  брезгую  сластями.
Мое  я  Солнце  не  дарю  лучами,
Великий  дар  Земле  –  его  дела.

Еще  причину  горевать  нашла:
Его  не  стою  с  жалкими  стихами.
Прославят  лучшими  его  строками,
Чтоб  Смерть  от  славы  прочь  ни  с  чем  ушла.

Его  люблю  и  верю,  и  болею
Утратой  –  горем  лишь  одним  сильна  я.
Ни  разум  мне,  ни  время  –  не  леченье.

Мой  голос  –  плач,  скорбит,  не  услаждая,
Вздох  сумрачный,  не  радостное  пенье.
Возьму  я  не  изяществом  –  страданьем.

Перевод  5  –  6.  01.  2015

Одна  из  вольностей  перевода:  la  spoglia  –  это  буквально  не  «дела»,  а  «оболочка»,  «cмертное  тело»,  еще  одно  значение  –  «трофей».  Умерший  муж  оставил  земле  благородные  останки,  окруженные  славой.

2.

Per  cagion  d’un  profondo  alto  pensiero
Scorgo  il  mio  vago  oggetto  ognor  presente;
E  vivo  e  bello  sì  riede  alla  mente,
Che  gli  occhi  il  vider  già  quasi  men  vero.

Per  seguir  poi  quel  divin  raggio  altero,
Ch’  è  la  sua  scrota,  il  mio  spirito  ardente
Aprendo  l’ali  al  ciel  vola  sovente,
D’ogni  cura  mortal  scarco  e  leggiero:

Ove  del  suo  gioir  parte  contemplo,
Ché  mi  par  d’ascoltar  l’alte  parole
Giunger  concento  all’armonia  celeste.

Or  se  colui,  che  qui  non  ebbe  esemplo,
Nel  mio  pensier  di  lungi  avanza  il  sole,
Che  fia,  vederlo  fuor  d’umana  veste?

Сонет  2.

От  долгих  мыслей,  долгого  стремленья
Со  мной  любимый  образ  мой  всечасно:
Его  мой  разум  видит  живо,  ясно,
Спасая  там,  где  не  поможет  зренье.

Божественное  с  ним  делить  свеченье,
К  нему  быть  ближе  дух  мой  рвется  властно,  –
Откроет  крылья,  в  небе  реет  часто,
Отринув  тяжесть  и  к  земле  влеченье.

Так,  радости  причастна  совершенной,
Я,  мнится,  слышу  речь,  что  помогает
Гармонии  небес  мне  приобщиться.

Иль,  может,  сжалившись,  тот  несравненный
В  печаль  мою  свет  дальний  посылает,
Чтоб,  пусть  не  во  плоти,  но  мне  явиться?

Перевод  01.  02.  2015

4.

S’alla  mia  bella  fiamma  ardente  speme
Fu  sempre  dolce  nodrimento  ed  esca,
Ond’  è  che  quella  spenta  l’ardor  cresca,
E  in  mezzo’l  foco  l’alma  afflitta  treme?

Fugge  il  piacere  e  la  speranza  insieme,
Come  dunque  la  piaga  si  rinfresca?
Chi  mi  lusinga,  o  qual  cibo  m’inesca,
Se  morte  ha  tolto  I  frutti,  I  fiori  e’l  seme?

Quel  foco  forse  che’l  mio  petto  accende,
Da  così  pura  face  tolse  amore,
Che  l’immortal  principio  eterno  il  rende.

Vive  in  sè  stesso  il  mio  divino  ardore:
Nè  il  nutrir  manca,  che  dall’alma  prende
Il  cibo  ch’è  ben  degno  al  suo  valore.

Сонет  4.

Я  свой  огонь  надеждою  усладной
Всегда  и  разжигала,  и  питала,
Но  вырос  жар,  –  зачем  ее  не  стало?  –
Горю  печалью  несмягчимой,  жадной.

Что  сделать  мне,  –  не  ждущей,  безотрадной,  –
Чтоб  воспаляться  язва  перестала?
Какое  насыщенье  мне  пристало,
Коль  сад  обобран  смертью  беспощадной?

Но,  может,  муку,  что  меня  сжигает,
Мне  факел  чистый  вызвал  той  любовью,
Что  вечный  свет  навечно  посылает.

Страсть  чудная  жива  самой  собою:
В  душе  моей  питанье  получает,
Ее  вполне  достойное  ценою.

Перевод  02.02.2015

Слово  “усладный”  не  изобретено  переводчицей:  это  старинное  русское  слово,  которое  встречается,  например,  в  переводе  “Одиссеи”  Жуковского  и  русском  переводе  “Искендер-наме”  Низами,  сделанным  К.  Липскеровым.

5.

Alle  vittorie  tue,  mio  lume  eterno,
Non  diede  il  tempo  o  la  stagion  favore;
La  spada,  la  virtù,  l’invitto  core
Fur  li  ministri  tuoi  la  state  e’l  verno.

Col  prudente  occhio  e  col  saggio  governo
L’altrui  forze  spezzasti  in  sì  brev’ore,
Che’l  modo  all’alte  imprese  accrebbe  onore
Non  men  che  l’opre  al  tuo  valore  interno.

Non  tardaro  il  tuo  corso  animi  altieri,
O  fiumi  o  monti,  e  le  maggior  cittadi,
Per  cortesia  od  ardir  rimaser  vinte.

Salisti  al  mondo  i  più  pregiati  gradi;
Or  godi  in  ciel  d’altri  trionfi  e  veri,
D’altre  frondi  le  tempie  ornate  e  cinte.

Сонет  5.

Неугасимый  свет  мой,  ты  сражался,
Приязни  сил  природы  не  имея.
Твой  меч,  отвага,  честь  в  любое  время
Служили,  как  бы  ветер  не  менялся.

Умом,  разумным  взглядом  добивался
В  столь  краткий  срок  победного  решенья,
Что  подвиг  был  –  предмет  для  удивленья
И  совершившим  всякий  восторгался.

Ни  люди,  ни  стихии,  ни  твердыни
Стези  не  преградили  беспримерной,
Искусству  или  доблести  сдаваясь.

Земных  вершин  достиг  ты  –  и,  наверно,
Ты  высших  почестей  вкушаешь  ныне,
Венком  небесной  славы  украшаясь.

Перевод  27.01.2015.

В  первой  строфе  буквально:  твои  меч,  доблесть  и  непобедимое  сердце  были  твоими  посланниками  (слугами)  и  летом,  и  зимой.

6.

Oh  che  tranquillo  mar,  oh  che  chiare  onde
Solcava  già  la  mia  spalmata  barca,
Di  ricca  e  nobil  merce  adorna  e  carca,
Con  l’aer  puro  e  con  l’aure  seconde!

Il  ciel  ch’ora  I  bei  vaghi  lumi  asconde,
Porgea  serena  luce  e  d’ombra  scarca:
Ahi  quanto  ha  da  temer  chi  lieto  varca!
Ché  non  sempre  al  principio  il  fin  risponde.

Ecco  l’empia  e  volubile  fortuna
Scoperse  poi  l’irata  iniqua  fronte,
Dal  cui  furor  sì  gran  procella  insorge.

Vènti,  pioggia,  saette  insieme  aduna,
E  fiere  intorno  a  divorarmi  pronte;
Ma  l’alma  ancor  la  fida  stella  scorge.

Сонет  6.

Как  тихо,  ласково  ты,  море,  было,
Как  я  в  челне  богатом  отплывала!
Груз  ценный  и  украшенный  немало,
С  попутным,  свежим  ветром  ты  стремило.

И  небо,  что  лучи  отрады  скрыло,
Без  туч,  без  гроз  свет  чистый  посылало…
Удачи  бойся!  Мирное  начало
Не  всяк  конец  пути  определило.

Фортуна,  нечестивица  ты  злая,
Изменница,  разишь  неправым  гневом:
Cвирепа  буря,  ужасы  все  ближе…

Дожди,  ветра,  блеск  молний  ослепляют,
И  гады  жадные  раскрыли  зевы…
Но  верную  звезду  в  пути  я  вижу!

Перевод  25.01.  2015

7.

Chi  può  troncar  quel  laccio  che  m’avvinse,
Se  ragion  diè  lo  stame,  amor  l’avvolse,
Né  sdegno  il  rallentò,  né  morte  il  sciolse,
La  fede  l’annodò,  tempo  lo  strinse?

Chi’l  fuoco  spegnerà  che  l’alma  cinse,
Che  non  pur  mai  di  tanto  ardor  si  dolse,
Ma  ognor  più  lieta  a  grande  onor  si  tolse,
Che  né  sospir  né  lagrimar  l’estinse?

Il  mio  bel  sol,  poi  che  dalla  sua  spoglia
Volò  lontano,  dal  beato  regno
M’accende  ancora  e  lega  e  in  cotal  modo,

Che  accampando  fortuna,  forza  e  ingegno,
Mai  cangeranno  in  me  pensieri  o  voglia;
Sì  m’e  soave  il  foco,  e  caro  il  nodo!

Сонет  7.

Петля  все  туже  –  кто  меня  избавит,
Коль  ум,  любовь  –  ее  все  поощряло,
Ни  гнев,  ни  смерть  –  не  в  помощь  мне  нимало,
Cилок  сплела  мне  вера,  время  ставит?

Иль  кто  огонь,  что  душу  жжет,  ослабит?
Душа  не  просто  столько  не  страдала,
Но  мукой  счастлива,  как  честью,  стала,  –
Ни  вздох,  ни  плач  огня  уж  не  подавит?

Мой  свет  одежды  тленной  не  имеет  –
Взлетел  в  большую  даль,  в  благое  царство,
И  я  в  жару,  в  неволе  потому-то  …

Пусть  хитрость,  мощь,  судьба  объединятся  –
Моих  причуд  упорных  не  изменят:
Огонь  любезен  мне,  милы  и  путы!

Перевод  02.02.2015

9.

Mentre  io  qui  vissi  in  voi,  lume  beato,
E  meco  voi,  vostra  mercede,  unita
Teneste  l’alma,  era  la  nostra  vita
Morta  in  noi  stessi  e  viva  nell’amato.

Poiché  per  l’alto  e  divin  vostro  stato
Non  son  più  a  tanto  ben  qua  giù  gradita,
Non  manchi  al  cor  fedel  la  vostra  aita
Contro  il  mondo  ver  noi  nemico  armato.

Sgombri  le  spesse  nebbie  d’ogn’intorno
Sì  ch’io  provi  a  volar  spedite  l’ali
Nel  già  preso  da  voi  destro  sentiero.

Vostro  onor  fia,  ch’io  chiuda  ai  piacer  frali
Gli  occhi  in  questo  mortal  fallace  giorno,
Per  aprirgli  nell’altro  eterno  e  vero.

Сонет  9.

Вы  были  мною,  Вами  я  была;
В  любви  одной  душой  мы  быть  умели,
Своих  мы  жизней  порознь  не  имели,
Но  ту  лишь,  что  в  возлюбленном  жила.

Вас  благодать  всевышняя  взяла  –
Мир  низменный  без  Вас  мне  дорог  еле.
Когда  бы  Вы  мне  помощь  дать  хотели,
Чтоб  за  двоих  врага  отбить  могла!

Вокруг  меня  рассейте  тень,  пошлите
Мне  крылья  –  и  взлететь  я  попытаюсь
На  правый  путь,  что  показали  Вы  же.

Для  Вас  глаза  закрою,  отрекаясь
От  ложного  и  суетных  событий.
Открыв  их,  настоящее  увижу.

Перевод  03.02.  2015

10.

A  quale  strazio  la  mia  vita  adduce
Amor,  che  oscuro  il  chiaro  sol  mi  rende,
E  nel  mio  petto  al  suo  apparire  accende
Maggior  disio  della  mia  vaga  luce!

Tutto  il  bel  che  natura  a  noi  produce,
Che  tanto  aggrada  a  chi  men  vede  e  intende,
Più  di  pace  mi  toglie  e  sì  m’offende,
Ch’a’più  caldi  sospir  mi  riconduce.

Se  verde  prato  e  se  fior  vari  miro,
Priva  d’ogni  speranza  trema  l’alma:
Ché  rinverde  il  pensier  del  suo  bel  frutto

Che  morte  svelse.  A  lui  la  grave  salma
Tolse  un  dolce  e  brevissimo  sospiro,
E  a  me  lasciò  l’amaro  eterno  lutto.

Сонет  10.

В  какое  же  глумленье  превращаешь
Ты  жизнь,  любовь!  Светло  –  приходишь  тьмою,
В  груди  моей  с  острейшею  тоскою
К  любимому  желанье  зажигаешь!

Дары,  что  от  природы  получаешь,
Тем  в  радость,  кто  не  ласкан  был  судьбою;
А  мне  –  в  печаль:  ведь  ты,  играв  со  мною,
Меня  к  горчайшим  вздохам  возвращаешь.

Как  вижу  изобилье,  цвет  ярчайший,
Так  знаю  вновь  отчаянья  терзанье:
И  мне  когда-то  чудный  плод  достался,

Что  смерть  отобрала.  Его  дыханья
Был  миг  лишь,  благородный  и  кратчайший,
А  мне  плащ  скорби  навсегда  остался.

Перевод  04.  02.  2015

11.

Mentre  scaldò’l  mio  sol  questo  emispero,
Qual  occhio  fu  da  troppa  luce  offeso,
E  qual  da  invidia  tinto,  onde  conteso
A  lor  fu  sempre  il  puro  raggio  intero.

Or  c’ha  lasciato  il  mondo  freddo  e  nero,
D’onesta  voglia  ogn’altro  spirto  acceso
L’adora,  e  molti  han  con  lor  danno  inteso,
Che’l  proprio  error  non  li  scoperse  il  vero.

La  morte  fama  al  suo  valore  aggiunge,
E  il  tempo  avaro  che  i  bei  nomi  asconde,
Quella  dal  suo  velen  serba  e  prescrive.

L’opre  chiare  d’altrui  non  ben  seconde
Seguon  le  sue,  né  mai  fia  chi  l’arrive:
Tanto  volò  dal  veder  nostro  lunge!

Сонет  11.

Им,  кто  был  Солнцем  –  мне,  мир  озарялся.
Иных  его  сиянье  оскорбляло,
Иным  и  зависть  зренье  затемняла,  –
Но  всем  равно  свет  ясный  доставался.

Ушел  –  мир  мрачен,  холоден  остался.
Чтить  благородному  его  пристало,
Завистнику  ж  раскаянье  настало:
По  своему  незнанью  ошибался.

И  в  смерти  –  славен  больше,  независим
От  времени,  чья  алчность  избегает
Ему  вредить,  хоть  приберет  другого;

Герой  его  деяньям  подражает,
Но  нового  не  явится  такого:
Он  скрылся  –  сколь  же  многого  не  видим!

Перевод  04.  02.  2015

13.

Gli  alti  trofei,  le  gloriose  imprese,
Le  ricche  prede,  i  trionfali  onori
E  le  corone  di  sacrati  allori,
Tenner  le  voglie  già  di  laude  accese.

Poiché  l’eterno  sol  ne  fe  palese
Altra  vita  immortal,  di  santi  ardori
S’inflammar  l’alme,  e  ne’più  saggi  cori
Le  vere  glorie  fur  più  certo  intese.

E  il  mio  bel  lume  in  un  soggetto  solo
D’eterna  fiamma  ornò  la  bella  spoglia,
E  di  foco  divino  accese  l’alma.

Con  opre  conte  all’uno  e  all’altro  polo
Qui  fra  noi  contentò  l’altera  voglia;
Or  gode  in  ciel  la  più  onorata  palma.


Сонет  13

Сокровища,  что  подвиги  давали,
Триумфа  пышность,  честь  его  добиться,
Священным  лавром  на  челе  гордиться
Cтремленье  к  похвалам  легко  вселяли.

Но  небеса  нам  знание  послали:
Есть  выше  слава  –  должно  к  ней  стремиться,
Гореньем  истины  воспламениться;
Мудрейшие  сердца  его  признали.

А  мой  любимый  свет  в  одном  созданье
Мог  красоту  святым  огнем  дополнить
И  поселить  в  душе  благую  правду.

Сумел,  повсюду  обретя  признанье,
Меж  нас  дерзанье  лучшее  исполнить,
За  это  –  в  небе  лучшая  награда.

Перевод  05.02.2015

14.

Mentre  un  pensier  dall’altre  cure  sciolto
Con  l’alma  del  comun  danno  si  lagna,
Sì  largo  pianto  il  triste  sen  mi  bagna,
Che  forma  un  fonte  il  vivo  umor  raccolto.

Ove,  come  in  un  specchio,  il  suo  bel  volto
Rimiro,  onde  le  lagrime  ristagna
Quel  piacer,  che  dall’altro  mi  scompagna:
Ma  né  questi  né  quel  m’appaga  molto.

La  grata  vista  il  lagrimar  affrena,
E  rimangon  sì  caldi  i  miei  sospiri,
Ch’ascugan  del  già  scorso  pianto  l’onde.

Se  ciò  non  fusse,  per  la  dolce  vena
Delle  lagrime  mie,  gli  alti  desiri
Avrian  le  stelle  avverse  qui  seconde.

Сонет  14.

Мечта,  других  забот  не  признавая,
С  душою  вместе  плачет  о  потере;
Их  общих  слез  на  грудь  мне  все  сильнее
Идет  поток,  сок  жизни  изливая.

Смотрю,  как  в  зеркало,  в  нем  узнавая
Любимый  образ…  Стану  веселее:
Мне  вид  его  всех  радостей  милее  –
Но  все  ж  замена  непрочна  такая.

Его  увижу  –  и  не  будет  плача,
Поток  все  реже  и  пройдет,  как  не  был,
Глаза  вздох  жаркий  сделает  сухими…

Без  утешенья  было  бы  иначе:
Слез  нежность  умолила  бы  и  небо,
Чтоб  злые  звезды  сделало  благими!

Перевод  06.  02.  2015



Сонет  15.

Я  б  лучшего  союза  не  желала!
Создатель  сам  устроил  это  дело;
Благословив  как  душу,  так  и  тело,
Влекла  нас  нежность,  и  любовь  связала.

Но,  хоть  хвалить  его  и  не  устала,
Скажу:  освободиться  бы  хотела.
И  в  здравье,  и  в  болезни  я  б  сумела
Тебя  хранить  –  утраты  боль  настала.

Душа  не  рада  жизни,  но  томится
И  во  плоти,  что  узница,  страдает:
Здесь  тошно,  а  взлетела  б  –  не  пробиться,  –

И  с  Солнцем  лишь  своим  она  желает  –
То  будет  счастье!  –  вновь  соединиться:
Ведь  жизнь,  живя  в  любимом  только,  знает.

Перевод  06.02.2015.

Переводы  опубликованы  на  бумаге  в  сборнике:  И  музы,  и  творцы.  Несколько  поэтесс  эпохи  европейского  Возрождения  /  сост.  и  пер.  Валентины  Ржевской.  2-е  изд.,  доп.  –  Одесса  :  «Фенікс»,  2021.  –  С.  13-19.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006513
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 22.02.2024

На мотив песни Чижа и Co «О любви»

Свой  анализ  песни  сложился  в  стишок.


На  мотив  песни  Чижа  и  Co  «О  любви»

А  не  спеть  ли  мне  песню  о  любви?
А  не  выдумать  ли  новый  жанр?
Попопсовей  мотив  и  стихи
И  всю  жизнь  получать  гонорар.

О.Тарасов

Ты  работал  на  рынке  целый  день,
И,  сердитый,  пришел  ты  домой.
То,  что  прожито  –  мрачно,  злая  тень,
Но  любимая  –  есть  и  с  тобой.

Ясно  помнишь  потери  ты  свои,
Слишком  трудно  тебе  их  забыть.
Сочинить  хочешь  песню  о  любви,
Чтобы  радостней  вам  дальше  жить.

И,  подумав,  гитару  опять  берешь.
Тему  быстро,  удачно  найдя,
Ты  о  замысле  новом  сейчас  поешь,
А  любимая  слышит  тебя.

Только  стиль  тебе  модный  слишком  чужд,
Песни  ради  успеха  –  не  те…
Не  умеешь  ты  петь  для  финансовых  нужд,
А  умеешь  ты  петь  –  о  мечте.

21.02.2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006494
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 22.02.2024

Оратор (сценка)

Оратор

(сценка)

Как  излагал  красноречиво,
Как  убежденно  суд  творил,
Как  остроумно,  справедливо
"Так"  и  "не  так"  он  разделил!

Ему  участливо  внимали
Ведя  дискуссию,  не  торг,
И  обоснованно  признали:
Достойный  вывод  -  лишь  восторг.

При  этом  соблюли,  что  надо,
Имея  опыт,  как  судить:
Процент  необходимый  -  правда,
Другое  -  можно  изменить.

09.07.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006389
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.02.2024

Два стишка о вынужденном смехе

Все  страсти  выжжены.  Остался  смех.
Так  высмеем  его  мы  до  упаду!
Когда  печаль  втеснится  меж  утех,
Нам  вспомнить  свежесть  чувства  будет  надо.

30.06.2016

-  Не  слишком  ли  смеемся  часто,
Когда  уместней  был  бы  плач?
Так  чувства  искажать  опасно,
Под  смехом  грусти  ты  не  прячь...

-  Замечено:  она  -  виднее,
Коль  смехом  грустный  посещен.
Когда  невесел,  смех  -  смелее...
Противоречий  в  нем  закон.

13.03.2022

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006388
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.02.2024

Как удивительно: можно бояться свободы!

Как  удивительно:  можно  бояться  свободы!
Противоречье  известно,  но  все  удивляет:
Признанный  рай  для  людей  и  стремленье  народов
Издали  смелость  внушит,  а  наступит  -  пугает.

Тот,  кому  много  ее,  говорит,  что  пресыщен,
Блага  ее  рассужденьем  сердитым  унизит.
Кто  несвободы  знал  боль,  вне  сомнения  ищет,
Жизнь  прострадает  -  ее  хоть  на  волос  приблизит.

Тем,  кто  идет  к  ней,  дорога  крутая  дается,
Но  перед  трудностью  будут  настойчивей  даже.
А  достигают  -  равниной  пустой  обернется,
Страшное  о  человеке  ему  же  расскажет.

Думаю  я,  дело  в  том,  что  ее  подменяют
И  утверждается  призрак  свободы  неверной.
Он-то  и  страшен:  он  лжив,  он  не  любит,  желает
Вправду  лишь  власти  он  -  не  над  собой,  а  безмерной.

17.07.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006327
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.02.2024

Золотое колечко на черной траве

Золотое  колечко  на  черной  траве  -
Уронили  непрошенным  даром.
Яркой  точкой  блестит  на  угрюмой  земле,
Пропитавшейся  долгим  пожаром.

Светит  точка,  споря  с  черным  полем:
Чье-то  счастье  закатилось  в  горе.

04.04.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006326
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.02.2024

Одно из мировых проклятий

(Стишок)

Одно  из  мировых  проклятий,
Которое  могу  назвать:
Быть  главному  в  себе  предатель,
Хоть  создан  говорить  -  молчать.

06.08.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006212
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.02.2024

Мэрилин Чандлер Макентайр. Два стихотворения о женщинах с картин Вермеера. Переводы

У  поэта  (дамы-поэта)  Мэрилин  Чандлер  Макентайр  (Marilyn  Chandler  McEntyre)  есть  сборник  "В  тихом  свете.  Cтихи  о  женщинах  с  картин  Вермеера"  (In  Quiet  Light  :  Poems  on  Vermeer's  Women,  2000).  Некоторые  стихотворения  из  него  выложены  на  разных  сайтах,  где  стихи  и  картины  иллюстрируют  друг  друга;  два  я  нашла  и  попробовала  перевести.
Что  интересно  -  видение  героинь  не  такое,  как  в  романе  Трейси  Шевалье;  там  это,  соответственно  -  Грит  и  Таннеке.
Стихи  без  рифм,  но  с  ритмом.  Постаралась  перевести  близко  к  тексту.

Стихотворение  о  "Девушке  с  жемчужной  сережкой"  обыгрывает  символику  Благовещения.

Оригинал:

Marilyn  Chandler  McEntyre

Girl  with  a  Pearl  Earring


See  how  she  turns  to  greet  what  comes,
surprised  but  untroubled,  not  quite
welcoming.  She  looks  askance
at  one  who  has,  unmasking,  disturbed  her
solitude.  Her  greeting  concedes  what  it  must,
but  she  remains  turned  to  purpose  of  her  own.

This,  too,  she  will  turn  to  her  purposes,
an  encounter  she  expected,  not  knowing
just  when,  or  what  she  should  expect.
She  has  kept  her  own  counsel;
It  will  serve  her  now.

Breeding  has  taught  her  that  all-bearing  look.
Poised  to  take  what  comes,  she  receives
with  grace,  gives  back  what  befits
her  modesty  and  station.

Cordelia  would  have  done  no  more.

Richly  presentable  in  linen  and  pearls,
wrapped  in  a  light  that  fits  her  like  her  scarves,
she  rises  to  the  occasion,  self-possessed,
accustomed  to  possession,
relinquishing  solitude  with  dignity,
who  will  not  be  forced,
neither  eager  not  reluctant,
not  defensive,  not  submissive,
willing  to  speak  her  "Fiat  mihi"
In  her  own  time.

Мой  перевод:

М.  Ч.  Макентайр

Девушка  с  жемчужной  сережкой

Как  оборачивается  она,  встречая,  что  близится:
удивлена,  но  покойна,  не  вполне
приветлива.  Взгляд  ее  -  искоса,
на  того,  кто,  снимая  маску,  нарушил
ее  одиночество.  Привет  ее  скажет,  что  должно,
но  что  думает  -  оставит  она  при  себе.

И  это  послужит  тому,  что  она  задумала  -
встреча,  которой  ждала  она,  не  зная
лишь  когда,  или  чего  ей  следует  ждать.
Она  привыкла  к  скрытности;
Ей  сейчас  это  будет  на  пользу.

От  воспитания  у  нее  этот  смиренный  вид.
Принимая,  что  близится,  с  выдержкой,  она  берет
благодарно,  и  взамен  отдает,  что  следует
по  ее  скромности  и  положению.

Корделия  не  сделала  бы  большего.

Наряжена  пышно  в  полотно  и  жемчуга,
закутавшись  в  свет,  что  к  лицу  ей,  как  ее  шрамы,
встает,  приветствуя  случай,  собой  владея,
привыкнув  к  владенью,
оставляя  одиночество  -  с  достоинством,
та,  кого  не  принудишь,
не  стремится  она,  не  противится,
не  защищается,  не  сдается,
согласна  сказать:  "Да  будет  мне",
когда  время  придет  ей.

Перевод  02.05.2020


"Да  будет  мне"  -  в  оригинале  "Fiat  mihi",  слова  Девы  Марии  из  Евангелия  от  Луки:  "  Да  будет  Мне  [по  слову  твоему]".


Оригинал:

Marilyn  Chandler  McEntyre


The  Milkmaid


There  is  no  flattery  here:  this  thick-
muscled,  broad-bottomed  girl  has  milked
cows  at  dawn  and  carried  sloshing  pails
hung  from  a  yoke  on  shoulder
broadened  to  the  task.  She  has  kneaded  fat
mounds  of  dough,  sinking  heavy  fists  deep
into  voluptuous  bread,  innocent
and  sensuous  as  a  child  in  spring  mud.
Evenings  she  mends  and  patches
the  coarse  wool  of  her  bodice,  smelling
her  own  sweat,  sweet  like  grass  and  dung
in  the  barn  or  like  warm  milk
fresh  from  the  udder.

Her  world  is  grained  and  gritty,  deep-
textured,  rough-hewn,  earth-toned,  solid,
simple  and  crude.  Reed  and  brass  and  clay,
wheat  and  flax  and  plaster  turned  to  human  use
have  not  come  far  from  the  loamy  fields
where  they  were  mined  and  gathered.  The  things
she  handles  are  round  and  square.  tough-
fibered  and  strong,  familiar  as  flesh  to  the  touch.

The  jug  rests  in  her  hand  like  a  baby's
bottom.  She  bends  to  her  task  like  a  mother
tending  her  child,  hand  and  eye  trained
to  this  work,  heart  left  to  its  pondering.

How  like  tenderness,  this  look
of  complete  attention,  how  like  a  prayer
that  blesses  these  loaves,  this  milk
(round  like  this  belly,  full  like  this  breast),
given  daily  into  her  keeping,  this  handmaid
on  whom  the  light  falls,
haloed  in  white,  hallowed  by  the  gaze
that  sees  her  thus,  heavy,  thick-lipped,
weathered  and  earthbound,  blessed
and  full  of  grace.

Мой  перевод:

М.  Ч.  Макентайр

Девушка,  разливающая  молоко

Никакой  лести:  эта  крепкорукая,
широкозадая  девушка  доила  коров
на  рассвете  и  носила  хлюпающие  ведра
на  коромысле  через  плечо,
широкое,  как  для  этого  нужно.  Она  месила
жирные  курганы  теста,  погружала  тяжелые  кулаки
глубоко  в  жаждущий  хлеб,  невинная
и  чувственная,  как  ребенок  в  весенней  грязи.
По  вечерам  она  чинит,  латает
грубую  шерсть  своего  корсажа,  пахнущую
ее  же  потом,  сладким  как  трава  и  навоз
в  сарае  или  как  теплое  молоко,
только  что  из  вымени.

Ее  мир  -  из  зерна,  из  щебня,
плотно  плетеный,  грубо  тесаный,
землей  крашеный,  крепок,  прост  и  груб.  Тростник  и  медь,
и  глина,  пшеница  и  лен,  и  гипс,  поставленные  служить  человеку,
недалеко  ушли  от  глинистых  полей,
где  их  добывали  и  собирали.  То,
с  чем  она  управляется  -  круглое  и  прямое,  из  густого
волокна  и  прочное,  на  ощупь  знакомое,  как  плоть.

Кувшин  покоится  в  ее  руке,
как  попка  ребенка.  Она  склоняется  к  работе,
как  мать,  ребенком  занятая:  рука  и  глаз
приноровились  к  делу,  сердце  -  в  мыслях  о  нем.

Как  похож  он  на  нежность,
этот  взгляд  совершенного  внимания;  как  похож  на  молитву,  благословляющую  эти  хлебы,  это  молоко
(круглое,  как  этот  живот,  полное,  как  эта  грудь);
ежедневно  в  своих  заботах  эта  работница,
на  которую  падает  свет,
окружена  белым  нимбом,  освящена  взглядом,
который  видит  ее  такой  -  грузной,  толстогубой,
обветренной,  всецело  земной,  благословенной
и  полной  благодати.

Перевод  02.05.2020

с  чем  она  управляется  -  круглое  и  прямое  -    в  оригинале:  The  things  she  handles  are  round  and  square  -  может  быть,  здесь  игра  слов:  square  может  значить  и  "круглый"  и  "честный"  (синоним  -  "прямой").

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006210
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.02.2024

П’ять віршів Юнни Моріц у моєму українському перекладі

1)  Оригінал:


Юнна  Мориц.  

Замечательная  клякса

В  каждой  кляксе
Кто-то  есть,
Если  в  кляксу
Пальцем  влезть.
В  этой  кляксе  -
Кот  с  хвостом,
Под  хвостом  -
Река  с  мостом,
Судоходная  река
Для  судов  и  судака.
На  мосту  -
Чудак  с  чудачкой.
Под  мостом  -
Судак  с  судачкой,
И  плывут  туда-сюда
Всевозможные  суда:
Туда  плывут  с  тудачками,
Сюда  плывут  с  сюдачками,
Отражаются  в  реке
Судаки  с  чудачками,
Чудаки  с  судачками.
Этой  кляксе  -  конец,
Надо  сделать  новую,
В  ней  -  огромный  дворец
И  балкон  с  коровою!


Мій  переклад:

Юнна  Моріц

Дива  у  ляпці

Є  у  кожній  ляпці
Хтось.
Палець  всунемо  —
І  ось:
Є  в  цій  ляпці
Кіт  з  хвостом,
Під  хвостом  —
Ріка  з  мостом,
Судноплавна  це  ріка  —
СУден  шлях  і  судака.
На  мосту  —
Дивак,  дивачка.
Під  мостом
Судак,  судачка
Й  сУдна  —  будь-які,  зирни!  —
Що  пливуть  туди  й  сюди  .
Туди  пливуть  з  тудичками,
Сюди  пливуть  з  сюдичками,
Віддзеркалення  в  ріці  —
Судаків  з  дивачками,
Диваків  з  судачками.
Ляпка  ця  —  скінчилась  в  нас
І  нову  ми  зробимо:
Величезний  в  ній  палац
І  балкон  з  коровою!

Переклад  07.06.  2022


2)  Оригінал:

Юнна  Мориц.  

Мое  созвездье  -  Близнецы,
Моя  стихия  -  воздух.
Меркурий,  сердолик,  среда
Приносят  мне  удачу.
И,  как  считают  мудрецы,
Такой  расклад  на  звездах  -
Что  в  среду  или  никогда
Я  что-нибудь  да  значу.
Меркурий  плавает  во  мгле,
А  сердолик  -  в  Тавриде,
А  на  земле  -  моя  среда
Приносит  мне  удачу.
И  в  среду  -  я  навеселе,
Я  в  среду  -  в  лучшем  виде,
Ах,  в  среду  или  никогда
Я  что-нибудь  да  значу!
И  если  кто-нибудь  отверг
В  издательстве  мой  сборник,
Когда  была  я  молода
И  жизнь  вела  собачью,  -
Так  значит,  было  то  в  четверг,
В  четверг  или  во  вторник,  -
Ведь  в  среду  или  никогда
Я  что-нибудь  да  значу.
Когда  в  один  из  прочих  дней
Я  стану  легким  светом,
Где  в  роге  Млечного  Пути
Пылает  спирт  созвездий,  -
Тогда  я  напишу  ясней
Об  этом  же,  об  этом,  -
Откройся,  третий  глаз,
прочти  Мои  благие  вести!
1978



Мій  переклад:

Юнна  Моріц

Мені  сузір’я  —  Близнюки,
Стихія  —  то  повітря,
Приносять  успіх  —  сердолік
І  середа,  й  Меркурій.
І,  як  вважають  мудреці,
Так  визначили  зорі,
Що  в  середу  я  значу  щось,
Як  взагалі  щось  значу.
Меркурій  плаває  в  пітьмі,
А  сердолік  —  в  Тавриді,
А  на  землі  —  день  середа
Мені  приносить  успіх.
Я  напідпитку  в  середу  —
Найкраще  почуваюсь,
Ах,  в  середу  я  значу  щось,
Як  взагалі  щось  значу!
І,  як  мою  відкинув  хтось
У  видавництві  збірку,
Коли  я  молода  була
Й  жила  життям  собачим,
Ця  прикрість  сталася  в  четвер
Чи,  може,  у  вівторок,
Бо  в  середу  я  значу  щось,
Як  взагалі  щось  значу.
Коли  в  якийсь  із  інших  днів
Легким  я  світлом  стану,
Де  на  Чумацькому  Шляху
Сузір’їв  спирт  палає,
Тоді  ясніш  я  напишу
Про  це  ж,  про  все  це  ж  саме,
Глянь,  третє  око,  прочитай
Мої  благі  ти  вісті!

Переклад  07.06.  2022

3)  Оригінал:

Юнна  Мориц.  

Март  В  Тарту

Отбросим  ветку  от  окна
И  выглянем  наружу,
А  там  увидим,  как  весна
Перемогает  стужу.

Сугробы  вянут  на  глазах,
И  сад  шалит  капелью,
А  только  день  тому  назад
Исхлестан  был  метелью.

Казалось,  это  —  навсегда,
Как  римское  изгнанье,
А  вот  прошло  —  и  ни  следа,
Одно  воспоминанье.

Б  камине  скука  сожжена,
Как  черновик  негодный.
Душа  прекрасно  сложена  —
Как  раз  чтоб  стать  свободной.

И  все  овеять  и  назвать
Своими  именами,
И  прутья  в  чашке  целовать,
И  сочетаться  с  нами.


Мій  переклад:

Юнна  Моріц.

Березень  у  Тарту

Геть  від  вікна  лети,  гілля!
Ми  визирнемо  з  дому
Й  побачимо:  пройшла  борня,
Весна  долає  холод.

Замети  в'януть  на  очах,
В  садку  капіж  вже  грає,
А  день  тому  дивились:  сад
Хурделиця  шмагає.

Здавалось  нам:  назавжди  -  сніг,
Мов  римське  те  вигнання,
А  нині  він  без  сліду  зник,
Нам  -  спогад  на  прощання.

Немов  чернетка  зайва,  хай
Нудьга  згорить  в  каміні!
І  складена  чудово  вкрай
Душа  -  щоб  стала  вільна.

Щоб  все  овіяти  й  назвать
Своїми  іменами,
Й  прути  щоб  в  чашці  цілувать
І  поєднатись  з  нами.

Переклад  09.06.2022

4)  Оригінал:

Марго  в  облаках/  Старая  песня

стихи    Ю.  Мориц


В  облаках  сентября
Намокает  заря,
Журавли  улетают  на  юг.
А  Марго  в  облаках
С  хворостиной  в  руках
Журавлей  не  пускает  на  юг!

Ох,  смех!  О  -  го  -  го!
Подвинься,  Марго,
Дай  местечко  на  небе  своем  –
Вдвоём  в  облаках
С  хворостиной  в  руках
Эту  песенку  дальше  споём!

В  облаках  декабря
Дико  блещет  заря,
Журавли  –  на  санях,  на  коньках!
А  Марго  в  облаках
С  хворостиной  в  руках
С  журавлями  –  ля  -  ля!  –  на  коньках.

Ох,  смех!  О  -  го  -  го!
Подвинься,  Марго,
Дай  местечко  на  небе  своем  –
На  коньках  в  облаках
С  хворостиной  в  руках
Эту  песенку  дальше  споем

В  облаках  по  весне
Сладко  детям  во  сне  –
Дуют  в  дудочки  март  и  апрель!
А  Марго  в  облаках
С  журавленком  в  руках
Стелет  свет  золотой  в  колыбель...

Ох,  смех!  О  -  го  -  го!
Подвинься,  Марго,
Дай  местечко  на  небе  своём  –
Вдвоём  в  облаках
С  журавленком  в  руках
Эту  песенку  снова  споём!

1977  г.

Мій  переклад:

Юнна  Моріц.  Марго  у  хмарках  (Стара  пісня).

Вересневі  хмарки,
В  них  промокли  зірки,
Журавлям  -  час  на  південь  у  путь,
А  Марго  у  хмарках,
Хворостина  -  в  руках,
Журавлям  загороджує  путь!

Ох,  сміх!  О-го-го!
Впусти-но,  Марго,
У  своїх  небесах  місце  дай  -
Зі  мною  в  хмарках
З  хворостиною  в  руках
Цю  співаночку  далі  співай!

Крізь  грудневі  хмарки
Гарно  сяють  зірки,
Журавлям  любо  ковзатись,  грать!
А  Марго  у  хмарках,
Хворостина  -  в  руках,
З  журавлями  також  нумо  грать.

Ох,  сміх!  О-го-го!
Впусти-но,  Марго,
У  своїх  небесах  місце  дай  -
У  зимових  хмарках
З  хворостиною  в  руках
Цю  співаночку  далі  співай!

У  хмарках  навесні
Дітлахам  -  добрі  сни,
Березневий,  квітневий  мотив!
А  Марго  у  хмарках
З  журавлем-малям  в  руках
Золотим  світлом  пестить  малих...

Ох,  сміх!  О-го-го!
Впусти-но,  Марго,
У  своїх  небесах  місце  дай  -
Зі  мною  в  хмарках
З  журавлем-малям  в  руках
Цю  співаночку  знов  починай!

Переклад  24.09.2022

5)  Оригинал:  

Юнна  Мориц

За  Невлюбленными  Людьми.  Из  фильма  «Почти  смешная  история».

За  невлюбленными  людьми
Любовь  идет,  как  привиденье.
И  перед  призраком  любви
Попытка  бить  на  снисхожденье  -
Какое  заблужденье!
Любви  прозрачная  рука
Однажды  так  сжимает  сердце,
Что  розовеют  облака
И  слышно  пенье  в  каждой  дверце.

За  невлюбленными  людьми
Любовь  идет,  как  привиденье.
Сражаться  с  призраком  любви,
Брать  от  любви  освобожденье  -
Какое  заблужденье!
Все  поезда,  все  корабли
Летят  в  одном  семейном  круге.
Они  -  сообщники  любви,
Ее  покорнейшие  слуги.

Дрожь  всех  дождей,
Пыль  всех  дорог,
Соль  всех  морей,
Боль  всех  разлук  -
Вот  ее  кольца,
Кольца  прозрачных  рук,
Крыльев  прозрачных  свет  и  звук.

За  невлюбленными  людьми
Любовь  идет,  как  привиденье.
В  словах  любви,  в  слезах  любви
Сквозит  улыбка  возрожденья,
Улыбка  возрожденья...
И  даже  легче,  может  быть,
С  такой  улыбкой  негасимой
Быть  нелюбимой,  но  любить,
Чем  не  любить,  но  быть  любимой.

Дрожь  всех  дождей,
Пыль  всех  дорог,
Соль  всех  морей,
Боль  всех  разлук  -
Вот  ее  кольца,
Кольца  прозрачных  рук,
Крыльев  прозрачных  свет  и  звук.

Мій  переклад:


Юнна  Моріц.  "За  тим,  хто  від  любові  втік..."  З  фільму  "Майже  смішна  історія"

За  тим,  хто  від  любові  втік,
Любов  іде,  немов  примара.
До  інших  повертать  доріг,
В  любові  бачити  оману  -
Яка  ж  то  втеча  марна!
Колись  стискає  серце  так
Любов  прозорою  рукою,
Що  рожевіє  щось  в  хмарках,
В  дверцятах  кожних  -  спів  раптовий.

За  тим,  хто  від  любові  втік,
Любов  іде,  немов  примара.
Прогнать  любов  з  думок  своїх,
За  поклик  їй  сказать  догану  -
Яка  ж  то  втеча  марна!
Всі  потяги,  всі  кораблі
Летять  в  однім  сімейнім  колі.
Любові  спільники  вони,
В  усім  її  покірні  волі.

Дрож  всіх  дощів,
Пил  всіх  доріг,
Сіль  всіх  морів,
Біль  всіх  розлук  -
Ось  її  кільця,
Кільця  прозорих  рук
І  крил  прозорих  світло  й  звук.

Того,  хто  утекти  обрав,
Любов  так  просто  не  відпустить.
В  її  словах,  в  її  сльозах
Відродження  є  усміх,
Відродження  є  усміх...

Хто  прийме  усміху  могуть,
Тим  легше  так  з  любов'ю  бути:
Хоч  не  збудити,  та  відчуть,
Ніж  хоч  збудить,  та  не  відчути.

Дрож  всіх  дощів,
Пил  всіх  доріг,
Сіль  всіх  морів,
Біль  всіх  розлук  -
Ось  її  кільця,
Кільця  прозорих  рук
І  крил  прозорих  світло  й  звук.

Переклад  28.09.2022

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006144
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 18.02.2024

Испытание милосердия

Тем  ценно  милосердье,  что  свободно,
Но  нужно  помнить,  что  оно  -  свободно:
Туда  войдет,  где  и  не  ждут  его;
И  щедрое  тогда,  и  благородно.

Жестокое  ведет  с  собой  жестокость,
Причины  плен  ведет  с  собой  жестокость,
А  милосердье  хочет  выбирать
И  знать,  что  можно  предпочесть  беззлобность.

Жестокость  милосердье  искушает
И  справедливость  даже  искушает:
Ты  в  тесноту  причин  себя  замкни  -
Решение  быть  странным  перестанет.

И  прежде  выбора  есть  колебанье  -
Опасное  приступит  колебанье
Меж  этой  добротой  сверх  ожиданья
И  злобой,  у  которой  оправданье...

Вознаградить  чем  выбор  милосердья?
Лишь  памятью,  как  вздох  прекрасен  легкий,
Когда  оно  закроет  путь  жестокий
И  повернет  к  прощенью  от  возмездья.

11.05.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006138
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 18.02.2024

Колись, коли казали 'до війни'

Колись,  коли  казали  "до  війни",
Торкались  словом  цим  старовини.

Не  вмить  старовина  її  бої  -
Посунув  у  минуле  мир  її.

Та,  згодна  лиш  частково  відступать,
Уміла  із  віддалення  тримать.

Завісою  скорбот  іще  тяглась,
Стіною  на  серцях  людських  звелась.

Верталась  чергою  безжальних  снів,
Значуще  нахиляла  ряд  голів.

Відтоді  вже  не  раз  прийшла  вона  -
Війна,  яка  ще  не  старовина.

І  люди  знов  її  старіння  ждуть,
І  мир,  протягуючи  руки,  звуть.

Їй  теж  аналізованою  стать,
Прохолодитись  та  ім'я  дістать.

Та,  поки  ще  горить,  вона  нова.
Єднає  бруд  і  подвиг  голова.

Випробувальне  вариво  круг  нас  -
Відповідать,  хто  є  ми,  ще  раз  час.

22.06.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006047
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 17.02.2024

Когда-то говорили "до войны"…

Когда-то  говорили  "до  войны",
Касаясь  этим  словом  старины.

Она  была  не  сразу  старина  -
Но  миром  в  прошлое  уведена.

Согласна  лишь  частично  отступать,
Она  умела,  отойдя,  держать.

Она  стояла  -  занавес  скорбей,
Стена,  сердца  прижавшая  людей.

Ряд  снов,  что,  возвращаясь,  не  щадят,
И  много  значащих  поклонов  ряд.

Уже  не  раз  с  тех  пор  пришла  она  -
Война,  которая  не  старина.

И  человек  ее  старенья  ждет,
Протягивая  руки,  мир  зовет.

Что  ж,  и  ее  однажды  разберут
И  охладят  ее,  и  назовут.

Пока  горит,    горящая  нова.
Сцепляет  грязь  и  подвиг  голова.

Швырнули  в  испытательную  смесь,
Чтоб  снова  отвечать  нам,  кто  мы  есть.

22.06.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006046
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 17.02.2024

Представь себе орган, как гром

Представь  себе  орган,  как  гром,
Что  наступает  без  смущенья,
Как  все  определивший  тон,
Что  с  шумом  размежует  пенье.

А  из-за  грома  выйдет  луч,
Не  разрушая  -  просвещая.
И  нежный,  так  же  он  могуч,
Без  огорчений  удивляя.

Когда  гремевший  станет  тих
И  нерешительность  проявит,
Такая  разность  суть  добавит
В  банальность  выдумок  твоих.

20.08.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005982
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 16.02.2024

Слушая Lacrimos'у

Как  же  все-таки  музыка  горести  коротка!
Видишь:  мутность  одна  впереди,  без  огонька.

Знаешь:  тебе  по  ней  шагать,  да  не  перейти,
И  свернув,  цветущего  дола  не  обрести.

К  ней  припав,  бессилие  высказать  бы,  навзрыд,  -
Но  в  казавшемся  бесконечным  "Amen"  звучит.

То  ли  это  смирение:  в  путь,  значит  -  пускай...
То  ли  это  прозрение:  в  путь,  так  -  не  сникай!

29.11.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005981
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 16.02.2024

Зима и старинная музыка

Зима  сера,  как  музыка  -  стара.
Зима  лежит  на  улице,  ленива.
Пуста,  без  блеска  снежного  -  строга,
Не  сразу  видишь,  что  она  красива.

А  музыка  -  из  отступивших  дней,
Напевы  пробиваются  сквозь  скрипы.
Их  записал  ученый  чудодей,
Любя  потока  времени  изгибы.

И  вдруг  понятно,  что  они  похожи:
Звук  с  диска  и  картинка  из  окна.
Пусть  музыка  старинная,  но  все  же
Сегодня  современна  -  как  зима.

10.07.2018

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005877
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 15.02.2024

Сонет о пластинке старинной музыки

Певец  тот  из  простых,  наверно,  был,
Свой  хлеб  искал  он  на  гуляньях  громких
И  песней  сельских  пареньков  учил,
Как  надо  с  гордой  толковать  девчонкой.

Он  мог  быть  вхож  в  дома  и  к  господам,
Согласным  поддержать  его  искусство,
И  песней  об  изящном  тешить  дам,
Им  дополняя  быт  красивым  чувством.

Так  странствуя,  однажды  он  прошел,
И,  хоть  с  тех  пор  запрос  уже  повыше,
Возобновляют  то,  что  он  завел,
За  новыми  его  хотят  услышать.

Что  возле  песен  -  тем  и  привлекают.
Не  зная  точно,  пусть  воображают!

20.12.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005876
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 15.02.2024

Чайка

(Віршик  обіграє  значення  імені  Лесі  Українки  -  Лариса  (чайка).

Поетка  Чайка  –  он  вона,  над  морем…
Напрошується  легко  рима  «горе».

Яким  же  може  бути  горе  птахи?
Бач,  як  вона  летить…  Хіба  невдаха?

Ця  Чайка  знає,  як  боротись  з  болем.
Вона  відверто  сильна  –  в  цьому  й  горе.

Вона  різка  буває  і  недобра…
Великі  хвилі  виросли  довкола,

Та  голос  свій  вона  примусить  чути,
Тим,  хто  почув  його,  –  вже  не  забути.

Вона  за  волю  битись  закликає,
Байдужих  до  неправди  –  зневажає,

А  ще  про  неї  визнати  годиться,
Що  скривджених  жінок  це  захисниця.

Якщо  несправедливий  чийсь  коханий,
Вона  суддею,  і  суворим,  стане.

Герой  з  легенди  і  поет  великий
Від  неї  чують:  знай,  твій  скарб  -  ця  жінка!

Що  ще  уміє?  Світом  милуватись,
Красотам  рідної  землі  вклонятись.

Рядки  –  і  зброя,  і  жива  водиця…
І  войовниця  це,  і  чарівниця.

Буває  нелюб’язна,  неприємна  –
Проте  любові  гідна.  Це  напевно.    

13.02.2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005689
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 13.02.2024

А. С. Пушкин. Поэт идет — открыты вежды… Мій український переклад

Оригінал:


А.  С.  Пушкин  (из  "Египетских  Ночей")

Поэт  идет  —  открыты  вежды,
Но  он  не  видит  никого;
А  между  тем  за  край  одежды
Прохожий  дергает  его...
«Скажи:  зачем  без  цели  бродишь?
Едва  достиг  ты  высоты,
И  вот  уж  долу  взор  низводишь
И  низойти  стремишься  ты.
На  стройный  мир  ты  смотришь  смутно;
Бесплодный  жар  тебя  томит;
Предмет  ничтожный  поминутно
Тебя  тревожит  и  манит.
Стремиться  к  небу  должен  гений,
Обязан  истинный  поэт
Для  вдохновенных  песнопений
Избрать  возвышенный  предмет».
—  Зачем  крутится  ветр  в  овраге,
Подъемлет  лист  и  пыль  несет,
Когда  корабль  в  недвижной  влаге
Его  дыханья  жадно  ждет?
Зачем  от  гор  и  мимо  башен
Летит  орел,  тяжел  и  страшен,
На  чахлый  пень?  Спроси  его.
Зачем  арапа  своего
Младая  любит  Дездемона,
Как  месяц  любит  ночи  мглу?
Затем,  что  ветру  и  орлу
И  сердцу  девы  нет  закона.
Таков  поэт:  как  Аквилон,
Что  хочет,  то  и  носит  он  —
Орлу  подобно,  он  летает
И,  не  спросясь  ни  у  кого,
Как  Дездемона,  избирает
Кумир  для  сердца  своего.




Мій  український  переклад.  (Знаю  ще  переклад  О.  Грязнова)

Поет  іде  –  відкриті  очі,
Й  навряд  чи  бачить  він  кого.  
Та  десь  узявся  перехожий,
За  одяг  смикає  його.  
«Скажи:  без  цілі  чом  мандруєш?
Ти  ж  ледь  височини  досяг,
А  долу  дивишся  й  прямуєш,
І  вабить  до  низини  шлях.
Стрункий  наш  світ  –  смутний  твій  погляд,
Неспокій  твій  –  без  плоду  жар.
Дрібниці,  а  не  сенсу  повне,  
Ти  наділяєш  міццю  чар.
Для  геніїв  тропа  –  до  неба,
В  неволі  істинний  співець:
Нехай  дає  йому  натхнення
Піднесеного  лиш  взірець».  
–А  нащо  в  балці  вітер  грає,
Здіймає  листя,  крутить  пил?
На  нього  ж  корабель  чекає,
Чекає  на  волозі  хвиль.
Чому  від  гір,  чому  повз  вежі
Летить  орел,  страшний,  важенний
На  чахлий  пінь?  Спитай  його.
Спитай,  арапа  чом  свого
Обрала  серцем  Дездемона,
Як  ясний  місяць  –  ніч,  імлу?
Тому,  що  вітрові  й  орлу,
І  дівчині  –  нема  закону.
Так  і  поет:  мов  буревій,
Що  хоче,  те  і  носить  він,
І  вільно,  мов  орел,  літає
Й  не  стане  дозволу  просить:
Мов  Дездемона,  обирає
Кумир,  щоб  серцеві  -  любить.

Переклад  12.02.2024

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005688
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 13.02.2024

По мотивам Чехова. Шутка. Проза

В  2012  г.  пришла  мне  охота  поиграть  немного  со  знаменитым  рассказом  А.П.  Чехова  «Драма»  (к  журналисту  приходит  дама  читать  свое  произведение,  читает,  ЧИТАЕТ  и  приводит  его  в  такое  состояние,  что  в  конце  он  ее  —  пресс-папье  по  макушке.  Еще  и  «присяжные  оправдали  его»).  Должна  же  была  какая-нибудь  дама,  чье  чувство  юмора  обращено  в  другую  сторону,  рано  или  поздно  за  Мурашкину  заступиться.  :-)
Рассказ  "Драма"  можно  прочесть,  например,  здесь:  http://feb-web.ru/feb/chekhov/texts/sp0/sp6/sp6-224-.htm?cmd=p  (и  он  лучше,  я  согласна,  вопрос  не  стоит.  Цель  была  -  его  немного  спародировать,  а  немного  -  проанализировать).
Баловство  ранее  выложено  здесь:  https://valyarzhevskaya.wordpress.com/2012/10/31/drama2/

Еще  раз:  охота  пришла  в  2012  году,  а  сам  рассказ  впервые  опубликован  в  1887  году,  поэтому  шутка  начинается  с  упоминания  именно  такой  годовщины.



Памяти  мадемуазель  Мурашкиной

(Mmes,  гг,  д!)  Медам,  господа,  друзья!

Вот  уже  сто  двадцать  пять  лет,  как  рукой  недостойного  вандала  была  умерщвлена  в  минуту  благороднейших  чувств  и  высоких  вдохновений  незабвенная  наша  Валькирия  Станиславовна  Мурашкина.
Славный  наш  и  всемирно  известный  автор  Антон  Павлович  Чехов  сохранил  нам  подробности  сего  прискорбного  события  в  своем  несомненно  первосортном  рассказе  «Драма».  Он  опустил,  однако,  весь  рассказ  о  судебном  рассмотрении  дела,  оставив  его,  так  сказать,  в  сфере  внимания  газетчиков,  но  не  утаил  от  нас  того  обстоятельства,  что  присяжные  —  увы!  —  оправдали  убийцу.  Данный  факт,  бесспорно,  есть  красноречивейшее  свидетельство  высокого,  истинно  европейского,  уровня,  достигнутого  отечественной  адвокатурой  в  своем  развитии,  ибо  ничем  иным,  как  лукавым  мастерством  защитника  столь  легкомысленный  вердикт  присяжных  невозможно  объяснить.  Об  этом  явственно  и  совершенно  однозначно  свидетельствуют  все  обстоятельства  дела,  столь  талантливо  собранные  для  нас  пером  нашего  классика.  И  воистину,  дорогие  медам  и  господа,  как  не  подивиться  в  очередной  раз  прозорливости  также  другого  нашего,  дипломатического  классика,  с  горечью  воскликнувшего  от  лица  своего  персонажа:  «А  судьи  кто?»
Действуя  от  имени  «Общества  прогрессивных  девиц»,  неизменно  преданных  памяти  м-ль  Мурашкиной,  я  попытаюсь  воскресить  перед  вами  ее  драгоценный  образ  и,  сколь  возможно,  обосновать  свое  мнение:  почему  нам  следует  считать,  что  присяжные  жестоко  ошиблись.


Уже  с  первых  строк  рассказа  нас  поражает  яркость  психологических  характеристик,  данных  его  действующим  лицам.  И  что  же,  руководствуясь  этими  характеристиками,  можем  мы  сказать  об  них  —  о  Павле  Васильевиче  и  несчастной  Мурашкиной?  В  Павле  Васильевиче  преобладают  негативные  черты.  Он,  прежде  всего,  совсем  дурной  кавалер,  способный  послать  даму,  притом  незнакомую,  к  черту  —  пусть  только  мысленно,  но  зато  неоднократно,  —  а  также  сравнить  ее  с  неэстетичною  свиньею  —  пусть  иносказательно,  зато  очевидно.  Далее,  пользуясь  репутацией  даровитого  писателя,  каковая  репутация  предполагает  также  литературный  вкус,  он  в  действительности  ограничен  и  одарен  от  природы  мелочным  эгоизмом:  любит  только  свои  статьи,  знакомства  же  с  чужими  абсолютно  не  переносит.  Нам  легко  заключить,  что  это  свойство  души,  которое  никак  не  может  быть  названо  великодушием,  вовсе  лишает  его  способности  быть  непредвзятым  судьею  представленного  на  его  суд  литературного  труда,  каковы  бы  ни  были  истинные  качества  последнего.  Далее,  будучи  внешне  импозантен,  Павел  Васильевич  на  деле  скрывает  за  этой  личиной  самый  малодушный  характер,  столь  талантливо  раскрытый  с  помощью  образа  «в  душе  тряпки».  А  ведь  прояви  он  хоть  немного  твердости,  присущей  настоящему  мужчине,  и  откажись  слушать  —  это  могло  бы,  без  преувеличения,  спасти  жизнь  творческого  человека!  В  ходе  повествования  мы  также  проникаем  в  умственный  и  душевный  мир  Павла  Васильевича  и  обнаруживаем,  что  мир  этот  какой-то  меленький,  дрябленький,  в  нем  находим  мы  лишь  осколки  хозяйственно-бытовых  мыслей.  Свою  интеллектуальную  ограниченность  он  скрывает  от  окружающих,  заслоняясь  пером  и  книгой  как  общеизвестными  символами  высокого  умственного  труда.  Однако  и  этой  личины  недостаточно,  чтобы  от  нас  ускользнула  душевная  и  ментальная  узость  внешне  респектабельного  персонажа.
Таков  Павел  Васильич.  Между  тем,  обратясь  от  него  к  столь  же  талантливо  обрисованной  мадемуазель  Мурашкиной,  что  же  мы  видим?  —  полную  его  противоположность.  Подчеркнутую  вежливость,  соединенную  с  естественною  робостию  начинающего  автора,  искренний  интерес  к  литературе,  в  том  числе  —  к  публицистике,  вместе  с  тем  —  настойчивость,  проницательность  (наша  героиня  угадала  намерение  Павла  Васильича  послать  ее  к  черту),  вместе  с  тем  —  известную  широту  интеллектуальных  интересов.  Любовь  к  детям  и  знание  иностранных  языков,  без  которого  немыслима  переводческая  работа,  позволяют  видеть  в  м-ль  Мурашкиной  подлинного  гуманиста:  она  с  симпатией  наблюдает  развитие  чужой  личности,  одновременно  развивая  свою.  Помимо  перечисленного,  мы  можем  угадать  также  в  м-ль  Мурашкиной  скромное  и  жертвенное  одиночество:  вполне  вероятно,  что  она,  будучи  в  менее  зрелые  годы,  окружена  многими  поклонниками  —  так  как  незаурядность  ее  натуры  вкупе  с  ненавязчивой  силой  характера  должна  была  способствовать  интересу  противоположного  пола  —  тем  не  менее  отреклась  от  них,  посвятив  себя  всецело  литературному  труду.  Мы  можем  также  —  да  простит  нам  героиня  вторжение,  может  быть,  слишком  дерзкое,  в  ее,  так  сказать,  исподние  тайны  —  угадывать  в  м-ль  Мурашкиной  не  вполне  осознанное  ей  самой  нежное  и  священное  чувство  к  Павлу  Васильичу,  которого  она,  стосковавшись  по  родственной  душе,  несколько  идеализирует,  приглушив  свою  природную  проницательность.  Бесспорно,  это  чересчур  смелое  и  даже  головокружительное  предположение,  но  оно  исчерпывающе  объясняет,  почему  наша  героиня,  получив  все-таки  разрешение  читать  драму,  решила  прочесть  ее  всю  до  конца  и  не  хотела  отпускать  от  собственных  души  и  тела  столь  мало  благодарного  слушателя.
Необходимо  отметить  и  следующее.  Павел  Васильевич  —  журналист,  и  статьи  его  ни  разу  не  цитируются  в  рассказе.  Между  тем  как  отдельные  эпизоды,  реплики  и  даже  ремарки  из  драмы  Мурашкиной  приводятся  Антоном  Павловичем  в  изобилии,  вызывая  неизменно  у  многих  читательских  поколений  здоровый  смех  —  что,  как  должно  было  быть  известно  писателю  и  врачу,  есть  только  положительная  реакция!
Mmes,  гг!  Повсеместно  приходится  слышать  мнение,  что  м-ль  Мурашкина  была  посредственным  литератором  и  жалким  графоманом,  одержимым,  тем  не  менее,  преступной  страстью  глушить  всех  и  каждого  своими  далеко  не  совершенными  сочинениями.  Следовательно,  Павел  Васильевич  якобы  даже  правильно  поступил,  нанеся  ей  подлый  удар  и  тем  самым  вынудив  доверчивую  барышню  к  вечному  молчанию.  Распространенность  мнения  не  является  еще  доказательством  его  истинности.  Добрая  наша  Валькирия  Станиславовна  отнюдь  не  была  бездарным  литератором,  о  чем  свидетельствует,  между  прочим,  и  непреходящая  популярность  рассказа  «Драма»,  нашпигованного  буквально,  как  мы  только  что  заметили,  цитатами  из  ее  собственной,  так  сказать,  личной  драмы.  Скажу  больше  —  Мурашкина  была  гением!  Ее  подлинная  и  слишком  рано  зачахшая  гениальность  кричит,  вопиет  и  требует  быть  замеченной.  Мы  с  вами,  дорогие  друзья,  без  лишних  экивоков  убедимся  в  гениальности  нашей  героини,  приняв  во  внимание  следующие  тезисы.
Прежде  всего,  м-ль  Мурашкина  разделила  судьбу  многих  гениев,  уйдя,  не  понятой  современниками.  Опередив  свое  время,  она  изобрела  новый,  так  сказать,  междисциплинарный  и  даже  мультимедийный  жанр  —  комическую  «мыльную  оперу»,  в  которой  весьма  умело  высмеяла  литературные  и  общественно-политические  штампы  своей  эпохи.  Легко  убедиться,  что  произведение,  которое  читает  Мурашкина  Павлу  Васильевичу,  —  это,  на  самом  деле,  сценарий  многосерийного  фильма.  Конечно,  в  те  далекие  времена  снять  фильм  было  невозможно  —  но  если  бы  можно  было  совершить  невозможное!  Будучи  реализован,  сценарий,  вне  всякого  сомнения,  принес  бы  народную  любовь  и  материальное  благополучие  (оно  лишним  не  бывает)  своей  создательнице.  (Я  не  исключаю  впрочем,  что  Валькирия  Станиславовна,  подчиняясь  скромности,  неразлучной  спутнице  таланта,  оставила  бы  всю  славу  «кинозвездам»,  сама  грациозно  уйдя  в  тень).
Затем.  Нет  нужды  повторять,  и  все-таки  я  напомню:  не  все  то  драма,  что  зовется  «Драмой».  Произведение  м-ль  Мурашкиной,  как  мы  определили  только  что,  на  самом  деле  —  комедия.  Средствами  создания  комического  являются  в  нем  гиперболизация,  то  есть  художественное  преувеличение,  страстей  героев,  а  также  —  особо  изысканная  избыточность,  которая  просто  обязана  была  прийти  на  смену  пошлому  лаконизму.
Во  время  мимолетной  встречи  у  Хруцких  м-ль  Мурашкина  была,  должно  быть,  удивлена  скучной  миной  Павла  Васильича,  которого  она  привыкла  представлять  себе  озаренным  неугасимым  огнем  энтузиазма,  и,  будучи  сама  наделена  чувством  юмора,  пришла  немного  рассеять  его  мрачность  своим  сочинением,  именно  что  для  развлечения  и  социальной  критики  предназначенным.  Как  и  подобает  отличной  комической  актрисе,  она  выдержала  роль  и  не  смеялась  сама,  читая  смешное.  Но  принять  ее  «драму»  за  чистую  монету,  то  есть  воспринять  ее  как  откровенно  занудное  и  непомерно  длинное,  не  годящееся  для  постановки,  сочинение,  мог  лишь  такой  безнадежно  унылый  тип,  каким  был  Павел  Васильич.
Я  замечу  в  скобках,  дорогие  друзья  мои,  что  умение  смеяться  над  собой  —  свойство  если  не  таланта,  то,  во  всяком  случае,  сильной  личности,  как  тому  из  века  в  век  учит  нас  культурная  традиция,  подтверждаемая  время  от  времени  также  жизненным  опытом.  И,  не  правда  ли?  каков  бы  ни  был  художественный  талант  м-ль  Мурашкиной,  с  ее  стороны  было  актом  высокого  самопожертвования  —  будучи  искренне  преданной  литературе,  предстать  пред  слушателем  всего  лишь  смешной  графоманкой  и  ради  его  забавы  высмеять  величайшую  любовь  своей  жизни.
И  наконец,  —  главное,  наиважнейшее.  Все  мы  помним  историю  о  древнем  художнике,  изваявшем  не  с  натуры,  а  лишь  из  воображения  статую  девушки  столь  прекрасной,  что  сам  он  воспылал  к  своему  же  творению  духовным  и  чувственным  влечением,  притом  такой  силы,  что  божественная  Афродита  оживила  статую,  снизойдя  к  зову  его  сердца.  Нередко  можно  видеть  также  на  художественных  выставках,  как  невинный  ребенок,  разглядывая  натюрморт,  начинает  при  виде  искусно  исполненного  яблока  или  апельсина  теребить  свою  родительницу:  «Мама,  кушать!»
Не  в  этом  ли  великое  волшебство  искусства,  превращающее  мысль  в  действительность?
А  ведь  именно  это,  друзья  мои,  и  произошло  в  нашем  случае.  Валькирия  Станиславовна  до  такой  степени  заворожила  Павла  Васильевича  своей  «Драмой»,  что,  хотя  он  и  невнимательно  слушал,  у  него,  во-первых,  начались  от  нее  зрительные  галлюцинации,  в  которых  наша  героиня  стала  расти  над  собой.  А  во-вторых  —  в  момент  наибольшего  экстаза  он  сделал  именно  то,  о  чем  шла  в  этот  момент  речь  на  страницах  ее  труда.  К  сожалению,  речь  там  шла  об  аресте  и  гибели…
Может  ли  быть  лучшее  свидетельство  тому,  что  м-ль  Мурашкина  была  действительной  жрицей  высокого  искусства,  и  что  Павел  Васильевич  поддался  чарам  его,  даже  и  не  будучи  способен  осознать  весь  масштаб  дарования  своей  гостьи  и  своей  жертвы?
…  Дорогие  дамы  и  господа!  Присяжные  жестоко  ошиблись,  но  время  оказалось  справедливейшим  судьей.  Кто  такой  Павел  Васильич?  —  ныне  лишь  герой  (правильнее  сказать,  антигерой)  рассказа  «Драма».  Фамилии  его,  как  и  его  статей,  не  сохранила  история.  Но  я  имею  честь  сообщить  вам,  что  труд  Валькирии  Станиславовны  Мурашкиной  сейчас  проходит  небольшую  доработку  в  руках  коллектива  авторов,  после  чего  сериал  по  ее  сценарию  будет  поставлен  телеканалом  «Культура  Плюс»,  который  рассчитывает  на  теплый  прием  аудитории  самых  просвещенных  и  чувствительных  зрителей.

Благодарю  за  внимание.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005602
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 12.02.2024

Фелициата

Фелициата

(персонаж  из  пьесы  А.Н.  Островского  "Правда  -  хорошо,  а  счастье  -  лучше")

Нянюшки  Фелициаты
Жизнь  заботами  богата.

Ведь  хозяйская  девица
Выбрала,  в  кого  влюбиться  -

В  паренька,  что  слишком  беден,
Слишком  честностью  заметен.

Бабушка  ее  сурова  -
Лучше  выдаст  за  другого.

Так,  меж  властной  и  наивной
Бегать  няньке  хлопотливой.

Где  упрямых  спор  ведется,
Незаметной  -  быть  придется

Устроительницей  доброй,
Примирительницей  ловкой.

И,  как  выйдет  на  поклоны  -
Хлопай,  хлопай,  зал  довольный!

Нянькой  стоит  восхищаться,
Ведь  ее  рук  дело  -  счастье.

14.02.2020

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005599
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 12.02.2024

Сонет от имени Розалинды (из «Как вам это понравится»)

Дружок,  не  помирают  от  любви.
Лишь  врут,  свои  невзгоды  украшая.
Пример,  какой  припомнишь,  назови  —
Причина  в  самом  деле  есть  другая.

Смерть,  нас  дразня,  обходит  стороной,
Когда  совсем  уж  близко  показалась…
Вот  о  девчонке  я  слыхал  одной  —
Все  потеряв  почти,  жива  осталась.

И  что?  С  судьбой  решила  пошутить.
Наряжена  язвительным  мальчишкой,
Взялась  любовь  по-всякому  чернить:
А  потому,  что  влюблена,  и  слишком.

Глядящего  в  лицо  не  распознаешь…
Не  понял  ты,  что  с  ней  сейчас  болтаешь.

03.03.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005515
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 11.02.2024

Монолог стареющей Роксаны

Не  жены  Александра  Македонского  —  ростановской  Роксаны.  Собственная  фантазия  в  стихах:  как  живет  Роксана  после  смерти  Сирано  де  Бержерака.  Вернее,  о  чем  она  думает.

Монолог  стареющей  Роксаны

Мне  монастырь  не  скучен.  Я  мечтаю.
Я  говорю  «мечтать»,  не  «вспоминать».
Мгновенья  те  былые  призываю,
Когда  мне  жизнь  влюбленной  исчерпать
Случилось…Начинала  я  желать,
Решив,  что  совершенного  пленю.
Мне  большее  пришлось  в  любви  узнать.
Двоих  я  чту  и  одного  люблю.

Сменила  гордость  радостью,  внимая
Словам,  что  не  могла  бы  отвергать,
Почувствовав:  дана  вода  живая,
Мне  пить  ее  и  сердце  насыщать.
Хотела  я  и  взять,  и  возвращать,
Творила  счастье  прежде,  чем  скорблю.
Вслед  скорби  мне  вину  пришлось  принять.
Двоих  я  чту  и  одного  люблю.

Я  знаю,  судят:  глупая  какая!
Не  догадавшись  вовремя  избрать,
Затворничество  тянет,  увядая.
Ей  дурость  умножать,  не  искупать!
Порой  обман  любовный  порицать
Начну…но  долго  этого  не  длю.
Мошенники!  Умели  угождать:
Двоих  я  чту  и  одного  люблю.

Любовь  храню  я,  что  не  затрепать.
Я  благодарна  им,  их  не  делю.
Не  в  тягость  с  ними  встречи  ожидать:
Двоих  я  чту  и  одного  люблю.

07.02.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005512
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 11.02.2024

И немного музыки. Проза

В  одном  уважаемом  немузыкальном  учебном  учреждении  поставили  в  фойе  рояль.


Первыми  о  том,  что  они  заметили  существование  рояля,  заявили  те,  кто  хотел  не  играть,  а  бренчать.  Поэтому  вскоре  на  его  крышку,  оставленную  опущенной,  легли  два  листка  бумаги  с  текстом  -  написанные  от  имени  рояля  просьбы  не  бренчать,  а  играть,  и  не  играть  не  на  переменах.  Недостаточно  подготовленные  энтузиасты  не  отстали  сразу,  но  интерес  их  уменьшился,  хотя  нельзя  сказать,  чтобы  вообще  исчез.  Но  те,  кто  не  только  хотел,  но  и  умел  играть,  поняли,  что  инструмент  здесь  -  для  них,  и  пошли  навстречу  его  ожиданиям.


Обычно  в  таких  учреждениях  рояль  может  появиться  в  актовом  зале  и  не  слишком  часто  слышен.  В  этом  же  случае  рояль  был  предоставлен  всем  желающим,  при  условии,  что  его  не  обижают  и  не  используют,  чтобы  мешать  занятиям  озорства  ради.  И  когда  это  перестало  казаться  странным,  перед  занятиями  и  на  переменах  начались  маленькие  концерты.  Гостями  учреждения  сделались  знаменитые  композиторы.  Шопен,  Бетховен,  Георгий  Свиридов  и  те,  кого  вы  вспомнили  после  "и",  -  никак  не  уступающие  им  по  важности  и  по  любви  слушателей.


Подходя  к  музыкальной  школе,  слышишь  музыку,  доносящуюся  из  классов  -  и  произведения,  и  упражнения.  Не  всегда  ученики  играют  так,  что  учителя  довольны.  В  немузыкальной  школе  можно  услышать  фортепиано,  если  готовится  концерт.  В  обоих  случаях  это,  не  обязательно  радующее  слушателей,  звучание  -  то,  что  должно  быть,  всегда  или  по  известным  из  календаря  причинам.  В  немузыкальной  высшей  школе  слышать  фортепиано  часто  -  это  неожиданность,  потому  что,  по  общему  представлению,  главное  предназначение  ее  другое.  Здесь  мимо  рояля  в  фойе  должны  пробегать,  торопясь  куда-то  по  делу,  -  но  к  нему  подходят  и  с  ним  беседуют.  Рояль  удивляет,  даже  если  уже  привыкли  к  тому,  что  он  стоит  в  фойе  и  ждет  своего  друга.  Неизвестно,  кто  именно  будет  этим  другом,  который  сейчас  разбудит  рояль  к  его  радости  -  хотя  уже  и  появились  те,  кто  будит  его  регулярно.  Неизвестно,  какой  именно  композитор  придет  вместе  с  пианистом  и  следующим  напомнит  о  себе  студентам  и  преподавателям.


И  именно  тогда,  когда  к  роялю,  и  все  чаще,  стали  подходить  местные  пианисты,  стало  понятно:  это  восхитительно.  За  стенами  может  быть  ливень  или,  напротив,  удручающая  осенняя  жара.  Впереди  может  быть  нервный  день.  В  новостях  (и  не  только  в  них)  может  быть  горе.  А  здесь  -  музыка.  Ты  проходишь  мимо  вахты,  здороваешься,  может  быть,  берешь  ключ,  идешь  к  лифту  или  к  лестнице,  -  а  тебя  встречает  пианист,  который  играет  для  себя,  но  и  для  всех  нас,  сквозь  пьесу  проходящих.


Хочешь  верить,  что,  пока  эта  музыка  есть,  все  то,  что  кроме  нее  -  преодолимо.

 
А  тех,  кто  недолго  побренчит  и  уйдет  от  рояля,  потому  что  у  них  интерес  пропадет,  -  их  тоже  можно  пускать  к  нему  иногда.  После  них  подойдут  и  другие.  Они  задержатся  дольше  и  вернутся.


О  музыкантах.  Можно,  наверное,  признать,  что  подходить  вот  так  к  роялю  -  дело  рискованное.  Ты  играешь  -  значит,  открываешь  свои  тайны.  До  сих  пор  ты  была  одна  из  многих  девушек  на  лекции,  ты  был  один  из  юношей  в  столовой,  а  теперь  ты  -  тот,  кто  вчера  после  третьей  пары  играл  Шопена.  И  кое-что  рассказал  о  себе  даже  тем,  кто  не  знает  твоего  имени.


Вы  мне  возразите,  и  совершенно  обоснованно,  что  рояль  не  должен  попрошайничать  -  ждать  кого  угодно,  чтобы  тот  подошел  и  прикоснулся  к  его  клавишам  как  угодно.  Но  рояль  точно  так  же  помогает  выявить  не  только  музыкальные  вкусы  тех,  кто  на  нем  играет,  но  и  лентяев,  небрежных,  презрительных.  Есть  те,  кто  его  дразнит,  но  есть  и  те,  кто  после  его  жалеет.  И  именно  благодаря  этим  вторым  стало  ясно,  насколько  хорош  всех  встречающий  рояль.


Однажды  начало  происходить  то,  что  казалось  еще  более  неожиданным,  но  было,  если  подумать,  закономерным.  Пианисты  стали  играть  свою  музыку.


Как-то  раз,  когда  я  уже  решила,  что  привыкла  к  роялю,  я  услышала  музыку,  которой  не  знала,  а  мне  она  понравилась.  Сказать  "красиво"  -  мало,  сказать  "мечтательно"  -  тоже,  пожалуй,  мало.  Весна,  раскрытое  окно,  и  кто-то  поставил  на  подоконник  вазу  из  прозрачного  стекла  с  весенними  цветами.  И  на  нее  светит  солнце.  Вы  смотрите  на  нее  и  начинаете  что-то  вспоминать,  любоваться.  То,  что  вы  вспоминаете  -  хорошо,  и  хорошо  то,  чего  вы  ждете  в  будущем.  Это  я  себе  вообразила.


Мне  было  неловко  прерывать  музыканта  своим  вопросом,  да  и  он  сам,  похоже,  не  был  рад,  что  его  остановили.  Он  ответил  мне  и  продолжил.


С  того  времени  мне  захотелось,  чтобы  из  фойе  подольше  не  уходил  рояль.

05.10.2018

[url="https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009990"]Те  ж  саме  українською[/url]

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005397
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.02.2024

Прославленная веками…

Прославленная  веками,
Черпая  крепость  в  веках,
Живет  глубоко  в  кармане
«Повесть  о  двух  городах».

Перевернулась  с  маслом
Цистерна  у  дома  —  изволь,
Припомни  бочку,  что  красным
Поила  парижскую  голь.

Два  странных  великих  брата
Грубят  в  новом  споре  своем,
И  мирит  их  хитровато  —
Равняя  —  рука  с  пером.

Идея:  отмщенье  —  недаром,
Его  накликала  скорбь;
Недаром,  но  —  зло.  И  надо,
Чтоб  большим  спасла  любовь.

Бранясь,  не  порвут,  конечно:
Еще  одна  связь  —  бои,
И  держит  противоречье
Никак  не  слабее  любви.

08.09.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005396
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.02.2024

Книжка старых сказок…

Книжка  старых  сказок,
Долго  ты  живешь.
Клад  тебе  указан  —
Ты  и  бережешь.

Чтобы  возвратиться
Хвори  не  могли,
Мне  тебя  в  больницу
В  детстве  принесли.

И  была  ты  миром
Вне  палаты  стен  —
В  разном  платье  миром,
Что  привлечь  хотел.

В  нем  гора  смеялась
И  гулял  пирог,
Дело  награждалось,
Враг  брать  верх  не  мог.

Были  в  нем  и  споры,
И  борьба  велась,
Но  кто  прав  в  них  —  скоро
Ты  решить  бралась.

На  страницах  игры
Мир  мог  затевать,
Но  не  чтоб  погибнуть  —
Чтобы  продолжать

Разных  стран  проказы,
Выдумки  свои…
Книжка  старых  сказок,
Дольше  ты  живи!

20.05.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005351
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.02.2024

«Вишневый сад» и «Вишневый садик»

В  одной  известной  книге  —  и  на  сцене  —
Смотрела  женщина  на  сад  в  цветенье.

Глядела  в  царство  чистоты  желанной
Она  —  любовь  униженная,  с  раной.

Художник,  бывший  раб,  был  в  заключенье
И  сад  упомянул  в  стихотворенье.

Сад  маленький,  всего  двумя  строками,  —
Для  воли  вызванный  к  нему  мечтами.

Я  вспоминаю  хрупкой  темы  ради
Тот  сад  вишневый  и  вишневый  садик.

Считают:  за  рабов  отмщенье  нужно,
Сад  женщины  и  потому  разрушен.

В  одной  печали  —  тихое  прощенье.
Одно  их  мирит  белое  цветенье.

28.04.2018

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005349
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.02.2024

Стихи о Ходже Насреддине

Стихи  о  Ходже  Насреддине,
написанные  по  прочтении  первой  части  «Повести»  Леонида  Соловьева

Памяти  моего  дедушки,
который  ужасть  как  любил  эту  книгу

Вернись,  приди,  веселый  Насреддин!
Утешь  в  беде,  сто  туч  развей  один!

Накажешь  сладострастного  хапугу,
На  выручку  придешь  страдальцу-другу,

Невеж-лжемудрецов  разоблачишь,
Мрак  велеречий  шуткой  вмиг  пронзишь

И  вызволишь  от  жадного  эмира
Ту,  кто  твоей,  бродяга,  стала  милой.

(Да  не  вкусит  забвения  никак
Твой  верный  и  ученейший  ишак!)

Хоть  всякое  —  под  странствий  глубиною,
Но  вверх  взметнется  сказки  чистотою.

Чтоб  выправить  порядок  на  земле,
Заверчен  беспорядок  в  Бухаре.

Ты  дергаешь  и  бороду  пророка  —
Коль  он  сердит,  видать,  не  слишком  много:

Не  раз  тебя  от  казни  он  унес  —
Знать,  не  считает  в  бороде  волос.

Коль  интриганам  побеждать  мешаешь  —
Ты  истине  преловко  помогаешь.

Но…как  ни  жаль,  великий  Насреддин,
И  ты  не  знаешь  средств  от  всех  кручин.

Когда  б  всегда  столь  четко  различались,
Как  в  книге  о  тебе  повествовалось,

Добро  и  зло…так  не  было  б  тоски,
Что  сказки,  мол,  от  жизни  далеки.

Ах,  не  сердись,  как  будто  упрекали:
Не  полюбив,  тебя  б  не  призывали.

Ты  не  один  скитаешься  таков:
Мир  топчут  много  славных  шутников.

И  если  как-то  Тиля  повстречаешь:
Конечно,  живо  братца  распознаешь,  —

Не  будете  о  вере  зло  судить;
С  ним  смех  и  плов  сумеешь  разделить,

И  он  в  своем  подарке  не  откажет:
Тебя  в  себе  как  в  зеркале  покажет.

17.05.2016

Стихи,  сочиненные  после  второй  части  «Повести»

Почти  как  равный  в  сонме  мудрецов  —
Звезда  среди  ученых  ишаков,
Но  дальше  он  пошел:  стал  принцем  дивным,
Очеловечен  хитрым  Насреддином.

А  Насреддин  опять  как  в  змей  клубок
Попал  к  врагам,  но  целым  выйти  смог,
На  свет  ведомый  силой  неизменной:
Своей  нехищной  волей,  к  жизни  верой.

Джафара  злого  прежде  он  убил  —
За  дело,  но  убийство  совершил.
Хватило  для  счастливого  финала,
Но  для  добра  победы  —  все  же  мало.

Пускай,  войдя  во  времена  седин,
Печальней  стал  веселый  Насреддин,
Но  также  стал  добрей  он  и  честнее,
Делами  сердце  высказать  умея.

Любовь  он  к  людям  лучше  доказал,
Когда  противоречья  в  них  признал:
К  раскаянью  порыв,  хоть  поневоле,
Открыл  он  и  в  самом  Багдадском  Воре.

Он  к  детям  радость  праздника  привел  —
Награду  и  своей  душе  обрел;
На  воробья  он  озеро  меняет  —
Так,  как  детей,  и  взрослых  одаряет.

Хоть  притча  в  чем-нибудь  да  неверна,
Зато  с  желаньем  правды  рождена:
Не  только  детям  дорог  в  передряге
Заступник  в  роли  мудрого  бродяги.

21.05.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005303
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 08.02.2024

Johannes R. Becher Wo Deutschland lag… (Де була Німеччина) . Переклад

Оригінал:

Johannes  R.  Becher

Wo  Deutschland  lag...

Wie  viele  sind's,  die  deutsche  Namen  tragen
Und  sprechen  deutsch...  Doch  wird  man  einstmals  fragen:
Wo  Deutschland  war  in  all  der  schweren  Zeit?
Wo  Deutschland  lag  in  jenen  dunklen  Tagen?
Wo  hat  am  reinsten  Deutschlands  Herz  geschlagen
F;r  Deutschlands  wahre  Machtvollkommenheit?
Wo  Deutsche  sich  zu  Raub  und  Mord  bekannten
Und  sich  zu  F;hrern  deutschen  Reichs  ernannten,
Lag  Deutschland  dort?  War  Deutschland  dort  gelegen,
Wo  Deutsche  Deutschland  unterworfen  haben
Und  zogen  aus,  um  Deutschland  zu  begraben,
Und  Deutschland  starb  und  darbte  ihretwegen?
Und  waren  Deutschland  sie,  die  unternahmen
Ein  blutiges  Gesch;ft  in  Deutschlands  Namen
Und  hielten  es  f;r  deutsche  Ehrenpflicht,
Da;  sie  mit  Galgen  fremdes  Land  bebauten?
Dort  lag  nicht  Deutschland,  wird  die  Antwort  lauten.
Die  Antwort  heisst:  Sie  waren  Deutschland  nicht!
Dort  aber,  in  den  Bunkern,  in  den  Gräben,
Dort,  wo  die  Toten  lagen,  dicht  daneben,
Und  in  der  Toten  fluchgeladenem  Blick:
Dort,  sterbensnah,  lag  Deutschlands  neues  Leben.
Dort,  dort  lag  Deutschland,  um  sich  zu  erheben.
Und  dort  lag  Deutschlands  k;nftiges  Geschick!
Und  dort  lag  Deutschland:  hinter  jener  Mauer,
Wo  der  Gefangene,  die  Todesschauer
Verachtend,  schritt  zum  Richtblock,  stolz  wie  nie!
Und  dort  lag  Deutschland:  in  der  Mütter  Trauer,
In  ihnen  lag  ein  Deutschland  ewiger  Dauer.
Die  Antwort  lautet:  Deutschland  waren  sie!
Wo  Deutschland  lag?  In  unseren  Herzenstiefen,
Dort  lag  es,  wenn  wir  wachten,  wenn  wir  schliefen,
So  lag  es  wartend  in  der  Dunkelheit.
Und  dort  lag  Deutschland:  in  den  Feldpostbriefen,
In  wehen  Schreien,  die  nach  Frieden  riefen
Dort,  dort  lag  Deutschland  all  die  schwere  Zeit.
Ein  heimlich  Reich,  so  lag  es  wie  vergangen,
So  lag  es  wie  im  Traum  und  lag  gefangen.
Doch  einmal,  wussten  wir,  wird  es  geschehn,
Da  wird  des  Volkes  Wille  es  erwecken,
Und  alle  werden  dann  das  Reich  entdecken,
Das  Deutschland  heisst.  Deutschland  wird  auferstehn!
Es  riefen  uns  die  Stimmen  unserer  Ahnen,
Die  Zukunft  schien  uns  daran  zu  gemahnen:
„Ihr  seid  berufen!  Deutsches  Reich  seid  ihr!“
Es  war  das  Reich,  das  wir  in  uns  bewahrten.
Wie  wir  uns  fest  um  unser  Deutschland  scharten,
Und  Deutschland  waren  -  Deutschland  wurden:  wir!

Мій  український  переклад:

Йоханнес  Роберт  Бехер.

Де  була  Німеччина…

Чимало  їх..  Їх  імена  німецькі
Й  німецька  мова.  Якось  доведеться
Відповідати  на  питання  їм:
«То  де  ж  була  Німеччина  в  час  скрути?
Серця  німецькі  де  обрали  бути,
Що  домом  справжнім  визнали  своїм?
Як  німці  вбивства  й  грабежі  вчиняли,
Себе  панами  краю  призначали,
Чи  там  була?  Чи  серед  німців  тих,
Кому  вона,  знедолена,  вклонялась,
Вони  ж  на  похорон  її  збирались,
Пізнала  голод,  смерть  –  заради  них?
Чи  тих  Німеччиною  слід  вважати,
Хто  кров  чужу  був  ладен  проливати
В  її  ім’я,  не  полишав  пітьми,
Хто  шибениці  ставив  по  країнах?»  –
«Не  там  –  це  буде  відповідь,  і  вірна.  -
Були  Німеччиною  –  не  вони!
Та  у  в’язниці  повній,  у  могилі,
У  ямах,  де  мерці  лежали  щільно,
Де  в  їх  очах  був  гнів,  не  забуття  -
Це  там  нове  життя  прийшло  до  неї,
Там  здобула,  щоб  підвестись,  натхнення,
Її  там  готувалось  майбуття!
І  за  тюремними  була  стінами,
Там,  де  страх  смерті  в’язні  зневажали,
На  страту  горді,  як  ніколи,  йшли!
А  ще  була  –  у  материнськім  горі,
Триває  вічно  в  матерях,  в  їх  долі.
Так,  це  була  Німеччина  –  вони!
То  де  вона  була?  В  серцях  укрита,
Як  працювали  ми  чи  йшли  спочити,
Вона  чекала  в  темряві  на  нас.
То  де  ж  вона  була?  В  листах  солдатів,
У  криках  при  народженні  дитяти  -
Ось  де  була  Німеччина  в  цей  час!
Таємний  краю  наш!  Хоч  ти  ховався,
Проте  до  нас  у  мріях  ти  з’являвся.
Ми  знали,  бути  -  переміні  цій:
Колись  народу  воля  сон  покине
І  щасливіший  край  усіх  зустріне  –
Німеччина.  Колись  –  воскреснуть  їй!
І  заклик  наших  предків  нині  чути,
І  світло  з  майбуття  не  дасть  забути:
“Господарі  в  німецькім  краю  –  ви!“
Це  край,  який  в  собі  ми  зберігали,
Для  нас  зібратись  в  нім  пора  настала,
Німеччина  була  і  стала  –  ми!“

Переклад  07.02.2024.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005270
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 08.02.2024

Ричард III. Из «Зерцала правителей»/ «Зеркала для магистратов». Перевод

Это  английский  король  Ричард  III  (1452-1485).  Вы  его  знаете.  Что  его  нашли  и  полуреабилитировали,  вы  тоже  знаете.

А  это  мой  перевод  монолога  Ричарда  III  из  «Зерцала  правителей»/  «Зеркала  для  магистратов»  (The  Mirror  for  Magistrates),  где  Ричард  описывает  свои  злодеяния  и  кается  в  них.  Фрагмент  имеет  смысл  потому,  что  это,  по  всей  видимости,  –  один  из  источников  той  самой  шекспировской  пьесы.  Ричард  здесь  литературный.  Легендарный  и  литературный.

Мой  перевод:

Как  Ричард  Плантагенет,  герцог  Глостер,  убил  детей  своего  брата,  захватил  корону  и  на  третий  год  царствования  был  совершенно  заслуженно  лишен  жизни  и  королевства  на  Босвортской  равнине  Генрихом,  графом  Ричмондом,  позднее  прозванным  Генрихом  VII  22  августа  1485.



Кого  бы  мой  не  возмутил  рассказ,
Как  горестно  я,  третий  Ричард,  правил?
Был  назван  королем  в  недобрый  час,
Я  был  жесток,  презрел  значенье  правил,
Убийство  к  тирании  я  прибавил.
Мной  Эдвард  Пятый  жизни  был  лишен,
Его  брат  Ричард  также  умерщвлен.

Опеке  их  доверили  моей,
В  измену  та  опека  обратилась.
Природу,  верность,  долг  всего  скорей
Забыл  я  –  смерть  племянников  свершилась.
Что  властолюбью  -  родственная  близость?
Вот  как  творил  я  черные  дела,
Вот  как  в  тюрьме  невинных  смерть  нашла.

Протектором  я  был  провозглашен
Земли  и  короля  единогласно,
Но  этим  не  был  удовлетворен,
Другое  я  обдумывал  всечасно,
И  стало  положение  неясным:
Один  страною  править  я  хотел,
Но  титула  при  этом  не  имел.

Всем  пэрам,  государям  я  –  пример,
Пусть  осторожны  будут  в  начинаньях,
Предвидеть,  что  паду,  я  не  умел,
Пусть  держат  мой  пример  перед  глазами.
Мгновенье  –  и  удача  уж  не  с  нами.
Я  силой  право  так  легко  попрал,
За  право  стала  сила,  я  же  –  пал.

Какой  же  принц  еще  так  осквернить
Мог  честь  свою,  омыв  в  крови  невинной!
Двух  братьев  благородных  я  убить
Велел  –  их,  слишком  юных,  чтоб  царили.
Презрен  я  старыми  и  молодыми
За  это  дело.  Бог  и  человек
Судили,  чтоб  я  проклят  был  навек.

Природу,  Бога,  верность  я  презрел,
И  гнусное  то  дело  замышлял  я.
Когда  ж  оно  свершилось,  Бог  велел,
Чтоб  ужасы  всегда  меня  терзали,
Зловещие  меня  не  оставляли.
Такой  огонь  все  дни  меня  сжирал,
Что  я  покой  все  больше  забывал.

Племянников  –  все  на  престол  права,
Я  не  губить  –  хранить  их  был  обязан.
Но,  право  и  родство  презрев  сперва,
Заботу  я  направил  неотвязно
На  то,  чтоб  взять  венец,  сгубив  двух  сразу.
Я  Бога  оскорбил  так,  вызвал  гнев
Его,  желаньем  подлым  воскипев.

Ты  с  делом  Каина  мое  сравни.
Был  брат  убит  им,  Авель  справедливый.
Не  то  же  ль  зло  свершил  и  я,  взгляни,
Отправив  брата  Кларенса  в  могилу?
Ужасна  и  странна  его  кончина.
Он  весь  промок,  но  не  было  воды
Вблизи.  Кто  узнает,  те  смущены.

Он  вовсе  не  был  целью  для  меня,
Но  только  встал  он  между  мной  и  целью.
Когда  б  он  жил,  не  попытался  б  я
То  сделать,  что  предстало  так  вернее.
Нас  было  трое  братьев,  я  был  третий.
Но  думал  я:  коль  старшего  убрать,
Один  я  буду  властью  обладать.

Желаньем  власти  был  я  подчинен,
Паденья  рокового  не  предвидел.
Был  до  того  гордыней  ослеплен,
Что  равных  я  себе  в  стране  не  видел.
Презрел  я  знатных  родом,  их  обидел.
Мне  –  подниматься,  прочих  –  вниз  толкать.
Решил  я  наконец  корону  взять.

Вседневно  способ  я  изобретал,  -
Племянников  сгубить  мне  было  надо,  -
И  к  Брекенбери  срочно  я  послал,
Который  Тауэра  был  комендантом.
Его  просил  я  устранить  преграду:
Желание  мое  осуществить
И  брата  моего  детей  убить.

Он  отказал  мне,  просто  «нет»  сказав:
Умрет  он,  но  за  дело  не  возьмется.
Я  преуспел,  помощника  сыскав  –
Ведь  сказано:  «В  беде  друг  познается».
Джеймс  Тиррелл  –  так  помощник  мой  зовется.
Поехал  к  Брекенбери  он,  опять
С  моим  приказом:  все  ключи  отдать.

Ключи  тот  отдал,  но  не  пожелал
Помочь  свершить  деянье  то  дурное.
Счастливец!  Лучше  б  смерть  тогда  избрал,
Чем  руку  на  невинных  агнцев  поднял.
Послушал  совести,  не  злобной  воли.
Его  за  постоянство  похвалю
И  тем  жестокость  осужу  мою.

Он  отказался,  но  зато  нашлись
Другие  и  готовы  были  взяться,
Упорно  наблюденью  предались
И  стали  жертв  несчастных  дожидаться,
Как  кот,  когда  решит  за  мышью  красться.
Нет,  Тиррелл  не  решился  кровь  пролить,
Велел  детей  в  постели  задушить.

Готовы  были  волки,  чтоб  пожрать
Невинных  агнцев,  что  спокойно  спали,
Покорны  смерти,  что  пришла  их  взять.
Бежать  бы  не  могли,  когда  бы  знали.
Проклятье  –  мне,  тому,  чьей  жертвой  стали!
Помощники  злодею  подошли:
Майлс  Форрест  и  Джон  Дайтон  помогли.

Те,  тайно  к  братьям  в  комнату  войдя,
Пред  полночью,  путем,  который  знали,
И  спавшими,  обнявшись,  их  найдя,
Душить  несчастных  беспощадно  стали.
Жестокой  силой  смерти  их  предали.
Сжимали  мертвой  хваткой  братьев  двух,
Пока  они  не  испустили  дух.

Рассказ  о  смерти  их  освободил
Меня  от  боли  скрытой,  от  несчастья,
Но  этим  делом  знать  я  возмутил:
“О  Боже,  почему  тиран  при  власти?
Убить  племянников  он  не  боялся!“
Кто  эти  речи  раз  один  слыхал,
Немедля  слез  потоки  проливал.

Но  жадный  удовлетворится  чем?
Купается  в  крови  -  льет  больше  крови.
Я  слишком  хорошо  известен  тем  –
Причиной  государя  тяжкой  доли.
И  волчью  жадность  превзошел  я  вскоре.
Вполне  я  подтверждаю:  кто  убьет,
Тот  от  убийства  –  бойтесь!  –  сам  падет.

Заметьте,  что  вслед  злу  произошло,
Причиной  моего  паденья  стало.
Простых  и  знать  так  горе  потрясло,
Что  каждодневно  ненависть  крепчала
Ко  мне,  искать  путей  всех  побуждала,
Как  мне  за  грех  свершенный  отомстить,
За  то,  что  мог  своих  родных  убить.

Нет,  не  одних  родных,  но  короля,
Чье  я  жестоко  отнял  королевство
И  жизнь  чью  воля  отняла  моя,
С  ней  –  брата  жизнь,  а  должен  был  я  печься
О  них.  Вот  властолюбия  наследство:
Я  гнусную  измену  совершил,
И  ум,  и  право  оттолкнув,  убил.

Жестокой  смертью  той  возмущены,
Природы  оскорбленье  осуждая,
Презреньем  лорды  были  сражены,
Ко  мне  доверья  вовсе  не  питая.
Их  ненависть  росла,  меня  пугая.
Cтрах  и  смятенье  я  узнал  не  зря:
Ведь  мук  началом  стали  для  меня.

Я  полагал:  желания  мои
Исполнены,  коль  умерли  те  дети,  -
Но  все  же  не  избег  я  западни.
Менялись  так,  как  месяц  в  небе  светит,
Сердца  людей,  которых  я  отметил.
Сперва  я  их  вернейшими  считал,
Но  тайной  злобы  в  них  огонь  пылал.

Внезапно  до  меня  донесся  слух,
Что  Бэкингем,  решительности  полон,
С  сообщниками,  мой  неверный  друг,
Уже  готов,  чтоб  битву  дать  мне  в  поле,
Коль  мне  с  ним  встретиться  достанет  воли.
Я  был  испуган:  войска  не  имел,
Быть  бдительным  чрезмерно  не  хотел.

Но  помня,  что  хоть  искра  и  мала,
Все  ж  разгорится  пламенем  огромным,
Решил  я,  что  разить  пора  пришла:
Мне  было  армию  собрать  угодно,
Где  смог  я,  приготовиться  к  походу.
И  в  Солсбери  тогда  держал  я  путь,
Там,  слышал,  герцога  войска  нас  ждут.

Но  к  Солсбери  когда  я  подходил,
Узнал,  что  герцог  уж  оттуда  скрылся.
Утратил  войско  он,  один  он  был,
В  отчаяньи,  без  сил  он  очутился
И  плакался,  и  в  сделанном  винился.
Тогда  я  поспешил  его  искать,
Стараясь  прежде  сведенья  собрать.

Сперва  я  ничего  не  знал  о  нем,
Затем,  что  смог  бежать  путем  он  тайным,
Укрылся  к  Хамфри  Банастеру  в  дом,
Которого  не  обделял  вниманьем,
Которого  ценил  во  всех  стараньях,
О  чем  все  ж  сожаленье  испытал,
Когда  он  друга  верного  искал.

Ведь  вышло  так,  к  несчастью  для  него:
Я,  ничего  о  герцоге  не  зная,
Велел  для  усиленья  своего,
Чтоб  всюду  разнесли  моё  воззванье,
За  сведенья  награду  обещая.
Дам  тысячу  я  марок  за  ответ.
Чему  цены  в  деньгах  на  свете  нет?

За  деньги,  за  хвалу  иль  чтоб  спастись,
Но  Банастер  доверье  гостя  предал.
Судить  о  нем  по-разному  взялись,
Причина  он  то  милости,  то  гнева.
В  сомненьях  те,  кто  обсуждает  дело.
Но  все  же  герцога  он  погубил,
Которого  я  без  суда  казнил.

Да,  так  сгубить  я  герцога  сумел  –
Ведь  я  того,  что  он  творил,  боялся.
Я  в  доме  Банастера  повелел,
Чтоб  без  суда  он  с  головой  расстался.
И  в  Солсбери  он  снова  оказался,
На  эшафоте  новом  был  казнен.
Был  всякий  зритель  этим  удручен.

Я  после  казни  войско  распустил,
Доволен  был  весьма  своим  везеньем
И  в  городах  приморских  поручил
Предотвращать  любое  злоключенье.
Мне  нового  не  нужно  приключенья.
За  всем  происходящим  пусть  следят,
Усердно  побережье  пусть  хранят.

Шерифам  всем  посланья  разослать
Велел  я,  где  сурово  воспрещалось
Тех,  кто  прибудет  в  их  края,  впускать
И  также  выпускать  не  позволялось,
Когда  б  нам  угодить  они  старались.
Пусть  проявляют  бдительность  вполне,
Свое  усердье  пусть  докажут  мне.

Установив  порядок,  как  сказал,
Чтоб  не  было  врагам  моим  успеха,
Себя  я  защищенным  почитал,
Отвлекся  от  известной  мне  помехи.
Я  в  замок  Ноттингам  тогда  поехал,
Когда  еще  недолго  был  в  пути,
Меня  сумела  новость  потрясти.

Мне  сообщили  –  правда  то  была  –
Что  Ричмонд-граф  –  в  Уэльсе,  он  причалил
Уж  в  Милфорд-хэйвен  с  войском  без  числа,
Свой  флот  немалый  он  назад  отправил.
Я  без  вниманья  весть  –  как  слух  -  оставил,
Затем,  что  истинна  она,  узнал
И  страх  тогда  великий  испытал.

Так  стала  мне  удача  изменять,
Взглянула  на  меня  она  с  презреньем.
Страшился  я  опору  потерять,
Ослаб  мой  дух,  настало  истощенье.
Измена  счастья  –  то  за  грех  отмщенье.
Я  понял,  но  отчаянье  гнал  прочь
И  ждал,  что  перестанет  злобный  дождь.

Спеша,  как  только  мог,  я  повелел
По  графствам  всем  собрать  войска,  не  мешкать.
Дать  графу  бой  скорее  я  хотел,
Покуда  он  не  получил  поддержки,
От  тех,  кто  на  него  питал  надежду.
(Я  знал:  уже  немало  таковых,
К  нему  стекается  все  больше  их).

Я  многим  знатным  письма  отослал
И  честно  в  бой  готовиться  просил  их.
Я  в  Ноттингаме,  в  замке  ожидал,
Чтоб  в  помощь  мне  в  столь  важном  деле  были.
Придя  ко  мне,  поддержку  мне  явили
Джон,  герцог  Норфолк,  старший  сын  его,
Нортумберленд  –  и  более  того.

Людей  и  снаряженье  так  собрав,
Мы  выступили,  бой  приготовляя,
Разведчиков  повсюду  разослав,
Чтоб  точно  выяснить,  где  графа  лагерь.
В  ту  сторону  мы  путь  свой  направляли,
Чтоб  лучшее  нам  место  отыскать,
Где  б  бой  ему  могли  с  успехом  дать.

И  вот  два  войска  наконец  сошлись
Близ  Лестера,  на  Босвортской  равнине.
Здесь  я  хотел  к  победе  вознестись.
Добуду  мир  –  иль  власть  моя  погибнет.
Но  отказал  успех  мне  в  благостыне.
Когда  я  в  поле  лагерь  свой  разбил,
Где  доверял,  там  и  обманут  был.

Всецело  овладела  злоба  мной,
Упорно  ненависть  меня  толкала
Вперед,  чтоб  в  битву  путь  продолжил  свой,
Меня  сражаться  храбро  побуждала,
Надежду  на  победу  мне  внушала.
Я  верил:  славу  получу  в  бою,  -
И  выстроил  я  армию  свою.

Жизнь  будет  мне  иль  смерть,  я  в  бой  пошел,
Сразился  я  с  противником  столь  сильным,
Но  благосклонность  он  судьбы  нашел,
Меня  большое  войско  окружило.
И  я,  поняв,  что  счастье  отступило,
Метнулся  на  противника  с  мечом  –
И  жизни  жалкой  стало  то  концом.

Меня,  убитого,  поволокли
На  лошади,  нагого,  как  родился,
А  руки,  ноги,  голова  мои
Свисали.  Грязью,  кровью  я  покрылся,
Будь  проклят  день,  когда  я  в  мир  явился!
Покрыли  раны  тяжкие  меня  –
Так  был  жестокостью  противен  я.

Тиранству  и  измене  кара–  вот.
Их  ненавидит  Бог  всего  сильнее,
За  них  расплату  справедливо  шлет.
Когда  б  свой  долг  я  чтил,  не  сожалея,
Я  прожил  бы,  лишь  почести  имея,
Но  был  желаньем  править  ослеплен
И  так  природы  преступил  закон.

Злодей  несчастный!  Что  ж  так  высоко
Вскарабкался  –  чтоб  вышло  злоключенье?
Возжаждал  власти  высшей  я  легко,
Но,  быстро  вознесясь,  узнал  паденье.
Довольны  будьте  вашим  положеньем
И  злом  добру  не  думайте  вредить:
Бог  обещал  урон  весь  возместить.

Так  знайте  о  падении  моем
И  как  за  подлость  получил  возмездье!
Будь  зеркало  всем  государям  в  том,
Когда  прочтут  трагедию  позднее.
Пусть  осторожней  будут  и  пусть  ценят
Так  право  править,  как  должны  –  безмерно:
Проверит  время  верность  и  измену.

Ф.  Сег.
Введено  в  1571,  означает  Фрэнсис  Сегар  (Added  ed.  1571  for  Francis  Segar)

Перевод  26.01,  29.01,  1.02,  03.02,  05.02  2024.

Племянников  –  все  на  престол  права  –  захват  власти  Ричардом  Глостером  строился  на  утверждении,  что  сыновья  Эдуарда  IV  Эдуард  и  Ричард  в  действительности  незаконны,  так  как  Эдуард  IV  на  момент  венчания  с  их  матерью,  Елизаветой  Вудвил,  был  уже  женат  на  дочери  знаменитого  полководца  Толбота  Элеоноре,  и  поэтому  прав  на  престол  не  имеют.  Утверждение,  что  эта  аргументация  совершенно  обоснована,  -  в  основе  доказательств  защитников  Ричарда  (см.,  например,  работы  Дж.  Эшдаун-Хилла  (J.  Ashdown-Hill)  на  эту  тему).

Не  то  же  ль  зло  свершил  и  я,  взгляни,  Отправив  брата  Кларенса  в  могилу?  –  исторически  Георг,  герцог  Кларенс  (1449–1478),  был  осужден  парламентом  по  обвинению  королем  Эдуардом  IV  в  государственной  измене,  и  то,  что  он  был  утоплен  было,  по-видимому,  формой  смертной  казни.  Изображение  Ричарда  Глостера  как  заказчика  его  смерти  перешло  в  шекспировскую  пьесу  «Ричард  III».  При  этом  существует  предположение,  основанное  на  анализе  текста,  что  в  первых  постановках  роль  Кларенса  играл  Шекспир.

Бэкингем,  решительности  полон  –  Генри  Стаффорд,  герцог  Бэкингем  (1455  –  1483),  изображенный  в  шекспировской  пьесе  как  главный  сообщник  Ричарда  Глостера.

И  в  Солсбери  он  снова  оказался  –  буквально:  «он  был  отведен  шерифом  Шропшира  в  Солсбери».

Где  доверял,  там  и  обманут  был  –  во  время  битвы  при  Босворте  22  августа  1485  г.  силы  Стэнли  перешли  на  сторону  будущего  Генриха  VII.

Когда  б  свой  долг  я  чтил,  не  сожалея,  Я  прожил  бы,  лишь  почести  имея  –  буквально:    «если  бы  я  принял  во  внимание  мой  долг,  я  мог  бы  до  сих  пор  жить  в  чести  вместе  с  лучшими,  и  если  бы  я  не  попытался  сделать  то,  что  меньше  всего  следовало».

пусть  ценят  Так  право  править,  как  должны  –  безмерно  –  буквально:      «и  терпят  право  править,  как  разумно».

Оригинал:

How  Richard  Plantagenet,  Duke  of  Gloucester,  Murdered  his
Brother’s  Children,  Usurping  the  Crown  and,  in  the  third  Year  of
his  Reign,  was  Most  Worthily  Deprived  of  Life  and  Kingdom  in
Bosworth  Plain  by  Henry,  Earl  of  Richmond,  after  called  King
Henry  the  Seventh


What  heart  so  hard  but  doth  abhor  to  hear
The  rueful  reign  of  me,  the  third  Richard?
King  unkindly  called,  though  I  the  crown  did  wear,
Who  entered  by  rigour  but  right  did  not  regard,
By  tyranny  proceeding  in  killing  King  Edward,
Fifth  of  that  name,  right  heir  unto  the  crown,
With  Richard  his  brother,  princes  of  renown.

Of  trust  they  were  committed  unto  my  governance,
But  trust  turned  to  treason,  too  truly  it  was  tried,
Both  against  nature,  duty,  and  allegiance,
For  through  my  procurement  most  shamefully  they  died.
Desire  for  a  kingdom  forgeteth  all  kindred,
As  after  by  discourse  it  shall  be  show;d  here,
How  cruelly  these  innocents  in  prison  murdered  were.

The  Lords  and  Commons  all  with  one  assent
Protector  made  me  both  of  land  and  king,
But  I  therewith,  alas,  was  not  content,
For,  minding  mischief,  I  meant  another  thing,
Which  to  confusion  in  short  time  did  me  bring.
For  I,  desirous  to  rule  and  reign  alone,
Sought  crown  and  kingdom,  yet  title  had  I  none.

To  all  peers  and  princes  a  precedent  I  may  be,
The  like  to  beware  how  they  do  enterprise,
And  learn  their  wretched  falls  by  my  fact  to  foresee,
Which  rueful  stand,  bewailing  my  chance  before  their  eyes,
As  one  clean  bereft  of  all  felicities,
For  right  through  might  I  cruelly  defaced,
But  might  helped  right  and  me  again  displaced.

Alas,  that  ever  prince  should  thus  his  honour  stain
With  blood  of  innocents,  most  shameful  to  be  told,
For  these  two  noble  imps  I  caused  to  be  slain,
Of  years  not  full  ripe  as  yet  to  rule  and  reign,
For  which  I  was  abhorred  both  of  young  and  old.
But  as  the  deed  was  odious  in  the  sight  of  God  and  man,
So  shame  and  destruction  in  the  end  I  wan.

Both  God,  nature,  duty,  allegiance  all  forgot:
This  vile  and  heinous  act  unnaturally  I  conspired,
Which  horrible  deed  done,  alas,  alas,  God  wot,
Such  terrors  me  tormented  and  my  spirits  fired,
As  unto  such  a  murder  and  shameful  deed  required.
Such  broil  daily  felt  I  breeding  in  my  breast,
Whereby  more  and  more  increased  my  unrest.

My  brother’s  children  were  right  heirs  unto  the  crown,
Whom  nature  rather  bound  to  defend  than  destroy,
But  I,  not  regarding  their  right  nor  my  renown,
My  whole  care  and  study  to  this  end  did  employ,
The  crown  to  obtain  and  them  both  to  put  down,
Wherein  I  God  offended,  provoking  just  his  ire
For  this  my  attempt  and  most  wicked  desire.

To  cruel  curs;d  Cain  compare  my  careful  case,
Which  did  unjustly  slay  his  brother  just  Abel.
And  did  I  not  in  rage  make  run  that  rueful  race
My  brother  duke  of  Clarence,  whose  death  I  shame  to  tell,
For  that  so  strange  it  was,  as  it  was  horrible?
For  sure  he  drench;d  was  and  yet  no  water  near,
Which  strange  is  to  be  told  to  all  that  shall  it  hear.

The  butt  he  was  not  whereat  I  did  shoot,
But  yet  he  stood  between  the  mark  and  me,
For  had  he  lived,  for  me  it  was  no  boot
To  tempt  the  thing  that  by  no  means  could  be,
For  I  third  was  then  of  my  brethren  three,
But  yet  I  thought  the  elder  being  gone,
Then  needs  must  I  bear  the  stroke  alone.

Desire  to  rule  made  me,  alas,  to  rue;
My  fatal  fall,  I  could  not  it  foresee.
Puffed  up  in  pride  so  haughty  then  I  grew
That  none  my  peer  I  thought  now  could  be,
Disdaining  such  as  were  of  high  degree.
Thus  daily  rising  and  pulling  other  down,
At  last  I  shot  how  to  win  the  crown.

And  daily  devising  which  was  the  best  way
And  mean  how  I  might  my  nephews  both  devour,
I  secretly  then  sent  without  further  delay
To  Brackenbury,  then  lieutenant  of  the  Tower,
Requesting  him  by  letters  to  help  unto  his  power
For  to  accomplish  this,  my  desire  and  will,
And  that  he  would  secretly  my  brother’s  children  kill.

He  answered  plainly  with  a  flat  nay,
Saying  that  to  die  he  would  not  do  that  deed,
But  finding  then  a  proffer  ready  for  my  prey,
‘Well  worth  a  friend’,  quoth  I,  ‘yet  in  time  of  need.’
James  Tyrell  hight  his  name,  whom  with  all  speed
I  sent  again  to  Brackenbury,  as  you  heard  before,
Commanding  him  to  deliver  the  keys  of  every  door.

The  keys  he  rendered  but  partaker  would  not  be
Of  that  flagitious  fact.  ‘Oh  happy  man!’,  I  say,
And  as  you  heard  before,  he  rather  chose  to  die
Than  on  those  silly  lambs  his  violent  hands  to  lay.
His  conscience  him  pricked,  his  prince  to  betray:
Oh  constant  mind,  that  wouldst  not  condescend,
Thee  may  I  praise  and  myself  discommend!

What  though  he  refused,  yet  be  sure  you  may,
That  other  were  as  ready  to  take  in  hand  the  thing,
Which  watched  and  waited  as  duly  for  their  prey
As  ever  did  the  cat  for  the  mouse-taking,
And  how  they  might  their  purpose  best  to  pass  bring,
Where  Tyrell  he  thought  good  to  have  no  bloodshed,
Becast  them  to  kill  by  smothering  in  their  bed.

The  wolves  at  hand  were  ready  to  devour
The  silly  lambs  in  bed,  whereas  they  lay,
Abiding  death  and  looking  for  the  hour,
For  well  they  wist  they  could  not  scape  away.
Ah,  woe  is  me  that  did  them  thus  betray
In  assigning  this  vile  deed  to  be  done
By  Miles  Forrest  and  wicked  John  Dighton,

Who  privily  into  their  chamber  stale
In  secret-wise  somewhat  before  midnight
And  gan  the  bed  together  tug  and  hale,
Bewrapping  them,  alas,  in  rueful  plight,
Keeping  them  down  by  force,  by  power  and  might,
With  haling,  tugging,  turmoiling,  torn  and  tossed
Till  they  of  force  were  forc;d  yield  the  ghost.

Which  when  I  heard,  my  heart  I  felt  was  eased
Of  grudge,  of  grief,  and  inward  deadly  pain.
But  with  this  deed  the  nobles  were  displeased
And  said,  ‘Oh  God,  shall  such  a  tyrant  reign
That  hath  so  cruelly  his  brother’s  children  slain?’
Which  bruit,  once  blown  in  the  people’s  ears,
Their  dolour  was  such  that  they  brast  out  in  tears.

But  what  thing  may  suffice  unto  the  bloody  man?
The  more  he  bathes  in  blood,  the  bloodier  he  is  alway.
By  proof  I  do  this  speak,  which  best  declare  it  can,
Which  only  was  the  cause  of  this  prince’s  decay:
The  wolf  was  never  greedier  than  I  was  of  my  prey,
But  who  so  useth  murder,  full  well  affirm  I  dare,
With  murder  shall  be  quit,  ere  he  thereof  be  ware.

And  mark  the  sequel  of  this  begun  mischief,
Which  shortly  after  was  cause  of  my  decay,
For  high  and  low  conceiv;d  such  a  grief
And  hate  against  me,  which  sought  day  by  day
All  ways  and  means  that  possible  they  may
On  me  to  be  reveng;d  for  this  sin,
For  cruel  murdering  unnaturally  my  kin.

Not  only  kin  but  king  the  truth  to  say,
Whom  unkindly  of  kingdom  I  bereft,
His  life  also  from  him  I  raught  away
With  his  brother’s,  which  to  my  charge  were  left.
Of  ambition,  behold  the  work  and  weft,
Provoking  me  to  do  this  heinous  treason
And  murder  them  against  all  right  and  reason.

After  whose  death  thus  wrought  by  violence,
The  lords,  not  liking  this  unnatural  deed,
Began  on  me  to  have  great  diffidence,
Such  brinning  hate  gan  in  their  hearts  to  breed,
Which  made  me  in  doubt  and  sore  my  danger  dread,
Which  doubt  and  dread  proved  not  in  vain
By  that  ensued,  alas,  unto  my  pain.

For  I  supposing  all  things  were  as  I  wished
When  I  had  brought  these  silly  babes  to  bane,
But  yet  in  that  my  purpose  far  I  missed,
For  as  the  moon  doth  change  after  the  wane,
So  changed  the  hearts  of  such  as  I  had  tane
To  be  most  true,  to  troubles  did  me  turn,
Such  rage  and  rancour  in  boiling  breasts  do  burn.

And  suddenly  a  bruit  abroad  was  blown
That  Buckingham,  the  duke  both  stern  and  stout,
In  field  was  ready  with  divers  to  me  known
To  give  me  battle  if  I  durst  come  out,
Which  daunted  me  and  put  me  in  great  doubt,
For  that  I  had  no  army  then  prepared,
But  after  that,  I  little  for  it  cared.

But  yet  remembering  that  oft  a  little  spark
Suffered  doth  grow  unto  a  great  flame,
I  thought  it  wisdom  wisely  for  to  wark,
Mustered  then  men  in  every  place  I  came,
And  marching  forward  daily  with  the  same
Directly  towards  the  town  of  Salisbury,
Where  I  gat  knowledge  of  the  duke’s  army.

And  as  I  passed  over  Salisbury  down,
The  rumour  ran  the  duke  was  fled  and  gone,
His  host  dispersed  besides  Shrewsbury  town
And  he  dismayed  was  left  there  post  alone,
Bewailing  his  chance  and  making  great  moan,
Towards  whom  I  hasted  with  all  expedition,
Making  due  search  and  diligent  inquisition.

But  at  the  first  I  could  not  of  him  hear,
For  he  was  scaped  by  secret  byways
Unto  the  house  of  Humphrey  Bannister,
Whom  he  had  much  preferred  in  his  days
And  was  good  lord  to  him  in  all  assays,
Which  he  full  evil  requited  in  the  end,
When  he  was  driven  to  seek  a  trusty  friend,

For  it  so  happened  to  his  mishap,  alas,
When  I  no  knowledge  of  the  duke  could  hear,
A  proclamation  by  my  commandment  was
Published  and  cried  through  every  shire
That  whoso  could  tell  where  the  duke  were
A  thousand  mark  should  have  for  his  pain:
What  thing  so  hard  but  money  can  obtain?

But  were  it  for  money,  meed  or  dread,
That  Bannister  thus  betrayed  his  guest.
Divers  have  diversely  divined  of  this  deed,
Some  deem  the  worst  and  some  judge  the  best,
The  doubt  not  dissolved  nor  plainly  expressed,
But  of  the  duke’s  death  he  doubtless  was  the  cause,
Which  died  without  judgment  or  order  of  laws.

Lo,  this  noble  duke  I  brought  thus  unto  the  bane,
Whose  doings  I  doubted  and  had  in  great  dread;
At  Bannister’s  house  I  made  him  to  be  tane
And  without  judgement  be  shortened  by  the  head,
By  the  shrive  of  Shropshire  to  Salisbury  led,
In  the  marketplace  upon  the  scaffold  new,
Where  all  the  beholders  did  much  his  death  rue.

And  after  this  done,  I  broke  up  my  host,
Greatly  applauded  with  this  happy  hap,
And  forthwith  I  sent  to  every  sea  coast
To  foresee  all  mischiefs  and  stop  every  gap
Before  they  should  chance  and  light  in  my  lap,
Giving  them  in  charge  to  have  good  regard
The  sea  coast  to  keep  with  good  watch  and  ward,

Directing  my  letters  unto  every  shrive,
With  straight  commandment  under  our  name
To  suffer  no  man  in  their  parts  to  arrive
Nor  to  pass  forth  of  the  same,
As  they  tendered  our  favour  and  void  would  our  blame,
Doing  therein  their  pain  and  industry
With  diligent  care  and  vigilant  eye.

And  thus  setting  things  in  order  as  you  hear
To  prevent  mischiefs  that  might  then  betide,
I  thought  myself  sure  and  out  of  all  fear
And  for  other  things  began  to  provide.
To  Nottingham  castle  straight  did  I  ride,
Where  I  was  not  very  long  space,
Strange  tidings  came,  which  did  me  sore  amaze.

Reported  it  was,  and  that  for  certainty,
Th’earl  of  Richmond  landed  was  in  Wales,
At  Milford  Haven,  with  an  huge  army,
Dismissing  his  navy,  which  were  many  sails,
Which  at  the  first  I  thought  fleeing  tales,
But  in  the  end  did  otherwise  prove,
Which  not  a  little  did  me  vex  and  move.

Thus  fawning  Fortune  began  on  me  to  frown
And  cast  on  me  her  scornful  louring  look.
Then  gan  I  fear  the  fall  of  my  renown;
My  heart  it  fainted,  my  sinews  sore  they  shook,
This  heavy  hap  a  scourge  for  sin  I  took,
Yet  did  I  not  then  utterly  despair,
Hoping  storms  passed,  the  weather  should  be  fair.

And  then,  with  all  speed  possible  I  might,
I  caused  them  muster  throughout  every  shire,
Determining  with  the  earl  speedily  to  fight
Before  that  his  power  much  increas;d  were
By  such  as  to  him  great  favour  did  bear
(Which  were  no  small  number,  by  true  report  made,
Daily  repairing  him  for  to  aid),

Directing  my  letters  to  divers  noble  men,
With  earnest  request  their  power  to  prepare
To  Nottingham  castle  whereas  I  lay  then,
To  aid  and  assist  me  in  this  weighty  affair.
Where  straight  to  my  presence  did  then  repair
John,  duke  of  Norfolk,  his  eldest  son  also,
With  th’earl  of  Northumberland  and  many  other  mo.


And  thus  being  furnished  with  men  and  munition,
Forward  we  marched  in  order  of  battle-ray,
Making  by  scouts  every  way  inquisition
In  what  place  the  earl  with  his  camp  lay,
Towards  whom  directly  we  took  then  our  way,
Evermore  minding  to  seek  our  most  avail,
In  place  convenient  to  give  to  him  battayle.

So  long  we  laboured,  at  last  our  armies  met
On  Bosworth  plain  besides  Leicester  town,
Where  sure  I  thought  the  garland  for  to  get
And  purchase  peace  or  else  to  lose  my  crown,
But  fickle  Fortune,  alas,  on  me  did  frown,
For  when  I  was  encamp;d  in  the  field
Where  most  I  trusted  I  soonest  was  beguiled.


The  brand  of  malice,  thus  kindling  in  my  breast
Of  deadly  hate  which  I  to  him  did  bear,
Pricked  me  forward  and  bade  me  not  desist
But  boldly  fight  and  take  at  all  no  fear
To  win  the  field  and  the  earl  to  conquer.
Thus  hoping  glory  great  to  gain  and  get,
My  army  then  in  order  did  I  set.

Betide  me  life  or  death,  I  desperately  ran
And  joined  me  in  battle  with  this  earl  so  stout,
But  Fortune  so  him  favoured  that  he  the  battle  wan;
With  force  and  great  power  I  was  beset  about,
Which  when  I  did  behold  in  mids  of  the  whole  rout,
With  dent  of  sword  I  cast  me  on  him  to  be  reveng;d,
Where  in  the  midst  of  them  my  wretched  life  I  ended.


My  body  it  was  hurried  and  tugged  like  a  dog
On  horseback,  all  naked  and  bare  as  I  was  born.
My  head,  hands,  and  feet  down  hanging  like  a  hog,
With  dirt  and  blood  besprent,  my  corpse  all-to  torn,
Cursing  the  day  that  ever  I  was  born,
With  grievous  wounds  bemangled  most  horrible  to  see,
So  sore  they  did  abhor  this,  my  vile  cruelty.


Lo,  here  you  may  behold  the  due  and  just  reward
Of  tyranny  and  treason,  which  God  doth  most  detest,
For  if  unto  my  duty  I  had  taken  regard,
I  might  have  lived  still  in  honour  with  the  best,
And  had  I  not  attempt  the  thing  that  I  ought  lest.
But  desire  to  rule,  alas,  did  me  so  blind,
Which  caused  me  to  do  against  nature  and  kind.


Ah  cursed  caitiff!  Why  did  I  climb  so  high,
Which  was  the  cause  of  this  my  baleful  thrall?
For  still  I  thirsted  for  the  regal  dignity,
But  hasty  rising  threateneth  sudden  fall.
Content  yourselves  with  your  estates  all
And  seek  not  right  by  wrong  to  suppress,
For  God  hath  promised  each  wrong  to  redress.


See  here  the  fine  and  fatal  fall  of  me
And  guerdon  due  for  this  my  wretched  deed,
Which  to  all  princes  a  mirror  now  may  be
That  shall  this  tragical  story  after  read,
Wishing  them  all  by  me  to  take  heed
And  suffer  right  to  rule  as  it  is  reason,
For  time  trieth  out  both  truth  and  also  treason.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005199
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 07.02.2024

Сонет о северном озере

Так  славно  было  свет  смотреть  великий  -
Пробег  сцен  городов,  дворцов  покои,  -
Но  поразило  озеро  большое,
Случайно  виденное  на  картинке.

Оно  лежало  ровным,  чистым  ликом,
Собрав  всю  пышность  странствий  -    простотою,
Внушая  величавой  красотою:
Здесь  музыка,  другие  звуки  -  крики...

Я  вру:  те  в  далях  встреченные  дива
Нужны  мне  и  милы  -  не  отказаться,
Любить  и  чтить  их  с  верностью  я  буду,
Но  равновесья  ищут  прихотливо:
Чтоб  мне  довольной  полностью  назваться,
Нужны  мне  и  они,  и  это  чудо.

12.05.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005105
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.02.2024

Листок бумаги. Век, который выцвел.

Листок  бумаги.  Век,  который  выцвел.
Вознесся  на  листке  красивый  город.
Есть  в  городе  дворцы,  музеи,  храмы.
Есть  в  нем  и  человек  -  который  смотрит.

Переменился  век.  Дворцы  на  месте.
Осталось  в  городе,  чем  любоваться,
Но  горожане  больше  жизнь  узнали,
И  тот,  который  смотрит,  стал  старее.

Хоть  выцвел  век,  ярка  еще  картинка.
Ее  края  затрепаны  немного.
Жив  город  -  но  чего  еще  дождется,
Какие  потрясения  узнает?

Он  из  больших  страданий  поднимался
И  украшался,  словно  бы  умножить
Красу  несчастья  могут...и  жесточе,
Хитрей,  скучней  изобретались  беды.

Но,  вопреки  смущению,  он  блещет  -
Веселью  тоже  учат  испытанья,
Уменью  находить  его,  бороться...
Листок  пока  что  цел.  Будь  прочен,  город!

16.06.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005104
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.02.2024

Я устроена так, что влечет непростое

Я  устроена  так,  что  влечет  непростое
И  люблю,  когда  сложными  быть  не  боятся.
Тех  хвалю,  что  нарочно  не  горбятся  стоя,
Напоказ  на  корточки  не  садятся.

Просто,  сложно  ли  что  —  по  себе  все  мы  судьи.
О  других  гибким  словом  себя  проверяем.
Говорим  "Слишком  сложно"  —  и  этим  осудим.
"Посложнее"  скажем  -  уже  похвалим.

Простоту  признают  обаятельной  —  правда,
Но,  раз  вас  не  прельстило  еще  упроститься,
То  смелы  вы.  И  смелость  признать  в  вас  надо,
Даже  если  горды  —  а  вдруг  простится?

24.06.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005013
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 05.02.2024

Два разных художника

Два  разных  художника

(Боттичелли  и  Караваджо)

Одна  картина  -  это  лес  волшебный.
Другая  -  светлый  взгляд  во  мрак  пещерный.

Покоен  взор  цветущей  чаровницы.
Больного  взгляд  пытается  дразниться.

Сонм  ангелов  вокруг  святого  трона,
И  уличная  девушка  -  Мадонна.

Юдифь  ступает  -  легкость  над  смущеньем,
Юдифь  пронзает  -  режет  без  прощенья.

Любовь  к  богам  резвящимся  входила,
К  убогим  Милосердие  сходило...

Творец  костру  картину  обрекает,
Творец  убил,  от  судей  удирает.

И  чтимы  оба,  славны  и  любимы...
Они  б  не  согласились,  что  едины.

10.-  13.05.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005012
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 05.02.2024

Сказка о Шарле Перро. Проза

Во  времена  справедливого  короля  и  хитроумного  кардинала  жил  в  Париже  преуспевающий  законник.  Добрая  его  супруга  рожала  ему  много  детей.


Тогда  многие  знали,  что  дитя  при  рождении  может  получить  какой-либо  дар  от  феи,  и  что  фея  может  посетить  дом  и  одарить  дитя  как  тайно,  лишь  по  своему  желанию,  ибо  волшебницы  прихотливы,  так  и  явно  по  учтивому  приглашению  родителей,  ибо  волшебницы  любят,  когда  им  оказывают  уважение  и  доверяют  их  искусству.  Потому  семьи,  которые  могли  себе  это  позволить,  всячески  старались  свести  знакомство  с  феей,  а  то  и  с  несколькими,  по  мере  возможного,  дабы  узнать  от  них  заранее  судьбу  своих  детей  и  рассчитывать  на  благоприятный  дар,  который  сделал  бы  дитя  счастливее.


Обычай  этот  был  полутайный  -  отчасти  для  того,  чтобы  не  возбуждать  излишнее  любопытство  Святой  Церкви,  ибо  не  все  ее  слуги  допускали  благочестие  фей,  а  это  могло  повлечь  осложнения  для  семейства,  отчасти  по  той  причине,  что  тайна  сообщала  дополнительное  очарование.  Те,  кто  знал,  что  такой  обычай  существовал  когда-то,  но  не  верил,  что  он  существует  до  сих  пор,  заявляли  обыкновенно,  что  все  это  -  сказки,  рассказанные  кормилицами;  так  же  из  предосторожности  поступали  и  те,  кто  сам  придерживался  этого  обычая,  но  не  желал  привлекать  внимание.


Мэтр  Пьер  Перро,  человек  деловой  и  понимавший,  что  значат  хорошие  связи,  давно  уже  завел  дружбу  с  одной  волшебницей,  которая  иной  раз  ужинала  вместе  с  ним  и  его  супругой,  госпожой  Пакетт,  и,  когда  у  них  появлялся  очередной  младенец,  как  правило,  хорошо  его  одаривала  на  радость  родителям.  Фея  эта  весьма  ценила  разум  и  ученость,  потому  каждого  из  четверых  сыновей  четы  Перро  она  одаряла  умом  и  стремлению  к  знаниям.  (Дочь  их,  к  несчастью,  умерла  тринадцатилетней.  Фея  всем  сердцем  хотела  спасти  ее  от  этой  участи,  но  увы!  -  волшебство  имеет  свои  пределы,  и  установить  срок  жизни  человека  не  всегда  в  его  власти).


В  январский  день  1628  года  госпоже  Пакетт  снова  пришло  время  родить.  Едва  у  нее  начались  схватки,  фея  -  друг  их  семьи  узнала  об  этом  благодаря  своей  волшебной  силе.  Сперва  она  совершила  небольшое  волшебство,  дабы  облегчить  страдания  роженицы,  а  затем  стала  смотреть  в  зеркало,  чтобы  увидеть,  какая  судьба  уже  ждет  ребенка  и  какой  подарок  лучше  всего  пригодится  ему.  И  увидела  она,  что  на  сей  раз  госпожа  Перро  родит  двух  мальчиков-близнецов,  но  двойная  радость  скоро  сменится  тяжким  горем:  старший  из  братьев  должен  умереть  через  шесть  месяцев.  Младшему  же  предстояла  долгая  жизнь,  в  которой  он  должен  был  добиться  высокого  положения,  но  понести  много  утрат.


Опечаленная  фея  стала  думать,  как  ей  поступить:  ведь  ей  придется  объявить  родителям  о  том,  что  она  узнала.  А  тем  временем,  у  супругов  Перро  родился  сын  и  через  несколько  часов  -  второй.  Отец  и  мать  так  радовались  двойне,  что  пожалели  о  том,  что  у  них  -  только  одна  знакомая  фея.  Вот  если  бы,  думали  они,  можно  было  пригласить  двух  фей,  чтобы  каждая  из  них  стала  покровительницей  одного  из  братьев  и  поднесла  ему  свой  дар!  Будет  ли  Фея  Разума  настолько  щедра,  чтобы  равным  образом  одарить  двоих?  А  может  ли  случиться,  что  одному  из  братьев  просто  не  хватит  подарка?


И  случилось  так,  что  как  раз  в  то  время  мимо  их  дома  проходила  Фея  Зависти.  Была  она  большой  неприятельницей  Феи  Разума,  дружившей  с  семейством  Перро,  и  не  перед  чем  не  останавливалась,  чтобы  насолить  ей.  Власть  ее  была  велика  и  над  теми,  кто  знал  об  этом,  а  еще  больше  -  над  теми,  кто  об  этом  не  догадывался.  И  благодаря  своей  волшебной  силе  она  вошла  в  дом  Перро,  так,  что  никто  не  смог  преградить  ей  путь,  и  явилась  перед  хозяином:


-  Сегодня  счастливый  день,  -  сказала  она,  улыбаясь  настолько  любезно,  что  сразу  стали  ясны  ее  неискренность  и  недоброжелательность,  -  у  Вас  двойня,  и  у  малюток  будет  сразу  две  волшебных  крестных!  Примите  мои  поздравления,  мэтр!


Отец,  понимая,  что  дело  неладное,  тем  не  менее  не  посмел  выгнать  ее,  опасаясь  от  нее  еще  большего  вреда  и  надеясь  на  заступничество  Феи  Разума.  Тем  временем  прибыла  и  она.  Глубокая  печаль  лежала  на  сердце  Феи  Разума,  однако  при  виде  противницы  она  вооружилась  притворной  веселостью.


Когда  гостьи  приблизились  к  колыбели  новорожденных,  Фея  Зависти  внимательно  посмотрела  на  них,  удовлетворенно  улыбнулась  своим  мыслям  и  заговорила  первой:


-  Вы  счастливы  -  обратилась  она  к  родителям  -  и  должны  быть  еще  счастливее,  так  как  вас  ждет  в  два  раза  меньше  забот,  чем  вы  предполагаете.  Здесь  -  указала  она  на  старшего  ребенка  -  чистый  лист!  Ваши  слезы  на  земле  и  его  блаженство  на  небесах.  А  этот...  -  указала  она  на  второго  -  здесь  я  вижу  другое:  долгая  жизнь,  много  трудов,  переменчивое  счастье.  Этот  близнец,  утратив  свою  пару,  должен  будет  всегда  искать  ее.  Любознательность,  честолюбие,  творчество...  Право,  у  него  хватит  способностей  быть  первым,  однако  придется  быть  вечно  вторым,  ибо  всегда  он  будет  нуждаться  в  паре.  Помощник  великого  министра,  слуга  великого  короля  -  он  отвечает  за  сияние  Солнца  Франции...  Академик,  поэт..  Удачлив,  но  другие  удачливее.  Будет  слава,  но  она  пройдет.  Будет  блеск,  но  он  померкнет.  Важное  станет  ненужным,  и  он  сделается  одним  из  многих  примеров,  на  которых  надобно  изучать  игру  судьбы.  Судьбы  царедворца!  А  так  как  у  него  от  природы  дар  слова,  я  жалую  его  титулом  Великого  Спорщика.  Всю  жизнь  он  будет  спорить  -  и  о  чем?  О  том,  что  вслед  за  старым  приходит  новое.  Не  правда  ли,  прелестный  предмет?  Есть  ли  старое,  которое  не  было  когда-то  новым?  Есть  ли  новое,  которое  не  состарится?  И  когда-нибудь  его  будут  вспоминать  как  безнадежно  устаревшего  поэта  и  королевского  льстеца  былых  времен,  воспевавшего  превосходство  нового  над  старым!


Так  сказала  Фея  Зависти  и  замолчала,  любуясь  собой,  а  затем  заговорила  Фея  Разума.


-  Вы  любезны,  сестрица,  -  сказала  она,  -  вы  щедры  и  любезны,  теперь  будет  и  мой  подарок.  Увы,  дорогие  друзья!  Вас  и  вправду  ожидает  утрата;  как  бы  я  не  хотела  отвратить  ее,  не  в  моих  силах  это  сделать.  Старший  из  этих  мальчиков  скоро  оставит  нас  для  славы  небесной,  но  младший  более  всех  детей  прославит  на  земле  всю  вашу  семью.  Он  будет  умен,  трудолюбив,  честолюбив.  Дар  слова,  какой  ни  есть,  дан  ему  от  природы,  а  этот  дар  может  быть  и  счастьем,  и  несчастьем.  Послушайте,  что  я  скажу:  всякая  удача  изменчива,  но  истинный  успех  вашего  младшего  сына  придет  с  неожиданной  стороны.  Мой  дар  ему  -  дар  Нежданной  Удачи.  Он  будет  спорить  о  старом  и  новом,  но  когда-нибудь  целый  мир  будет  почитать  его,  как  человека,  который,  того  не  подозревая,  объединил  новое  и  старое:  его  будут  знать  и  равно  любить  и  ребенок,  и  взрослый,  и  старик,  воспитывающий  ребенка.  И,  так  как  никогда  нельзя  высокомерно  судить,  что  малое,  а  что  великое,  будет  так:  важнейшим  делом  вашего  сына  признают  то,  что  вначале  казалось  безделицей.


...Спустя  шесть  месяцев  старший  из  близнецов,  названный  Франсуа,  умер,  как  ни  надеялись  родители,  что  судьба  будет  милостивее  предсказательниц.  Младший  брат,  названный  Шарль,  остался  без  своей  пары.  Позднее  в  коллеже  он  подружился  с  мальчиком,  которого  защитил  в  драке,  и  дружба  эта  длилась  года.  Она  помогла  Шарлю  преодолеть  слабость  и  страдания,  которые,  как  говорят  сведущие  люди,  выпадают  на  долю  близнеца,  разлученного  навеки  со  своей  парою,  и  он  сделался  одним  из  лучших  учеников.


Но  шестнадцати  лет  он  по  своей  воле  оставил  коллеж  и  продолжал  учиться  самостоятельно  вместе  с  другом  своим  Борэном.  Почему  же  он  ушел?  -  поспорив  с  учителем.  О  чем?  -  тот  не  позволял  ему  спорить  с  другими  учениками.  Те  должны  были  защищать  диссертации,  и  для  Шарля  Перро  учитель  хотел  того  же,  но  родители  не  пожелали  тратиться  на  церемонию.  Между  прочим,  Перро  заявил  учителю,  что  его  аргументы  в  спорах  -  лучше,  чем  у  других,  "что  они  новы,  а  их  -  затерты  и  стары".  Так,  во  всяком  случае,  он  сам  рассказал  много  позже  в  своих  мемуарах.


Впоследствии  Шарль  Перро  был  приказчиком  у  брата  своего  Пьера,  ставшего  главным  сборщиком  финансов  Парижа,  а  позднее  двадцать  лет  был  доверенным  лицом  господина  Кольбера  (а  кто  знает,  кто  таков  был  Людовик  Великий,  тому  должно  знать,  кто  был  господин  Кольбер).  И  в  Малой  Академии  (затем  -  Академии  надписей)  и  во  Французской  Академии  по-всякому  трудился  Шарлю  Перро,  прославляя  короля  Людовика,  дабы  крепче  становилась  королевская  власть,  и,  значит,  благодаря  его  усердию  ярче  сияло  "Солнце  Франции".  Брату  своему  Клоду  он  помог  выиграть  конкурс  проектов  фасада  Лувра,  и  тот  сделался  затем  членом  Академии  наук.


И  спорил,  много  спорил  Шарль  Перро  вместе  с  другими  с  господином  Буало  и  другими  о  превосходстве  новых  авторов  над  древними,  и  защищал  достоинства  новых  и  право  их  на  славу  и  почет,  и  славно  послужило  новым  почтенное  перо  его.  Спор  сей  велик  был  и  шумен,  да  и  до  сих  пор,  признаться,  не  утратил  своего  смысла  для  "древних"  и  "новых"  иных  эпох  -  хотя  для  стороннего  наблюдателя,  должно  быть,  он  и  вправду  несколько  курьезен:  ведь  из  авторов  всех  времен  обычно  лучше  всего  помнят  тех  древних,  кого  считают  вечно  новыми,  а  из  новых  многие  предпочли  бы  лучше  стать  однажды  древними,  но  почитаемыми,  чем  забытыми.


И  более  двадцати  лет  возглавлял  Шарль  Перро  работу  над  "Всеобщим  словарем  французского  языка",  и  завершил  ее,  и  написал  королю  "Письмо"  по  поводу  ее  окончания.  Но  еще  раньше,  чем  Французская  Академия  окончила  свой  словарь,  один  из  ее  академиков  на  основе  подготовленных  ею  материалов  окончил  свой  и  даже  получил  привилегию  на  издание.  Так  Шарль  Перро  оказался  вторым  там,  где  должен  был  стать  первым  -  и  не  в  первый,  и  не  в  последний  раз.


И  писал  Шарль  Перро  о  блеске  века  Людовика  Великого,  и  о  древних  и  новых  во  многих  томах,  и  о  знаменитых  французах,  и  о  защите  женщин  от  поэтических  нападок  в  античном  стиле.  Да  только  об  этих  его  произведениях  узнаем  мы  не  раньше,  чем  о  Золушке  и  Ослиной  Шкуре.  И  так  повелось,  что  сказки  его  привлекательны  для  детей,  как  и  для  взрослых,  но  дети  любят  их,  так  сказать,  за  внешнюю  сторону,  а  став  взрослыми  жадно  ищут  в  них  то,  что  детям  до  поры  не  полагалось  знать  (или  что  они,  по  юности  своей  "не  так  видели").


Много  утрат  знал  в  жизни  Шарль  Перро,  горше  утраты  политического  влияния.  Кроме  родителей,  пережил  он  и  братьев,  и  молодую  жену,  и  юную  дочь,  и  младшего  сына  Пьера,  с  которым  делит  он  славу  автора  "гусыниных  сказок".  Как  то  любопытным  известно,  сборник  стихотворных  сказок  при  жизни  Шарля  Перро  был  издан  под  его  именем,  а  прозаический  сперва  -  в  1696  г.  -  явился  под  именем  сына  его  Пьера  Перро  д'Арманкура,  и  так  сказки  издавались  до  1724  г.,  когда  впервые  указали  авторство  одного  Шарля  Перро.  Ныне  ученые  люди,  сообразуясь  cо  сведениями  племянницы  Шарля  Перро,  госпожи  Леритье  де  Виллодон,  полагают  так:  cын  писал  сказки  на  народные  сюжеты,  а  отец  обработал  содержимое  его  тетради,  дабы  они  могли  быть  поднесены  принцессе  Орлеанской  и  обеспечили  сыну  прием  в  ее  свиту.  Но  по  мысли  отца  так  было  сделано,  или  же  по  совету  какой  феи,  юноше  это  помогло  больше  в  посмертной  славе,  чем  в  жизни.  Он  заколол,  как  считают,  в  ссоре  сына  соседки  и  в  последний  год  "Великого  века"  погиб  на  войне.


Естественно,  что  время  от  времени  мы  слышим  споры,  кого  следует  считать  истинным  автором  "Сказок  матушки  Гусыни",  но  занимательно,  что  и  здесь  Шарль  Перро  оказался  в  паре  и  так,  видимо,  и  пребудет.


Известно,  что  сказки  Перро  часто  издаются  для  детского  чтения  упрощенными  и,  как  то  заметил  один  сведущий  человек,  в  этом  виде  они  ближе  к  сочинению  сына,  чем  отца.  Но  все  же  -  каков  поворот:  будучи  взрослым  писателем,  Шарль  Перро  в  детской  литературе  оказался  одним  из  первых!  И  не  занимательно  ли,  что  великий  защитник  "новых"  перед  "древними"  обратился  к,  возможно,  древнейшему  литературному  жанру,  какой  существует  на  земле?


Мораль.  Зависть  может  строить  козни  Разуму  сколько  ей  угодно.  Но  завидует  она  еще  и  потому,  что  Разум  даже  уготованные  ею  испытания  умеет  обратить  себе  на  пользу.


Иная  мораль.  Читая  биографии  замечательных  людей,  иной  раз  задумываешься:  что  за  феи  были  при  их  рождении?  И  часто  по  биографии  можно  предполагать,  что  фей  было  несколько,  всесильной  не  была  ни  одна,  и  они  между  собой  не  дружили.  Однако  мы  узнаем  о  дарах  фей  по  тому,  как  применяет  их  человек.


FIN

12  января  2012  г.  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004908
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 04.02.2024

Сказка про Моцарта и Бернса. Проза

Давайте  представим  себе,  что  во  второй  половине  XVIII  века  фея,  которая  одаривает  новорожденных,  задумала  сделать  подарки  двум  мальчикам.  Одному  она  подарила  музыку,  а  другому  –  стихи.


Предположим,  фея  любила  рассуждать  о  жизни  и  об  истории.  Ей  показалось,  что,  хотя  в  мире  вокруг  много  красоты  и  веселья,  горя  и  лицемерия  в  нем  чересчур.  Она  умела  предвидеть  будущее  и  знала,  что  скоро  люди  устроят  себе  новый  праздник  борьбы  за  свободу  и  справедливость.  Но  ее  беспокоило,  что  в  этой  борьбе  будет  много  жестокости.  Да  и  лицемерия  и  несправедливости  тоже  порядочно.  А  если  так,  то,  пожалуй,  опомнившись,  люди  будут  слишком  разочарованы,  чтобы  верить  в  хорошее.


Этого  фея  не  хотела  допустить.  Она  не  моралистка,  но  не  любит  всеобщее  разочарование.  Если  людям  все  безразлично,  ее  подарки  не  принесут  никакой  радости.  Ими  вообще  не  смогут  распорядиться.  А  наплевательского  отношения  к  своей  работе  фея  терпеть  не  могла!


И  вот,  когда  она  рассуждала,  что  бы  такое  придумать,  самое  верное,  чтобы  люди  всегда  помнили,  что  на  белом  свете  всегда  останется  что-то  НЕ-фальшивое,  у  нее  придумалась  песня.  Тема  с  вариациями,  то  в  мажоре,  то  в  миноре,  и  куплеты  разные  –  печальные  и  веселые  чередовались.  Но  это  была  настоящая  песня.  Ее  хотелось  петь  без  конца,  в  нее  можно  было  незаметно  влюбиться.  Фея  уже  начала  приходить  в  отчаяние  и  сомневаться  в  своих  волшебных  способностях,  а  песня  сразу  подняла  ей  настроение.  И  фея  решила,  что  это  именно  то,  что  нужно  подарить  –  музыку  и  стихи.
Для  верности  она  решила  подарить  то  и  другое  отдельно  и  выбрала  двух  понравившихся  ей  ребят  для  подарков.  В  разных  странах.  Собственно,  она  одарила  не  только  их,  но  и  их  родителей  –  ей  хотелось  наградить  их  за  любовь  к  детям  и  заботу  о  них.


Но  кроме  волшебного  дара,  фее  пришлось  дать  каждому  из  мальчиков  и  беды  в  жизни.  Она  этого  совсем  не  хотела,  но  таково  не  зависящее  от  нее  правило.  Фея  очень  старалась  и  выбирала,  ей  хотелось  дать  в  придачу  как  можно  меньше  бед.  Но,  так  как  ее  дар  творчества  был  очень  ценен,  то  и  горести  мальчикам  достались  немалые.
Тем  не  мене  они  жили,  эти  два  мальчика,  и  совершили  то,  чего  фея  хотела  от  них.  А  после  смерти  они  встретились  в  ее  волшебном  царстве,  и  она  приняла  их,  как  любимых  родных  сыновей.

Это  типа  сюжет  для  сказки.  :-)  А  смысл  вот  в  чем.

Когда  я  летом  читала  книгу  Риты  Райт-Ковалевой,  пришло  мне  в  голову,  что  есть  нечто  общее  между  Бернсом  и  Моцартом.  Решила  их  сравнить.


Их  дни  рождения  отделяют  два  дня:  Бернс  родился  25  января,  Моцарт  –  27  января.
Они  были  современниками,  но  Моцарт  постарше:  он  родился  в  1756  г  и  умер  в  1791-м.  Бернс  родился  в  1759-м  и  умер  в  1796-м.  Не  один  из  них  не  дожил  до  40  лет.

Оба  были  масонами.

У  обоих  были  довольно  заботливые  отцы,  серьезно  относившиеся  к  воспитанию  детей  и  сделавшие  много  для  их  образования.


Все,  кто  интересовался,  знают  анекдот  о  том,  как  маленький  Моцарт  просил  руки  Марии-Антуанетты.  Бернс  в  одном  из  писем  обозвал  ее  проституткой  (я  не  настолько  осведомлена  о  жизни  и  личности  королевы,  чтобы  претендовать  на  роль  судьи,  но,  по  моему  мнению,  лучше  бы  Бернс  воздержался.  He  would  have  been  wiser  to  shut  up:-)).


Жанры  творчества  Бернса  не  настолько  разнообразны,  как  у  Моцарта.  Моцарт  писал  и  оперы,  и  симфонии,  и  концерты  для  разных  инструментов,  и  камерную  музыку,  и  духовную;  Бернс  знаменит  прежде  всего  как  поэт-лирик,  а  многое  из  задуманного  в  других  жанрах  он  не  успел  осуществить.  Но  поэзия  Бернса  очень  музыкальна.  Многие  его  известные  стихи  –  это  новые  слова  на  мелодии  старинных  шотландских  баллад,  которые  ему  замечательно  удавалось  придумывать.


Но  самое  главное,  по-моему,  что  знакомство  со  многими  произведениями  Моцарта  и  Бернса  оставляет  схожие  чувства:  цельности,  ясности,  света.  Напоминания  (хотя  у  каждого  это  –  в  своем  роде  и  своими  средствами),  что  нечто  простое  и  важное  является  настоящим.  И  даром  пробуждать  лирой  добрые  чувства  каждый  из  них  владел.

25.01.2009

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004907
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 04.02.2024

Дама с единорогом

Зверь  доброглазый,  улыбнись  глазами!
Ты  смотришь  так,  что  вот  бы  подозвать,
Но  свой  лужок  не  станешь  ты  бросать:
Там  угождаешь  ты  любимой  даме.

Ей,  выдумщице  с  нежными  руками
Венки  сплетать  и  для  тебя  играть,
Картину  умиленья  составлять
С  пичужками,  крольчатами  и  львами.

Но,  может,  слишком  это  все  учтиво,
В  любезничанье  искреннего  мало...
Зачем  же  так  предвзято  нас  судить?
Мы  призваны  всем  существом  любить,
И  в  чувстве  нам  притворство  не  пристало,
А  мелочи  -  чтоб  вам  вздохнуть:  красиво...


30.09.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004821
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 03.02.2024

"Поклонение волхвов" Беноццо Гоццоли

К  этой  картине  я  долго  хотела  прийти,
Зная  уже,  без  посредства  вблизи  подивиться:
Чудное  шествие  странничье  празднично  длится,
В  цели  своей  ожидая  свет  счастья  найти.

Вот  они  едут  вокруг  меня:  хочешь  -  гляди!
Рада,  а  все  же  вполне  не  могу  восхититься:
Смотрят  со  стен,  будто  взглядом  велят  извиниться:
"Гостья,  будь  с  нам  почтительна:  ты  позади!"

Может,  сердиты  на  тех,  кто  явился  к  ним  поздно,
Или  им  жаль,  что  идущие  вслед  утеряли
Нечто,  им  важное,  выпустив  в  мутное  море...
Все  же  глядим  друг  на  друга,  хоть  видим  мы  розно,
Я  к  вам  пришла,  притянувшись,  и  вы  мне  сказали  -
Значит,  беседовать  можем  мы,  даже  и  в  споре.

23.08.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004818
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 03.02.2024

О картине "Портрет деда с внуком" Доменико Гирландайо

Позвени  со  мной,  мой  колокольчик!
Ты  подпрыгнешь,  заиграешь  громче,

Но  пока  побудем-ка  вдвоем.
На  колене  задержись  моем.

Не  смешит  тебя  моя  картошка  -
Да,  дружок,  носище  мой  не  крошка.

Я  не  за  труды  такой  добыл  -
Хоть  не  скажешь,  что  лентяем  был.

Люди  видят,  злую  грубость  рубят...
Но  красавчик  ты.  Тебя  полюбят.

Явишься  в  мечтах  ты  не  к  одной  -
А  давно  уж  звон  утихнет  мой...

Погоди,  еще  повесой  станешь...
Неужели,  как  и  я,  увянешь?

Хоть  дорога  cразу  не  ясна,
Знаем,  как  повьется,  коль  длинна.

Миновав  холм  в  радости  садовой,
Приведет  к  горе  грустящей,  голой.

Но  коль  станешь  внука  обнимать,
Должен  ты  себя  счастливым  звать.

На  дороге  я  с  тобой  незримо,
Старый  с  малым  будут  воедино.

Сердцем  да  пребудешь  молодой  -
Так  звени  мне,  колокольчик  мой!

23.10.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004717
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.02.2024

Фрески в капелле Торнабуони

Фрески  в  капелле  Торнабуони,  в  церкви  Санта  Мария  Новелла  во  Флоренции

Вот  флорентийская  открытка
Увидеть  сцену  приглашает  -
Блеснет  воспоминаний  рыбка
В  пруду  украшенной  тоски.

В  той  сцене  дамы,  век  меняя,
Мать  из  Писанья  навещают,
Ее  с  младенцем  поздравляя,
Им  став  во  времени  близки.

С  боттегой  Гирландайо-мастер
Затвор  убрал  своею  властью:
Века  -  и  сжаты  в  малый  миг,
Где  женское  многоголосье.
Едины  в  нем  семья  и  гостьи,
И  та  вдали,  кто  видит  их.

02.09.2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004716
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.02.2024

Два стишка от имени человека, попавшего в сложное время

Как  будут  говорить  про  век  кровавый,
Надеясь  правду  издали  назвать,
Заслышится  и  голос  тот  лукавый,
Который  зло  возьмется  отрицать.

Он  скажет:  нелегка  необходимость,
А  бедный  неудачник  есть  всегда,
Непросто,  но  стабильность  получилась,
Иначе  не  решали  никогда.

Зато  себя  же  бывших  стали  выше,
Жизнь,  зрелость  принеся,  вперед  идет…
Тех  будет  много,  кто  его  услышит,
Тех,  кто  ему  поверит,  —  он  найдет.

Другой  негромко  скажет,  если  спросят:
Я  жил  в  тяжелой  стыдной  духоте,
Я  чуял,  что  стремящее  относит
В  неверное,  даны  гребцы  —  не  те,

Что  нет  мне  сил  стать  ровно  и  бороться,
Что  я  бы  сгинул  -  дел  не  изменить…
Я  просто  жил,  любя,  что  всходит  солнце,
Следил,  чтоб  самому  не  навредить.

Раз  черное  назвали  ярко-белым,
Цветов  держался,  что  не  подвели;
Мне  было  больно  запрещать  мне  дело,
Чтоб  мной  хотя  бы  пачкать  не  могли.

Живому  мало,  если  только  дышит.
Простите;  знал  я,  что  терпя  грешу…
Он  огорчится,  что  его  услышат,
А  чтоб  ему  поверили  —  прошу.

24.08.2016


Молись  о  родине,  усталый  человек!
Ей  промахи  прости,  хоть  их  немало,
И  не  хранит  тебя,  как  обещала…
Молись  о  родине  усталой,  человек!

Тем  оправданьем,  что  давно  страдала,
Уже  ты  сыт,  лишь  можешь  зло  терпеть
И  чуждо  на  растерянность  смотреть:
Смущенная,  счастливее  не  стала.

Причины  есть  устать,  но  надо  одолеть.
Не  опускай  при  виде  горя  век!
Соединил  нас  в  испытанье  век
Чтоб  выше  счетов  стать:  припомнить,  как  жалеть.

15.10.2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004653
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.02.2024

Степной хитрец (на мотив одной из казахских сказок об Алдаре Косе)

Степной  хитрец
(на  мотив  одной  из  казахских  сказок  об  Алдаре  Косе)

Шутник  и  плут  блуждает  по  степи.
Ум  гибкий  применять  ему  охота,
Чтоб  необычные  ходы  найти.
Зовут  его  -  Обманщик  Безбородый.

С  одним  он  добрый,  а  с  другим  жесток.
Немного  шутит  с  тем,  а  с  этим  -  больше...
Он  -  приключение  среди  дорог,
Которого  не  ждешь,  а  встретить  можешь.

След  лошадиный  превратит  в  слова,
Рассыплет  байки:  вот  что  с  ним  случилось...
Когда  поверят:  сила  недобра,
То  слабости  прощают  легче  хитрость.


-  День  добрый,  бай!  -  День  добрый,  Безбородый!
В  шубенке  жалкой  разъезжаешь  в  холод.

-  Cовсем  не  мерзну  в  шубе  я  волшебной.
Ее  надев,  согреюсь  непременно.

-  Шути  не  так  нелепо!  Шуба  в  дырах.
-  В  том  чуда  смысл:  со  стороны  не  видно,

А  кто  в  нее  оделся    -  тот  оценит:
Пусть  выглядит  поношенной,  но  греет.

-  Хочу  обмена!  Шубу  дорогую
Тебе  даю!  -  Но  ведь  даешь  простую.

Немного  хочешь  заплатить  за  чудо...
-  Вот  золото  еще!  Пусть  с  чудом  буду!

Болтает  с  бедняками  Безбородый.
Рассказ  ведет,  в  забаву  для  народа

И  говорит:  не  так  уж  бай  ошибся,
Когда  моей  шубенкой  он  пленился.

Не  раз  уж  первый  взгляд  бывал  обманчив,
Тот  больше  узнает,  кто  смотрит  дальше.

И  чудо  нам  дороже  за  внезапность.
Решаем:  нам  обычное  досталось,

Присмотримся  -  и  множество  открытий...
В  подарок  бая  золото  примите!


Вновь  разъезжает  по  степи  хитрец.
Там  обманул  и  наделил  он  многих...
И  хитрецов  находит  их  конец,
Но  этот,  верно,  до  сих  пор  в  дороге.

09,  13.04.2022

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004652
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.02.2024

Лентяй и нелентяй (восточная сказка)

Восточная  сказка  на  сюжет,  который  использован  также,  например,  в  аудиоспектакле  "Самый  ленивый"  (1970  г.)

Лентяй  и  нелентяй

(восточная  сказка)

Наказуемо  безделье  как  недобрые  дела.
В  старину  у  нас  в  селенье  был  ленивый  Абдулла.

Но  назвать  его  ленивым  —  все  же  правды  не  сказать.
В  двух  делах  неутомим  был:  есть  и  в  холодке  лежать.

Может,  замысел  он  хитрый  лежа  развивать  хотел…
Но  супруге  этот  образ  жизни  слишком  надоел.

Вдаль  супругу  указала:  «Дорогой,  в  той  стороне
Выдающийся  мудрец  о  высшем  мыслит  на  горе.

Прогулялся  бы  к  нему  ты  да  спросил  его,  как  жить
Женам,  чьи  мужья  ни  в  чем  им  не  умеют  подсобить.

Ну  а  если  умудришься  в  пропасть  по  пути  шагнуть,
Буду  вечно,  непременно  …  безутешна.  В  добрый  путь!»

Сто  раз  ласково  просила.  На  сто  первый  Абдулла
В  путь  отправился,  чтоб  снова  докучать  уж  не  могла.

Лес  пересекал  он  долгий,  а  в  лесу  —  тоскливый  волк.
Абдулла  хоть  пел  в  дороге,  но  при  встрече  приумолк.

Волк  ему  по-человечьи:  «Не  пугайся,  человек!
Коротаю  я  без  мяса  весь  свой  серый  волчий  век.

Лишь  листочки,  стебелечки  поглощаю  —  стыд  и  срам!
Видно,  я  на  свет  родился  быть  позором  всем  волкам.

Излечиться  бы  хотел  я  и  достойным  волком  стать,
Но  какое  выпить  зелье  —  не  могу  того  узнать».

«Ну  так  мы  похожи,  братец,  —  недоступного  ищу.
Заработать  не  умею,  но  в  богатстве  жить  хочу.

К  мудрецу  иду,  узнаю,  где  удача  есть  моя…»
«Как  и  мне  помочь,  спроси  ты  —  благодарен  буду  я!»

К  озеру  подходит  путник,  видит:  рыба  велика
Еле  плавает  в  том  месте,  где  вода  неглубока.

Жалуется  рыба  вслух  (и  мы  б  поверить  не  могли):
«Или  в  глубине  погибну  или  кончусь  на  мели.

Тяжела  я,  —  знать,  больна  я,  оседаю  я  ко  дну.
Хоть  и  рыба,  а  боюсь,  что  я  нелепо  утону».

«Ты  ходи  на  глубине,  а  мне  —  летать  на  высоте.
Мудрый  получу  совет  я,  да  и  стану  богатей!

Только  к  мудрецу  дойти  бы,  начал  что-то  уставать…»
«Обо  мне  еще  спроси  ты,  чтоб  тебя  благословлять!»

Абдулла  проголодался,  видит  —  яблоня  растет.
Думает:  вот-вот  он  с  ветки  сладких  яблочек  сорвет.

Молвит  дерево:  «Куда  там!  Жребий  скудный  мой  таков:
Пусть  цветами  покрываюсь,  не  дала  еще  плодов!

Повторяется  годами  эта  глупая  беда.
Я  б  хотела,  но  прохожих  не  кормлю  я  никогда…»

«Облетать  твоим  цветочкам,  мне  же  золото  копить.
Я  ленюсь,  но  мне  расскажут  скоро,  как  богатым  быть.

С  мудрецом  я  потолкую,  хоть  нелюбо  лезть  мне  ввысь…»
«Как  и  мне  помочь,  прошу  я,  ты  узнать  не  поленись!»

Взору  мудреца  открыты  все,  что  под  горой,  дела.
Вот  у  ног  его  простерся  наконец-то  Абдулла.

Что  он  видел  по  дороге,  не  забыл  и  изложил,
Наставленья,  как  лентяю  стать  богатым,  попросил.

И  из  уст,  что  ложь  презрели,  он  дождался  нужных  слов:
«Яблоне  —  той  клад  мешает  много  получить  плодов.

Полный  под  ее  корнями  с  золотом  кувшин  зарыт.
Кто  его  захочет  вырыть,  яблоню  освободит.

Рыбу  мучит  драгоценный  камень  в  горле  у  нее.
Кто  достал  бы  —  возвратил  бы  рыбе  прежнее  житье.

Волку  будет  всех  труднее  исцеление  добыть:
Наибольшего  лентяя  в  мире  должен  проглотить.

Ну  а  ты,  когда  захочешь,  будь  богатым,  Абдулла.
Раз  уж  ты  ко  мне  добрался,  то  удача  помогла».

Абдулла  дорогой  той  же  зашагал  легко  назад.
С  яблоней  вновь  поравнявшись,  ей  поведал  он  про  клад.

«Так  достань  кувшин  —  за  помощь  богачом  бы  тотчас  стал!»
«Где  ты  видела  лентяя,  чтоб  под  яблоней  копал?

Ты  с  моленьем  обращайся  лучше  к  путникам  другим,
Быть  богатым  захотел  я  —  без  усилий  буду  им».

Рыба,  как  сказал  о  камне,  билась  радостно  в  воде:
«Вынь  его  —  ты  и  меня  бы  спас,  и  плату  взял  себе!»

«Лень  в  твое  мне  лазать  горло  —  зря  потеть  я  не  дурак.
Если  я  желаю  денег,  приманю  к  себе  их  так».

Волк  оставил  все  надежды  победить  свою  беду:
«Наибольшего  лентяя  в  мире  целом  —  где  найду?

Как  твоей  удаче,  путник,  я  завидую  —  хоть  плач!
Клад  ты  вырыл,  камень  вынул,  —  значит,  сделался  богач!»

«Клад  под  яблоней  остался,  камня  я  не  взял,  поверь:
Мне  обещано  богатство,  для  других  трудиться  —  лень…»

Возопил  тут  волк  счастливый:  «О,  сколь  благостен  Аллах!
Ты  —  лентяй  мой-исцелитель,  здесь  ты,  у  меня  в  зубах!»

Абдулла  спасаться  бегством  был,  конечно,  не  готов…
Волк,  безмерно  благодарный,  сделался  с  тех  пор  здоров.

Абдуллы  жена  осталась  молодой  еще  вдовой.
Согласилась,  что  в  хозяйстве  пригодится  муж  другой.

Есть  по  нраву  воздыхатель,  ей  счастливой  стать  бы  с  ним  —
Их  сосед  трудолюбивый,  добродетельный  Касым.

Этот,  сколь  известно  было,  от  работы  не  бежал,
Но  удача  обходила  и  богатств  он  не  собрал.

Сговорились  полюбовно,  чтобы  новой  быть  семье,
Но  последнюю  преграду  нужно  устранить  вдове.

«Точно  ль  сгинул  Абдулла  и  был  каков  его  конец?
Чтоб  узнать,  взойди  на  гору,  —  знаешь,  где  живет  мудрец.

Не  подумай,  что  о  дурне  и  лентяе  я  грущу,
Но  когда  б  он  вдруг  явился,  нам  позора  не  хочу».

Недоволен  порученьем,  все  ж  идти  Касым  решил:
Знать,  ту  женщину  великой  он  любовью  полюбил.

По  лесу  Касым  шел  долго,  волка,  к  счастью,  не  встречал  —
Видно  тот,  узнав  вкус  мяса,  где  подальше  промышлял,  —

Но  на  озере  сдержал  он  удивление  едва:
Горестно  взмолилась  рыба  (до  тех  пор  еще  жива):

«Не  иди  вслепую,  путник,  мне,  несчастной,  помоги!
Тяжесть,  что  давно  мешает  мне,  из  горла  извлеки!»

Хоть  Касыму  неизвестно,  что  ей  может  так  мешать,
Но  ведь  жалуется  честно  —  помощь  надо  оказать.

Камень  драгоценный  вынул,  рыбе  не  дал  умереть,
Пожелала,  уплывая:  «Будь  удачливым  и  впредь!»

Прихватив  с  собой  находку,  дальше  путь  Касым  держал,
В  срок  и  яблони-бедняжки  голос  тихий  услыхал:

«Пожалей  меня,  —  взывала,  —  избавителем  мне  стань.
Что  зарыто  под  корнями  у  меня,  прошу,  достань!»

Хоть  Касым  еще  не  знает,  что  придется  доставать,
Но  так  рыба  одарила,  что  всего  он  может  ждать.

Как  из  ямы  показался  полный  золотых  кувшин,
Яблоня  благодарила:  «Счастливо  дождись  седин!»

Вновь  Касым  закрыл  ей  корни,  клад  укрыл  в  другой  тайник,
Да  и  к  цели  путь  продолжил:  рад,  но  мешкать  не  привык.

Появления  Касыма  с  чудной  чашей  ждал  мудрец.
В  чаше  показал,  как  славно  сгинул  прежний  удалец:

«Он  пошел  своей  дорогой  —  не  заметил,  что  нашел.
Ты  пошел  его  дорогой  —  заслужил,  к  чему  пришел».

«Жизнь  странна  —  Касым  дивится  —  ведь  умел  я  труд  любить…
Что  ж,  удачу  от  лентяя  мне  в  наследство  получить?!»

Став  наследником  удачи,  он  домой  вернуться  мог.
Поджидавшая  невеста  выбегала  на  порог.

Зажили  с  тех  пор  в  достатке,  став  героями  молвы  —
Это  прадед  мой  с  прабабкой,  так  что  сказке  верьте  вы.

31.07,  01.08.  2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004547
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 31.01.2024

Притча о пражских часах. Патетическая сказка

Ниже  следует  собственный  и  с  добавленным  счастливым  концом  пересказ  легенды  о  пражском  орлое  из  книги  Алоиса  Йирасека  «Старинные  чешские  сказания»  в  форме  «белого  стиха»  (:-))).  Моя  версия  к  известной  истории  создания  часов  имеет  еще  меньше  отношения,  чем  прозаическая  легенда.  (Исторический  прототип  мастера,  ставшего  героем  легенды,  не  был  создателем  полностью  часов  и  оформления,  а  только  добавил  к  ним  первый  вариант  календарного  циферблата.  Фигуры,  украшающие  орлой,  создавались  постепенно).

Притча  о  пражских  часах

О  злой  награде  есть  историй  много.
Их  любят  повторять.  Одна  из  них  —
О  пражском  разукрашенном  орлое,
Любимых  гостем  города  курантах,
Где  каждый  час  являются  фигурки
И  в  круге  тайн  небесных  ходит  стрелка.

Когда  народ  вздохнул:  «Какое  чудо!»
Ученые  сказали:  «Это  славно!»,
Засомневался  городской  совет,
Что  мастер  не  пойдет  за  лучшей  платой
И  лучшими  часами  как-нибудь
Он  не  украсит  щедрую  чужбину,
Затмив  свой  ранний  опыт.  Ведь  уже
Немалая  идет  по  землям  слава,
О  том,  какое  диво  он  построил.
Не  положить  преграды  ей….Признанье
Спрос  породит  —  и  жадность.  Здраво  так
Не  по  нему,  а  по  себе  судили.
И,  истинно  любя  подвластный  город,
Радея,  чтоб  ему  не  поделиться
Ни  с  кем  забавой,  нанятых  воров
На  ослепленье  мастера  послали.
Так  приказал  не  царь  жестокосердный,
Так  лица  блага  общего  решили.

И  вновь  переживал  несчастный  мастер,
В  своем  жилище  темном  темный  сидя,
Воспоминанье,  как  он  видел  свет
И  согревать,  и  жечь  себя  позволил
Мечте  об  умной  прихоти  созданье,
О  том,  что  звал  он  дорогой  игрушкой,
Но  что  считал  он  делом  части  жизни,
Ступенькой,  на  которой  устояв,
К  сложнейшему  он  мог  бы  подниматься,
К  сложнейшему,  на  взгляд  недолгий  —  проще…
Припоминал  и  светлую  он  радость  —
В  тот  день,  когда  порадовался  город
И  он  себе  дивился,  вдруг  признав:
Мой  дар  —  родной  земле  немного  счастья…

Он  приказал  вести  себя  на  башню,
Как  будто  механизм  часов  улучшить
Он  захотел,  но  постояв,  простившись
С  часами  молча,  милости  прощенья
У  них  прося,  —  он  выдернул  рычаг,
Важнейшую  деталь  для  всей  машины.
Не  стало  чуда.  Стало  горсткой  чуши.
Прибором,  слишком  сложным  для  починки,
А  значит,  не  хваленой  вещью  —  хламом.
На  месте  умер  злополучный  мастер,
Создание  оставил  неподвижным.

Сказали:  он  часы  возненавидел,
Раз  мог  свою  работу  сам  разрушить.
Сказали:  он  любил  их  слишком  сильно,
Не  допустил  служить  неблагодарным.

Так  говорят…но  ведь  часы  исправны,
Идут,  звонят  и  толпы  собирают  —
А  значит,  разрушенье  устранили,
А  то  и  не  губил  созданья  мастер…

Передают  легенду  по-другому:
Был  осторожней  городской  совет
И  не  решился  он  на  ослепленье,
Но,  сговорясь  с  учеными  мужами
И  зависть  их  призвав  себе  на  помощь,
Он  попытался  слепоту  иную
На  службу  тем  же  замыслам  поставить.
Решил:  когда  часы  утратят  ценность
В  глазах  создателя  и  просвещенных,
То  по  заказу  повторять  не  будет
Сам  мастер  оскверненное  творенье.

«Нехорошо:  соединять  премудрость,
Величие  небесного  движенья
С  обычной,  право,  площадной  забавой  —
Движением  раскрашенных  фигурок!
Так  мог  бы  каждый  кукольник  бродячий
Пытаться  толковать  о  неба  тайнах
При  помощи  своих  земных  уродцев  —
Существенное  с  наносным  мешая,
Возвышенные  знанья  унижая!
Фигуры  здесь  в  порядке  неудачном.
Всего  раз  в  час  апостолы  проходят,
Пороки  —  эти  видно  постоянно:
Врага  заморского,  тщеславье,  скупость.
И  смерть  стоит,  собранием  довольна.
Архангел,  мудрецы,  чье  место  —  ниже,
Осмеяны  как  будто  из  почтенья.
Раз  в  час  зовут  нас  вспомнить  добродетель.
Грехам  отдать  ли  время  остальное,
Возвысить  ли  порок  над  совершенством?
Сколь  нравственен  прославленный  наш  мастер!
Нет,  только  толпам  это  звать  твореньем,
А  знающий  признает  безделушкой».
Так  избранные  честно  говорили,
Все  прочие,  как  повелось,  глазели.

Но,  действуя  умно,  перестарались:
Послушав,  подивился  людям  мастер
И  странствовать  из  города  ушел.
Как  сильно  тосковал  он  —  неизвестно,
Известно,  что  часы  еще  являлись
В  других  местах,  подобны,  но  другие.
По-разному  они  замысловаты,
В  веках  позднейших  есть  у  них  потомки  —
Должно  быть,  хитрый  мастер  стал  бессмертен.

Когда  страшит,  когда  поможет  время.
Похвалим  тех,  кто  мог  его  украсить  —
Достойным  делом  иль  хотя  бы  сказкой  —
Чтоб  на  себя  взглянуло  в  украшеньях,
Решило  их  пока  хранить,  не  рушить,
И,  улыбнувшись,  вспомнило  к  нам  милость.

07,09,10.01.2017.

(Скульптуры  нижнего  яруса,  то  есть  вокруг  календарного  циферблата,  я  сперва  вообще  обошла  вниманием.  Согласно  данным  на  сайте  орлоя,  из  них  прежде  всего  и  одновременно  с  самим  этим  циферблатом,  вероятно,  появилась  фигура  архангела,  а  остальные,  когда  их  установили,  сначала  назывались  просто  «турками»,  и  лишь  позднее  им  были  добавлены  атрибуты  интеллектуального  труда.  ;-)  То  есть  в  первое  время  существования  часов  скульптур  «мудрецов»  или  ученых  деятелей  на  них  еще  не  было.  Но  для  идеи  сказки  стоило  включить  в  описание  и  их.  Поэтому  в  сказке  часы  имеют  современные  систему  и  оформление  сразу,  хотя  исторически  было  не  так).

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004545
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 31.01.2024

Очень философское стихотворение

Я  тот  человек,  над  которым  смеются
За  то,  что  хотел  слишком  правильным  быть.
Стремленья  такие  не  всем  удаются,
А  нужно  за  промах  жестоко  платить.

Я  тот  человек,  слишком  связанный  с  прошлым,
Что  новое  сразу  не  хочет  принять.
В  приязни  такой  и  раскаяться  можно:
Хранить  ему  легче,  труднее  создать.

Я  тот  человек,  что  в  себе  обманулся:
Считал  себя  умным,  а  вышло  не  так.
Но  может  доволен  он  быть,  что  проснулся,
Затем,  что  мудрец  -  в  самом  деле  простак.

Я  тот,  кто,  борясь,  получил  очень  много,
Но  меньше,  чем  прежде  добиться  мечтал,
За  даль  и  за  ширь  восхитился  дорогой,
Того,  чем  тропинки  прекрасны,  не  знал.

Я  тот  человек,  что  считал  себя  честным,
Хотя  и  соврать  неуклюже  умел,
Но  совести  эти  проделки  известны:
Раскаялся  в  них  он,  и  рад,  что  успел.

Я  тот  человек,  что  был  слишком  серьезным:
Привычна  к  смешкам,  за  терпенье  держусь,
Но  люди  меняются,  рано  ли,  поздно...
Что  будет  с  насмешкой,  как  я  засмеюсь?

03.04.  2016

Насчет  двух  родов  в  одном  стихотворении  -  это  задумка  такая.  Слово  "человек"  -  мужского  рода,  а  автор  этих  стихов  -  женского.  :-)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004467
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.01.2024

Переводчица

Мой  самый  первый  длинный  стишок,  который  не  был  переводом.  О  том,  как  я  перевожу  чужие  стихи.


Переводчица



Мысль  не  приходит,  что  поэтом  буду:

Умею  разглагольствовать,  не  петь.

Стих  истинный  —  большое  слишком  чудо,

Им  зауми  моей  не  овладеть.


Но  мир  мой  треснут  и  грозит  распасться,

Уловкой  только  можно  ладить  с  ним.

Я  пробую  в  стихах  чужих  спасаться,

И  обращаюсь  к  жизням  я  другим.


То  будто  я  —  старик  суровый,  странный;

Стихи  —  лишь  часть  чудес,  что  может  он:

Его  труды  одушевляют  мрамор,

Им  в  красках  мира  путь  запечатлен.


То  рыжая  блестящая  царица,

Актриса,  что  с  собой  наедине

Актерством  поневоле  тяготится,

Вдруг  жалобы  свои  поручит  мне.


То  храбрый  рыцарь  праздный  выражает

По  делу  и  любви  тоску  в  стихах;

То  хитрый  рыцарь  —  узник  обличает,

Что  дурно  дома  и  в  чужих  краях;


То  лицедей  насмешливый  тот,  страстный,

Которому  его  же  страсти  мстят,

Бранит  любовь  неверную  напрасно  —

Так,  что  в  веках  упреки  повторят.


И  женщина-ученый  меж  монахинь,

И  не  желавшая  забыть  вдова,

И  джентльмен,  что  смерть  найдет  на  плахе,

И  грустный  шут,  чьи  лучше  дел  слова…


Искусней  им  помощники  служили,

Но,  сжалившись  иль  заиграв  со  мной,

Они  мне  мысль  и  образ  одолжили

Себе  приняв  в  подспорье  голос  мой.


От  них  нужны  толчки  мне  и  подсказки,

Моя  душа  —  их  временный  приют,

Они  —  укрытье  мне,  но  я  —  их  маска,

Их  силы  в  мир  через  меня  идут.


Уйдут  они,  и  мой  порыв  исчезнет.

Остатков  чуда  я  не  сберегу.

Услышат  —  я  прошу  у  них  прощенья

За  то,  что  так  служу  им,  как  могу.


Мой  перевод  —  всегда  один  из  многих,

Его  достойнейшим  не  назовут:

Благой  запал  изъянов  ведь  не  скроет,

И  не  стараясь  сильно,  их  найдут.


Обогащалась,  а  не  обиралась,

Должна  не  жадничать  —  благодарить:

Часть  сущности  моей  другим  досталась,

Чтоб,  сохранив  себя,  могла  я  жить.


3  февраля  2016  г.

P.S.  В  очень  патетическом  финале  слово  «обиралась»  —  это  страдательный  залог  от  глагола  «обирать»  в  смысле  «обворовывать,    отбирать  нечестным  путем,  насильно  »  (Толковый  словарь  Ефремовой).  А  то  вы  подумаете  что-нибудь  более  мрачное  или  менее  приличное,  чем  мне  хотелось  бы.  :-)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1004466
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.01.2024

Элеанора Кобем ( из «Зеркала для магистратов»/ «Зерцала правителей») . Перевод

Постаралась  перевести  еще  один  фрагмент  из  «Зеркала  для  магистратов»/  «Зерцала  правителей».  Это  монолог  Элеоноры  Кобем,  герцогини  Глостер,  осужденной  за  попытку  с  помощью  колдовства  установить  время  смерти  короля  Генриха  VI.  Персонаж  и  исторический  эпизод  изображены  во  второй  части  шекспировской  хроники  «Генрих  VI».
Монолог  из  «Зеркала  для  магистратов»/  «Зерцала  правителей»  интересен  тем,  как  меняется  интонация  голоса  Элеоноры  в  зависимости  от  того,  говорит  она  о  том,  кого  любит,  или  о  тех,  кого  ненавидит.

Оригинал:

HOW  DAME  ELIANOR  Cobham  Duchesse  of  Glocester,  for  practising  of  witchraft  and  sorcery,  suffred  open  penaunce,  and  after  was
banished  the  realme  into  the  Ile  of  Man.

1.

If  a  poore  lady  damned  in  exile
Amongst  princes  may  bee  allowed  place.
Then,  gentle  Baldwincj  stay  thy  pen  a  while,
And  of  pure  pitty  ponder  well  my  case,
How  I  a  duches,  destitute  of  grace,
Have  found  by  proofe,  as  many  have  and  shall,
The  proverbe  true,  that  pride  will  have  a  fall.

2.

A  noble  prince  extract  of  royall  bloud,
Humfrey,  sometime  protector  of  this  land,
Of  Glocester  duke,  for  vertue  calde,  the  good.
When  I  but  base  beneath  his  state  did  stande,
Vouchsafe  with  mee  to  ioyne  in  wedlocke's  band,
Hauing  in  court  no  name  of  high  degree.
But  Elinor  Cobham,  as  parents  left  to  mee.

3.

Aod  though  by  birth'  of  noble  race  I  was,
Of  baron's  bloud,  yet  was  I  thought  unfitte
So  high  to  match,  yet  so  it  came  to  passe,
Whether  by  grace,  good  fortune,  or  by  witte,
Dame  Venus'  lures  so  in  mine  eyes  did  sitte,
As  this  great  prince  without  respect  of  state,
Did  worthy  mee  to  bee  his  wedded  mate.

4.

His  wife  I  was,  and  hee  my  true  husband,
Though  for  a  while  hee  had  the  company
Of  lady  Iaquet,  [the]  dutchesse  of  Holland,
Being  an  heyre  of  ample  patrimony,
But  that  fell  out  to  bee  no  matrimony:
For  after  warre,  long  sute  in  lawe,  and  strife,
Shee  proved  was  the  duke  of  Brabant’s  wife.

5.

Thus  of  a  damsell  [a]  duchesse  I  became,
My  state  and  place  advaunced  next  the  queene,
Whereby  mee  thought  I  felt  no  ground,  but  swam,
For  in  the  court  mine  equall  was  not  scene,
And  so  possest  with  pleasure  of  the  spleene,
The  sparkes  of  pride  so  kindled  in  my  brest,
As  I  in  court  would  shine  above  the  rest.

6.

Such  giftes  of  nature  God  in  mee  had  graft
Of  shape  and  stature,  with  other  graces  moe,
That  by  the  shot  of  Cupid’s  fiery  shaft,
Which  to  the  harte  of  this  great  prince  did  goe,
This  mighty  duke  with  loue  was  kindled  so,
As  hee  abasing  the  height  of  his  degree,
Set  his  whole  hart,  to  loue  and  honour  mee.

7.

Grudge  who  so  woald,  to  him  I  was  most  deere,
Aboue  all  ladyes'  advaunced  in  degree,
(The  queene  except)  no  princesse  was  my  peere,
But  gave  mee  place,  and  lordes  with  cap  and  knee
Did  all  honour  and  reverence  unto  mee:
Thus  hoisted  high  uppon  the  rolling  wheele,
I  sate  so  sure,  mee  thought  1  could  not  recle.

8.

And  weening  least  that  fortune  hath  a  turne,
I  looked  aloft,  and  would  not  looke  alowe,
The  brondes  of  pride  so  in  my  brest  did  burne
As  the  hot  sparkes,  burst  forth  in  open  showe,
And  more  and  more  the  fire  began  to  glowe
Without  quenching,  and  daily  did  encrease.
Till  fortune's  blastes  with  shame  did  make  it  cease.

9.

For  (as  tis  sayd)  pride  passeth  on  afore,
And  shame  followes,  for  iust  rewardc  and  meede,
Would  God  ladycs,  both  now  and  euermore,
Of  my  hard  hap,  which  shall  the  story  reede,
Would  beare  in  mind,  and  trust  it  as  their  creede,
That  pryde  of  hart  is  a  most  hatefull  vice,
And  lowlines,  a  pearle  of  passing  price.

10.

Namely  in  queenes,  and  ladyes  of  estate.
Within  whose  mindes  all  meekenes  should  abound,
Since  high  disdayne  doth  alwayes  purchase  hate,
Being  a  vice,  that  most  part  doth  redound
To  their  reproach,  in  whome  the  same  is  found,
And  seeldome  gets  good  fauour  or  good  fame,
But  is  at  last  knit  up  with  worldly  shame.

11.

The  proofe  wherof  I  found  most  true  in  deede,
That  pryde  afore,  hath  shame  to  wayt  behinde:
Let  no  man  doubt,  in  whom  this  vice  doth  breede,
But  shame  for  pride  by  iustice  is  assynde,
Which  I  well  found,  for  truely  in  my  minde
Was  never  none,  whome  pride  did  more  enflame,
Nor  never  none  received  greater  shame.

12.

For  not  content  to  bee  a  duchesse  great,
I  longed  sore  to  beare  the  name  of  queene,
Aspiring  still  unto  an  higher  seat,
And  with  that  hope  my  sclfe  did  ouerweene
Since  there  was  none,  which  that  time  was  betweene
Henry  the  king,  and  my  good  duke  his  eame,
Heyre  to  the  crowne  and  kingdome  of  this  realme.

13.

So  neare  to  bee,  was  cause  of  my  vayne  hope
And  long  awayte,  when  this  faire  hap  would  fall:
My  studies  all  were  tending  to  that  scope,
Alas,  the  while  to  councell  I  did  call
Such  as  would  seeme,  by  skill  coniecturall
Of  art  magique  and  wicked  sorcery,
To  deeme  and  dyvine'  the  prince's  destiny:

14.

Among  which  sort  of  those  that  bare  most  fame
There  was  a  beldame  called  the  witch  of  Ey
Old  mother  Madge  her  neighbours  did  her  name,
Which  wrought  wonders  in  countryes  by  here  say,
Both  feendes  and  fayries  her'  charming  would  obay:
And  dead  corpsis  from  grave  shee  could  up  rere,
Such  an  inchauntresse  [as]  that  time  had  no  peere.

15.
Two  priests  also,  the  one  hight  Bolenbroke,
The  other  Suthwеll,  [great]  clerkes  in  coniuration,
These  two  chapleins  were  they  that  undertooke
To  cast  and  calke  the  kinge's  constellation,
And  then  to  iudge  by  deepe'  divination
Of  thinges  to  come,  and  who  should  next  succede
To  Englande’s  crowne,  all  this  was  true  in  deede.

16.

And  further  sure  they  never  did  proceede,
Though  I  confesse  that  this  attempt  was  ill,
But  for  my  part,  for  any  thing  in  deede,
Wrought,  or  else  thought,  by  any  kinde  of  skill,
God  is  my  judge  I  never  had  the  will,
By  any  inchauntment,  sorcery,  or  charme,
Or  otherwise,  to  worke  my  prince's  harme.

17.

Yet  nethelesse,  when  this  case  came  to  light
By  secrete  spies  to  Cayphas,  our  cardinall,
Who  long  in  hart  had  borne  a  privy  spight
To  my  good  duke,  his  nephue  naturall,
Glad  of  the  chaunce  so  fitly  forth  to  fall,
His  long  hid  hate  with  justice  to  color,
Used  this  case  with  most  extreame  rigor.

18.

And  caused  mee  with  my  complices  all,
To  bee  cyted  by  processe  peremptory,
Before  judges,  in  place  judiciall,
Whereas  Cayphas,  sitting  in  his  glory,
Would  not  allow  my  aunswere  dilatory,
Ne  doctor,  or  proctor,  to  alledge  the  laws,
But  forced  mee  to  plead  in  mine  owne  cause.

19.

The  kinge’s  councell  were  called  to  the  case,
(My  husband  than  shut  out  for  the  season)
In  whose  absence  I  found  but  little  grace.
For  lawyers  turned  our  offence  to  treason:
And  so  with  rigor,  without  ruth  or  reason.
Sentence  was  gieven  that  I  for  the  same
Should  doe  penaunce,  and  suffer  open  shame.

20.

Nay  the  like  shame  had  never  wight  I  weene,
Duches,  lady,  ne  damsel  of  degree,
As  I  that  was  a  princesse,  next  the  queene.
Wife  to  a  prince,  and  none  so  great  as  hee,
A  kinge's  uncle,  protector  of  his  countrey,
With  taper  burning,  shrouded  in  a  sheete,
Three  dayes  a  row,  to  passe  the  open  streete,

21.

Bareleg’d,  and  barefoote,  to  all  the  worlde's  wonder,
Yea,  and  as  though  such  shame  did  not  suffise,
With  more  despite  then  to  part  asunder
Mee  and  my  duke,  which  traytors  did  devise
By  statute  lawe,  in  most  unlawfull  wise,
First  sending  mee  with  shame  into  exile,
Then  murdring  him  by  trechery  and  gyle.

22.

Yea,  and  besides  this  cruell  banishment,'
Far  from  all  friendes  to  comfort  mee  in  care,
And  husband's  death,  there  was  by  parliament
Ordayn’d  for  mee  a  messe  of  courser  fare:
For  they  to  bryng  mee  to  begger’s  state  most  bare,
By  the  same  act  from  mee  did  then  withdrawe
Such  right  of  dower,  as  widowe's  have  by  lawe.

23.

Death  (as  tis  sayd)  doth  set  all  things  at  rest,
Which  fell  not  so  in  mine  unhappy  case:
For  since  my  death,  mine  enmies  made  a  jest
In  minstrel's  rymes,  mine  honour  to  deface:
And  then  to  bring  my  name  in  more  disgrace,
A  song  was  made  in  manner  of  a  laye,
Which  olde  wives  sing  of  mee  unto  this  day.'

24.

Yet  with  these  spites  theyr  malice  could  not  end,
For  shortly  after,  my  sorrowes  to  renue,
My  loyall  lord,  which  never  did  offend.
Was  calde  in  haste,  the  cause  hee  litle  knew,
To  a  parliament,  without  sommons  due.
Whereas  his  death  was  cruelly  contrived,
And  I,  his  wife,  of  earthly  ioyes  deprived.

25.

For  all  the  while  my  duke  had  life  and  breath.
So  long  I  stoode  in  hope  of  my  restore:
But  when  I  heard  of  his  most  causles  death.
Then  the  best  salue  for  my  recureless  sore
Was  to  despayre  of  cure  for  euermore,
And  as  I  could,  my  carefull  heart  to  cure
With  pacience,  most  paynfull  to  endure.

26.

O  traytors  fell,  which  in  your  heartes  could  find,
Like  feendes  of  hell,  the  guiltles  to  betray,
But  yee  chiefly  his  kinsmen  most  unkinde,
Which  gave  consent  to  make  him  so  away.
That  unto  God,  with  all  my  heart  I  pray,
Vengeaunce  may  light  on  him  that  caused  all,
Beaufort  I  meane,  that  cursed  cardinall.

27.

Which  bastard  priest  of  th'house  of  Lancaster,
Sonne  to  duke  John,  surnamed  John  of  Gaunt,
Was  first  create  byshop  of  Winchester,
For  no  learning  whereof  hee  might  well  vaunt,
Ne  for  vertue,  which  hee  did  never  haunt,
But  for  his  gold  and  sommes  that  were  not  small,
Payde  to  the  pope,  was  made  a  cardinall.

28.

Proud  Lucifer,  which  from  the  heavens  on  high
Downe  to  the  pit  of  hell  belowe  was  cast,
And  being  once  an  aungell  bright  in  sky,
For  his  high  pride  in  hell  is  chained  fast
In  deepe  darknes  that  evermore  shall  last.
More  hawt  of  heart  was  not  before  his  fall.
Then  was  this  proud  and  pompous  cardinall:

29.

Whose  life,  good  Baldwine,  paynt  out  in  his  pickle,
And  blase  this  Baal  and  belligod  most  blinde,
An  hypocrite,  all  fay  thles,  false,  and  fickle,
A  wicked  wretch,  a  kinsman  most  unkind,
A  devill  incarnat,  all  deuishly  enclinde,
And  (to  discharge  my  conscience  all  at  once)
The  deuill  him  guawe,  both  body,  blond,  and  bones.


30.

The  spitefull  prieste  would  needes  make  mee  a  witch,
As  would  to  God  I  had  beene  for  his  sake,
I  wonld  have  claw'd  him  where  hee  did  not  itche,
I  would  have  playde  the  lady  of  the  lake,
And  as  Merline  was,  cloasde  him  in  a  brake,
Ye  a  meridian  to  lul  him  by  day  light,
And  a  night  mare  to  ride  on  him  by  night.

31.

The  fiery  feends  with  feuers  hot  and  frenzy.
The  ayery  heggs  with  stench  and  carren  sauoures,
The  watry  ghostes  with  gowtes  and  with  dropsy,
The  earthy  goblines,  with  aches  at  all  houres,
Furyes  and  fayryes,  with  all  infernall  powers,
I  would  haue  stir'd  firom  the  darke  dungeon
Of  hell  centre,  as  deepe  as  demagorgon.

32.

Or  had  I  now  the  skill  of  dame  Erichto,
Whose  dreadfull  charmes  (as  Lucan  doth  ezpresse)
All  feendes  did  feare,  so  far  forth  as  prince  Pluto,
Was  at  her  call  for  dread  of  more  distresse,
Then  would  I  send  of  helhoundes  more  and  lesse
A  legion  at  least,  at  him  to  cry  and  yel,
And  with  that  chyrme,  herrie  him  downe  to  hell.

33.

Which  neede  not,  for  sure  I  thinke  that  hee
Who  here  in  earth  leades  Epkurus'  life,
As  farre  from  God  as  possible  may  be,
With  whome  all  sinne  and  vices  are  most  rife,
Using  at  will  both  widdow,  mayde,  and  wife,|
But  that  some  deuill  his  body  doth  possesse,
His  life  is  such  as  men  can  iudge  no  lesse.

34.

And  God  forgieve  my  wrath  and  wreakefull  minde,
Such  is  my  hate  to  that  most  wicked  wretch,
Dye  when  hee  shall,  in  heart  I  could  well  finde
Out  of  the  grave  his  corps  agayne  to  fetch,
And  racke  his  limmes  as  long  as  they  would  stretch,
And  take  delight  to  listen  euery  day
How  hee  could  sing  a  masse  of  welaway.

35.

The  ile  of  Man  was  the  apoynted  place
To  penaunce  mee  for  ever  in  exile,
Thither  in  haste  they  poasted  mee  apace.
And  douting  scape,  they  pind  mee  in  a  pyle,
Close  by  my  selfe  in  care,  alas,  the  while,
There  felt  I  first  poore  prysoner's  hungry  fare,
Much  want,  thinges  skant,  and  stone  walles  harde  and  bare.

36.

The  chaunge  was  straunge,  from  sylke  and  cloth  of  gold
To  rugged  fryze  my  carcas  for  to  cloath.
From  princess  fare,  and  daynties  hot  and  cold.
To  rotten  fish,  and  meates  that  one  would  loath.
The  diet  and  dressing  were  much  alike  boath,
Bedding  and  lodging  were  all  alike  fine,
Such  downe  it  was  as  serued  well  for  swyne.

37.

Neyther  doe  I  myne  owne  case  thus  complayne,
Which  I  confesse  came  partly  by  desert:
The  only  cause  which  doubleth  all  my  payne,
And  which  most  neeregoeth  now  unto  my  hearte,
Is  that  my  fault  did  finally  revert
To  him  that  was  least  guilty  of  the  same,
Whose  death  it  was,  though  I  abode  the  shame.

38.

Whose  fatall  fall  when  I  doe  call  to  minde.
And  how  by  mee  his  mischiefe  first  began.
So  ofte  I  cry  on  fortune  most  unkinde,
And  my  mishap  most  utterly  doe  banne,
That  ever  I  to  such  a  noble  man,
Who  from  my  crime  was  innocent  and  cleare,
Should  bee  a  cause  to  buy  his  loue  so  deare.

39.

Oh,  to  my  heart  how  greeuous  is  the  wounde.
Calling  to  minde  this  dismall  deadly  case:
I  would  I  had  beene  doluen  under  ground
When  hee  first  saw  or  looked  on  my  face.
Or  tooke  delight  in  any  kinde  of  grace
Seeming  in  mee,  that  him  did  stir  or  moue
To  fancy  mee,  or  set  his  heart  to  loue.

40.

Farewell,  Greenewych,  my  pallace  of  delight,
Where  I  was  wont  to  see  the  christall  streames
Of  royall  Thames,  most  plesaunt  to  my  sight:
And  farewell,  Kenty  right  famous  in  all  realmes,
A  thousand  times  1  minde  you  in  ray  dreames.
And  when  I  wake  most  griefe  it  is  to  mee.
That  neuermore  agayne  I  shall  you  see.'

41.

In  the  night  time  when  I  should  take  my  rest
I  weepe,  I  wayle,  1  weat  my  bed  with  teares,
And  when  dead  sleape  my  spirites  hath  opprest,
Troubled  with  dreames  I  fantazy  vayne  feares,
Myne  husband's  voyce  then  ringeth  at  mine  eares,
Crying  for  help:  **  O  sauc  mee  from  the  death|
These  vilaynes  here  doe  seeke  to  stop  my  breath.

42.

Yea,  and  sometimes  mee  thinkes  his  drery  ghost
Appeares  in  sight,  and  shcwes  mee  in  what  wise
Those  fell  tyraunts  with  torments  had  emboost
His  windeand  breath,  to  abuse  people's  eyes.
So  as  no  doubt  or  qucstion  should  arise
Among  rude  folkc,  which  litlc  undcrstand,
But  that  his  death  came  only  by  God's  hand.

43.

I  playne  in  vayne,  where  eares  bee  none  to  heare,
But  roring  seas,  and  blustring  of  the  winde,
And  of  redresse  am  near  a  whit  the  neere,
But  with  waste  wordes  to  feede  my  monrnfull  minde,
Wishing  full  oft  the  Parcas  had  untwinde
My  vitall  stringes,  or  Atropose  with  knife
Had  cut  the  ly  ne  of  my  most  wretched  life.

44.

Oh  that  Neptune,  and  AEolus  also,
Th'one  god  of  seas,  the  other  of  weather,
Ere  mine  arriuall  into  that  ik  of  woe,
Had  sunke  the  ship  wherein  I  sayled  thether,
(The  shipmen  saued)  so  as  I  together
With  my  good  duke,  might  haue  beene  deade  afore
Fortune  had  wroken  her  wrath  on  ys  so  sore.

45.

Or  els  that  God,  when  my  first  passage  was
Into  exile  along  Saynt  Albotn’s  towne,
Had  neuer  let  mee  further  for  to  passe,
Bat  in  the  streete  with  death  had  strucke  mec  downe:
Then  had  I  sped  of  my  desired  bowne,
That  my  poore  corps  moughi  there  haue  lien  with  his
Both  in  one  graue,  and  so  haue  gone  to  blisse.


46.


Bat  I,  alas,  the  greater  is  my  greefe,
Am  past  that  hope  to  haue  my  sepulture
Nere  vnto  hira,  which  was  to  mee  most  leefe,
But  in  an  ile  and  country  most  obscure,
To  pyne  in  payne  whilst  my  poore  life  will  dure,
And  being  dead,  all  honourlesse  to  lye
In  simple  graue,  as  other  poore  that  dye.

47.

My  tale  is  tolde,  and  time  it  is  to  ceasse
Of  troubles  past,  all  which  haue  had  theyr  end  :
My  grauc  1  trust  shall  purchase  mee  such  peace'
In  such  a  world,  where  no  wight  doth  contend
For  higher  place,  whereto  all  flesh  shall  wend  :
And  so  I  end,  using  one  word  for  all
As  I  began,  that  pryde  will  haue  a  fall.

Quod  G.  F.»


Мой  перевод:

Как  дама  Элеанора  Кобем,  герцогиня  Глостер,  за  колдовство  и  ворожбу  была  предана  публичному  покаянию,  а  затем  была  изгнана  из  королевства  на  остров  Мэн

1.

Когда  меж  государей  в  книге  есть
И  место  для  изгнанницы  несчастной,
Я,  добрый  Болдуин,  прошу  учесть
Мой  случай  –  и  о  состраданье,  ясно.
Ты  не  спеши.  Вот  участь  дамы  властной,
Моя  –  однажды  мне  пришлось  узнать,
Что  истина  –  гордыне  должно  пасть.

2.

Принц  благородный,  королевский  сын,
Тот  Хамфри,  что  страной  когда-то  правил,
Тот  Глостер,  что  за  добродетель  чтим,
На  знатность  меньшую  свой  взор  направил,
Меня  взяв  в  жены,  высоко  поставил.
Я  не  была  меж  первых  при  дворе,
Звалась,  как  от  семьи  досталось  мне.

3.

Хоть  по  рождению  была  знатна,
Я  все-таки  считалась  недостойной
Такого  брака.  Но  к  нему  пришла:
Cудьбы  ли  милость,  случай,  ум  виною  –
Но  был  Венерин  дар  прельщать  со  мною.
Принц  потому  о  знатности  забыл,
Меня  достойной  счел,  брак  заключил.

4.

Была  женой  ему,  мне  мужем  –  он,
Законным,  хоть  когда-то  он  считался
Другой  супругом,  был  соединен
С  Якобой,  герцогинею  Голландской,
Наследницей  богатой,  но  расстался.
Доказано  -  была  борьба  сложна:
То  герцогу  Брабантскому  –  жена.

5.

Так  в  браке  герцогиней  стала  я,
За  королевой  сделалась  –  вторая
И  шла,  земли  не  чувствуя  –  паря,
Себе  дам  равных  при  дворе  не  зная,
Лишь  наслажденье  саном  ощущая.
Горели  искры  гордости  в  груди,
Ведь  мне  –  всех  выше  при  дворе  взойти.

6.

Такие  мне  дары  Господь  послал  –
Красу,  изящество,  еще  немало  –
Что  Купидон  стрелой  легко  достал
И  ранил  сердце  принца,  чтоб  страдало.
Такая  страсть  в  груди  его  играла,
Что  герцог  ранг  высокий  позабыл,
Меня  любовью  одарил  и  чтил.

7.

Завидуйте,  но  я  ему  мила
Была,  и  поднялась  я  дам  всех  выше.
Я  вслед  за  королевой  сразу  шла,
О  равной  вовсе  не  бывало  слышно.
Иду  –  и  лорды  в  одеяньях  пышных
Склоняются,  падут  передо  мной.
Не  верилось,  что  быть  –  судьбе  иной.

8.

Но  вышло  ожиданьям  вопреки.
Глядела  ввысь,  не  опуская  взгляда,
Гордыни  искры  были  столь  ярки,
Что  видели  их  явно,  без  преграды.
Огонь  их  только  рос,  храним  усладой.
Он  не  слабел:  день  каждый  лишь  крепит.
Его  уняли  лишь  судьба  и  стыд.

9.

Ведь  сказано:  гордыне  –  первой  быть,
Стыду  –  за  ней,  расплату  ей  доставив.
Когда  б  вам,  дамы,  пожелал  открыть
Господь  мой  случай,  тот  рассказ  направив,
Что  будет  вам  уроком,  и  наставив,
В  том,  что  гордыня  –  тягостный  порок,
А  скромность  –  клад,  спасенье  от  тревог!

10.

Пусть  кротость  пестуют  в  сердцах  своих
Особо  государыни  и  дамы
Знатнейшие:  возненавидят  их
За  их  презренье.  То  –  порок  немалый
И  к  ним  вернется  он  недоброй  славой.
Он  редко  одобряем  иль  хвалим,
Он  лишь  стыдом  повсюду  исправим.

11.

Что  это  –  правда,  убедилась  я.
Гордыня  –  впереди,  стыд  –  поджидает.
Не  усомнитесь,  тот  порок  любя:
Гордыню  стыд  заслуженно  карает.
По  опыту  я  это  точно  знаю:
Ведь  я  была  всех  более  горда,
Никто  не  знал  и  большего  стыда.

12.

Мне  мало  было  –  герцогиней  стать:
Возжаждала  я  королевой  зваться,
Хотела  место  выше  занимать
И  не  умела  в  прихоти  сдержаться.
Могли  лишь  двое  высшими  считаться,
Из  них  был  первым  –  Генрих,  наш  король,
Вторым  –  супруг  мой,  правивший  страной.

13.

Так  близко  к  званью  первой  я  была,
Что  тщетно  получить  его  мечтала.
Я  случая  удачного  ждала,
Cебя  занятьям  хитрым  посвящала.
Увы,  помощников  я  призывала,
Которые  б  умели  ворожить,
Чтоб  государя  мне  судьбу  открыть.

14.

Средь  знаменитейших  была  одна,
Которую  прозвали  эйской  ведьмой,
Старухой  Мэдж  была  наречена
Соседями.  Колдунье  беспримерной
Той  духи  с  феями  служили  верно.
И  мертвых  вызывала  из  могил,
В  то  время  равной  ей  не  ведал  мир.

15.

Еще  священника  два:  Болинброк
И  Сатвелл.  Колдовать  они  умели,
И  каждый  обещал  мне  то,  что  мог:
Составить  гороскоп  они  посмели
Для  короля  и  по  нему  смотрели,
Что  в  будущем  должно  произойти,
В  ком  королю  преемника  найти.

16.

Не  более  того.  Я  признаю,
Что  вопрошать  судьбу  так  –  дурно  было,
Но  все  же,  признавая,  повторю:
Я  замысла  иного  не  таила.
Суди  меня,  Господь!  Я  согрешила,
Но  не  хотела  вовсе  ворожить
Так,  чтобы  королю  вред  причинить.

17.

Но  все  ж  я  разоблачена  была
Шпионами  Каифы-кардинала.
Мой  муж,  его  племянник,  целью  зла
Явился:  зависть  руку  направляла.
Для  интригана  торжество  настало.
Он  правосудьем  ненависть  назвал
И  делу  строгость  высшую  придал.

18.

С  сообщниками  мне  пришлось  предстать
Перед  судом;  обжаловать  не  вправе
Решенье  были  –  лишь  должны  принять.
Тогда  Каифа  восседал  во  славе
И  отвечать  немедленно  заставил.
Юрист  не  помогал  мне  никакой,
Мне  защищать  себя  пришлось  самой.

19.

Совет  был  созван,  дело  рассмотрел,
(Супруга  моего  не  допустили),
Быть  милостив  ко  мне  не  захотел,
Ведь  ворожбу  в  измену  превратили,
Сурово  и  предвзято  осудили:
Пришлось  мне  покаянье  принести
И  через  посрамление  пройти.

20.

Такого  не  могла  вообразить  –
Я,  герцогиня,  я,  из  дам  знатнейших.
Мне  лишь  за  королевой  -  следом  быть,
Супруг  мой,  принц,  был  меж  господ  виднейшим,
Он  дядя  –  королю,  в  стране  –  первейший,
Правитель.  В  покрывале,  со  свечой
Я  шла  три  дня,  был  путь  позора  мой.

21.

И  я  прошла  босая  –  мир,  дивись!  –
Но  этого  позора  было  мало,
И  новые  приказы  раздались:
Изменников  решенье  разлучало
Меня  с  супругом,  а  закон  –  попрало.
Меня  –  изгнать,  мне  –  горький  стыд  испить,
Супруга  же  –  предательски  убить.

22.

Так  было.  Но,  к  изгнанью  присудив
Меня,  лишив  друзей  и  утешенья,
Супруга  даже  смерть  оговорив,
Довольны  не  были.  И  злым  решеньем
Парламент  отнял  у  меня  владенья.
Чтоб  мне  до  нищеты  в  несчастье  пасть,
Меня  лишили  прав  на  вдовью  часть.

23.

Вот  говорят:  дарует  смерть  покой,
Но  в  случае  моем  иначе  вышло.
Я  умерла  –  и  стала  шуткой  злой
Моя  судьба.  О  ней  ведь  песни  пишут,
Чтоб  было  о  позоре  больше  слышно.
Сложили  лэ  о  горести  моей,
Которое  поют  уж  много  дней.

24.

Поток  интриг  их  бесконечен  был:
Ведь  вскоре,  чтобы  снова  я  страдала,
Супруг  мой,  тот,  кто  зла  не  совершил,
Был  призван  –  а  причина  тайной  стала  –
В  парламент,  правил  зло  не  соблюдало.
Был  муж  убит,  интрига  свершена,
А  я  –  на  свете  счастья  лишена.

25.

Покуда  герцог  мой  был  жив,  и  я
Еще  надеялась:  вернут  свободу.
Достигла  весть,  что  умер  он,  меня,
И  выход  я  нашла  другого  рода  –
Не  ждать  уж  больше  лучшего  исхода,
Тревогу  сердца  лишь  одним  лечить  –
Терпеньем,  что  всего  больней  хранить.

26.

Изменники  жестокие  смогли
Невинного  предать,  как  ада  духи.
Вы,  родичи,  злодейство  предпочли,
Вы,  нашей  устроители  разлуки!
Молю  я  Господа  послать  вам  муки,
Молю  Его,  отмщенье  чтоб  узнал
За  зло  Бофор,  проклятый  кардинал!

27.

Он  из  Ланкастеров  происходил
И  приходился  сыном  Джону  Гонту.
Епископом  Винчестерским  он  был,
Его  ученость  неизвестна  что-то
И  добродетель  –  не  его  забота.
Платили  папе  золото  в  казну,
Чтоб  кардиналом  сделаться  ему.

28.

Был  с  неба  сброшен  гордый  Люцифер,
Вниз,  в  подземелье  адское  отправлен.
Когда-то  ангелом  с  небес  смотрел,
Но  за  гордыню  на  цепи  оставлен
В  аду  и  вечной  темнотой  раздавлен.
Но  он  перед  расплатою  своей
Был  кардинала  гордого  добрей.

29.

Пиши  же,  добрый  Болдуин,  о  нем,
Клейми,  как  должно,  гнусного  Ваала:
Он  лицемер,  к  обману  он  влеком,
Злодей,  зла  причинить  умел  немало
Родне  он.  Дьявол  во  плоти,  пристало
Ему  так  зваться.  Мне  -  сказать  черед:
Пусть  дьявол  кровь  и  плоть  его  пожрет!

30.

Завистник,  ведьмой  он  меня  нарек  –
Я  б  для  него  и  вправду  ведьмой  стала.
Умела  б  преподать  ему  урок,
Тогда  б  я  леди  озера  сыграла,
Его  б  как  Мерлина  зачаровала.
Его  бы  в  сон  я  погружала  днем,
А  ночью  ездила  б  верхом  на  нем.

31.

Тех  духов  огненных,  что  сеют  жар,
Тех  хищных  птиц,  что  воздух  отравляют,
Тех  водных  духов,  чей  водянка  –  дар,
И  тех  земных,  что  боль  распространяют,
Фей,  фурий  тех,  что  властью  обладают,
Я  б  вызвала  из  их  тюрьмы,  со  дна,
Из  адской  тьмы,  желаньем  мстить  полна.

32.

Как  Эрихто  хотела  бы  я  стать:
Ведь  ей  (Лукан  об  этом  повествует)
Повиновались  духи  все,  призвать
Могла  Плутона,  ужасы  чаруя.
Тогда  б  я  стаю  адских  псов  большую
Созвать  умела,  целый  легион,
Чтоб  был  мой  недруг  адом  поглощен.

33.

Не  стоит,  впрочем.  Думаю,  что  он,
Живущий  здесь  совсем  по  Эпикуру,
Забавами  от  Бога  отвлечен
Так  далеко,  как  можно,  чья  натура  –
Разврат:  дев,  жён  и  вдов  губить  не  трудно  –
Уж  точно  взялся  дьяволу  служить.
О  жизни  той  иначе  не  судить.

34.

Прости  мне,  Боже,  мстительность  мою.
Так  сильно  ненавижу  негодяя,
Что,  как  умрет  он,  месть  свою  продлю:
Потешусь  я,  из  гроба  извлекая
Его  останки,  пытке  предавая
На  дыбе  их.  Когда  бы  он  кричал,
Мне  б  радость  тем  большую  доставлял!

35.

Тюрьмой  моей  был  избран  остров  Мэн  –
Чтоб  вечно  там  свершать  мне  покаянье.
Спешили,  не  желая  перемен,
Назначили  мне  в  замке  пребыванье,
Чтоб  одинокой  мне  там  знать  страданье.
Мне  стала  участь  узницы  ясна:
Нужда  и  голод,  голая  стена.

36.

Взамен  шелков  и  золотой  парчи,
Что  получила  я!  Всего  лишь  тряпки!
Различны,  холодны  и  горячи
Для  принцев  лакомства  –  но  вспомнить  гадко
То,  что  я  ем  теперь!  Бранить  не  жалко!
Жилище  и  постель  –  еде  под  стать,
Свиней  в  таком  удобстве  содержать!

37.

Не  жалуюсь  я  на  судьбу  мою,
Которую  отчасти  заслужила.
Одну  причину  боли  признаю,
Она  мои  подтачивает  силы
И  ранит  дважды.  Зло  я  обратила
В  ту  сторону,  где  не  было  вины:
Супруга  были  дни  сокращены.

38.

Когда  припоминаю,  как  он  пал,
Как  начались  с  меня  его  несчастья,
Я  плачу:  слишком  зол  судьбы  удар!
Себя  же  не  устану  порицать  я:
Столь  благородный,  горе  –  что  ненастье!
Вина  –  моя,  он  невиновен  был,
Любовь  свою  так  дорого  купил…

39.

Ах,  право,  на  душе  все  тяжелей,
Когда  его  я  вспоминаю  гибель!
Уж  лучше  б  раньше  я  была  в  земле,
Чем  он  меня,  прельщавшую,  увидел,
Чем  был  ко  мне  он  привлечен  наитьем,
Когда  он  равнодушье  позабыл,
Когда  меня,  к  несчастью,  полюбил.

40.

Прощай  же,  Гринвич,  радости  дворец,
Где  я  потоки  светлые  видала
Державной  Темзы.  Счастью  –  уж  конец.
Прощай  и  Кент,  чья  не  угаснет  слава.
Снов  тысячу  я  вижу,  ты  в  них  –  главный.
Когда  проснусь  –  тем  хуже  горевать,
Что  мне  тебя  уж  больше  не  видать.

41.

Ночами,  хоть  должна  я  отдыхать,
Я  вою  и  постель  мочу  слезами.
Когда  ж  удастся  сну  возобладать,
Без  смысла  страшными  я  мучусь  снами.
Супруга  часто  слышу  я  стенанье.
Зовет  он,  молит:  «Жизнь  мою  спаси!
Враги  хотят,  чтоб  дух  я  испустил».

42.

Печальный  призрак  также  вижу  я,
Он  мне  показывает,  как  свершили
Тираны  зло,  что  мучает  меня,
Супруга  жизни  как  они  лишили,
Так,  что  невежды  ложь  их  подхватили,
Поверили,  кто  знания  лишен,
Что  лишь  по  воле  Божьей  умер  он.

43.

И  так  я  плачу,  плачу.  Мне  слышны
Лишь  моря  рев  и  ветра  завыванье.
Для  утешенья  в  горе  мне  даны
Слова,  чтоб  выражать  могла  страданье:
Молю  я  Парок  распустить  вязанье
Моей  судьбы,  иль  Атропос  рассечь
Нить  жизни,  чтобы  горести  пресечь.

44.

Когда  б  Нептун  и  вместе  с  ним  Эол,
Один  –  бог  моря  и  другой  –  погоды,
Корабль  сгубили  прежде,  чем  пришел
Со  мною  на  борту  он  в  край  невзгоды,
Но  лишь  спасли  матросов  от  ухода!
Пусть  были  б  я  и  герцог  мой  мертвы,
А  не  узнали  прежде  гнев  судьбы!

45.

Иль  если  бы  Господь,  когда  я  шла
По  улицам  Сент-Олбанса  сначала,
Велел,  чтоб  путь  я  там  же  прервала
И  среди  улицы  я  мертвой  пала  –
В  изгнание  б  пути  не  продолжала.
Когда  бы  милость  вместе  нам  снискать,
В  одной  могиле  с  мужем  нам  лежать!

46.

Увы,  тем  хуже  мне.  Надежды  нет,
Чтоб  подле  мужа  я  легла  в  могилу.
Недостижим  тот  для  меня  привет:
В  краю  чужом  лишь  жить  мне  сиротливо,
Тоска  моя  в  темнице  неизбывна.
Когда  ж  умру,  как  бедных,  погребут,
Для  почестей  причины  не  найдут.

47.

Сказала  я,  и  время  прекращать
Рассказ  о  горестях  моих  минувших.
Могила,  верю,  сможет  мир  мне  дать,
Ведь  там  не  дорог  человеку  случай
Возвыситься.  Тот  край  нас  всех  получит.
Окончу  так  же,  как  пришлось  начать,
Cкажу  одно  –  гордыне  должно  пасть.

Quod  Дж.  Ф.




Перевод  11.01.2024,  15.01.2024,  16.01.  2024,  18.01.  2024,  19.01.2024,
20.01.2024

Болдуин  -  по-видимому,  имеется  в  виду  Уильям  Болдуин,  один  из  авторов  сборника  "Зеркало  для  магистратов".

Хамфри  Глостер  –  Хамфри  Ланкастер,  герцог  Глостер  (1390  –  1447),  младший  из  братьев  английского  короля  Генриха  V  (царствовал  в  1413-1422).  Регент  Англии  во  время  малолетства  Генриха  VI  (1422—1437),  наследник  престола  с  1435  до  своей  смерти.  Известен  как  меценат,  прозван  «добрым»  (это  прозвище  воспроизводится  в  оригинале).

С  Якобой,  герцогинею  Голландской  –  Якоба  Голландская,  или  Жаклин  д'Эно  (1401-1436),  сбежала  от  первого  мужа,  герцога  Брабантского,  и  стала  женой  Хамфри  Глостера,  но  после  того,  как  Глостеру  не  удалось  возобновить  ее  власть  над  ее  владениями,  их  брак  был  аннулирован.

Королева  –  Маргарита  Анжуйская  (1430–1482),  жена  Генриха  VI.  Исторически  вышла  замуж  за  него  в  1445,  а  Элеонора  была  осуждена  в  1441.  Анахронизм  перешел  во  вторую  часть  шекспировской  хроники  “Генрих  VI”,  где  королева  и  герцогиня,  одинаково  властолюбивые,  изображены  при  дворе  одновременно  и  в  конфликте.

Каифа-кардинал  –  Генри  Бофорт  (1374–1447),  епископ,  а  затем  кардинал  Винчестерский,  главный  министр  Генриха  VI  и  легат  папы  римского.  Сводный  брат  короля  Генриха  IV  (царствовал  в  1399  –  1413),  поэтому  Генриху  VI  приходится  двоюродным  дедом.  Элеонора  называет  его  Каифой  как  библейского  персонажа,  первосвященника  и  одного  из  убийц  Христа,  чтобы  подчеркнуть  невиновность  своего  мужа.

Сложили  лэ  о  горести  моей  -  Элеонора  забегает  вперед,  рассказывая  о  том,  что,  действительно,  произошло  после  смерти  исторической  Элеоноры.

Был  муж  убит  –  исторически  Элеонора  была  осуждена  в  1441,  Хамфри  умер  в  1447.  Причина  его  смерти  с  точностью  неизвестна,  но,  так  как  Хамфри  умер  под  арестом,  его  внезапная  смерть  не  могла  не  выглядеть  подозрительно.


Леди  озера  –  персонаж  артуровских  легенд,  погубившая  Мерлина.

Эрихто  –  волшебница.  Лукан  –  римский  поэт  Марк  Анней  Лукан,  в  поэме  которого  «Фарсалия»  она  оживляет  мертвеца.

Эпикур  –  Элеонора  рассматривает  эпикурейство  как  синоним  проповеди  разврата.

Атропос  (ударение  как  в  оригинале)  –  одна  из  трех  античных  богинь  судьбы,  Мойр  (у  греков),  или  Парок  (у  римлян),  перерезавшая  нить  жизни.

Дж.  Ф.  –  Дж.  Феррерс.  Подпись,  вероятно,  поставлена  печатником.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1003711
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.01.2024

Роман о Гамнете. О принце Гамнете. Статья

О  романе  Мэгги  О'Фаррелл  "Гамнет"  (Maggie  O'Farrell  'Hamnet'),  2020.

...  Жил  человек,  привыкший  размышлять  и  по  натуре  честный.  Его  отец  был  король,  а  мать  -  королева;  они  любили  друг  друга.  Он  был  их  единственным  ребенком,  по  крайней  мере  -  единственным  выжившим.  Когда  он  был  уже  взрослым,  его  отец  внезапно  умер  при  странных  обстоятельствах;  мать  вышла  замуж  за  дядю,  младшего  брата  отца,  и  сделала  это  поспешно.  А  тому  человеку  явился  призрак  его  отца  и  сказал,  что  был  убит  и  что  дядя,  теперешний  муж  матери,  -  убийца  ...  Ну  очень  знаменитая  история.  И  ее  когда-то  узнаешь  впервые,  но  с  тех  пор,  как  узнаешь,  напоминает  она  о  себе  очень  часто.
История  лишь  чуть  менее  знаменитая.  Жил  мальчик  в  английском  Уорикшире,  в  конце  XVI  века.  Его  отец  был  актер  и,  по  нашей  терминологии,  завлит  лучшей  театральной  труппы  страны.  О  его  матери  долгое  время  было  принято  отзываться  без  уважения;  потом  это  изменилось:  вероятно,  мировому  человечеству  стало  стыдно.  Сейчас  ее  признают  как  минимум  хорошей  хозяйкой.  У  мальчика  было  две  сестры,  одна  из  них  -  его  близнец.  Отец  работал  в  Лондоне,  а  мальчик  с  матерью  и  сестрами  жил  в  провинции;  считается,  что  отца  семейства  они  видели  наездами.  В  возрасте  11  лет  этот  мальчик  умер...  Причина  неизвестна.  Неизвестна,  как  и  характер  и  внешность  мальчика  -  но  обычно  считается,  на  основании  косвенных  свидетельств,  что  был  он  хороший  и  красивый.  Его  родители  и  сестры  пережили  его  надолго.  Его  отец  прославился  чрезвычайно,  а  вместе  с  ним,  конечно,  прославилась  и  вся  семья.
Имена  того  человека,  королевского  сына,  и  этого  мальчика,  актерского  сына,  отличаются  одной  буквой  и  часто  признаются  вариантами  одного  имени.  Сюжет  о  королевском  сыне  известен  раньше,  но  распространено  мнение,  что  его  история  в  самой  знаменитой  ныне  форме  -  в  форме  той  самой  трагедии  -  существует  потому,  что  был  актерский  сын.
Имеет  место  и  противоположное:  множество  авторов  пытаются  в  книгах,  в  сериалах  и  в  кино  воссоздать  историю  жизни  того  мальчика.  Вернее,  они  заставляют  свою  аудиторию  в  связи  с  биографией  его  отца  еще  раз  и  еще  раз  пережить  смерть  мальчика,  как  они  себе  ее  представляют.  Может  быть,  так  они  присосеживаются  к  славе.  Может  быть,  разделяют  горе  той  семьи.  Может  быть,  нечаянно  еще  раз  делают  ей  больно,  а  может  быть,  -  напоминают  всем  остальным,  что  слава  дана  ей  дорогой  ценой.  И  показывают  интересных  им  людей,  как  они  их  представляют,  в  этих  обстоятельствах.
Одно  из  новых  и  успешных  произведений  на  этот  сюжет  -  роман  известной  писательницы  Мэгги  О'Фаррелл  "Гамнет".  О  мальчике,  его  семье,  отношениях  его  родителей.
Кому  это  рекомендуется  читать:  лицам,  которых  интересуют  художественные  произведения  на  тему  шекспировской  биографии  ортодоксального  толка  (повторяю:  ортодоксального  толка).  В  особенности  -  заочным  друзьям-поклонникам  шекспировской  жены,  категорически  не  согласным  с  мнениями,  что  она  была  сварливая,  развратная  или  хотя  бы  скучная.  Лицам,  которых  интересует  и  вдохновляет  тема  "любовь  продолжается  в  браке,  подвергается  серьезному  испытанию  и  побеждает".  Кому  это  чтение  не  рекомендуется:  например,  лицам,  считающим,  что  сюжет  шекспировских  сонетов  автобиографичен  (то  есть,  сторонникам  того  мнения,  что  "великий  Бард  нашел  свою  настоящую  любовь  (любви)  на  стороне,  даже  если  потом  раскаялся").  В  этом  роман  старается  разубедить.  (Получается  у  него  это  с  относительным  успехом,  но  читательские  возражения  не  принимаются).
Роман,  наверное,  не  рекомендуется  тем  читателям,  кто  не  любит  трагедий  в  литературе,  -  вообще,  остерегается  книг,  могущих  причинить  страдание.  Именно  потому,  что  роман  хорошо  написан,  читать  его  иногда  мучительно.  Нужно  выдержать  долгое  описание  болезни  и  умирания  ребенка.  Что  даже  тяжелее:  нужно  выдержать  описание  горя  матери,  которая  изо  всех  сил  старалась  его  спасти  и  не  смогла.  Шекспировское  семейство  в  книге  -  не  какие-то  абстрактные  "знаменитые  люди",  о  которых  читателю  рассказывают  для  его  развлечения  и  поучения,  не  такие  персонажи  "в  исторических  костюмах",  о  которых  всегда  помнишь  или  легко  вспоминаешь,  что  это  актеры.  К  ним  приближаешься  почти  вплотную,  и  следить  за  их  переживаниями  -  значит,  почувствовать  их  печаль.  Хотя  роман  -  о  счастливой  любви,  печали  в  нем  больше.  Лишь  в  самом  конце  сквозь  нее  прорывается  (должно,  по  мысли  автора,  прорываться)  мощное  ощущение  радости  из-за  того,  что  любовь  главных  героев  удалось  сохранить.  Можно  читать  этот  роман,  если  читатель  согласен  терпеть  вместе  с  героями  их  несчастье  ради  счастливого  конца  -  или,  вернее  сказать,  такого,  который  должен  признаваться  счастливым.
В  самом  общем  смысле  тема  романа:  жизненная  трагедия  испытывает  на  прочность  трагедию  литературную.  Автор  предлагает  читателю  представить  ситуацию:  на  премьеру  спектакля  "Гамлет"  в  театре  "Глобус"  попала  жена  Шекспира,  мать  их  сына  Гамнета.  Что  бы  она  чувствовала?  -  после  всего,  что  произошло  до  этой  премьеры.

Невеста-птица  и  молодой,  да  ранний

Мальчик  Гамнет  в  романе,  конечно,  -  вполне  запоминающийся  персонаж:  он  добрый,  умный,  немного  и  совсем  беззлобно  проказливый,  верный  друг  своей  сестры-близняшки  Джудит.  Он  очень  любит  родителей,  скучает  по  долго  отсутствующему  отцу,  а  Джудит  любит  настолько,  что  готов  пожертвовать  жизнью  за  нее.  Характеры  его  сестер  в  романе  контрастные  -  наверное,  потому,  что  был  нужен  контраст.  Джудит  и  по  характеру  похожа  на  брата:  также  любит  его,  как  он  ее,  добрая,  милая,  неспособная  ни  на  что  дурное.  Писать  она  не  научилась  потому,  что  левша,  а  пускать  в  дело  требовали  правую  руку.  Совсем  почти  без  симпатии  изображена  старшая  сестра  Сусанна.  Пока  маленькая,  она  забавная:  играет  и  фантазирует.  Но,  когда  она  подрастает,  становится  практичной  и  несколько  ожесточается.  Можно  догадаться,  почему:  в  детстве  она  привыкла  противопоставлять  себя  близнецам  и,  наверное,  чувствовать  свое  одиночество,  а  они  всегда  были  вдвоем.  (Почему-то  мало  кто  из  биографов  любит  Сусанну  -  может  быть,  потому,  что  она  -  главная  отцовская  наследница  по  завещанию).
Но  самый  главный,  центральный  персонаж  романа  -  их  мама,  жена  Шекспира.  Хотя  рассказ  ведется  не  от  ее  лица,  все  почти  события  показаны  через  ее  восприятие.
Образ  Анны...простите,  в  этом  романе  ее  зовут  Агнес.  Почему  так?  Согласно  документу:  Агнес  ее  зовут  в  завещании  ее  отца.  Почему  же  она  вошла  в  историю  как  Анна?  -  предлагаются  разные  объяснения.  В  этом  романе  так  произошло  "вследствие  фонетических  изменений",  а  еще  потому,  что  к  ней  незаметно  перешло  имя  одной  из  младших  сестер  ее  мужа,  которая  умерла  девочкой  и  которую,  действительно,  звали  Анна.  Так  вот,  образ  Агнес  в  этом  романе  очень  оригинален.  Можно  заметить,  что  он  полемичен  по  отношению  к  двум  другим  известным  книжным  изображениям  госпожи  Шекспир.  По  крайней  мере  к  двум.  Одно  из  них  -  в  романе  знаменитого  Энтони  Берджеса  (которого  "Заводной  апельсин")  -  "Nothing  like  the  Sun"  ("Вовсе  не  как  солнце"),  о  личной  жизни  ее  мужа  (по  названию,  цитате  из  сонета,  можно  догадаться,  что  не  очень  радостной).  Другой  -  в  научно-популярной  книге  Жермены  Грир  "Жена  Шекспира"  (хотя  автор  романа  использовала  эту  книгу  и  в  послесловии  называет  ее  бесценной).
У  Берджеса  Анна  -  злая  развратница,  которая,  будучи  доступна,  соблазняет  юношу  Шекспира,  отбивает  его  у  другой,  насильно  женит  на  себе,  так  сказать,  сексуально  эксплуатирует,  а  потом  еще  и  изменяет  с  его  родным  братом  (ну,  полный  букет  достоинств).  В  этом  романе  "Гамнет"  Агнес  -  прекрасная  мать,  добрая  и  верная  жена,  преданная  интересам  мужа  даже  себе  в  ущерб.  Она  поразительная  женщина,  хотя  красота  ее  производит  впечатление  странной.  У  нее  черные  волосы,  золотисто-зеленые  глаза  и  кожа  белее  молока.  При  первой  встрече  будущий  муж  (по  нашим  представлениям  -  еще  недавно  мальчик-подросток)  отмечает,  что  ее  возраст  трудно  определить  и  что  она  кажется  немного  старше  его.  (Как  мы  помним,  считается,  что  он  был  на  восемь  лет  моложе).  Но  для  нее  он  -  не  забавный  мальчик,  тронутый  на  театре,  а  мужчина,  с  самого  начала  их  отношений.  Изменить  ему  она  бы  никогда  не  могла.  Это  она,  хотя  знает,  что  не  сможет  не  тосковать,  подстраивает,  чтобы  он  отправился  в  Лондон  в  поисках  новой  жизни,  когда  он  признается  ей,  что  в  родном  городе  и  на  должности  учителя  латыни  потерял  себя.
У  Жермены  Грир  Анна  -  сильная  женщина,  поддерживающая  семейство  в  отсутствии  мужа  и  руководящая  семейным  бизнесом,  нравственная,  благородная,  верующая,  но  скорее  прозаичная.  Прозаичность  ей  едва  ли  не  вменяется  в  заслугу,  что  в  этом  исследовании  несколько  унижает  ее  мужа,  нашедшего  себя  в  мире  искусства.  В  романе  "Гамнет"  дело  другое.  Агнес  -  по  нашим  понятиям,  экстрасенс.  Она  может  узнать  все  о  человеке,  нажав  ему  между  большим  и  указательным  пальцами  руки,  и  таким  образом  она  узнала,  оказывается,  что  у  считающегося  непутевым  молоденького  учителя  латыни  в  голове  больший  клад,  чем  у  всех  соседей  и  выгодных  женихов  вместе  взятых.  Она  умеет,  кроме  того,  провидеть  будущее  и  очень  точно  -  но,  к  несчастью,  лишь  отрывочно.  Ей  было  видение,  что  у  нее  будет  двое  детей,  которые  проживут  долгие  жизни,  а  она  родила  троих.  Из  близнецов  более  слабой  родилась  девочка,  и  мать  беспокоится  за  нее,  а  не  за  более  крепкого  мальчика.  Из-за  опасений  за  здоровье  Джудит  семья  не  переезжает  в  Лондон,  к  отцу  и  мужу,  который  всей  душой  хотел  бы  жить  там  вместе  с  ними.
Была  ли  грамотна  госпожа  Шекспир  и  насколько  дружна  с  литературой  -  большой  вопрос  шекспироведения.  В  этом  романе  Агнес  лишь  немного  читает  и  немного  пишет  (но  муж  читает  ей  вслух),  что  такое  театр  и  какова  жизнь  в  Лондоне  она  плохо  себе  представляет,  но  у  нее  другие  знания,  и  немалые.  Она  знает  все  о  целебных  растениях,  держит  пасеку,  умеет  выхаживать  и  приручать  диких  животных.  Дворянский  герб,  полученный  Шекспиром,  включает  изображение  птички,  сокола.  В  этом  романе  сокол  -  дань  уважения  Агнес:  это  она  в  молодости  держала  сокола,  точнее,  пустельгу.  Эта  птица  -  ее  символ  в  романе:  Агнес  -  такая  же  сильная  личность,  принимающая  людей,  как  они  есть.  Агнес  -  умелый  и  опытный  врач,  к  ней  собираются  пациенты  со  всей  округи.  В  Стратфорде  она  важна  как  врач  не  меньше,  чем  муж  в  Лондоне  важен  как  драматург.  Но  тем  более  ужасно,  и  для  нее  самой  -  больше  всех,  что  перед  горем,  настигшим  ее  семью,  она  оказалась  бессильна.

Любовь  как  побег

Любовь  Агнес  и  юноши  Шекспира  в  романе  начинается  как  "двойной  побег"  из  семьи.  Молодые  люди  похожи  тем,  что  у  себя  в  семье  каждый  из  них  недополучает  любви  и  понимания,  имеет  репутацию  странного.  К  тому  же,  они  оба  испытывают  отвращение  к  неправде.  Любовь  и  понимание  они  находят,  встретившись.  Муж-молодожен  заявляет  Агнес:  "Я  люблю  тебя  именно  за  то,  что  ты  видишь  мир  не  так,  как  все".  Так  как  Анна-Агнес  биографической  злодейкой  больше  быть  не  может,  а  требуется  какая-то  злая  сила,  с  которой  молодой  Шекспир  не  смог  бы  жить,  от  которой  бы  подался  искать  счастья,  в  романе  эта  роль  достается  его  отцу.  Джон  Шекспир  изображен  грубым  и  жестоким,  к  тому  же,  он  косвенно  виновен  в  смерти  внука.  Старшего  сына,  к  перчаточному  бизнесу  непригодного,  он  считает  дураком  и  колотит.  (Гудбай,  веселый  Джон  Шейкспир  из  романа  Роберта  Ная  "Покойный  мастер  Шекспир",  предположительно  повлиявший  на  образ  сэра  Джона  Фальстафа  и  приобщивший  старшего  сына  к  театральному  искусству,  приглашая  в  их  город  актеров).  Агнес  полагает,  что  профессия  перчаточника  портит  человека:  она  приучает  сохранять  лишь  поверхность,  отбрасывая  все,  более  важное.  Мать  главного  героя,  госпожа  Мэри,  урожденная  Арден,  также  изображена  в  романе  как  личность  скорее  отталкивающая:  властная,  привыкшая  к  обыденной  жестокости  жизни,  ожидаемо  ревнующая  старшего  сына  к  его  непонятной  жене.  (Гудбай,  прототип  любимой  матери  Волумнии  из  "Кориолана").
У  Агнес  свой  внутренний  враг  -  ее  мачеха  Джоан,  намного  пережившая  ее  отца,  многодетная  мать  и  классическая  невыносимая  мачеха.  Агнес  замечает,  что  Джоан  никогда  не  бывает  довольна,  а  потому  любит,  когда  и  другие  вокруг  нее  несчастливы.  Влюбленные  Агнес  и  Шекспир  вступают  в  связь  невенчанными  не  потому,  что  они  такие  любопытные  или  не  могут  воздержаться,  а  потому,  что  Джоан  не  согласна  на  их  брак  и  им  нужно  ее  заставить.
Но  у  каждого  из  молодых  людей  в  их  семьях  есть  друг.  У  Агнес  это  ее  родной  брат  Бартоломью,  большой  и  добрый.  У  Шекспира  это  -  его  единственная  выжившая  сестра.  Исторически  ее  звали  Джоан,  но  автор  романа  решила  избежать  путаницы  в  именах  и  назвала  ее  Элиза.
Такое  изменение  имен  исторических  персонажей,  помимо  прочего,  достигает  того  эффекта,  что  повествование  в  романе  отдаляется  и  от  известной  истории,  и  от  самых  распространенных  о  ней  мнений.  Читателю  расскажут  не  совсем  то,  к  чему  он  ранее  привык  в  других  книгах  о  тех  же  героях.
Муж  и  отец  -  подолгу  в  Лондоне,  жена  и  дети  -  в  Стратфорде,  но  они  любят  друг  друга.  Муж  и  жена,  такие  разные  по  образованию  и  сферам  деятельности,  отлично  друг  друга  чувствуют.  Он  -  верный  муж  (сюрприз!  сюрприз!)  Он  работает  для  того,  чтобы  содержать  их,  и  ради  них  добился  большого  театрального  успеха.  Они  всегда  ждут  его;  когда  он  приезжает  к  ним,  это  общее  счастье.  Они  хотели  бы  всегда  быть  вместе.  Им  почти  удалось  создать  свой  новый,  счастливый  дом  ...  но  внезапно  самая  страшная  болезнь  эпохи  приходит  к  ним.

Семейная  трагедия.  Разлука  и  примирение

Далее  нужно  переходить  к  печальному.  В  недавно  вышедшем  фильме  на  тему  шекспировской  биографии  "All  is  true"/  "Чистая  правда"  проводится  та  мысль,  что  Гамнет  не  мог  умереть  от  чумы,  так  как  от  нее  всегда  умирало  сразу  много  людей,  а  так  не  было  в  Стратфорде-на-Эйвоне  в  месяц  его  смерти.  В  этом  романе  автор  изобретает  сложную  схему:  как  могло  случиться,  что  в  Стратфорд  пришла  чума,  так,  чтобы  от  нее  умер  всего  один  человек.  Пришла  с  венецианским  бисером.  Вначале  заразилась  распаковывавшая  бисер  для  его  хозяйки  маленькая  Джудит.  Гамнет  бросается  искать  кого-то,  кто  бы  помог  заболевшей  сестре,  -  но  никого  из  тех,  кто  мог  бы  помочь,  нет  дома.  Когда  же  наконец-то  со  своей  пасеки  возвращается  Агнес,  она  принимается  лечить  дочку,  за  которую  всегда  боялась,  и  спасает  ее,  но  слишком  поздно  замечает,  что  нездоров  также  сын.  В  отсутствии  других  старших  пьяный  дед  разбил  мальчику  лоб  -  и  это  тоже  замечают  слишком  поздно  ...
Уход  Гамнета  в  этом  романе  -  благороднейшее  самопожертвование.  Не  в  силах  жить  без  любимой  сестрички,  он  хочет,  чтобы  смерть  перепутала  их,  как  путают  близнецов,  и  взяла  его  вместо  Джудит  ...  Девочка  спасена,  но  ей  же  достается  и  вечная  тоска.

(Необходимая  пауза).

Потеряв  сына,  супруги  Шекспиры  сталкиваются  с  первой  настоящей  угрозой  их  браку.  Возвращается  тема  побега.  У  мужа  есть,  куда  бежать,  где  переживать  свое  горе  с  видимостью  забвения  -  в  Лондоне,  за  письменным  столом.  Он  может  погрузиться  в  сочинение  пьес  -  исторических  хроник  и  даже  комедий.  Забвение  сомнительно,  но  он  берет  от  этого  средства  то,  что  оно  дает:  отказ  от  своей  личности.  У  жены  такой  возможности  нет.  Она  остается  в  Стратфорде,  у  могилы  сына  и  не  хочет,  чтобы  муж  уезжал.  Она  впервые  чувствует,  что  у  них  не  одна  жизнь.  Того,  что  есть  у  него,  она  не  понимает  и  не  хочет  понимать.  В  Лондоне  Шекспир,  также  в  поисках  забвения,  впервые  за  все  время  их  брака  и  раздельного  проживания  идет  налево  -  только  для  того,  чтобы  почувствовать  раскаяние  перед  женой.  (Тем  более,  что  жена-экстрасенс  сразу  все  знает).  У  него  не  какая-нибудь  интересная  любовь:  автор  не  сообщает  подробностей;  Агнес  чувствует,  что  у  мужа  было  много  случайных  связей.
Супруги  мирятся,  но  окончательно  -  лишь  тогда,  когда  Агнес  впервые  попадает  в  театр  и  на  премьеру  "Гамлета".  Сперва  она  в  ярости:  как  мог  ее  беспутный  муж  в  его  глупой  жестокости  позволить  какому-то  выдуманному  призраку  трепать  имя  ее  дорогого  сына,  любимое  имя...  Это  тот  момент,  когда  встречаются  трагедия  в  жизни  и  театральная  трагедия.  И  сперва  театральная  трагедия,  которую  назовут  великой,  проигрывает  жизни.  Спектакль  кажется  Агнес  страшным  надругательством.  Но  это  пред-финал  романа;  так  окончиться  не  может.  Увидев  на  сцене  юношу-актера,  удивительно  похожего  на  сына  (это  не  Ричард  Бербедж,  тот  был  старше),  Агнес  понимает:  муж  не  издевается  над  их  горем.  Он  предпочел  поменяться  с  сыном  местами:  самому  стать  призраком,  то  есть  мертвецом,  чтобы  дать  сыну  новую  жизнь.  Еще  не  угасшей  любви  она  позволяет  убедить  себя.  Супруги  встретились  снова.
"Счастливым"  такой  конец,  пожалуй,  не  назовешь.  Светлым  -  да.

Главный  литературный  прием

В  оправданно  амбициозном  романе  несколько  заметных  литературных  приемов.  Его  построение:  главы  о  прошлом,  приводящем  к  счастью,  чередуются  с  главами  о  настоящем,  приводящем  к  горю.  Рассказ  о  смерти  Гамнета  следует  сразу  за  рассказом  об  их  с  Джудит  рождении.  После  этого  повествование  движется  обычно  -  по  прямой  к  финалу.  Шекспировские  цитаты  -  без  них  не  хватало  бы  чего-то,  здесь  ожидаемого.  Цитаты  не  только  как  фразы,  но  и  как  сцены.  Любопытный  Гамнет  в  поисках  помощи  для  сестры  немного  отвлекается,  как  его  тезка  отвлекается  от  осуществления  мести.  Но  самый  интересный  литературный  прием  -  другой.
У  Шекспира  в  этом  романе  нет  имени.  То  есть,  его  ни  разу  не  называют  по  имени  так,  чтоб  читатель  это  слышал.  А  что,  уже  по  заглавию  не  понятно,  о  чьей  семье  будет  речь?  Шекспира  называют  по  его  роли  в  данный  момент  сюжета:  он  -  "учитель  латыни",  "сын",  "брат",  "муж",  "отец",  "актер".  (Может  быть,  объясняется  прием  той  практической  причиной,  что  автор  посвятила  роман  своему  мужу,  а  его  тоже  зовут  Уилл).

Две  мои  придирки  напоследок

Роман  тяжелый  и  сильный.  Анна-Агнес  в  нем  не  то,  что  "хороша"  -  она  величественна,  и  все  ее  недоброжелатели  должны  ей  поклониться.  Главное  не  то,  что  ее  изображают  по-новому,  -  главное,  что  читателя  побуждают  пережить  то,  что  пережила  она,  а  после  этого  уже  не  поворчишь  в  ее  адрес.  Мне,  однако,  стало  жаль  еще  и  версии  о  любви  ее  мужа  к  загадочной  роковой  женщине  ...  я  просто  к  ней  привыкла.  Когда  я  пыталась  что-то  придумывать  на  тот  же  сюжет  (по  мере  осведомленности  и  возможностей  фантазии),  у  меня  выходило  строго  наоборот:  после  смерти  сына  Шекспир  и  жена  должны  были  не  отвернуться  друг  от  друга,  а  помириться.  Хотя  бы  временно.  И  отмечает  это,  по  моему  мнению,  комедия  "Виндзорские  насмешницы".  Просто  так,  что  ли,  там  Форд  у  жены  прощения  просит?..
Если  хотеть  придираться  к  этому  роману,  я  могу  придумать  две  придирки.
Первая.  Если  жена  смотрела  "Гамлета"  так,  как  здесь  изображено,  без  предуведомления  и  досмотрела  до  конца,  она  могла  задать  мужу  ряд  очень  неудобных  вопросов.  Зачем  наш  сын  убивает?  Почему  ты  сделал  так,  что  он  притворяется  сумасшедшим?  На  что  намекает  образ  этой  королевы,  Гертруды  -  ты  что,  меня  представляешь  такой?  Неужели  ты  хотел  бы  такой  страшной  жизни  для  нашего  сына?  И  не  то,  чтобы  муж  на  эти  вопросы  не  мог  ответить,  -  просто  ему  было  бы  больно  отвечать,  так  же,  как  и  жене  спрашивать.
Вторая.  Шекспир  в  этом  романе  -  очень  хороший  мужчина,  который  любит  свою  семью.  Проблема  авторства  здесь  также  не  возникает.  Но  вряд  ли  этот  Шекспир  -  такой,  каким  он  здесь  изображен  -  писал  поэмы  с  посвящением  графу  Саутгемптону.  Как  вряд  ли  он  писал  и  эти  сонеты,  кроме  одного  юношеского,  жене  посвященного.  Разве  что  он  писал  это  всецело  на  заказ,  во  что  одни  исследователи  верят,  но  другие  сопротивляются.  У  него  в  биографии  не  могло  быть  никаких  Саутгемптонов  и  никаких  "смуглых  леди",  Эмилий  или  других.  Маловероятно,  чтобы  он  также  написал  "Укрощение  строптивой",  те  места  в  "Комедии  ошибок",  где  упрекают  ревнивую  жену,  "Венецианского  купца",  "Отелло",  "Антония  и  Клеопатру".  А  также  все  те  фрагменты  в  его  произведениях,  из  которых  делают  выводы  о  неудовлетворенности  семейной  жизнью:  "стал  я  -  увы!  -  женат"  и  вроде  того  (хотя  из  них  совсем  не  следует,  что  жена  непременно  того  заслуживала).
В  общем,  Шекспир  и  его  жена  (или  Агнес  и  ее  муж)  в  этом  романе,  наверное,  все  же  больше  такие,  какими  хотелось  бы,  чтобы  они  были.  Но  хотелось  бы.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1002377
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 05.01.2024

THE DAFFODILS BY WILLIAM WORDSWORTH. Перевод

Еще  один.  :-)

Перевод  сделан  на  первом  курсе.  Поэтому  нарушена  форма  оригинала.



Оригинал:

THE  DAFFODILS
BY  WILLIAM  WORDSWORTH

I  wandered  lonely  as  a  cloud
That  floats  on  high  o'er  vales  and  hills,
When  all  at  once  I  saw  a  crowd,
A  host,  of  golden  daffodils;
Beside  the  lake,  beneath  the  trees,
Fluttering  and  dancing  in  the  breeze.

Continuous  as  the  stars  that  shine
And  twinkle  on  the  milky  way,
They  stretched  in  never-ending  line
Along  the  margin  of  a  bay:
Ten  thousand  saw  I  at  a  glance,
Tossing  their  heads  in  sprightly  dance.

The  waves  beside  them  danced;  but  they
Out-did  the  sparkling  waves  in  glee:
A  poet  could  not  but  be  gay,
In  such  a  jocund  company:
I  gazed—and  gazed—but  little  thought
What  wealth  the  show  to  me  had  brought:

For  oft,  when  on  my  couch  I  lie
In  vacant  or  in  pensive  mood,
They  flash  upon  that  inward  eye
Which  is  the  bliss  of  solitude;
And  then  my  heart  with  pleasure  fills,
And  dances  with  the  daffodils.

Мой  перевод:

Нарциссы

Из  Вильяма  Вордсворта

Я  в  одиночестве  блуждал  –
Как  туча  в  небесах  пустых  –
И  вот  внезапно  увидал
Толпу  нарциссов  золотых.
Под  деревом  на  берегу
Они  плясали  на  ветру.

Во  мраке  ночи  развернулась
Мерцающая  звезд  чреда  –
Так  без  предела  протянулась
У  края  вод  цветов  гряда.
И  тысячи  головок  трепетали  –
Цветы  друг  друга  в  танец  увлекали.

Блестели  рядом  волны  хороводом  –
Но  было  волнам  с  ними  не  сравниться!
Поэт  в  таком  собрании  веселом
И  сам  не  мог  душой  не  веселиться.
И  все  смотрел  я,  но  не  понимал,
Что  настоящий  клад  здесь  отыскал…

Теперь,  когда  один  часами
Мечтаю  я  или  грущу,
Бывает,  что  перед  глазами
Они,  танцуя,  вдруг  сверкнут.
И  так  мне  радостно  их  вспоминать,
Как  будто  сам  пускаюсь  танцевать.

Перевод  осенью  1995  г.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1002375
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 05.01.2024

Король Косарь и его невеста

(Стишок  на  тему  своей  любимой  любовной  сцены  в  шекспировской  пьесе)


Король  Косарь  и  его  невеста

—  Canst  thou  love  me?  —  I  cannot  tell.  (  —  Можешь  ли  ты  полюбить  меня?  —  Я  не  умею  сказать).

Shakespeare,  «Henry  V»

Замедлилась  перед  финалом  пьеса.
Король-солдат  и  девушка-принцесса.

Смущается  и  сдержанна  девица:
Неясно,  как  ей  принимать  его.
Известно  ей,  что  он  —  жестокий  рыцарь,
Точней  пока  не  видит  ничего.

Как  говорить  с  ней,  сам  жених  не  знает,
И  у  шута  он  речи  занимает.

Взамен  признаний,  пышных,  но  банальных,
Которых  ожидать  легко  могли,
Звучит  в  потоке  прибауток  складных:
«Ты  можешь  полюбить?  Прошу,  люби!»

Вы  отступили,  меч,  пожар  и  голод.
Есть  парень  —  рано  стар  и  снова  молод.

Здесь  нет  любви,  но  есть  ее  желанье,
Борьба  за  то,  что  еле  может  быть.
Он  мерой  в  жизнь  получит  воздаянье,
Когда  ее  не  убедит  простить.

А  если  речь  его  к  душе  допустит,
Такое  чудо  зло  войны  отпустит?

Но  вскорости  закроется  гробница,
Что  с  боя  взял,  придется  отдавать
И  за  прозрачной,  крепкой  стенкой  рыцарь
К  слуге  мать  сына  станет  ревновать.

04.11.2016

Автор  иллюстрации  -  Неnry  Yeames.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1000097
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 03.12.2023

Король Косарь (Баллада о завоевании Франции Генрихом V)

Король  Косарь
(Баллада  о  завоевании  Франции  Генрихом  V)

Король  Гарри  слугу  посылает:
«Поезжайте,  друг,  через  море,
Отвезите  мой  привет  Карлу,
Славному  королю  французов.
Помнится,  он  дань  задолжал  нам,  –
Так  узнайте,  отчего  не  платит».

Пересек  посол  бурное  море,
Перед  Карлом  преклонил  колена:
«Государь  мой  Генрих  шлет  привет  вам,
Просит  он  напомнить  вам  о  дани».

«Твой  король  –  безусый  мальчишка.
Слышно,  в  голове  одни  забавы.
Моя  дань  ему  –  мячи  для  ракеток:
Пусть  играет,  а  меня  не  тревожит».

Повернул  посол  в  путь  обратный,
Дань  привез  он  королю  Гарри:
«Вот  ответ  короля  французов,
Брат  ваш  хочет  быть  с  вами  в  ссоре».

«Вот  как!  Собирайте  мое  войско:
Мы  проучим  короля  Карла.
Собирайте  удалых,  крепких;
Холостых  берите,  бессемейных.

Пусть  меня  вдова  не  проклинает,
Сирота  об  отце  не  горюет  –
Будет  нам  в  походе  удача!»

На  чужой  земле  пришлось  жарко:
Били  нас  нещадно  французы.
Но  и  мы  ответили  славно,
Пусть  английские  луки  запомнят!

В  молодецкую  игру  мы  сыграли:
В  поле  мы  сошлись  с  французским  войском.
Уложили  насмерть  десять  тысяч,
А  живые  тыл  нам  показали.

Подошли  мы  к  самому  Парижу  –
Дрогнули  парижские  ворота,
И  сказал  государь  французов:
«Вот  король  Косарь  идет  за  данью!

Не  гневись!  Свое  ты  получишь,
Сверх  того  я  дам  тебе  подарок.
Лучший  из  цветов  страны  французской
Будет  пусть  в  венке  с  английской  розой!»

Очень  сжатый  пересказ  баллады  'King  Henry  Fifth's  Conquest  of  France'.  Баллада  отражает  легенду  о  событиях,  якобы  предшествовавших  вторжению  короля  Англии  Генриха  V  с  войском  во  Францию  и  его  неожиданной  победе  в  битве  при  Азинкуре  25  октября  1415  г.  Современная  нам  историческая  наука  чаще  всего  подвергает  легенду  сомнению  (мотив  оскорбительного  подарка  заимствован,  по-видимому,  из  преданий  об  Александре  Македонском),  но  легенда,  тем  не  менее,  оказала  влияние  на  восприятие  истории  и  была  отражена  в  художественных  произведениях  (самое  известное  –  пьеса  Шекспира  «Генрих  V»).

Лучший  из  цветов  страны  французской  –  намек  на  последующий  брак  Генриха  V  и  французской  принцессы,  красавицы  Екатерины  де  Валуа  (1420  г.).

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1000094
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 03.12.2023

Love's a Bee, and Bees Have Stings. Перевод

Еще  один  мой  перевод  старинного  английского  стихотворения,  по-видимому,  ставшего  словами  песни.
Чем  мне  нравится  эта  песенка:  вроде  бы  куртуазная  лирика,  но  можно  себе  представить  и  нечто  другое.  Кто-то,  кому  не  очень  повезло  в  любви,  утешается  шуткой.
Источник  текста  оригинала:  Elizabethan  Poetry:  An  Anthology  (Dover  Thrift  Editions),  edited  by  Bob  Blaisdell,  2005.
Стихи  неизвестного  автора  второй  половины  XVI  века.

Love's  a  Bee,  and  Bees  Have  Stings

Once  I  thought,  but  falsely  thought
Cupid  all  delight  had  brought,
And  that  love  had  been  a  treasure,
And  a  palace  full  of  pleasure,
But  alas!  too  soon  I  prove,
Nothing  is  so  sour  as  love.
That  for  sorrow  my  muse  sings,
Love's  a  bee,  and  bees  have  stings.

When  I  thought  I  had  obtained
That  dear  solace,  which  If  gained
Should  have  caused  all  joy  to  spring,
Viewed,  I  found  it  no  such  thing:
But  instead  of  sweet  desires,
Found  a  rose  hemmed  in  with  briars;
That  for  sorrow  my  muse  sings,
Love's  a  bee,  and  bees  have  stings.

Wonted  pleasant  life  adieu,
Love  hath  changed  thee  for  a  new:
New  indeed,  and  sour  I  prove  it,
Yet  I  cannot  choose  but  love  it;
And  as  if  it  were  delight,
I  pursue  it  day  and  night
That  for  sorrow  my  muse  sings,
I  love  bees,  though  bees  have  stings.

Мой  перевод:

Мне  казалось  -  зря  казалось,  -
Что  любовь  -  одна  лишь  радость:
Клад  покажет  драгоценный,
Уведет  в  чертог  волшебный...
Вот  прозрение  мое:
Это  горькое  питье.
Песней  пускай  моя  жалоба  станет:
Пчелка  -  любовь,  а  пчелки  ведь  жалят  ...

Вот  как  будто  нет  препятствий,
Тот  приют  открыт  прекрасный,
Где  забудется,  как  плачут,  -
На  поверку  все  иначе  ...
Роза,  госпожа  цветов,
Стражу  держит  из  шипов.
Песней  пускай  моя  жалоба  станет:
Пчелка  -  любовь,  а  пчелки  ведь  жалят  ...

Что  ж,  прощай,  душевный  мир  мой,
Ты  любви  разрушен  силой  ...
Ты  разрушен,  это  знаю  -
Но  ее  не  оставляю.
Будто  только  радость  в  ней,
Все  служу  любви  моей.
Песней  пускай  моя  жалоба  станет:
Пчелку  люблю,  хоть  пчелки  и  жалят  ...

Перевод  02.07.2020

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=999040
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.11.2023

Love's a Bee, and Bees Have Stings. Переклад

Ще  один  мій  переклад  старовинного  англійського  вірша,  який,  видимо,  став  словами  пісні.

Джерело  тексту  оригіналу:  Elizabethan  Poetry:  An  Anthology  (Dover  Thrift  Editions),  edited  by  Bob  Blaisdell,  2005.

Вірш  невідомого  автора  другої  половини  XVI  ст.

Оригінал:

Love's  a  Bee,  and  Bees  Have  Stings

Once  I  thought,  but  falsely  thought
Cupid  all  delight  had  brought,
And  that  love  had  been  a  treasure,
And  a  palace  full  of  pleasure,
But  alas!  too  soon  I  prove,
Nothing  is  so  sour  as  love.
That  for  sorrow  my  muse  sings,
Love's  a  bee,  and  bees  have  stings.

When  I  thought  I  had  obtained
That  dear  solace,  which  If  gained
Should  have  caused  all  joy  to  spring,
Viewed,  I  found  it  no  such  thing:
But  instead  of  sweet  desires,
Found  a  rose  hemmed  in  with  briars;
That  for  sorrow  my  muse  sings,
Love's  a  bee,  and  bees  have  stings.

Wonted  pleasant  life  adieu,
Love  hath  changed  thee  for  a  new:
New  indeed,  and  sour  I  prove  it,
Yet  I  cannot  choose  but  love  it;
And  as  if  it  were  delight,
I  pursue  it  day  and  night
That  for  sorrow  my  muse  sings,
I  love  bees,  though  bees  have  stings.


Мій  переклад:


Був  мій  погляд  помилковий,
Що  кохання  -  це  чудово.
Що  скарбниця  це  розкішна,
Дім,  де  гостя  приймуть  втішно...
З'ясувалося  таке:
Це,  на  жаль,  питво  гірке  ...
Хай  мої  скарги  піснею  стануть:
Бджілка  -  кохання,  як  бджоли  і  жалить  ...

Щастя,  марилось,  ось  зараз:
Перепон  вже  не  зосталось,
І  порину  у  відраду  ...
Ні,  зрадлива  ця  принада!
На  троянду  я  дивлюсь,
Та  без  болю  не  торкнусь  ...
Хай  мої  скарги  піснею  стануть:
Бджілка  -  кохання,  як  бджоли  і  жалить  ...

Прощавай,  життя  звичайне  -
Спокій  зник  через  кохання  ...
Що  лихе  воно,  вже  знаю  -
Та  покірно  все  ж  кохаю.
Догоджаю  все  одно,
Ніби  справді  рай  воно.
Хай  мої  скарги  піснею  стануть:
Бджілку  кохаю,  хоч  бджілка  і  жалить  ...

Переклад  02-03.07.2020.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=999039
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 20.11.2023

Sir Philip Sidney. The Bargain. Два варианта перевода

Оригинал:

Sir  Philip  Sidney  (1554  -  1586)

The  Bargain

My  true  love  hath  my  heart,  and  I  have  his,
By  just  exchange  one  for  another  given;
I  hold  his  dear,  and  mine  he  cannot  miss,
There  never  was  a  better  bargain  driven:
My  true  love  hath  my  heart,  and  I  have  his.
His  heart  in  me  keeps  him  and  me  in  one,
My  heart  in  him  his  thoughts  and  senses  guides;
He  loves  my  heart,  for  once  it  was  his  own,
I  cherish  his  because  in  me  it  bides:
My  true  love  hath  my  heart,  and  I  have  his.


Мой  перевод  в  виде  частушки:

С  милым  другом  сговорились,
Сговорились,  обменялись;
Взял  себе  мое  сердечко,
Мне  свое  дал  во  владенье.
Славно  с  милым  сговорились.

Дорог  мне  его  подарок  –
Оберег  от  злой  разлуки.
Дорог  мой  ему  подарок  –
От  лихой  беды  защита.
Нету  лучше  договора.


Еще  один  мой  вариант  перевода:

Сэр  Филип  Сидни  (1554  -  1586)


Сделка

Владею  сердцем  друга  я,  а  он  -  моим:
Договорившись,  обменялись  честно.
Его  я  сердцем  дорожу,  а  он  -  моим,
И  лучшей  сделки  миру  не  известно.
Владею  сердцем  друга,  он  -  моим.

Его  со  мною  сердце,  значит,  мы  -  одно,
Мое  -  и  дел,  и  дум  его  водитель;
Мое  лелеет  сердце  вместо  своего:
Оно  -  в  груди  моей  любимый  житель.
Владею  сердцем  друга,  он  -  моим.

Перевод  19.08.2014

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=998925
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.11.2023

Sir Philip Sidney. The Bargain. Переклад

Оригінал:

Sir  Philip  Sidney  (1554  -  1586)

The  Bargain

My  true  love  hath  my  heart,  and  I  have  his,
By  just  exchange  one  for  another  given;
I  hold  his  dear,  and  mine  he  cannot  miss,
There  never  was  a  better  bargain  driven:
My  true  love  hath  my  heart,  and  I  have  his.
His  heart  in  me  keeps  him  and  me  in  one,
My  heart  in  him  his  thoughts  and  senses  guides;
He  loves  my  heart,  for  once  it  was  his  own,
I  cherish  his  because  in  me  it  bides:
My  true  love  hath  my  heart,  and  I  have  his.

Мій  український  переклад:

Сер  Філіп  Сідні  (1554  -  1586)

Обмін

Серце  милого  я  маю,  він  -  моє:
Одне  на  інше  чесно  обміняли.
Cерце  милого  пильную,  він  -  моє:
Угоди  кращої  іще  не  знали.
Серце  милого  я  маю,  він  -  моє.

Любе  серце  в  мене  -  в'яже  нас  в  одне,
І  служить  любому  моє  дороговказом.
Він  моє  так  любить  серце,  як  своє,
Його  я  серце  бережу  -  щоб  бути  разом.
Серце  милого  я  маю,  він  -  моє.

Переклад  19.08.2014

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=998922
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 19.11.2023

April is in my mistress' face Переклад

Джерело  тексту  оригіналу:  Elizabethan  Poetry:  An  Anthology  (Dover  Thrift  Editions),  edited  by  Bob  Blaisdell,  2005.

Оригінал:

Text  of  a  Thomas  Morley’s  madrigal    (1557/1558  -  1602)

April  is  in  my  mistress'  face,
And  July  in  her  eyes  hath  place,
Within  her  bosom  is  September,
But  in  her  heart  a  cold  December.

Мій  переклад:

Текст  мадригалу  Томаса  Морлі    (1557/1558  -  1602)

На  обличчі  милої  —  ясний  квітень,  
Обпікає  її  погляд,  наче  липень,  
Перса  —  наче  версень  з  плодами,  
Та  у  серці  —  грудень  з  холодами.

Переклад  04.07.2020

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=998859
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 18.11.2023

April is in my mistress' face. Перевод

Источник  текста  оригинала:  Elizabethan  Poetry:  An  Anthology  (Dover  Thrift  Editions),  edited  by  Bob  Blaisdell,  2005.

Оригинал:

April  is  in  my  mistress'  face,
And  July  in  her  eyes  hath  place,
Within  her  bosom  is  September,
But  in  her  heart  a  cold  December.


Мой  перевод:

Текст  мадригала  Томаса  Морли  (1557/1558  -  1602)

Апрель  в  чертах  ее  сияет,    
Июль  во  взгляде  обжигает,  
Грудь  —  как  сентябрь,  что  плод  приносит,  
Но  сердце  —  как  декабрь,  морозит.  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=998858
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 18.11.2023

The Agincourt Carol. Перевод

Это  старинная,  очень  старинная  английская  историческая  песня,  ее  задача  -  выражать  характер  эпохи  и  людей,  которые  ее  сложили.
The  Agincourt  Carol  -  "Песня  об  Азинкуре",  "Азинкурский  гимн"  -  английская  песня  XV  века,  прославляющая  один  из  знаменитых  эпизодов  Столетней  войны,  триумфальный  для  англичан,  но,  соответственно,  трагический  для  французов:  победу  англичан  над  французами  в  битве  при  Азинкуре  25  октября  1415  г.  Песня  выражает  английскую  и,  так  сказать,  официальную  или  же  наиболее  распространенную  (в  Англии)  точку  зрения;  снисхождение  к  противнику  в  песне  не  предполагается.  Написана  она,  по-видимому,  вскоре  после  битвы  и  еще  при  жизни  короля  Генриха  V  (умер  в  1422  г.)  Она  очень  знаменита  и,  как  документ  эпохи,  интересна.



The  Agincourt  Carol

Deo  gratias  Anglia  redde  pro  victoria!
[England,  give  thanks  to  God  for  victory!]

Owre  Kynge  went  forth  to  Normandy
With  grace  and  myght  of  chyvalry
Ther  God  for  hym  wrought  mervelusly;
Wherefore  Englonde  may  call  and  cry

Chorus

Deo  gratias!
Deo  gratias  Anglia  redde  pro  victoria!

He  sette  sege,  forsothe  to  say,
To  Harflu  towne  with  ryal  aray;
That  toune  he  wan  and  made  afray
That  Fraunce  shal  rewe  tyl  domesday.

Chorus

Then  went  hym  forth,  owre  king  comely,
In  Agincourt  feld  he  faught  manly;
Throw  grace  of  God  most  marvelsuly,
He  had  both  feld  and  victory.

Chorus

Ther  lordys,  erles  and  barone
Were  slayne  and  taken  and  that  full  soon,
Ans  summe  were  broght  into  Lundone
With  joye  and  blisse  and  gret  renone.

Chorus

Almighty  God  he  keep  owre  kynge,
His  peple,  and  alle  his  well-wyllynge,
And  give  them  grace  wythoute  endyng;
Then  may  we  call  and  savely  syng:

Chorus

Песня  о  деле  при  Азинкуре
(The  Agincourt  Carol)

Хвала  Господу  из  хвал!
Он  нам  победу  даровал!

Король  в  Нормандию  ходил,
С  собой  цвет  рыцарей  водил.
Чудесно  Бог  ему  помог,
Чтоб  англичанин  славить  мог:

Хвала  Господу!
За  победу,  Англия,  благодари!

Под  городом  Гарфлер  он  стал,
Его  с  войсками  осаждал,
С  такою  трепкой  город  взял,
Чтоб  до  Суда  враг  горевал.

Хвала  Господу!
За  победу,  Англия,  благодари!

Близ  Азинкура  в  поле  стал,
Там  бой  с  отвагой  принимал.
И  чудо  сам  Господь  послал,
Чтоб  он  в  тот  день  победу  взял.

Хвала  Господу!
За  победу,  Англия,  благодари!

Земли  французской  господа
Сдались  иль  полегли  тогда.
Иных  мы  в  Лондон  привезли  -
К  веселью  нашей  всей  земли.

Хвала  Господу!
За  победу,  Англия,  благодари!

Всевышний,  короля  храни,
Его  народ  не  обдели,
Нам  благодать  Свою  пошли,
Чтоб  петь  и  славить  мы  могли:

Хвала  Господу!
За  победу,  Англия,  благодари!

Перевод  26.08.  2014

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=996992
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.10.2023

Dixie Wilson. The Mist and All. Перевод

Оригинал:

DIXIE  WILLSON

The  Mist  and  All

I  like  the  fall,  The  mist  and  all.
I  like  the  night  owl’s  lonely  call  –
And  wailing  sound  of  wind  around.

I  like  the  grey  November  day,
And  bare,  dead  boughs,
That  coldly  sway,  against  my  pane,
I  like  the  rain.

I  like  to  sit  and  laugh  at  it  –
‘And  tend  my  cozy  fire  a  bit,
I  like  the  fall,  The  mist  and  all.

Мой  перевод.  Памяти  моего  папы:  он  меня  этим  стихам  выучил.

Дикси  Уилсон

Туман  мысль  уносит

По  сердцу  мне  осень.  Туман  мысль  уносит,
Ночной  крик  совиный  –  довольства  причина,
Приятен,  как  друг,  вой  ветра  вокруг.

По  сердцу,  что  сказка,  день  серый  ноябрьский,
И  ветки  милы  –  хоть  голы,  мертвы.
В  окно  мое  бьются  –  и  звук  тот  хорош.
По  сердцу  мне  дождь.

Их  бранить  не  берусь:  сижу  да  смеюсь,
Огонь  разожгу  да  мечтам  предаюсь.
По  сердцу  мне  осень.  Туман  мысль  уносит.

Перевод  01.10.2023

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=995209
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.10.2023

Emily Matthews. Believe in Yourself. Перевод

Оригинал:


Emily  Matthews

Believe  in  Yourself

"Believe  in  yourself  -  in  the  power  you  have
to  control  your  own  life,  day  by  day,
Believe  in  the  strength  that  you  have  deep  inside,
and  your  faith  will  help  show  you  the  way.
Believe  in  tomorrow  and  what  it  will  bring.
Let  a  hopeful  heart  carry  you  through,
For  the  things  will  work  out  if  you  trust  and  believe
there's  no  limit  to  what  you  can  do."

Мой  перевод:

Эмили  Мэтьюз.

Верь  в  себя

Верь  в  себя;  верь,  не  меньше  других  ты  умен;
Верь,  что  сам  свою  жизнь  создаешь;
Верь:  пусть  с  виду  ты  слаб,  в  самом  деле  –  силен:
С  этой  верой  свой  срок  проживешь
Не  как  выйдет,  а  как  пожелаешь.

Верь,  что  завтра  успех  непременно  придет,
А  сегодня  –  не  вечность  страдать;
Сквозь  печали  надежда  к  удаче  ведет.
Если  истину  эту  понять,
Что  задумал  –  всегда  совершаешь.

Перевод:  осень  1995.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=995163
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.10.2023

Henry Wadsworth Longfellow. The Rainy Day. Перевод

Оригинал:


The  Rainy  Day
by
Henry  Wadsworth  Longfellow

The  day  is  cold,  and  dark,  and  dreary;
It  rains,  and  the  wind  is  never  weary;
The  vine  still  clings  to  the  mouldering  wall,
But  at  every  gust  the  dead  leaves  fall,
And  the  day  is  dark  and  dreary.

My  life  is  cold,  and  dark,  and  dreary;
It  rains,  and  the  wind  is  never  weary;
My  thoughts  still  cling  to  the  mouldering  Past,
But  the  hopes  of  youth  fall  thick  in  the  blast,
And  the  days  are  dark  and  dreary.

Be  still,  sad  heart!  and  cease  repining;
Behind  the  clouds  is  the  sun  still  shining;
Thy  fate  is  the  common  fate  of  all,
Into  each  life  some  rain  must  fall,
Some  days  must  be  dark  and  dreary.

Мой  перевод  на  первом  курсе:

Г.В.  Лонгфелло

Дождливый  день

День  сегодня  холодный,  унылый  и  хмурый.
Хлещет  дождь  без  конца,  стонет  ветер  понуро.
Еще  держится  плющ  на  замшелой  стене,
Но  немало  уж  листьев  гниет  на  земле
В  день  осенний,  унылый  и  хмурый.

Редко  жизнь  светом  солнца  меня  веселит,
И,  отчаявшись,  тусклым  я  прошлым  живу,
Но  надежды  отцветшие  вихрь  не  щадит  –
Облетают  они,  как  листва  на  траву.
Каждый  день  мой  –  унылый  и  хмурый.

Но  крепись!  Не  печалься  о  доле  своей:
Ведь  не  хуже  она  прочих  судеб  людей.
После  ночи  тем  радостней  утро.
Потому  в  жизни  каждой,  не  только  в  твоей,
Есть  всегда,  кроме  теплых  и  солнечных  дней,
День  холодный,  унылый  и  хмурый.

Перевод  осенью  1995  г.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=995161
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.10.2023

Навіщо вчити міжнародне право (жартівливий сонет)

Навіщо  вчити  міжнародне  право

(жартівливий  сонет)

Воно  над  міру  завжди  лицемірне
 (Хтось  прийме  це,  а  хтось  бажав  би  змін).  
Ним  легко  грається  господар  сильний,  
Коли  про  спільне  благо  мовить  він.  

Його  теорія  –  рясні  питання,  
Незгода  відповідей  запальна.  
На  практиці,  ти  взнав  найменування
Його  –  і  чуєш,  що  його  нема.

За  волю  безсоромність  видається
Ним,  і  лягає  стриманість  на  дно.  
Як  хтось,  що  захисник  його,  клянеться,  
Він,  мабуть,  що  порушує  його.

Та  виражений  в  нім  весь  світ  –  це  взнайте
Й,  до  речі,  обдурить  себе  не  дайте.

23.09.2023

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=995104
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 30.09.2023

Зачем учить международное право (шуточный сонет)

Зачем  учить  международное  право

(шуточный  сонет)

Оно  сверх  всякой  меры  лицемерно
(Один  спокоен,  но  другой  бежит).  
Сильнейший  им  легко  играет,  верно,  
Когда  об  общем  благе  говорит.  

Теория  –  вопросов  сочетанье,  
Ответы  –  несогласья  торжество.  
На  практике,  узнав  его  названье,  
Услышите  вы  вскоре:  нет  его.  

Им  как  свободный  защищен  бесстыдник,  
А  сдержанный  смириться  принужден.  
Коль  кто  клянется,  что  его  защитник,  
Его,  должно  быть,  нарушает  он.  

Но  выражен  в  нем  целый  мир,  узнайте
И,  кстати,  обмануть  себя  не  дайте.
22.09.20023.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=995103
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.09.2023

John Lydgate. A Praise of Peace. Перевод

Джон  Лидгейт.  Хвала  миру.  Перевод

Большое  стихотворение  английского  поэта  позднего  Средневековья  Джона  Лидгейта,  смысл  которого  -  в    прославлении  идеи  мира.

Источник  оригинала:  The  Minor  Poems  of  John  Lydgate.  Edited  fom  all  available  mss,  with  an  attempt  to  establish  a  Lydgate  Canon,  by  Henry  Noble  McCracken,  Ph.D.    President  of  Vassar  College.  Text  re-read  with  the  mss.  By  Merriam  Sherwood,  Ph.D.  Part  II.  Secular  Poems.  London:  Published  for  Early  English  Text  Society,  by  Humphrey  Milford,  Oxford  University  Press,  Amen  House,  E.C.  4,  1934.  С.785-791


Мой  перевод:

Джон  Лидгейт  (ок.  1370  -  ок.1451).

Хвала  миру

Милость  и  Истина  на  горе  повстречались,
Точно  ясное  солнце,  они  сияли;
Справедливость  и  мир  по  долам  прогулялись.
И  как  эти  сестры,  кого  веселье  не  оставляет,
Пусть  и  мы  пребудем:  пусть  не  ослабевает
То  согласье,  что  добродетельными  хранимо,
Государынь  примерных,  что  в  добрых  делах  едины  –
Милости  и  Истины,  Правосудья  и  Мира.


Милосердье  –  всему  основа,
Мир  –  им  начатому  завершенье.
Правый  суд  –  нет  благ  превыше  такого  –
Тот,  где  грозной  кары  меча  движенье
Сдержано  жезлом  рассужденья.
Их  сестра  –  Справедливость  –  неколебимо
Служит  как  посредник  решенью,
Чтоб  все  блага  обрели  радость  мира.


В  слове  Мир  –  Pax  –  собраны  три  буквы:
P  –  Приращенье,  Правитель  –  добавят;
A  –  Аккуратность,  с  какой  нам  встречаться  любо,
Ну  а  X  –  Христос,  Кого  каждый  славит,
Тот,  Кто  на  кресте,  как  все  люди  знают,
Когда  кровь  и  воду  освободило
Грехов  искупленье  наших,  нам  вручает
Счастье  быть  с  Ним  в  царстве  вечного  мира.

Внутренний  мир  в  сердцах  наступает,
Тот,  что  миром  совести  также  зовется;
Мир,  что  снаружи,  нас  отвращает
От  мирских  богатств,  с  ним  усердье  дается.
А  для  бедняка  мир  в  терпенье  найдется  –
Так  и  Диоген  явил  ума  силу.
Шлет  утраты  Бог  -  он  роптать  не  возьмется,
Был  доволен  и  средь  войны,  и  средь  мира.

Есть  и  мир,  что  зовут  миром  созерцанья,
Этот  мир  -  призванье  людей  превосходных,
Тех,  кто  одинок,  и  кто,  сострадая,
Руку  даст  нагим,  нищим  и  голодным,
Кто  постится,  молится,  веры  полон,
Бедных  посещает,  хранит  гонимых,
Кто  нищ  духом,  кто  будет  удостоен
Быть  с  Христом  вместе  в  царстве  вечного  мира.


Мир  –  государыня,  милости  дочь  дорогая,
Что  города  по  земле  сохраняет  в  покое
И  своевольным  бунта  не  позволяет.
Мир  королевства,  края,  что  славой  довольны,
Оберегает  от  наступленья  тревоги.
Так  и  философ  заметил,  Сократ  его  имя.
Дал  описание  он  добродетелям  многим
И  не  хвалил  ни  одной  из  них  более  мира.

Мир  –  добродетель  терпенья  и  перемены,
Та,  что  спокойно  соседей  спор  разрешает,
Кто  своеволен,  тех  усмирит  непременно,
Розы  среди  шипов  с  ней  произрастают,
Завоевателя  меч  благодаря  ей  ржавым  станет,
Труд  поэтов  –  ее  укрепленья  причина,
Мудрость  посланников  также  ее  защищает,
И  притупляют  копье  усилья  любви  и  мира.


Тот,  кто  всех  больше  ко  благу  мира  стремится,
Жить  хочет  свободным  от  клеветы  и  бесчестья,
Господа  Иисуса  должен  любить  и  страшиться:
Он  сохранит  от  стыда  и  в  несчастье  зовущим  ответит.
Так  принял  имя  свое  Иисус  в  Назарете,
Как  о  том  ангел  сказал,  как  объявил  он.
И  Гавриил    -  евангелист  это  отметил  –
Лучшую  новость  принес  для  утверждения  мира.

Новости  радуясь  этой,  ангелы  пели
В  воздухе,  благочестье  так  выражая,
Gloria  in  excelsis  –  в  ответ  на  Царя  явленье.
Также  и  те  три  царя,  что  звезду  увидали,
Ясную  столь,  столь  прекрасное  в  небе  сиянье,
Шли  за  звездой,  в  Вифлееме  их  путь  завершила.
Путь  от  отчаянья  был,  но  пришло  с  ним  прощанье,
Как  увидали  в  бедном  жилище  они  Царя  Мира.



Была  звезда  Рождества  над  тем  укрытьем  холодным,
Где  Царица  Небесная  рожала  в  бедности  Сына
И  где  были  семь  дочерей  Духа  Святого,
Ей,  деве  и  матери,  они  служили,
Пред  чьим  лицом  они  поклоны  творили,
Пели  Laudes  Deo  пастухи,  страх  отринув,
Пали  они  наземь,  согнули  спины,
И  их  песни  припев  был  во  имя  мира.

Из  семи  дочерей  Духа  Святого
Милосердие  жарко  любовью  горело,
И  ради  блага,  настолько  ему  дорогого,
Размышленья  его  возносились  к  небу.
О  сестре  другой  теперь,  то  –  Терпенье.
Многое  старанье  оно  приложило,
Больше  всех  сестер  семи  оно  радело
О  том,  чтоб  народы  спорящие  вернуть  к  миру.


Радость  Духа  средь  всех  обид  наступала,
Ведь  Христос  средь  сестер  ее  тогда  явился.
Радуясь,  песнь  новую  она  начинала,
Gaudete  in  Domino,  что  в  яслях  родился,
Новым  чудом  тогда  Вифлеем  озарился.
Царь  Давид  здесь,  пророк  наибольшей  силы,
Будет  в  Иерусалиме,  где  престол  воздвигся,
Он,  как  царь  царей,  наречен  Государем  Мира.


Меж  семью  сестрами  нет  несогласья,
Главная  в  их  собранье  –  Смиренье,
Прозорливость  –  ей  малым  удовлетворяться,
Бедность  радостная  –  всех  сестер  скромнее.
Доброта  –  согласью  их  нет  нарушенья,
Так  как  ими  она  руководила,
Главных  добродетелей  объединенье,
Что  бы  ни  творили  они,  все  –  для  мира.

Сестры  все,  терпеливы,  миролюбивы,
Как  их  госпожа  –  ее  милость,  краса  без  изъяна,  -
Именем  Мария,  сколь  возможно  было,
Всеми  добродетелями  обладала.
Царица  Небес  в  простом  доме  лежала,
В  бедном  хлеву,  средь  животных,  чья  груба  сила,
Подле  вола,  осла,  -  знать  Ему  не  служила-
Только  в  яслях  скромных  лежал  Царь  Мира.

При  Христа  рожденье  –  скажу  я  далее  –
Мир  пришел,  почти  когда  полночь  темнела.
При  императоре  Октавиане,
Когда  на  восток  Сивилла  глядела,
И  алтарь  в  сиянье  она  узрела,
Несравненной  красы,  Ara  Celi  ему  имя.
Императрица  прекрасная  там  сидела,
С  младенцем  в  руках,  Властелином  Мира.

Этот  мир  милосердия  тогда  долго  продлился  –
Три  царя  появились,  ведомы  звездою,  -
Покуда  Ирод,  злобный  царь,  не  решился
На  Иисуса-младенца  пойти  войною.
И  послал  он  солдат  своих  –  войское  злое  –
Чтобы  оно  младенцев  невинных  убило.
Свершить  в  Вифлееме  велел  тиран  дело  дурное
Против  царя,  что  зовется  Властителем  Мира.

Этот  Ирод  –  тиран,  исполнен  гордыни,
Злом  одержим,  в  самомнении,  с  сердцем  жестоким,
Приказал,  чтоб  по  всем  городам,  по  соседству  что  были,
Всех  младенцев  убили  –  зол  на  Христа  настолько.
Жалости  стоит  Рахиль  –  плакала,  не  умолкла,
Видя,  как  войско  милости  не  явило
И  убивало  детей  Израиля  –  горько
Было  ради  него,  Властелина  Мира.

Есть  и  примеры  других  –  жалеть  их  случилось.
Было  у  лживых  тиранов  отмщенья  желанье,
Каин  Авеля  умертвил  за  его  справедливость,
И  Исмаила,  и  Исаака  страданье,
Также  Исав  предался  однажды  рыданью:
Ведь  Иакова  в  день  тот  удача  настигла
Из-за  Ревекки.  И  противостоянье
Было  меж  братьями  –  до  заключения  мира.

И  в  “Откровенье”  святой  Иоанн  нам  поведал,
Евангелист  отметил  то,  средь  иного,
Как  он  видел:  с  мечом  острым  в  руке  всадник  ехал,
Cмел  и  горд,  оседлав  жеребца  молодого,
Рыжего,  и  торопился  он  много,
Мстительного  и  безрассудного  вида.
Власть  была  вручена  –  на  века  о  том  слово  -
Войны  ему  начинать  и  лишить  землю  мира.

Меч  его  был  в  крови  из-за  битв  смертельных,
Между  войсками  греков  и  городом  Троей,
Cтоль  знаменитых  повсюду,  жестоких  безмерно;
Также  в  крови  он  был  из-за  Фив  сожженных,
Из-за  того,  что  Александром  Дарий  сражен  был,
В  Персии,  в  Мидии  счастье  ему  изменило;
Из-за  павлиньей  гордыни,  французам  угодной,
Вызванной  войнами,  что  столь  враждебны  для  мира.

Были  в  другие  века  и  войны  другие
Вслед  за  Иерусалимом  и  Вавилоном,
Войны  между  Карфагеном  и  Римом,
Между  знаменитейшим  Сципионом
И  Ганнибалом,  воителем  гордым  -
Стены  Рима  разбил,  гневом  одержимый,
После  принял  яд,  так  себя  убил  он.
С  гневом  воина  он  не  мог  жить  для  мира.

Войны  всегда  страшны,  добродетель  мира  прекрасна,
Полон  злобы  раздор,  а  мир  –  дочь  веселья.
Было  в  правление  Карла:  кровь  проливали  всечасно,
Да  устроит  Господь  мира  заключенье!
Войны  бедность  несут,  мир  же  –  обогащенье.
Ведь  примирившихся  пара  больше  бы  получила,
И  без  притворства,  подлога,  недоброго  измененья,
Когда  б  нам  Господь  Иисус  Христос  послал  благо  мира.

Генрих  Пятый,  король,  был  витязем  славным.
И  отвагу  явить,  и  благородство  умея,
Не  избегал  он  труда  защищать  свое  право,
На  трон  французский  и  на  нормандскую  землю.
Умер  в  походе  –  и  нами  смерть  овладеет.
Боже,  даруй  нам,  после  его  кончины,
Милость  свою  –  наши  страны  любя  и  жалея!
Пусть  будем  жить  мы  среди  совершенного  мира!

Мир  принесло  нам  всем  Рождество  Христово,
Пели  о  мире  ангелы  в  Вифлееме,
Из  милосердья,  чтоб  нам  даровать  свободу,
Принял  Христос  в  Иерусалиме  мученья.
День  потемнел  тогда,  солнце  само  помрачнело.
Был  на  кресте  разбойник  –  вход  в  рай  получил  он.
Что  же,  счастливых  календ  –  христианским  землям,
Каждой!  Пусть  будем  мы  жить  средь  вечного  мира!

Ясно  сказал  Лидгейт.

Перевод  23.07.2023  –  28.09.2023

Примечания  переводчицы:

Милость  и  Истина  на  горе  повстречались  –  отсылка  к  Библии:  “Милость  и  истина  сретятся,  правда  и  мир  облобызаются”    (Псалтирь  84:11,  Синодальный  перевод).
Pax  –  буквально  “P  –  для  проницательного  Благоразумия  (Prudence),  A  для  Приращения  (Augmentum)  и  большего  Авторитета  (Auctorite),  Х  –  для  Христа,  наиболее  достойного  почитания”.

Gloria  in  excelsis  –  слава  в  Вышних  (Богу).

Laudes  Deo  –  Слава  Богу

Gaudete  in  Domino  –  Радуйтесь  в  Господе

Ara  Celi  –  Алтарь  Неба

Каин  Авеля  умертвил  за  его  справедливость  –  перечисляются  библейскией  персонажи:  Каин  и  Авель,  сыновья  Адама  и  Евы,  Исмаил  –  сын  Авраама  от  наложницы  Агари,  прародитель  арабского  народа;  Исаак  –  сын  Авраама  от  Сарры,  едва  не  принесенный  им  в  жертву;  Исав  –  старший  сын  Исаака,  уступивший  право  первородства  и  отцовское  благословение  брату  Иакову  из-за  хитрости  их  матери  Ревекки.

C  мечом  острым  в  руке  всадник  ехал  –  отсылка  к  “Откровению”  Иоанна  Богослова:  “И  вышел  другой  конь,  рыжий;  и  сидящему  на  нем  дано  взять  мир  с  земли,  и  чтобы  убивали  друг  друга;  и  дан  ему  большой  меч.  (“Откровение”  Иоанна  Богослова,  4:6).”

Из-за  того,  что  Александром  Дарий  сражен  был  –  Дарий  III,  персидский  царь,  побежденный  Александром  Македонским.

Было  в  правление  Карла  –  короля  Франции  Карла  VI  (1368-1422).

Да  устроит  Господь  мира  заключенье!  –  буквально:  “Боже,  пошли  нам  мир  между  Англией  и  Францией!”.

Мир  же  –  обогащенье  –  буквально  –  изобилие.

Генрих  Пятый  –  король  Англии  Генрих  V  (1386/1387-1422),  герой  Столетней  войны.  Скончался  во  Франции,  в  Венсеннском  замке  31  августа  1422  г.

Был  на  кресте  разбойник  –  вход  в  рай  получил  он  –  один  из  разбойников,  распятых  вместе  с  Христом.





Оригинал  (приводится  без  примечаний  на  полях):

John  Lydgate.

A  Praise  of  Peace

Mercy  and  Trouthe  mette  on  an  hih  mounteyn,
Brith  as  the  sonne  with  his  beemys  cleer
Pees  and  Iusticia  walkyng  on  the  pleyn,
And  with  foure  sustryn  moost  goodly  of  the  cheer,
List  nat  departe,  nor  severe  in  no  maneer,
Of  oon  accord  by  vertuous  encrees,
Ioyned  in  Charite,  pryncesses  moost  enteer,
Mercy  and  Trouthe,  Rightwisnesse  and  Pees.

Misericordia,  ground  and  original
Of  this  processe  Pax  is  conclusioun
Rihtwisnesse,  of  vertues  principal
The  swerd  to  modefye  of  execucioun
With  a  sceptre  of  discrecion,
The  sustir  Equitas  wil  put  hir  silf  i  prees
Which  with  hir  noble  mediacioun
Sette  alle  vertues  in  quiete  and  in  pees.


In  this  woord  Pax,  there  be  lettrys  thre,
P  set  to-forn  for  polityk  Prudence,
A  for  Augmentum,  and  moore  Auctoritie,
X  for  Xpus  moost  digne  of  reverence,
Which  on  a  cros,  by  inortal  violence
With  blood  and  watir  wrot  by  relees
Of  our  trespacys,  and  for  ful  confidence
With  hym  to  regne  in  his  eternal  pees,


An  inward  pees  ther  is  eek  of  the  herte,
Which  callid  is  a  pees  of  conscience,
A  pees  set  outward,  which  that  doth  averte
To  wordly  tresours  with  to  gret  dilligence;
Glad  pees  in  pouert,  groundid  on  pacience,
Professyd  to  which  was  Diogenees,
Which  gruchyd  nevir  for  noon  indigence
Such  as  God  sent,  content  in  werre  and  pees.

Thereis  also  a  pees  contemplatif
Of  parfiht  men  in  their  professioun,
As  som  thatbleede  a  solitary  life
In  fastyng,  praying,  and  devout  orisoun
Visite  the  poore,and  of  compasioun
Nakyd  and  needy,  and  hungry  socourlees,
And  poore  in  spirit,  which  shal  haue  ther  guerdoun
Wiith  Christ  to  regne  in  his  eternal  pees.

Pees  is  a  princess,  douhtir  to  Charite,
Kepyng  in  reste  cites  and  roial  touns,
Folk  that  be  froward,  set  in  tranquylite,
Monarchies  and  famous  regiouns,
Pees  preseruyth  them  from  divesiouns,
As  seith  the  phlosophre,  callid  Socratees,
A-mong  alle  vertues  making  a  discripcioun
He  moost  comendith  this  vertu  callid  pees.


 Pees  is  a  vertu  pascient  and  tretable,
Set  in  quyet  discoord  of  neihbours,
Froward  cheerys  pees  makith  amyable,
Of  thorny  roseers  pees  gradrith  out  the  flours,
Makith  the  swerd  to  ruste  of  conquerours
Provided  by  poeetys,  nat  slouh  nor  relees,
And  mediacioun  of  wise  enbassitours,
The  spere,  maad  blont,  brouht  in  love  and  pees.


And  who  that  list  plente  of  pees  possede,
Live  in  quyete  fro  sclaundre  and  diffame,
Our  Lord  Ihesus  he  muste  love  and  drede,
Which  shal  preserve  hym  fro  wordly  trouble  &  shame,
This  woord  Ihesus  in  Nazareth  took  his  name,
Brouht    by  an  angil,  which  put  hym  silf  in  prees,
Whan  Gabriel  cam,  the  gospeeler  seith  the  same,
Brouht  gladdest  tydynges  pat  evir  was  of  pees.


And  in  reioisshyng  of  this  glad  tydyng
Angelis  song  devoutly  in  the  ayr
Gloria  in  excelsis  at  comyng  of  this  kyng,
And  thre  kynges  hauyng  ther  repayr
With  a  sterre  that  shoon  so  briht  and  fayr
Brouht  hem  to  Bedleem,  a  place  that  they  chees,
Of  ther  viage  brouht  out  of  dispayr,
Wher,  poorly  loggyd,  they  fond  the  kyng  of  pees.

Briht  was  the  sterre  ovir  the  dongoun  moost
Where  the  Heuenly  Queen  lay  poorly  in  iesyne,
With  the  seven  douhtern  of  the  Hooly  Goost
On  hire  awaytyng,  moodir  and  virgine,
Tofore  whos  face  lowly  they  did  enclyne,
Song  Laudes  Deo  pastores  doutlees,
Fyl  doun  to  ground,  bowyd  bak  and  chyne,
And  of  ther  song  the  refreit  was  of  pees.

Of  these  seven  douhtren  of  the  Hooly  Goost,
Caritas  in  love  brente  birth  as  levene,
And  for  bicausethat  she  lovyd  moost,
Hir  contemplacioun,  raught  vp  to  the  heuene.
The  next  sustir  in  ordre,  as  I  can  nevene,
Was  Pacience,  which  put  hir  silf  in  prees,
And  moost  was  besy  ofalle  the  sustryn  sevene
Folk  at  discoord  to  settyn  hem  in  pees.

Gaudium  in  Spiritu  to  reiosshe  euery  wrong,
For  Cristes  comyng  among  her  sustrys  alle,
With  a  glad  spirit  this  was  hir  newe  song,
Gaudete  inDomino,  born  in  an  oxis  stalle,
A  newe  myracle  in  Bedleem  is  now  falle,
Kyng  Dauid-is  heir  mong  prophetis  perlees,
Shal  at  Ierusalem  in  that  royal  halle
As  lord  of  lordys  callyd  souereyn  lord  of  pees.


In  thes  seven  sustryn  was  no  divisioun
Cheef  of  ther  consayl  wac  Humylitas,
Content  of  ther  consayl  wac  Humylitas,
Content  with  litel  was  Discrecioun,
Moost  meke  of  alle  was  Leta  Paupertas,
Alle  of  accord,  cause  that  Benignitas
Set  governaunce,  that  none  was  reklees,
Of  cardinal  vertues  perfecta  societas,
What  evir  they  wrouhte,  concludid  vpon  pees.

Thes  sustryn  alle,  pacient  and  pesible,
Lyk  ther  princesse,  moost  fayr,  moost  gracious,
Callyd  Maria,as  ferre  as  was  posible
Fulfilled  with  vertues  she  was  moost  plentevous,
Queen  of  Hevene  lay  in  a  symple  hous,
A  poore  stable  mong  beestys  rewleless
An  oxe,  an  asse,  no  courseers  costious,
In  a  streiht  rakke  lay  there  the  Kyng  of  Pees.


At  Cristes  birthe,  as  I  reherse  can,
This  pees  cam  in  almoost  at  merk  mydnyht,
Tyme  of  thempyre  of  Octovian,
Whan  Sibile  cast  hir  look  vpriht
Toward  the  Orient,  and  sauth  anauhteer  bright
Callyd  Ara  Celi,  of  beaute  peerlees,
Theron  an  empresse,  moost  fayr  of  face  and  siht,
A  child  in  hir  armys,  called  cheef  Lord  of  Pees.


This  pees  of  grace  long  while  did  endure,
Tyme  that  iiji.  kynges  wer  conveyd  with  the  sterre,
Tyl  Herodes,  of  froward  aventure,
Geyn  Ihesus  by  malys  gan  a  werre,
Sent  his  knyhtes  both(e)  nyh  and  ferre,
Slouh  Innocentys,  of  malys  giltlees,
In  Bedleem  boundys  this  Tyraunt    lst  so  erre,
Ageyn  the  pynce  callyd  souereyn  Lord  of  Pees.


This  Herodis,  tiraunt  full  of  pryde,
In  his  malys  surquedous  and  cruel,
Thoruh  alle  the  citees  that  stood  there  be-syde,
Slouh  alle  the  childre,  geyn  Crist  he  was  so  fel;
Of  compassioun  moot  pitusly  Rachel
Wepte  whan  she  sauh  the  knyhtes  mercilees,
Slouh  so  hir  childre,  born  in  Israel,
For  his  sake  souereyn  Lord  of  Pees.


There  be  figures  dolorous  of  pite,
Of  fals  tyrauntes  vengable  to  do  wraak,
Caym  slouh  Abel  for  his  gret  equite,
Attwen  Ismael  was  stryff  and  Isaak,
Esaw  wolde  haue  founde  a  laak
Cause  that  Iacob  was  put  out  of  prees,
By  Rebecca  a  while  set  a-baak,
Atwen  the  brethre,  tyl  ther  wer  maad  a  pees.


The  Apocalips  remembryd  of  seyn  Iohn,
In  his  avisiouns  the  Ewangelist  took  heede,
With  a  sharp  swerd  he  sauh  ridyng  Oon,
Fers  and  proudly  vpon  a  poleyn  steede,
Of  colour  reed,  his  iourne  for  to  speede,
By  his  array  vengable  and  reklees,
Whos  power  was  bothe  in  lengthe  and  breede
To  make  werre  and  distroye  pees.

His  swerd  wex  bloody  in  the  mortal  werre,
Attween  Grekys  and  them  of  Troye  toun,
Gan  spreede  abrood,  bothe  nyh  and  ferre,
Thebes  aforn  brought  to  destruccioun,
Kyng  Alisaundre  put  Darye  doun,
In  Perce  and  Meede,  the  crowne  whan  he  chees,
Vowes  of  the  Pecok,  the  Frenssh  makith  mencioun,
Pryde  of  the  werrys  moost  contrary  vnto  pees.

Othir  werrys,  that  were  of  latter  age,
Afftir  Ierussaleem    and  gret  Babiloon,
Werrys  attween  Roome  and  Cartage
Of  thre  Scipiouns,  moost  souereyn  of  renoun,
RekneHanybal,  the  proude  champioun,
Brak  Rome  wallys,  furyous  and  reklees,
At  the  laste  stranglyd  with  poisoun,
Of  marcial  ire  koude  lyve  nevir  in  pees.

Al  werre  is  dreedful,  vertuous  pees  is  good,
Striff  is  hatful,  pees  douhtir  of  plesaunce,
In  Charlys  tyme  ther  was  shad  great  blood,
God  sende  vs  pees  twen  Ynglond  and  Fraunce;
Werre  causith  povert,  pees  causith  habundaunce,
And  attween  bothen  for  ther  moor  encrees,
Withoute  feynyng,  fraude,  or  varyaunce,
Twen  al  Cristene  Crist  Ihesus  send  vs  pees.

The  Fifte  Herry  preevyd  a  good  knyht,
By  his  prowesse  and  noble  chivalrye,
Sparyd  nat  to  pursue  his  riht,
His  title  of  Fraunce  and  of  Normandye,
Deyed  in  his  conquest,  and  we  shall  alle  dye,
God  graunt  vs  alle,  now  aftir    his  discees,
To  send  vs  grace  attweenn  ech  partye,
By  loue  and  charyte,  to  live  in  parfiht  pees:

Criste  cam  with  pees  at  his  Natiuite,
Pees  songe  of  angelis  for  gladnesse  in  Bedleem,
And  of  his  mercy  to  make  vs  alle  fre,
He  suffryd  deth  at  Ierusaleem,
The  day  wex  dirk,  the  sonne  lost  his  beem,
The  theef  to  Paradys  by  mercy  gani  n  prees,
Gladdest  kalendis  to  euery  Cristen  reem,
For  vs  to  come  to  evir-lastyng  pees.

       Explicit  quod  Lydgate.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=994957
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 28.09.2023

Aemilia Lanyer. To the Ladie Anne, Countesse of Dorcet. Перевод

[url="http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=964442"]В  прошлый  раз[/url],  когда  я  приставала  в  переводческих  целях  к  госпоже  Эмилии  Бассано  Ланье,  она  вспоминала,  как  в  поместье  Кукем  составляла  компанию  своей  аристократической  покровительнице  леди  Маргарет  Расселл,  в  замужестве  Клиффорд,  графине  Камберленд,  и  ее  дочери  Анне  -  впоследствии  "прекрасной  Дорсет"  в  супружестве.  Эмильский  биограф  Сьюзан  Вудс  полагает,  что  наиболее  подходящей  ролью  для  Эмилии  в  их  хозяйстве  была  роль  прислуги  дворянского  звания  (a  gentlewoman  servant)  с  некоторыми  обязанностями  касательно  образования  Анны.  (Woods  S.  Lanyer.  A  Renaissance  Woman  Poet.  New  York,  Oxford:  Oxford  University  Press,  1999.  P.  30).  Дворянское  звание  полагалось  Эмилии  как  дочери  и  жене  придворных  музыкантов,  потому  что  у  придворных  музыкантов  был  титул  джентльмена  (там  же,  p.  21).
Стихотворение  "Описание  Кукема"  обращено  к  леди  Маргарет.  Ниже  следует  стихотворение,  обращенное  к  Анне.  Оно  -  среди  вошедших  в  сборник  Эмилии  'Salve  Deus  Rex  Judaeorum'  обращений  автора  к  нескольким  дамам,  потенциальным  покровительницам.  В  стихах  к  Анне,  графине  Дорсет,  автор  сообщает,  что  сборник  посвящен  ей.
Стихи  эти  с  очевидностью  -  религиозная  лирика,  а  кроме  того  -  выражение  восхищения  бывшей  воспитанницей,  которую  автор  призывает  посвятить  жизнь  добрым  делам.  Высказаны  также  элементы  социальной  критики.  По  мнению  Эмилии,  истинная  знатность  -  не  унаследованная,  а  лично  добрыми  делами  заслуженная.
Адресат  этих  стихов,  дочь  графини  Камберленд,  Анна  (1590–1676)  также  стала  тем,  что  называют  -  сильная  женщина,  и  писательницей.  Ей  пришлось  долго  бороться  за  свое  наследство,  и  в  ходе  этой  борьбы  леди  Анна  составила  родословные  семейств,  к  которым  принадлежали  ее  родители.  Она  стала  также  автором  известных  дневников.  Замужем  Анна  была  первым  браком  за  Ричардом  Сэквиллом,  третьим  графом  Дорсетом  (1589–1624),  а  вторым  –  за  Филипом  Гербертом,  четвертым  графом  Пембруком  (1584–1650).  Пембрук  был  младшим  сыном  знаменитой  поэтэссы  Мэри  Сидни,  но  этот  брак  Анны  был  неудачен.

Но  похоже,  что  Эмилия  верно  угадала  характер  своей  любимой  воспитанницы.  И  это,  конечно,  очень  хорошо.

Оригинал  длинный,  но  привожу  его  полностью.  Там  ближе  к  концу  есть  известный  образ.

Источник  оригинала:  Whitney  I.,  Sidney  M.,  Lanyer  AE.  Renaissance  Women  Poets.  Edited  by  Danielle  Clarke.  London:  Penguin  Books,  2000.

Оригинал:

Aemilia  Lanyer  (1569–1645)

To  the  Ladie  Anne,  Countesse  of  Dorcet

To  you  I  dedicate  this  worke  of  Grace,
This  frame  of  Glory  which  I  have  erected,
For  your  faire  mind  I  hold  the  fittest  place,
For  your  faire  mind  I  hold  the  fittest  place,
Where  virtue  should  be  setled  and  protected;
If  highest  thoughts  true  honor  do  imbrace,
And  holy  Wisdom  is  of  them  respected:
Then  in  this  Mirrour  let  your  faire  eyes  looke,
To  view  your  virtues  in  this  blessed  Booke.

Blest  by  our  Saviours  merits,  not  my  skil,
Which  I  acknowledge  to  be  very  small;
Yet  if  the  least  part  of  his  blessed  Will
I  have  perform’d,  I  count  I  have  done  all:
One  sparke  of  grace  sufficient  is  to  fill
Our  Lampes  with  oyle,  ready  when  he  doth  call
To  enter  with  the  Bridegroome  to  the  feast,
Where  he  that  is  the  greatest  may  be  least.

Greatnesse  is  no  sure  frame  to  build  upon,
No  worldly  treasure  can  assure  that  place;
God  makes  both  even,  the  Cottage  with  the  Throne,
All  worldly  honours  there  are  counted  base;
Those  he  holds  deare,  and  reckneth  as  his  owne,
Whose  virtuous  deeds  by  his  especiall  grace
Have  gain’d  his  love,  his  kingdome,  and  his  crowne,
Whom  in  the  booke  of  Life  he  hath  set  downe.


Titles  of  honour  which  the  world  bestowes,
To  none  but  to  the  virtuous  doth  belong;
As  beauteous  bowres  where  true  worth  should  repose,
And  where  his  dwellings  should  be  built  most  strong:
But  when  they  are  bestow’d  upon  her  foes,
Poore  virtues  friends  indure  the  greatest  wrong:
For  they  must  suffer  all  indignity,
Untill  in  heav’n  they  better  graced  be.

What  difference  was  there  when  the  world  began,
Was  it  not  Virtue  that  distinguisht  all?
All  sprang  but  from  one  woman  and  one  man,
Then  how  doth  Gentry  come  to  rise  and  fall?
Or  who  is  he  that  very  rightly  can
Distinguish  of  his  birth,  or  tell  at  all,
In  what  meane  state  his  Ancestors  have  bin,
Before  some  one  of  worth  did  honour  win?

Whose  successors,  although  they  beare  his  name,
Possessing  not  the  riches  of  his  minde,
How  doe  we  know  they  spring  out  of  the  same
True  stocke  of  honour,  beeing  not  of  that  kind?
It  is  faire  virtue  gets  immortall  fame,
Tis  that  doth  all  love  and  duty  bind:
If  he  that  much  enjoyes,  doth  little  good,
We  may  suppose  he  comes  not  of  that  blood.

Nor  is  he  fit  for  honour,  or  command,
If  base  affections  over-rules  his  mind;
Or  that  selfe-will  doth  carry  such  a  hand,
As  worldly  pleasures  have  the  powre  to  blind
So  as  he  cannot  see,  nor  understand
How  to  discharge  that  place  to  him  assign’d:
Gods  Stewards  must  for  all  the  poore  provide,
If  in  Gods  house  they  purpose  to  abide.

To  you,  as  to  Gods  Steward  I  doe  write,
In  whom  the  seeds  of  virtue  have  bin  sowne,
By  your  most  worthy  mother,  in  whose  right,
All  her  faire  parts  you  challenge  as  your  owne;
If  you,  sweet  Lady,  will  appeare  as  bright
As  ever  creature  did  that  time  hath  knowne,
Then  weare  this  Diadem  I  present  to  thee,
Which  I  have  fram’d  for  her  Eternitie.

Your  are  the  Heire  apparant  of  this  Crowne
Of  goodnesse,  bountie,  grace,  love,  pietie,
By  birth  its  yours,  then  keepe  it  as  your  owne,
Defend  it  from  all  base  indignitie;
The  right  your  Mother  hath  to  it,  is  knowne
Best  unto  you,  who  reapt  such  fruit  thereby:
This  Monument  of  her  faire  worth  retaine
In  your  pure  mind,  and  keepe  it  from  al  staine.

And  as  your  Ancestors  at  first  possest
Their  honours,  for  their  honourable  deeds,
Let  their  faire  virtues  never  be  transgrest,
Bind  up  the  broken,  stop  the  wounds  that  bleeds,
Succour  the  poore,  comfort  the  comfortlesse,
Cherish  faire  plants,  suppresse  unwholsom  weeds;
Althogh  base  pelfe  do  chance  to  come  in  place,
Yet  let  true  worth  receive  your  greatest  grace.

So  shal  you  shew  from  whence  you  are  descended,
And  leave  to  all  posterities  your  fame,
So  will  your  virtues  alwaies  be  commended,
And  every  one  will  reverence  your  name;
So  this  poore  worke  of  mine  shalbe  defended
From  any  scandall  that  the  world  can  frame:
And  you  a  glorious  Actor  will  appeare
Lovely  to  all,  but  unto  God  most  deare.

I  know  right  well  these  are  but  needlesse  lines,
To  you,  that  are  so  perfect  in  your  part,
Whose  birth  and  education  both  combines;
Nay  more  than  both,  a  pure  and  godly  heart,
So  well  instructed  to  such  faire  designes,
By  your  deere  Mother,  that  there  needs  no  art:
Your  ripe  discretion  in  your  tender  yeares,
By  all  your  actions  to  the  world  appeares.

I  doe  but  set  a  candle  in  the  sunne,
And  adde  one  drop  of  water  to  the  sea,
Virtue  and  Beautie  both  together  run,
When  you  were  borne,  within  your  breast  to  stay;
Their  quarrell  ceast,  which  long  before  begun,
They  live  in  peace,  and  all  doe  them  obey:
In  you  faire  Madame,  are  they  richly  plac’d,
Where  all  their  worth  by  Eternity  is  grac’d.

You  goddesse-like  unto  the  world  appeare,
Inricht  with  more  than  fortune  can  bestowe,
Goodnesse  and  Grace,  which  you  doe  hold  more  deere
Than  worldly  wealth,  which  melts  away  like  snowe;
Your  pleasure  is  the  word  of  God  to  heare,
That  his  most  holy  precepts  you  may  know:
Your  greatest  honour,  faire  and  virtuous  deeds,
Which  from  the  love  and  feare  of  God  proceeds.

Therefore  to  you  (good  Madame)  I  present
His  lovely  love,  more  worth  than  purest  gold,
Who  for  your  sake  his  pretious  blood  hath  spent,
His  death  and  passion  you  may  here  behold,
And  view  this  Lambe,  that  to  the  world  was  sent,
Whom  your  faire  soule  may  in  her  armes  infold:
Loving  his  love,  that  did  endure  such  paine,
That  you  in  heaven  a  worthy  place  might  gaine.

For  well  you  knowe,  this  world  is  but  a  Stage
Where  all  doe  play  their  parts,  and  must  be  gone;
Here’s  no  respect  of  persons,  youth,  nor  age,
Death  seizeth  all,  he  never  spareth  one,
None  can  prevent  or  stay  that  tyrants  rage,
But  Jesus  Christ  the  Just:  By  him  alone
He  was  orecome,  He  open  set  the  dore
To  Eternall  life,  ne’re  seene,  nor  knowne  before.

He  is  the  stone  the  builders  did  refuse,
Which  you,  sweet  Lady,  are  to  build  upon;
He  is  the  rocke  that  holy  Church  did  chuse,
Among  which  number,  you  must  needs  be  one;
Faire  Shepheardesse,  tis  you  that  he  will  use
To  feed  his  flocke,  that  trust  in  him  alone:
All  wordly  blessings  he  vouchsafes  to  you,
That  to  the  poore  you  may  returne  his  due.

And  if  deserts  a  Ladies  love  may  gaine,
Then  tell  me,  who  hath  more  deserv’d  than  he?
Therefore  in  recompence  of  all  his  paine,
Bestowe  your  paines  to  reade,  and  pardon  me,
If  out  of  wants,  or  weakenesse  of  my  braine,
I  have  not  done  this  worke  sufficiently;
Yet  lodge  him  in  the  closet  of  your  heart,
Whose  worth  is  more  than  can  be  shew’d  by  Art.



Мой  перевод:

Эмилия  Бассано  Ланье.

Леди  Анне,  графине  Дорсет

Вам  посвящаю  благодати  труд,
Мое  для  вышней  славы  обрамленье.
Ведь  ум  ваш  ясный  лучшим  назову
Для  лучших  качеств  домом  и  спасеньем.
Коль  высшие  из  мыслей  честь  блюдут
И  к  мудрости  святой  в  них  –  уваженье,
То  вам  –  как  в  зеркале,  свои  приметы
Узнать  в  благословенной  книге  этой.

Спасителем  был  труд  благословен,
А  не  моим  уменьем  –  малым,  знаю.
Но  часть  свершив  того,  что  Он  велел,
Я  целое  свершенным  почитаю.
Ведь  искры  благодати  нам  вполне
Довольно,  чтоб  светильники,  сияя,
Позволили  войти  на  пир  нам  брачный,
Где  может  стать  последним  величайший.

Коль  кто  велик  –  он  зря  самовлюблен:
Мирские  там  не  надобны  богатства.
Бог  к  хижине  приравнивает  трон,
Земные  почести  там  не  продлятся.
Тех  любит  и  зовет  своими  Он,
Чьим  добродетелям  –  вознаграждаться
Любовью,  царством  и  венцом  Господним,
Кому  он  в  книге  Жизни  быть  позволил.

Те  почести,  какие  мир  дает,
Лишь  добродетель  принимать  достойна.
Пусть,  как  в  домах  красивых,  в  них  живет,
Кто  заслужил.  Их  укрепим  довольно.
Но  если  враг  ее  снискал  почет,
То  добродетели  друзьям  так  больно  ...
Они  в  пренебрежении  страдают,
Покуда  в  небе  их  не  награждают.

Кто  знатен  был,  когда  мир  начался?
Не  в  добродетели  ль  отличье  было?
Как  знать  возникла,  где  ей  ждать  конца,
Когда  одна  всех  пара  породила?
А  кто  бы  точно  объяснить  взялся,
Чем  род  его  хорош?  Иль  объявил  бы,
Что  предки  жизнь  в  ничтожестве  влачили,
Покуда  одного  не  отличили?

Коль  кто  от  предков  имя  получил,
Сокровища  души  легко  растратив,
Как  угадать,  что  предок  славным  был
И  отнести  потомка  к  той  же  знати?
Тот  славен  вечно,  кто  добру  служил  –
А  значит,  жил  любви  и  долга  ради.
Той  знати,  что  добра  не  совершает,
Кичиться  предками  не  подобает.

Кто  угождает  низменным  страстям,
Тот  недостоин  чести,  как  и  власти,
Как  тот,  кто,  лишь  себе  служа,  упрям...
Ведь  могут  ослепить  мирские  страсти
И  не  откроется  таким  умам,
Как  жить,  чтоб  в  жизни  не  прийтись  некстати.
Лишь  слуги  Божьи  всех  оберегают,
Когда  в  Господень  дом  войти  желают.

И  к  вам  пишу  как  к  Божьему  слуге,
В  ком  добродетель  заронила  семя.
Вы  приняли  от  матери  своей
Прекрасных  черт  собранье  как  наследье.
Коль  вам  –  быть  украшеньем  меж  людей,
Всех  тех,  кого  успело  видеть  время,
Венец  носите  этот.  Вечной  славы,
Что  мать  снискала  ваша,  он  –  оправа.

Наследовать  его  вам  надлежит  –
Венец  добра,  любви  и  милосердья.
Вам  право  –  по  рожденью.  Пусть  хранит
Наследница  венец  от  оскверненья.
Что  мать  имеет  право,  подтвердит
Ваш  опыт:  ведь  воспитаны  вы  ею.
Ей  этот  памятник,  прошу,  примите.
От  скверны  –  мыслью  чистой  защитите.

Как  вашим  предкам  честь  была  дана
За  их  достойные  дела  в  награду,
Так  вы  всегда  пребудьте  без  пятна:
Указывайте  путь,  лечите  раны,
Да  будет  бедных  скорбь  утолена!
От  сорняков  храните  кущи  сада!
Хоть  с  низостью  приходится  встречаться,
Оберегайте  истины  богатство!

Так  вы  докажете,  что  род  ваш  знатен,
И  в  славе  удостоитесь  пребыть.
Вас  станут  вспоминать  примера  ради
И  вашу  добродетель  всюду  чтить.
Так  сможете  и  книгу  эту,  кстати,
Всегда  от  сплетен  света  защитить.
Предстанете  в  служенье  благородном  
Для  всех  любезной  и  любимой  Богом.

Я  слишком  знаю:  обращаюсь  зря
К  настолько  совершенному  созданью.
Жить  в  чистоте  и  Господа  любя
Велят  рожденье  вам  и  воспитанье.
У  доброй  матери  уроки  взяв,
Вы  не  нуждаетесь  в  увещеванье.
Вы  рано  проявляете  ум  зрелый  –
Уже  он  виден  с  ясностью  отменной.

При  солнце  зажжена  моя  свеча,
Я  добавляю  только  каплю  к  морю.
Краса  и  Чистота  пришли,  спеша,
К  вам  в  ваш  рожденья  час,  забыв  о  споре.
С  тех  пор  они  вам  служат  сообща,
Между  собой  уже  не  ссорясь  боле.
Они  сияют  в  вас,  прекрасной,  ярко,
И  в  них  вам  милость  Вечности  –  подарком.

Вы  предстаете,  словно  божество.
Вы  истинно  богаты,  почитая
Добро  и  милость  более  всего  –
Не  те  богатства,  что,  как  снег,  растают.
Чтя  Бога,  любите  слова  Его,
Священные  заветы  знать  желая.
В  вас  честь  и  доброта  соединились  –
Пред  Богом  страх,  любовь  к  Нему  явились.

А  потому  вам  здесь  преподношу
Его  любовь,  что  золота  ценнее.
О  Нем,  за  вас  страдавшем,  я  пишу,
Здесь  страсти,  смерть  Его  представить  смею.
О  посланном  в  мир  Агнце  расскажу  –
Его  примите  вы  душой  своею,
Любя  любовь  Того,  кто  шел  на  муки,
Чтоб  в  небе  быть  вам  за  свои  заслуги.

Вы  знаете:  лишь  сцена  –  этот  мир.
Играет  человек,  потом  уходит.
Будь  юн,  будь  знатен  –  смерть  не  пощадит,
Преград  не  видит  в  возрасте  и  роде.
Жестокую  один  лишь  победил  –
Христос.  Он  справедлив.  Его  лишь  подвиг
Смерть  превозмог  и  отворил  нам  двери
В  жизнь  вечную,  сокрытую  доселе.

Тем  Камнем  мастера  пренебрегли,
Но  пусть  вы  будете  –  на  Нем  строитель.
Он  –  та  Скала,  где  Церковь  возвели,
К  которой  также  вы  принадлежите.
Пастушка  милая,  чтоб  вы  пасли
Его  овец,  Он  хочет.  Их  кормите!
Так  много  благ  вам  от  Него  досталось  –
Заботьтесь  же  о  бедных  в  благодарность!

И  коль  достойных  женщинам  любить,
То  кто  любви  достойней,  чем  Спаситель?
Так,  чтобы  вновь  труды  Его  почтить,
Прочесть  стихи  труд  на  себя  возьмите.
Не  все  в  стихах  удачно,  может  быть,  –
Вы  недостаток  сил  моих  простите,  –
Но  все  ж  пусть  в  вашем  сердце  приживутся:
Смысл  глубже  в  них,  чем  выразит  искусство.

Перевод  27.01.-25.02.2021.


-  светильники,  сияя,  Позволили  войти  на  пир  нам  брачный    –  отсылка  к  евангельской  притче  о  десяти  девах  /  о  мудрых  и  неразумных  девах  (От  Матфея  25:1–13),  в  которой  десяти  девам,  вышедшим,  «взяв  светильники  свои»,  навстречу  жениху,  уподобляется  Царство  Небесное.  Пять  из  числа  десяти  невест  —  пять  неразумных  дев  —  из-за  того,  что  взяв  светильники,  не  взяли  с  собой  масла,  не  смогли  попасть  на  брачный  пир.

-  лишь  сцена  -  этот  мир  –  Образ  мира  как  театра,  широко  известный,  в  частности,  благодаря  монологу  Жака-меланхолика  из  шекспировской  комедии  «Как  вам  это  понравится»,  был  очень  распространен  в  культуре  Ренессанса.  Он  встречается,  например,  в  стихах  сэра  Уолтера  Роли.  Эмилия  в  оригинале  прибегает  почти  к  тем  же  словам,  что  и  Жак  (  'this  world  is  but  a  Stage';  Жак  говорит  'All  the  world’s  a  stage',  буквально  «весь  мир  –  это  сцена»),  однако  акцент  Эмилии  сделан  на  конечности  представления,  а  не  на  смене  одним  исполнителем  ролей,  как  в  монологе  Жака.

Заботьтесь  же  о  бедных  в  благодарность!  –  Леди  Анна  оправдала  надежды  Эмилии  и  стала  широко  известна  как  благотворительница.

Перевод  опубликован  на  бумаге  в  сборнике:  И  музы,  и  творцы.  Несколько  поэтесс  эпохи  европейского  Возрождения  /  сост.  и  пер.  Валентины  Ржевской.  2-е  изд.,  доп.  –  Одесса  :  «Фенікс»,  2021.  –  С.87-91.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=993057
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.09.2023

Chr. Marlowe. A monologue of doctor Faustus. Мій український переклад.

Монолог  з  "Трагічної  історії  доктора  Фауста/Фавста"  Крістофера  Марло,  який  Фауст/Фауст  промовляє,  звертаючись  до  духа  в  образі  Гелени  Прекрасної.

Оригінал:

Was  this  the  face  that  launch'd  a  thousand  ships,
And  burnt  the  topless  towers  of  Ilium?

Sweet  Helen,  make  me  immortal  with  a  kiss  —
[kisses  her
Her  lips  suck  forth  my  soul:  see,  where  it  flies!
Come,  Helen,  come,  give  me  my  soul  again.
Here  will  I  dwell,  for  heaven  is  in  these  lips,
And  all  is  dross  that  is  not  Helena.
I  will  be  Paris,  and  for  love  of  thee,
Instead  of  Troy,  shall  Wertenberg  be  sack'd;
And  I  will  combat  with  weak  Menelaus,
And  wear  thy  colours  on  my  plumed  crest;
Yes,  I  will  wound  Achilles  in  the  heel,
And  then  return  to  Helen  for  a  kiss.
O,  thou  art  fairer  than  the  evening  air
Clad  in  the  beauty  of  a  thousand  stars;
Brighter  art  thou  than  flaming  Jupiter
When  he  appear'd  to  hapless  Semele;
More  lovely  than  the  monarch  of  the  sky
In  wanton  Arethusa's  azur'd  arms;
And  none  but  thou  shalt  be  my  paramour!

Мій  переклад:

Лице,  що  тисячний  штовхнуло  флот
І  ниць  повергло  велич  Трої,  —  ось  ти?

Цілуй  мене  і  дай  мені  безсмертя!
(Цілує  її).
Цілунок  вийняв  душу:  бач,  летить!
Прийди  та  душу  поверни  мені!
Жить  стану  на  устах  твоїх:  тут  —  рай,
Світ  цілий  —  марнота,  окрім  Гелени!
Твоїм  новим  Парісом  буду  я
І  Віттенберг  зруйную  замість  Трої!
Зву  Менелая  млявого  на  прю
І  кольорів  твоїх  султан  надіну!
Я  вражу  Ахіллеса  у  п'яту
І  повернусь  до  тебе  за  цілунком!
Ти  ліпша  за  вечірню  височінь,
Що  сяє  тисячі  зірок  красою;
Ти  яскравіша,  ніж  в  огні  Юпітер,
Як  до  Семели  бідної  з'явився;
Прекрасніша,  ніж  цар  небес,  коли
Він  пеститься  у  лазурових  хвилях;
Кохатиму  тебе  —  або  нікого!

Переклад  21.  —23.  02.2014

Вже  після  того,  як  зробила,  порівняла  свій  переклад  із  перекладами  Є.  Крижевича  та  М.  Стріхи.  З  перекладом  Є.  Крижевича  співпав  один  рядок:  "І  повернусь  до  тебе  за  цілунком!"

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=993056
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 04.09.2023

Юний актор стає драматургом. Стаття

Про  роман  Гері  Блеквуда  “Шпигун  Шекспіра”  (Gary  Blackwood,  ‘Shakespeare's  Spy’,  2003),  третю  частину  трилогії.

Третій  роман  про  Віджа  –  хлопця-сироту,  який  став  актором-учнем,  а  також  писцем  в  трупі  “Слуг  лорда-камергера“,  і  оповідь  для  юнацтва  про  англійський  єлизаветинський  театр  “зсередини”.  Оскільки  це  –  завершальна  частина  циклу,  читачеві  слід  нагадати,  що  було  раніше.  Отже,  в  романі  з’являються  епізоди  повернення  до  попереднього.  Та  є  й  нове,  бо  сюжет  має  рухатися  завдяки  появі  чогось  нового.  У  більшості  випадків  нове  сумне,  бо  означає  не  просто  початок  чергового  етапу,  а  прощання  з  попереднім.
Почати  з  того,  що  в  першому  з  трьох  романів  з’являлася  королева  Єлизавета,  яка  бачила  актора-початківця  Віджа  на  сцені  й  схвалила.  У  третьому  романі  Єлизавета  –  наприкінці  царювання  і  вмирає.  Шекспір  і  вся  трупа  занепокоєні:  покровительство  королеви  захищало  від  нападок  пуритан,  невідомо,  як  далі  буде.  До  того  ж,  вони  не  чули  про  те,  щоб  Якова  Шотландського  і  його  двір  дуже  цікавив  театр,  і  це  викликає  у  акторів  неспокій  щодо  їх  наступної  затребуваності.  На  щастя,  ближче  до  фіналу  з’ясовується,  що  театром  цікавиться  дружина  Якова,  королева  Анна.
У  попередніх  двох  романах  можна  було  помітити  два  сюжети.  Один  –  історія  єлизаветинського  театру  зсередини,  інший  –  історія  Віджа,  завдяки  якому  читач  бачить  зсередини  єлизаветинський  театр.
Що  з  життя  єлизаветинського  театру  покажуть  читачеві  в  цьому  романі?  Вплив  на  театр  релігійної  боротьби:  Таємна  рада  занепокоєна,  як  би  в  театрі  не  велася  католицька  пропаганда.  Жорстку  конкуренцію  між  трупами,  аж  до  шпигунства.  Хтось  зі  “Слуг  лорда-камергера”  (трупи,  до  якої  належать  Шекспір  і  Відж)  шпигує  на  користь  “Слуг  лорда-адмірала”:  краде  костюми  і  полює  за  рукописами  п’єс.  І,  мабуть  що,  головна  частина  оповіді:  як  працює  єлизаветинський  драматург,  якщо  це  –  не  Шекспір,  але  той,  хто  добре  знає  творчість  його  й  інших.
Що  відбувається  з  Віджем?  Те,  чого  слід  очікувати  від  юного  героя,  який  дорослішає:  він  закохується.  Це  призводить  до  того,  що  він  і  стає  драматургом,  зображеним  за  роботою.  Також  відбувається  те,  чого  він  більш  за  все  боявся  раніше:  він  втрачає  сім’ю,  якою  стала  для  нього  театральна  компанія  бо  це  його  підозрюють  у  шпигунстві  на  користь  “Слуг  лорда-адмірала”.  Та,  коли  він  переходить  тимчасово  до  “Слуг  лорда-адмірала”,  він  встановлює  справжнього  шпигуна.
Відж,  який  дорослішає,  також  замислюється  про  долю.  В  основі  руху  сюжету  –  провіщення,  які  йому  і  двом  іншим  юним  акторам  –  Сему  й  Салу  Пейві  –  дала  віщунка  Ля  Вуазін,    і,  хоча  вона  не  вселяє  великої  довіри,  всі  її  провіщення  збуваються.
Поява  Ля  Вуазін  в  Лондоні  1602-1603  років  –  анахронізм,  дуже  помітний,  наприклад,  для  тих,  хто  читав  “Анжеліку”:  Ля  Вуазін  має  діяти  у  другій  половині  XVII  ст.  (1660х  і  1670х  роках),  а  тут  перемістилася  у  самий  початок  століття.  Та  на  цей  анахронізм  автор  звертає  увагу  у  примітках.
У  кого  закохався  Відж?  У  романі  –  новий  жіночий  персонаж,  молодша  дочка  Шекспіра  Джудіт,  яка  приїхала  до  Лондона,  щоб  побільше  побути  з  батьком  і  випросити  у  нього  більше  грошей.  Джудіт  одразу  ж  полонить  Віджа  до  пристрасті,  та  вона  зображена  лише  як  легковажна  гордячка.  (Це  зовсім  не  той  випадок,  коли  читачеві  показують  сестру-близнюка,  яка  нудить  за  померлим  братом).  Разом  з  тим,  Джудіт  у  романі  –  один  із  засобів  розповісти  читачеві  про  Шекспіра,  а  також  –  представити  читачеві  його  родину  такою,  як  це  потрібно  авторові  роману.  Завдяки  Джудіт,  читач  дізнається  про  те,  що  Джон  Шекспір  був  католиком  і  це  призвело  до  розорення  родини,  повторення  якого  старший  син  прагне  уникнути,  а  також  про  родину  гугенотів  Маунтджоїв,  у  яких  Шекспір  у  Лондоні  знімає  квартиру  (див.  про  них  у  знаменитій  книзі  Чарльза  Нікола  “Квартирант  Шекспір.  Його  життя  на  Сілвер-Стріт”):  Джудіт,  на  погляд  Віджа,  куди  чарівніша  від  дочки  цієї  родини  Мері  Маунтджой.  Також  разом  із  Джудіт  до  Лондона  приїздить  перевдягнений  єзуїт  отець  Джерард,  якому  Відж  згодом  допомагає  врятуватись  від  арешту  і  дізнається  від  нього  дещо  для  себе  важливе.  Той  сповідав  перед  смертю  Джеймі  Редшо,  який  діяв  у  попередньому  романі  і  який  -  таки  справжній  батько  Віджа.
Як  Відж  стає  драматургом?  Щоб  справити  враження  на  Джудіт,  він  повідомив  їй,  що  пише  п’єсу.  Так  він  має  розпочати.  Продовжує  він  навіть  тоді,  коли  закоханість  не  вдається:  батько  відправив  Джудіт  до  Стратфорду.  Та  у  Віджа  з’являється  ще  й  інша  причина:  він  листувався  з  Джулією  (дівчинкою,  яка  у  першому  романі  перевдягнута  актором-хлопцем  і  поїхала  до  Франції).  Джулія  поки  що  не  вважається  коханням  Віджа  –  тільки  товаришем.  Тепер  їй  треба  повернутися  до  Англії,  і  для  цього  потрібні  гроші.  Відж  сподівається  одержати  їх,  якщо  продасть  п’єсу.  Коли  він  переходить  до  “Слуг  лорда-адмірала”,  Відж  передає  п’єсу  їм.
Читаючи  про  те,  як  Відж  працює  над  п’єсою,  читач  роману  має  право  сказати:  це  автор  роману  насправді  зображає  за  роботою  себе,  хоча  б  почасти.  Та,  щоб  читати,  треба  повірити  у  зображення  Віджа  як  драматурга-початківця,  тим  більше,  що  мають  значення  його  вже  відомі  читачеві  особистість  і  досвід.  Пише  він  не  роман,  а  п’єсу  для  єлизаветинського  театру.
Досвід  Віджа  позначається  на  його  драматургічних  спробах  у  вирішальний  спосіб.  Йому  хотілося  б  не  лише  завоювати  Джудіт,  але  й  перетворитися  із  засобу  втілення  чужого  задуму  на  того,  хто  створює  сам;  згодом  йому  також  хотілося  б  протиставити  реальності,  де  він  живе  і  на  безліч  проблем  у  якій  найчастіше  не  може  впливати,  реальність  п’єси,  де  він  –  головний.  Спершу  Відж  виявляє,  що  готується  відтворити  сюжет  “Гамлета”,  бо  публіка  любить  трагедії  помсти;  потім  виявляє,  що  готовий  написати  п’єсу  про  себе.  Потім  Шекспір,  який  знає  про  те,  що  Відж  обіцяв  п’єсу  його  доньці,  передає  йому  за  своєю  ініціативою  рукопис  п’єси,  дві  п’ятих  якої  він  вже  зробив  і  якою  незадоволений,  -  передає  через,  що  називається,  чоловічу  солідарність.  Відж  редагує  одержаний  рукопис  і  дописує  п’єсу.  У  другому  романі  циклу  розповідалося  про  історію  створення  не  найпопулярнішої  шекспірівської  п’єси,  як  цю  історію  запропонував  читачеві  автор  роману:  Відж  під  диктовку  Шекспіра  записував  “Кінець  діло  хвалить”.  Третій  роман  також  викладає  так,  як  її  розповідає  автор  роману,  історію  створення  не  найпопулярнішої  шекспірівської  п’єси:  цього  разу  –  “Тімона  Афінського”.  Афінським  його  зробив  саме  Відж,  бо  переніс  дію  з  Риму,  щоб  уникнути  асоціацій  з  католицизмом  і  переслідувань  трупи  з  боку  влади.  Відж  тепер  –  співавтор  Шекспіра,  стиль  якого  вміло  відтворює,  і  більше,  ніж  він  –  автор  “Тімона”.  Також  він  пропонує  можливу  назву  –  “Міра  за  міру”  –  яку  Шекспір  запам’ятовує  для  іншої  п’єси.
Мабуть  що  найцікавіші,  принаймні,  такі,  що  запам’ятовуються  характеристики  Шекспіра  в  цьому  романі  походять  від  Джудіт  –  тому,  що  вона  представляє  Стратфорд  і  вважається  більш  схожою  на  свою  мати,  ніж  на  батька.  (Анні  Шекспір  тут  не  щастить  зі  ставленням  автора,  який  про  неї  пише).  Романна  Джудіт  визнає,  що  її  батько  –  геній,  але  вважає,  що  він  іноді  може  бути  бовдуром.  На  погляд  її  матері  (в  романі),  це  властиво  чоловікам  взагалі.  Джудіт  розповідає,  що  її  батько  скупий  і  не  погоджується  позичити  грошей  навіть  найближчим  друзям,  але  тут  же  переходить  до  його  дивовижної  щедрості  у  питаннях  релігії,  яку  вона,  за  її  словами,  від  батька  успадкувала  (мати  –  пуританка):  “Він  каже,  що  світ  настільки  сповнений  ідей,  звичаїв  і  вірувань,  кожне  з  них  –  зі  своєю  цінністю,  видається  соромом  покладати  віру  тільки  на  одне,  а  все  інше  відштовхувати”  (С).
Згодом  Відж  зауважує  Шекспірові,  що  він  вважає  ворожнечу  між  лондонськими  театрами,  викликану  їх  боротьбою  за  глядача,  такою  ж  позбавленою  сенсу,  як  релігійну  ворожнечу.  У  відповідь  він  одержує  заохочення:  “Твої  слова  справді  переконливі,  Відже.  Можливо,  з  тебе  все  ж  таки  вийде  драматург”.
Красти  рукопис  п’єси  Бена  Джонсона  «Сеян»  до  «Слуг  лорда-камергера»  від  «Слуг  лорда-адмірала»  з’являється  знаменитий  антрепренер  Філіп  Генсло  і  схоплений  на  місці  за  участю  Віджа  –  та  це  призводить  до  підозри,  що  Відж  може  бути  пособником  конкурентів.  Коли  він  побув  серед  «Слуг  лорда-адмірала»,  Відж  зауважує,  що  головний  актор  цієї  трупи,  знаменитий  Едвард  Аллейн,  у  спілкуванні  приємніший  від  Річарда  Бербеджа,  представленого  в  цьому  романі,  за  словами  Віджа,  як  відчужений  і  самозадоволений.  Віджеві  навіть  незручно  стає  зраджувати    «Слуг  лорда-адмірала».  Та  Віджеві  вдається  викрити  справжнього  зрадника  серед  «Слуг  лорда-камергера»:  шпигуном  виявляється  брат  Шекспіра  Едмунд,  вже  заявлений  у  другому  романі  трилогії  як  негативний  персонаж.  Згодом  Едмунд  переходить  до  трупи  «Слуг  лорда-адмірала».
Про  інші  сюжетні  лінії  роману  слід  сказати,  що  конкурент  Віджа  Сал  Пейві  гине  через  нещасний  випадок:  застуджується,  коли  падає  до  ріки,  хоча  Відж  не  дає  йому  втонути.  Пейві  замирюється  з  Віджем  і  задоволений,  наскільки  це  можливо,  що  вмре  юним  і  таким,  що  подає  надії,  актором,  а  не  ще  одним,  який  постарів.  (Пейві,  на  відміну  від  Віджа,  історична  особа,  і  я,  виявляється,  перекладала  епітафію  йому,  складену  Беном  Джонсоном.  Не  одразу  згадала,  бо  історичного  Пейві  звали  Саломоном,  а  в  цьому  романі  його  звати  Салатіел).
Відж  у  третьому  романі  кидає  бути  Віджем.  Коли  він  став  драматургом,  він  бере  собі  спочатку  ім’я  Вільям,  а  потім  –  ім’я  Джеймс  Поуп.  Це  відмічає  як  його  дорослішання,  так  і  зміну  діяльності.
Ближче  до  фіналу  до  роману  повертається  любовна  лінія,  бо  з  Франції  повертається  Джулія.  Їх  з  Віджем  долі  щодо  походження  кожного  з  них  виявляються  протилежними:  Джеймі  Редшо  –  справді,  батько  Віджа,  а  Джулія,  як  виявляється,  -  незаконна  дочка  самого  Роберта  Девере,  графа  Ессекса,  яку  віддали  на  виховання  до  чужих  рук.  З  Джулією  Віджеві  значно  легше  спілкуватись,  ніж  з  Джудіт,  та  все  ж  вони  мають  розлучитися:  Джулію  закликано  до  двору  брати  участь  у  виставах,  організованих  новою  королевою  Анною.
“Тімона  Афінського”  Відж  знаходить  виставленим  на  продаж  у  лавці  як  п’єсу  одного  Шекспіра  і  дивується,  наскільки  точно  попав  у  його  стиль  :  він  прийняв  би  рядки  за  шекспірівські,  якби  не  пам’ятав,  що  написав  їх  сам.  У  післямові  роману  автор  зауважує,  що  багато  дослідників  Шекспіра  вважає  “Тімона  Афінського”  написаним  у  співавторстві,  тому  саме  такий  підхід,  який  став  основою  сюжету  цього  роману,  не  має  дратувати  читача  –  можливо,  що  читач  і  дізнається  про  нього  саме  з  цього  роману.
З  Ля  Вуазін  у  Віджа  відбувається  ще  одна  розмова  про  долю.  Ля  Вуазін  говорить  героєві,  що  люди  –  інструменти  долі:  саме  їх  спроби  обдурити  долю  або  змінити  її  призводять  до  того,  що  відбувається  саме  те,  що  було  задумано.  Відж  подумав  і  вирішує  погодитись:  хоча  більшість  спроб,  які  він  зробив  у  житті,  були  невдалі,  все  ж  вони  призвели  до  змін  у  житті  (і  руху  сюжету  роману).  Досі  Відж  вважав  акторське  ремесло  різновидом  брехні.  Тепер  він  вважає  різновидом  брехні,  якому  присвятить  своє  життя,  драматургію  і  як  драматург  хоче  брехати  найпереконливіше.
Заключний  образ  роману,  який  спадає  на  думку  Віджеві,  дуже  театральний  і  характеризує  його  як  таку,  що  склалася,  театральну  людину:
“Я  зрозумів  тоді,  наскільки  близько  справжнє  життя  нагадує  першу  репетицію  п’єси.  Всі  ми  запинаємось,  намагаємось  з  усіх  сил  говорити,  що  треба,  і  рухатись,  як  треба,  та  все  ж  не  відчуваємо  себе  вповні  затишно  у  ролях,  які  одержали.  Все  ж,  як  актори,  які  вірять  у  те,  що  –  не  дивлячись  на  всі  свідоцтва  протилежного  –  вся  ця  плутанина  у  підсумку  матиме  сенс,  ми  продовжуємо,  сподіваючись,  що  якось  все  спрацює  на  краще”.
Тому  головною  темою  заключного  роману  трилогії  про  Віджа  можна  вважати  тему  взаємодії  двох  реальностей:  світу  довкола  і  світу  художнього  твору.  І  в  цьому  романі  показано,  як  вони  взаємодіють  завдяки  людині,  яка  живе  в  них  обох:  в  одній  –  як  дійова  особа,  в  іншій  –  як  автор.  У  “Тімоні  Афінськім”  Відж  не  передбачив  для  себе  ролі:  він  тепер  стає  драматургом.  Та  він  відчуває  себе  персонажем  у  п’єсі,  яку  пише  Доля.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=991843
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 21.08.2023

Сер Філіп Сідні. Пісня восьма з циклу

Пісня  восьма  з  циклу  "Астрофіл  і  Стелла"  сера  Філіпа  Сідні,  український  переклад.

Форми  оригіналу  у  цьому  моєму  перекладі  не  додержано.


Оригінал:

From  ‘Astrophel  and  Stella’  by  sir  Philip  Sidney

Eight  Song.

In  a  groue  most  rich  of  shade,
Where  birds  wanton  musicke  made,
Maie,  then  yong,  his  pide  weedes  showing,
New-perfum’d  with  flowers  fresh  growing:

Astrophel  with  Stella  sweet
Did  for  mutual  comfort  meete,
Both  within  themselues  oppressed,
But  each  in  the  other  blessed.

Him  great  harmes  had  taught  much  care,
Her  faire  necke  a  foule  yoke  bare;
But  her  sight  his  cares  did  banish,
In  his  sight  her  yoke  did  vanish:

Wept  they  had,  alas,  the  while,
But  now  teares  themselues  did  smile,
While  their  eyes,  by  Loue  directed,
Enterchangeably  reflected.

Sigh  they  did;  but  now  betwixt
Sighes  of  woe  were  glad  sighes  mixt;
With  arms  crost,  yet  testifying
restlesse  rest,  and  liuing  dying.

Their  eares  hungrie  of  each  word
Which  the  deare  tongue  would  afford;
But  their  tongues  restrain’d  from  walking,
Till  their  harts  had  ended  talking.

But  when  their  tongues  could  not  speake,
Loue  it  selfe  did  silence  breake;
Loue  did  set  his  lips  asunder,
Thus  to  speake  in  loue  and  wonder.

Stella,  Soueraigne  of  my  ioy,
Faire  triumpher  of  annoy;
Stella,  Starre  of  heauenly  fier,
Stella,  loadstar  of  desier;

Stella,  in  whose  shining  eyes
Are  the  lights  of  Cupids  skies,
Whose  beames,  where  they  once  are  darted,
Loue  therewith  is  streight  imparted;

Stella,  whose  voice  when  it  speakes
Senses  all  asunder  breakes;
Stella,  whose  voice,  when  it  singeth,
Angels  to  acquaintance  bringeth;

Stella,  in  whose  body  is
Writ  each  caracter  of  blisse;
Whose  face  all,  all  beauty  passeth,
Saue  thy  mind,  which  it  surpasseth.

Graunt,  O  graunt;  but  speach,  alas,
Failes  me,  fearing  on  to  passe:
Graunt,  O  me:  what  am  I  saying?
But  no  fault  there  is  in  praying.

Graunt  (O  Deere)  on  knees  I  pray,
(Knees  on  ground  he  then  did  stay)
That,  not  I,  but  since  I  loue  you,
Time  and  place  for  me  may  moue  you.

Neuer  season  was  more  fit;
Never  roome  more  apt  for  it;
Smiling  ayre  allowes  my  reason;
These  birds  sing,  Now  vse  the  season.

This  small  wind,  which  so  sweete  is,
See  how  it  the  leaues  doth  kisse;
Each  tree  in  his  best  attiring,
Sense  of  Loue  to  Loue  inspiring.

Loue  makes  earth  the  water  drink,
Loue  to  earth  makes  water  sinke;
And,  if  dumbe  things  be  so  witty,
Shall  a  heauenly  Grace  want  pitty?

There  his  hands,  in  their  speech,  faine
Would  haue  made  tongues  language  plaine;
But  her  hands,  his  hands  repelling,
Gaue  repulse  all  grace  expelling.

Then  she  spake;  her  speech  was  such,
So  not  eares,  but  hart  did  tuch:
While  such-wise  she  loue  denied,
And  yet  loue  she  signified.

Astrophel,  sayd  she,  my  loue,
Cease,  in  these  effects,  to  proue;
Now  be  still,  yet  still  beleeue  me,
Thy  griefe  more  then  death  would  grieue  me.

If  that  any  thought  in  me
Can  tast  comfort  but  of  thee,
Let  me,  fed  with  hellish  anguish,
Ioylesse,  hopelesse,  endlesse  languish.

If  those  eyes  you  praised  be
Halfe  so  deare  as  you  to  me,
Let  me  home  returne,  starke  blinded
Of  those  eyes,  and  blinder  minded;

If  to  secret  of  my  hart,
I  do  any  wish  impart,
Where  thou  art  not  formost  placed,
Be  both  wish  and  I  defaced.

If  more  may  be  sayd,  I  say,
All  my  blisse  in  thee  I  lay;
If  thou  loue,  my  loue,  content  thee,
For  all  loue,  all  faith  is  meant  thee.

Trust  me,  while  I  thee  deny,
In  my  selfe  the  smart  I  try;
Tyran  Honour  doth  thus  vse  thee,
Stellas  selfe  might  not  refuse  thee.

Therefore,  deare,  this  no  more  moue,
Least,  though  I  leaue  not  thy  loue,
Which  too  deep  in  me  is  framed,
I  should  blush  when  thou  art  named.

Therewithall  away  she  went,
Leauing  him  to  passion  rent,
With  what  she  had  done  and  spoken,
That  therewith  my  song  is  broken.

Мій  переклад:

Сер  Філіп  Сідні


«Зорелюб  і  Зріка»  —  Пісня  восьма


У  гайочку  запашнім,
Де  пташиний  спів  —  мов  грім,
Травень  юний  як  сміявся,
Квіточками  прикрашався,  —


Зорелюба  й  Зірку  вдвох
Тут  звела  палка  любов.
У  обох  —  серця  сумливі,
З  зустрічі,  проте,  щасливі.


Він  страждати  научився,
Заважкий  їй  гніт  судився,
Та  вона  страждання  зцілить,
Вид  його  від  гніту  звільнить.


Сльози  спершу  проливали,  —
Сльози  посміхатись  стали,
Очі  як  любов  з’єднала,
Поглядами  обміняла.


Суперечливо  зітхали,
Горе  з  радістю  мішали.
Руки  їхні  поєднались  —
У  любові  присягались.


У  обох  слух  зголоднів,
Мови  милої  просив.
Язики,  проте,  тримали,
Поки  їх  серця  казали.


Змушені  були  мовчати  —
Змусила  любов  казати;
Йому  мову  повернула,
На  розмову  надихнула:


«Зірко,  щастя  мого  пані,
Що  негоди  всі  долає!
Зірко,  Зоренько  небесна,
Зоренько,  бажання  чесне!


Зірко,  ти,  в  чиїх  очах,  —
Світ  Амура  в  небесах,
Промені  чиї  —  мов  стріли,
Що  Любов  вживає  вміло!


Мовиш,  Зоре  —  голос  твій,
Для  чуттів  мов  буревій.
Як  ти,  Зоренько,  співаєш,
Ангелів  до  нас  скликаєш.


Зірко,  розкіш  твого  тіла,
Всі  блаженства  охопила!
Маєш  личко  найгарніше,
За  красу  ще  й  розумніша.


Подаруй…та  що  кажу?
Нарікання  заслужу.
Подаруй…та  що  робити?
Невеликий  гріх  —  просити.


На  колінах  заклинав  би…
(На  коліна  справді  став  він)
Я  до  пристрасті  не  змушу,  —
Місце  й  час  чи  не  зворушать?


Маємо  найкращий  час,
Краще  місце  —  теж  для  нас.
І  пташки  також  співають:
«Хай  весни  вони  не  гають!»


Вітерець  ласкавий,  свіжий,
Бач,  як  листя  пестить  ніжно!
Всі  дерева  гарно  вбрані  —
Надихати  щоб  Кохання.


Воду  п’є  земля  —  бо  любить,
В  землю  йде  вода  —  бо  любить,
Речі  ці,  проте,  нечулі;
Чуйна  —  та  мене  почує?»


Красномовства  щоб  додати,
Став  він  руки  простягати,
Та  вона  їх  відштовхнула  —
Милість  геть  від  них  майнула.


А  тоді  вона  казала:
Мову  серце  відчувало;
Від  любові  ухилялась,
Та  в  любові  зізнавалась.


«Зорелюбе,  любий  мій,
Зупини  ти  наступ  свій!
Знай,  слова  мої  відверті:
Гірше  смуток  твій  від  смерті.


Як  не  ти  один  —  рай  мій,
Найсолодший,  дорогий,
Пекло  хай  мене  поглине,
Безвідрадна  хай  загину!


Як  ці  очі,  що  хвалив,
Так,  як  я  тебе  —  любив,
Мов  сліпу,  пусти  додому,  —
Хай  душа  осліпне  знову!


Коли  серце  справді  знає,
Що  я  за  бажання  маю,
Як  не  ти  —  найбільш  жаданий,
Хай  зазнаю  я  неслави!


Як  ще  хочеш,  щоб  казала  —
Щастя  лиш  з  тобою  б  мала!
Як  вдоволений  з  любові  —
Світ  не  знає  ще  такої!


Вір,  що  тяжко  відмовляти,  —
Мушу  я  себе  карати.
Честь  сувора  наказала  —
А  Зоря  б  тебе  приймала.


Не  проси  мене,  мій  милий,  —
Я  любові  не  покину,
Та,  якщо  не  стихне  пристрасть,
Мій  тебе  рум’янець  видасть».


А  тоді  вона  пішла,
Самота  його  знайшла.
Так  ця  пара  розлучилась,
А  ця  пісенька  —  скінчилась.


Переклад  14  —  15.  10.  2014

[url="http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=704922"]Інші  твори  з  циклу  "Астррфіл  і  Стелла"  в  моєму  перекладі.[/url]