Какими святыми теперь с тобою. Какими святыми в нас
Прописаны черти – вчера нелегалы – отмеряли сердцу мзду.
Какие на нас короны. Нимбы… Твой перегорел. Погас.
Всего-то и дел – батарейки вставить. А мне свой искать в аду.
Сорваться на март в октябре губами, забиться в свободный мир,
Забыться. Тогда и вспомнят. Да только вот надо ли это нам?
Когда-то мы тоже были и ныли потерянными детьми.
Нашли. Пришлось повзрослеть, и вызреть, и… Нечего здесь стонать.
Молчание. Чёрт его знает, подруга, какого оттенка, где?
По золоту колота – дай на орехи ей – пушкинская фольга.
Металла и фантиков – переизбыток в придуманной мной стране.
Война не бывает игрушечной в мире, в котором всегда пальба.
Разбита на главы, на даты, на выстрелы. Вбита по пояс в жизнь.
Без права уйти. По надежде и вере, огонь! Промахнись, любовь.
Расти, зеленей с тоски, расцветай да и после трухой крошись.
И сколько гробов из тебя наделают – столько исправят горбов.
Но что бы ни сделали – сделает свита. Зарежет без лишних слов.
Поэт от тоски – властелин без мира. Без веры – Икар от совы.
И как нелегко поседевшей вороне в компании белых волков
Отчаянно помнить, что петь – это больше, чем просто каркать и выть.
Останемся в памяти что ли… Куда ещё примут с таким добром?
Не жили, но выжили. Всюду чужие. Мы сами себе монастырь.
Ходили с сумою по миру животных, платили тавром за тавро.
А брод не ищи. Он отыщется сам. Когда разгорятся мосты.
Когда повезёт не найти покоя и не подводить итог.
Когда надоест экспонировать раны, на публике рвать нутро.
«Смешно на миру умирать без войны», – полковнику пишет Никто.
Никто не смеётся. Никто не плачет. Никто никогда не умрёт.
Мне выпало снега и лет на душу. Январь не кончается, мам.
А лето – не Библия. Лето – цитатник. На каждый неважный день.
Всё кончилось солнце на этом свете (акценты проставит зима).
А я на полях нарисую солнце. И допишу: «Везде».
