Domestic Scenes
1.
It was nearly daylight when she gave birth to the child,
lying on a quilt
he had doubled up for her.
He put the child on his left arm
and took it out of the room,
and she could hear the splashing water.
When he came back
she asked him where the child was.
He replied: “Out there—in the water.”
He punched up the fire
and returned with an armload of wood
and the child,
and put the dead child into the fire.
She said: “O John, don't!”
He did not reply
but turned to her and smiled.
2.
Late at night, their sow rooted open the door of their cabin,
and husband and wife
quarreled over driving her out.
His wife knocked him down with an iron shovel.
He started for his breeches and said,
“If I had my knife, I'd cut your throat,”
and she ran out the door.
He shut the door after her
and propped it closed with a stick of wood.
When she was found, she was lying on her face,
frozen to death. The weather extremely cold
and where she lay
the snow was about eighteen inches deep.
When she left the cabin, she was barefoot
and had very little clothing. The way she took
led through briers
and there were drops of blood on the snow—
where the briers had torn her legs from the knees down—
and bits of clothing that had been torn off;
at one place
she had struck her ankle against the end of a log
and it bled freely.
3.
Mrs. Farborough went into her brother's house,
leaving her husband a short distance from it—
he was the best man of the neighborhood for strength—
and, without speaking to anyone,
seized a tin cup.
Her sister-in-law said it seemed as if she took a good deal of authority there.
Mrs. Farborough replied she took enough to get her things,
and would also take her teakettle.
Mrs. Eller told her to take them
and get out of the house
and stay out.
Mrs. Farborough did go out
but soon returned with a stone—
as large as her fist—
which she held under her apron,
and sat down,
remarking that she intended to stay a while
just for aggravation.
Farborough then approached the house with a stone in each hand
and, when near it, sat on a log.
After a moment or two,
he sprang into the house,
the stones still in his hands.
At this, his wife threw the stone she held under her apron
at her sister-in-law:
missed and struck the side of the house near her head.
The women clinched and fell to the floor,
Mrs. Farborough on top,
hitting Mrs. Eller in the face with her fist.
Eller went up to Farborough and said:
“Brother Martin,
take your wife out of here,
and I will take care of mine.
Let us have no fuss!”
And he started forward to part the women,
still fighting.
Farnborough pushed him back:
“God damn you, stand back,
or I will kill the last Goddamn one of you!”
and lifted his right hand,
holding the stone.
He turned to look at the women,
and Eller shot him in the back with a pistol,
just where his suspenders crossed.
4.
He and his wife were members of a society
known as Knights and Ladies of Honor.
The life of each member was insured for two thousand dollars—
to go to widow or widower.
He had to borrow money to pay his dues
and had just been defeated for town marshal;
and now his wife was sick.
The Knight of Honor was seen in a saloon with a Negro
who used to work for him;
then the two were seen going into an alley.
Here he gave the Negro a quarter
and asked him to go to the drugstore
and buy a small bottle of strychnine.
If the druggist asked the Negro why he wanted it,
he was to say to kill wolves on a farm.
The Negro asked him what he really wanted it for
and he said to poison the dogs
belonging to a neighbor where a girl was working
whom he wanted to visit at night.
The Negro bought him the bottle,
and he told the Negro that if questioned about it
he must say that he put it in the pocket of his overcoat
and left the coat hanging in a saloon,
and that the bottle was taken from his pocket
by someone.
When his wife asked for the quinine
she used as a medicine,
he went to the mantelpiece
where he had placed a package of quinine
bought the day before
and poured some of the strychnine into a spoonful of cold coffee.
She thought the powder had a peculiar look,
and tried to dissolve it
by stirring it with her finger.
He assured her it was quinine
bought where he had always bought it;
and she drank it.
Charles Reznikoff
Чарльз Резникофф, "Домашние сцены"
1.
Уже светало, когда наконец разродилась она,
лежавшая на стёганом одеяле.
Он в три погибели склонился над ней,
взял ребёнка в левую руку—
и унёс его прочь из комнаты,
а затем она расслышала плеск воды.
Когда он вернулся,
она спросила у него, где ребёнок.
Он ответил: "Тут, рядом—в воде".
Он крепко высек огонь,
принёс охапку дров,
затем—мёртвого ребёнка,
и уложил его в огонь.
Она сказала: "О, Джон, не надо!"
Он не ответил,
но обернулся—и улыбнулся ей.
2.
Поздним вечером их вырвавшийся хряк отворил дверь хижины—
и муж с женой всполошились,
выгоняя скотину в стойло.
Жена сбила хряка с ног железной лопатой.
Муж натянул короткие штаны и сказал:
"Нет у меня ножа под рукой, а то я б перерезал тебе горло,"—
и она метнулась прочь из хихины.
Он затворил дверь за ней
и запер её крепкой палкой.
Её нашли лежащей ничком,
замёрзшей насмерть. Погода была особенно студёной,
а там, где она лежала
снега было примерно восемнадцать дюймов.
Она покинула хижину босой
и едва одетой. Она успела пройтись
по кустам шиповника—
и на снегу остались застывшие кровинки-- там,
где колючки драли её ноги ниже коленей...
и клочки одежды остались на ветках кустов;
в одном месте
она ушибла лодыжку о торец бревна—
там крови было довольно.
3.
Мисс Фарборо зашла в дом брата,
оставив в некотором отдалении своего мужа,
который слыл лучшим силачом в округе—
и, никому ничего не говоря,
схватила турку.
Братова жена сказала ей, мол ты тут слишком расхозяйничалась.
Мисс Фарборо ответила, что она вправе забрать своё,
и возьмёт ещё заварной чайник.
Мисс Эллер приказала ей вернуть турку,
убраться из дому
и не постоять за воротами.
Мисс Фарборо вышла вон,
но вскоре вернулась с камнем,
размером с её кулак,
который она спрятала под фартуком,
и присела,
приговаривая, что она желает немного побыть
лишь для острастки.
Затем к дому приблизился Фарборо с камнем в каждой руке—
и присел на бревно.
Немного выждав,
он метнулся в дом.
Тогда его жена вынув из-под фартука, бросила камень
в братову жену—
промахнулась в голову, попала в стену.
Женщины сцепились—и упали на пол:
мисс Фарборо сверху
била кулаком в лицо мисс Эллер.
Эллер подошёл к Фарборо и сказал:
"Брат Мартие,
убери свою жену отсюда,
а я позабочусь о своей.
Давай окончим ссору!"
И он принялся разнимать
дерущихся женщин.
Фарборо оттолкнул его:
"Будь ты проклят, уйди,
иначе я, чёрт побери, убью кого-то из вас!"—
и занёс правую руку,
зажимая в ней камень.
Он обернулся, посмотрел на женщин—
Эллер выстрелил из пистолета ему в спину,
точно в перекрестие подтяжек.
4.
Он и его жена состояли в некоем
"Обществе Рыцарей и Дам Чести",
где жизнь каждого члена была застрахована на 2000 долларов,
зевещанные вдове или вдовцу.
Ему надо было взять в долг, чтобы расплатиться:
он недавно проиграл дело городскому голове—
и кстати жена его заболела.
Рыцарь Чести был замечен в салуне с негром,
который ему услужал;
затем их земетили уходящими в аллею.
Там он дал негру четвертак*
и попросил его пойти в аптеку
и купить малый пузырёк стрихнина.
Если аптекарь спросит негра, зачем ему это,
тот должен был ответить, что для волков на ферме.
Негр спросил у него, для чего в самом деле ему яд—
и от ответил, что хочет отравить
соседских собак, чтоб он смог
наведаться ночью к соседской служанке.
Негр купил ему снадобье,
а он сказал ему, что если его спросят об этом,
он должен сказать, что сунул пузырёк в карман пальто,
которое забыл на вешалке в салуне—
а пузырёк вынул из кармана некий
неизвестный.
Когда его жена попросила хинину,
её обычного лекарства,
он подошёл к каминной полке,
где было поклал пакет с хинином
купленный им накануне—
и капнул стрихнину в ложку холодного кофе.
Порошок ей показался странным на вид—
и она помешала пальцем,
чтоб растворить его.
Он было заверил её, что это хинин,
купленный им там, где обычно;
и она выпила это.
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* четверть доллара, 25 центов
Я видел его, бредущего ночью
с подносом конфет и чуинггама*,
еврейского парня лет пятнадцати,
с большими черными глазами и добрым лицом.
Он украдкой зашёл в салун-- и
немедленно удалился, толкнув
шаткие створки двери:
должно быть, к другому клиенту.
Я задумался, чем он занят вдали
от еврейского окруженияй, спросил я себя.
(Знал я эти улочки
и гоп-стоперов, дежурящих за углами.)
Кстати им этот хлипкий юноша с подносом!
Я поднялся, чтоб остеречь его
не покидать освещённой авеню. Он выслушал,
внимательно посмотрел на меня--и спокойно ушёл.
Я удивлённо посмотрел ему вслед
и подумал: тебя ничто не напугало?
Ни вавилонское пленение, ни
римское, ни крестовое нашествие?
Ни русские погромы,
ни нацистские лагеря смерти?
Как можешь ты спокойно разгуливать тут?
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* жевательная резинка; слово "чуинггам" давно вошло в русский язык
I saw him walking along slowly at night
holding a tray of candy and chewing-gum:
a Jewish boy of fifteen or sixteen
with large black eyes and a gentle face.
He sidled into a saloon
and must have been ordered away
because he came out promptly
through the swinging doors.
I wondered what he was doing
far from a Jewish neighborhood.
(I knew the side streets
and the roughs standing about on the corners and stoops.)
What a prize this shambling boy with his tray!
I stepped up to warn him
against leaving the brightly-lit avenue.
He listened, eyed me steadily, and walked on calmly.
I looked at him in astonishment
and thought: has nothing frightened you?
Neither the capture of Jerusalem by the Babylonians, by the
Romans, by the Crusaders?
No pogrom in Russia;
no Nazi death-camp in Germany?
How can you still go about so calmly?
Charles Reznikoff
ID:
268632
Рубрика: Поезія, Поетичні переклади
дата надходження: 05.07.2011 10:28:42
© дата внесення змiн: 05.07.2011 20:55:04
автор: Терджиман Кырымлы
Вкажіть причину вашої скарги
|
). Он жил в городском гетто. Евреев в США тихо дискриминировали. До начала 1960-х их не принимали даже в теннисные клубы. Потом ещё- маккартизм, до 1957 года. И поэты-обективисты были коммунистами или левыми, их постоянно преследовали.
