XXX
Вновь по лестнице башни бумажной
я бегу, спотыкаясь, туда,
где в глухой подворотне гараж мой,
был снесен по решенью суда,
где качается древняя пристань,
да на судно сгружается медь,
а душе предстоит возродиться,
дабы в тысячный раз умереть.
XXX
Знать бы волей какой был вчера нам ниспослан покой
перед самою бурной рекой… Я, тревожимый тайной,
имя дал ей. И ты – подпишись: рядом с нами проносится Жизнь,
в зеркалах её пропасть во ржи… Только смерть рождена безымянной.
Я в покое б исчез, но навряд ли по воле небес
служит этот извечный процесс будоражащей неге.
И виновница этому ты, ибо вплоть до могильной плиты
будут сны про мечты и цветы, а реальность – о выпавшем снеге.
XXX
Сегодня ты – спокойствие само:
внутри безмолвье, стих недавний крик там,
хотя твоё печальное письмо
запечатлело чувственный постскриптум.
Я въехал в суть, давно на дважды два
махнувшую рукою бесновато:
тот хаос, что использовал слова,
привёл в порядок душу адресата.
XXX
Посидим, ведь вот она – дорога, да
разбежимся. Уходить умелица,
знай, помимо мысли о пародии,
никакой покамест не имеется.
Я подобен идолу спокойствия, –
ведь на все вопросы мы ответили,
несмотря на то, что так непросто мне
быть героем собственной трагедии.
XXX
Поскольку жизнь сама себе начальница,
роскошествует, мысль несёт спаситель нам,
мол, сей пузырь, собратья, увенчается
ещё одним запоем непростительным;
поскольку всех пропащих не судьба спасти,
в плену стихий грустит о сонной прозе ум,
и силой становящиеся слабости
из пьянки превращаются в симпозиум.
XXX
Всё о вас в Архангельске
слов не подберу,
ща нагуглю в яндексе
музу точка ру.
Набираю. Боже, там
чудо-порносайт,
без тоски о прожитом
баннеры висят.
XXX
Покуда реальность – незваная гостья
в пространстве поэзии, всякую злость я
срываю на ближних, поскольку они же –
причина тому, что мне дальние ближе.
Действительность рвется ненастною в окна
погодой. В бреду я. Увы, занемог на
поверхности данного бренностью мира:
пустыня – в душе, но давно – без эмира.
В ней вижу, как даль заменяется далью;
глаза засверкали дамасскою сталью,
ступаю один, ведь окрест никого нет,
лишь песнь муэдзина в безмолвии тонет.
XXX
Каждый раз я всё начинаю так словно заново, –
с ненависти к будильнику, с горячего капучино,
дабы сердце, которое, кажется, просто замерло,
выскакивало из груди, чувствуя, как пучина
рассвирепевшего моря житухи камушек
пытается растерзать, набрасываясь проклятьем…
Радио разрывается пением брянских бабушек,
внуки коих грустят по пирогам-оладьям…
Многим позже приходит время желанью ярому
с Евтерпою пересечься: во всякий на свете день я,
прекрасно осознавая, что всё на земле по-старому,
признаю, что нет прежнему по-прежнему повторенья,
но, несмотря на это, существует массовое
производство двуруких копий, шаблонов двуногих…
Новый день на дворе… Как сейчас нализался бы я:
чересчур… чересчур тверез разнесчастный рок их.
XXX
Давай-ка, всё же купим телевизор:
давно пора увидеть что к чему, –
и сумерки, где бродит лютый изверг,
кромсая женщин, словно ветчину,
и давшего зазнайку стрекача
к чертям от самурайского меча.
Давай преобразим глубинку нашу, –
насмотримся российских новостей
(…и пусть медведь легонько гладит Машу,
не доводя взаимность до страстей,
и пусть летит немецкое авто
на старика в совдеповском пальто).
Заглянем на диване – за экватор,
узнаем, где находится Тромсё,
и даже то, как бойкий терминатор,
слезу пустив, внезапно вспомнит всё;
геройства будут образы ясны
в семнадцати мгновениях весны.
XXX
Действительность была безликой,
сон – воплощеньем вам неблизкого, –
на письменном раскрытой книгой
стихотворений Баратынского.
Нет, никогда не понимали
вы данного самозабвения,
когда отсутствуют детали,
когда извечно в роли тени я.
Вы не желали жить идеей,
и жадно требовали яви, но
пространства не было нигде ей
в моем безумии оставлено.
XXX
Ты ль никуда не уедешь?
Ты ль не оставишь порога?
Тьма окружившая – свет лишь,
взявший в дорогу немного.
Так собирай чемоданы.
Есть для решенья – минута.
Мачты казались мечтами.
Сказкой чудною – каюта.
Только взгляни, – за кормою
волны на волны кидаясь,
той же опутаны тьмою,
в ту же закутаны ясность.
Праздность достанется ширмам.
Вечность – тоске без предела.
Бренности отдано миром
каждая линия тела.
Пальцы, как жалкие свечи
медленно гаснут во мраке.
Чувства, лишенные речи,
требуют крови и браги.
Ты ли останешься там, где
истины жизни дороже?
Нужно ль упрямиться, ради
так и не сброшенной кожи?
XXX
Тоска, давай, чаёвничать,
мы ж – не враги:
встаем в пространстве солнечном
и с той ноги.
Бросаем тень рогаликом
на мармелад;
как много в мире маленьком
больших утрат.
В метелицу потерь его
пролёг наш путь, –
тебе ль до снега первого
не дотянуть?
В письмо живого пламени
стекает воск;
внутри вопрос поставленный
взрывает мозг.
Одной тебе прочёл его,
да знал, что – лгу:
зима в душе отчётливо
несёт пургу.
ID:
913136
ТИП: Поезія
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Вірш
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 08.05.2021 02:26:54
© дата внесення змiн: 08.05.2021 02:26:54
автор: Гарде
Вкажіть причину вашої скарги
|
