Две картинки из киевского метро 90-х
2. Распространитель
Технически образованный человек с независимым характером и потребностью творческого самовыражения нашел наконец работу.
Работа заключалась в распространении билетов на всякие, в основном приезжие, шоу. И находилась на обочине подземного пути: невдалеке от стеклянных дверей в вестибюль окраинной станции метро, около кассы, в самом конце, он же – начало, плотно населенного перехода. В таком месте живущий в нормальном ритме пассажир думает о том, чтобы пойти на шоу, две с половиной секунды для себя незаметно.
Через два с половиной месяца регулярные посетители перехода поняли: рядом с ними – артист. Этот переход – любопытнейшее место, к сожалению, мало удостоенное внимания. Его в тесноте, но не в обиде, населяют механические, биологические и человеческие раздражители. Если заходить с улицы, переход начинается как низкий узкий коридор. Здесь стоит завесой розовый запах, гогочут и перезваниваются женские голоса. Цветочницы ведут в раскрашенных и усыпанных блестками зарослях неугомонную общую жизнь – ежедневно ткут ее из до предела натянутых упорных нитей. Потом будет поворот. Проходить его надо ловко: он приходится на пространство между двумя столами, с которых чуть не осыпаются веселые картинки, смешные новости, обнадеживающие телепрограммы, безнадежные анекдоты, четырехуровневые кроссворды с сюрпризом, числовые ребусы, отечественные узоры для вышивок, рецепты народной медицины, полезные советы отовсюду. Поворот налево – ворота в продолжение перехода. Здесь попросторнее. Стены расступаются, по средней линии бежит полоса приземистых прямоугольных колонок, сверху опоясанных орнаментом: треугольники, бежевые на желтом, сложенные из трех четырехугольных бежевых плиток, две – по краям, одна – между ними, пониже. Стены и колонны подпирают, поделив участок на условные квадраты, одиночные продавцы закусок и игрушек, побрякушек и кандидатов в домашние любимцы. Уникальное было бы место по многообразию, пестроте и количеству мало надеющихся на спрос предложений, но – слишком много таких переходов.
Свой сегмент рынка распространитель билетов выкроил настойчивым призывом:
- Граждане уважаемые пассажиры! Не спешим, не торопимся. Не торопимся и не спешим.
Повторяя это через неравные промежутки времени, он по пять шагов туда-обратно прохаживается на своем участке. Возвышение у входа в метро служит подмостками для него, для двух очередей, протянувшихся к кассам, и для еще нескольких беспокойных, топчущихся перед телефонами-автоматами, заключенными в большие висячие панцири. Между двумя воображаемыми границами в размазанном пятне желтого света он вращается, от точки к точке и назад, как ножка циркуля, бесконечно наводящая один и тот же фрагмент окружности. На верхушку циркуля бывает натянута лыжная шапочка с помпоном. Больше, проходя, особенно не рассмотришь: темно и некогда.
Он должен говорить о «звездах»: так было задумано. На стене в пределах его территории висит до трех афиш с портретами, а то и три сразу. Одна «звезда» аккуратная, элегантная, с букетом ландышей или подснежников и с приятной улыбкой. Она исполняет популярные мелодии. Другая, обычно центральная «звезда» - нестареющая, пышно-страстная, с отвязным выражением лица и глазами тоскливыми. Она поет вечные шлягеры. Третья «звезда» чаще всего коллективная и состоит из нескольких прыгучих певцов юного возраста. Эти жарят горячие хиты. Продавец билетов в зависимости от сценического образа мысленно делит «звезд» на скелеты, махаонов красочных и голопузиков. К портретам гастролеров иногда присоединяются какой-нибудь гитарист на черном фоне и фасад городского цирка. О них продавец не шутит: они – его любимые. Потолок подземки – не ночной небосвод, и для других звезд на нем не место.
… Сперва он делал, как надо. Он говорил нараспев о будущих концертах, разнообразя объявления прибаутками и сплетнями. Но ему стало чудиться, что потенциальные клиенты заранее знают, что он хочет сказать, даже если никто не успел с утра купить ни одного издания из украшавших столы в переходе. Если он имеет сообщить большой и скандальный секрет, который сам придумал, его уже угадали. Жизнь «звезд» выглядит лучезарной, известной и ненужной. Он был в этом уверен. Редко-редко лицо проходящей старушки просветлялось в ответ на отсутствующий взгляд портрета, причисленного им к категории скелетов. Или девицы при виде махаона или голопузиков начинали будоражиться и игриво шептаться. Этих крохотных проблесков симпатии он почти не замечал. А замечая, презирал и не верил, хотя для него они значили деньги.
Как-то, в честь приезда очередного известного гитариста, он прервал традиционную рекламную фразу и через весь коридор, пересекая его обыденное течение, провозгласил строчку из стихов на музыку этого гитариста. Слова ее несли печаль отчаяния, но ритм выражал отвагу действовать каждым шагом. Фраза упала по-шлагбаумному и перерубила бег в переходе. Зашарили несколько всполошившихся взглядов. Одна шеренга повернула головы. Блеснула чья-то улыбка. Он был раздавлен собственным впечатлением от своей выходки. Если чужие люди решили, что у тебя не все дома, по-настоящему стыдно только тогда, когда сам ты с ними согласен.
Заливая злость, он перешел на анекдоты. Он знал много и любил такие, которые не в бровь, а в глаз, не заботясь о приличиях. У него самого не получалось придумать анекдот как следует: получалось точно, но не смешно. Но кто на ходу услыхал начало анекдота, тот уже не расслышит конец. Общее впечатление не лучше, чем от выкинутых из песни слов, и он опять не мог устроить, чтобы самому не было скучно.
Его скребло безучастие. Он знал, и на глазах подтверждалось, что среднее за сезон количество покупателей билетов не зависит от него и определяется законом, известным ему и существующим вне его. Их будет так мало, что непонятно, зачем понадобилось ставить его и вешать пятнистые фотофизиономии в этом галдящем, ползущем переходе. Это-то ему было неприятно. Негодование от никчемности стегало его и заставляло изобретать выкрутасы, чтобы разворошить рутину и забыть о своей роли ходячего приложения.
Он теперь говорит все про всячину. Он отзывается на новости дня, цитирует затасканные хохмы и удобряет все это «звездными» шалостями, произнося их с важной таинственностью, как прогноз погоды. Не было для него такой заумной сложности, которую нельзя сказать простым словом. Его укола не выдержит никакая фальшь, а вместе с фальшью возвышенные идеи хромают от гирьки-смешка, которую он им привесил. Он отражает и обиду на безразличие, и скрытый лживый или смешной смысл того, о чем говорит, и отвращение к себе самому за то, что хочет показаться на ходу остроумным и добровольно корчит идиота. Из этих обид создалось и заточилось шило азарта; оно колет его, когда иссякают слова, дополнительной злостью, и он кричит с бессильной важностью:
- Не спешим, господа пассажиры! Не торопимся и не спешим!
- Неохотно он всегда говорил о политике. Уж тут-то, кажется, можно было сказать, но как раз тут он ощущал тесноту. Он считал себя разумным человеком, а цель разума видел в том, чтобы жизнь была уютной и удобной - пусть не сразу счастливой. (Особенно очевидно это было поздней осенью и зимой, когда он глядел на вяло текущее либо приступами мчащееся человечество с расколотым в отдельных лицах выражением усталости от преодоления препятствий). Политику он представлял себе такой скользкой плоскостью, на которой все только и стремятся извратить цель разума. Можно было мстить им словами. Но шутки над политикой возвращали его к горечи собственной беспомощности. Там, кстати, говорили на таком извилистом языке, который был создан для пародии, но у него получалось только перевести все короткой понятной фразой вроде: «Все они тупицы!» или «Нужно жить, хотя все они сволочи».
- Прежде, чем привыкнуть, его запомнили. Его стали касаться любопытные взгляды, усмешки, улыбки. Два раза в день, а то и чаще, проходя обычным маршрутом, люди, незаметно для себя, поджидали, как услышат мерно вещающий голос, и, еще не разобрав ни слова, начинали кто морщиться, кто – посмеиваться. В этом смехе выражается признание – «стоящий человек» - но со стороны оно может задеть, даже больно. Его узнавали, почти не видя, и помнили, едва обращая внимание. Когда он чувствовал спиной и плечами эти вспышки интереса, они согревали его и он юродствовал со вдохновением. Если подошедшая купить билеты в цирк мамаша или знающий любитель приезжих рокеров оказывались недостаточно расторопны, им было несдобровать. Они включались в представление. Без единой откровенной обиды, но так, что от гнева перехватывало дух, подземный продавец билетов издевался над их воображаемой глупостью. Он заводился еще пуще, не переставая изображать подобострастную вежливость, если видел, что клиент отчаянно не понимает, в чем дело. Дело было в сцене.
Не портреты, приросшие к стенам, а болтливый продавец стал «звездой» обывателей этого перехода. На него, со временем, распространили то же отношение, какое бывает к «звездам», - равнодушное внимание, смешанное с усталостью от повтора.
Что бы он ни придумывал, чему бы ни улыбались случайно услышавшие его прохожие, каждый из них мог бы повторить на память только фразу, которую он использовал, когда нечего было сказать или для раскачки. Он по-прежнему был беспощаден к другим, но и сам получал и в спину, и в лицо:
- А этот чувак все не торопится….
- Мужик, ты торопиться когда-нибудь начнешь?
Паразиты унижают творчество. Продавец скалил зубы и подальше посылал неопознанного. Но тот еще раньше уносился в потоке людей.
Ему все чаще хотелось молчать. Бытовая тема не бездонная, она лишь сперва кажется такой. На деле это все те же не деньги, а их количество, мужчины, женщины и дети в разных комбинациях, лапша на уши и уши для лапши. Ими была наполнена приплюснутая подземная змея, они двигались к обоим ее концам и просеивались высверком стеклянной двери. Очевидно причудливое и многообразное возможно было повторить, только втиснув в надоевшие шаблоны. И перебирать это мертвое богатство, притворяясь, что знаешь его подноготную, такой мудрый гуру – самообман, обман, пустошь.
Неожиданное, но предсказуемое, произошло однажды. Он остановился, отдыхал, сложив руки за спиной, вцепившись в локти, и не думал о том, какое у него сейчас лицо. К нему сзади кто-то пристроился, подождал немного, и заговорил женский голос, поборовший нерешительность:
- Репродуктор, здравствуйте! Всегда мечтала с вами познакомиться…
Признание его обрадовало и даже осветило. Почти впервые он выступил из темноты, и отважно-веселые каштановые глаза глянули с благодарностью на девушку.
Но об истории отношений с девушкой стоило бы больше говорить, если бы она отменила переход с его бесконечным движением. В жизни репродуктора она развивалась своим путем, подчиняясь отдельным превратностям и создавая особенные закоулки. А переход никуда не исчез, и равнодушное движение в нем хотя и спадает временами, но продолжается…
Через каждый час над переходом останавливается электричка. Над потолком тогда что-то большое гулко перекатывается, и раздается тяжелый, как спросонья или от лени, неохотный удар, за ним другой. От ударов появляется ожидание: «Ну вот, опять…» «Еще раз…» И точно, со всех сторон спрыгивают, скатываются, соскакивают суетливые люди и наполняют переход своим стремлением к известным им целям снаружи. Коридор по обе стороны от ряда колонок на глазах заполняет толпа, объединенная общим негодованием, что надо быстрее… Когда толпа проходит и между колоннами появляется простор, после многих шагов и голосов в переходе стоит приглушенный непрерывный шорох, словно разрывают и разбрасывают густые и мягкие, лежащие слой на слой, пласты листьев, невидимо разлетающихся.
Продавцы раскладывают аккуратными рядами разноцветные коробки сигарет или хохлятся над мешками, где насыпаны груды семечек, черных, как земля. Хозяйка колеблет пуховой мячик на шнурке под носом у серого, гладенького котенка; пузатого лобастого щенка отдают в руки покупателю, а на полу щенок-игрушка верещит, качается, мигает и кивает, из себя выходит, только бы на него обратили внимание. Цветочницы заворачивают букеты в хрустящие бумажные листы. Проникая в переход через боковые входы с лестницами, солнце днем мажет облицованные стены кое-где островками и полосами блеска, а по утрам и по вечерам под потолком горят лампы, как больные глаза. Торговцы и милиция, которая появляется, чтобы их выгнать и некоторое время затем контролируют вновь занятые владения, поддаются оцепенению усталости. У колонн и под стенами они приспособились изображать живые декоративные фигуры.
У себя в углу говорящий циркуль останавливается и смотрит на них, отключив и голос, и мысли. Он отводит глаза от бегущих людей, но и не глядя, так же чувствует их перемещение, как и холод на щеках.
У него вздрагивает подбородок, и он перелетает взглядом с одного на другое. Орнамент на стене напротив под потолком тот же, что и на колоннах: треугольники, бежевые на желтом, сложенные из трех четырехугольных бежевых плиток, две – по краям, одна – между ними, пониже. Он смотрит бессознательно долго, потом проскальзывает идея, что рисунок на что-то похож.
«Собака», думает он. «Точно, собачья морда». И представляет: совершенно беспородная мордашка, серьезная, хитрые огоньки в ожидающих чего-то от тебя глазах. С лохматыми висячими ушами и с крупинкой света на подрагивающем носу. «Это лицо, - думает он, - не морда, а лицо, как в том анекдоте. Лицо, потому что есть вы-ра-же-ние…» Сотни изображений лиц, убегающих в разные стороны, протянувшихся по стене цепочкой, для портрета слишком абстрактные, ну да ведь за такой схемкой – настоящие лица…»
От придуманного сравнения ему стало неожиданно хорошо и любопытно прислушиваться и к самому себе, и к тому, что кругом делается. В нем просыпается необъяснимая радость, и тем лучше, что причина ее почти сразу же забылась. Он опять увидел бесконечное человеческое мелькание, а немного спустя, услышал, как сверху стукнула электричка. Улыбнулся мысли, что их не исправить. Вдохнул, расправил плечи и завелся по-новому, прохаживаясь вдоль стены со «звездами»:
- Господа пассажиры, я вас люблю. Взялись вы на мою голову! Не торопимся и не спешим…
3.11.2005
ID:
1031317
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Вірш
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 22.01.2025 21:57:19
© дата внесення змiн: 22.01.2025 21:57:19
автор: Валентина Ржевская
Вкажіть причину вашої скарги
|
