Ну конечно, полет в космос знаменовал собою такую точку на кривой развития человеческого разума, когда сумма его достижений привела к кумулятивному эффекту – сильному скачку ввысь. Само событие изобразительно и символично: преодоление силы тяготения и плотных слоев атмосферы, выход на орбиту, прорыв в беспредельность. Нет слов, отсюда, изнутри системы, такое достижение науки выглядит более чем убедительно и сходу оправдывает все исторические пути и закономерности ее развития. Но поскольку методика непредвзятой оценки, предписывающая взгляд со стороны, до сих пор не опровергнута, трудно отказать себе в желании отойти в сторону и таки посмотреть оттуда, из космоса,– зря, что ли, мы в него выходили? Потому как, и когда муравей пробирается наконец сквозь березовую просеку, бывшую его ойкуменой, и выходит к крутому обрыву глиняного карьера, для него это тоже новый, неведомый доселе мир. Но что принципиально меняется в результате этого прорыва в жизни муравьев?
И в науке, и в искусстве с некоторых пор используется такая форма тематического обсуждения, как «взгляд марсианина» на земные дела (термин Э. Берна, «Люди, которые играют в игры. Игры, в которые играют люди»). В литературе родоначальником жанра следует признать, наверное, Дж. Свифта, в кинематографе особенно хочется рекомендовать картину «Планета Kа-Пэкс». Представим же себе научный отчет инопланетной исследовательской экспедиции о состоянии интеллектуального развития занятного биологического вида Homo sapiens.
Итак,
«…вид этот, предпочитающий называться «венцом творенья» и «царем природы», явно выпадает из всех известных в галактике классификаций разумных организмов и вряд ли привлек бы внимание специалистов, если бы сам не называл себя разумным. Его вертикальное строение увенчано громадным резервуаром головного мозга, используемого не более чем на 5% (в основном лишь для хранения информации да ориентации в их четырехмерном мире). Сосредоточенными на этой «голове» четырьмя (из пяти) органами восприятия физических явлений исчерпываются возможности Homo sapiens в приеме информации. Все вместе и представляет собою его «познавательный аппарат». Единственная железа (шишковидная), выполнявшая некогда роль прямого приемника знаний о мире, не опосредованного пространственно-временными ограничениями среды обитания, кальцинировалась от бездействия и превратилась в атавизм. Остальные шесть основных энергетических центров, расположенных вдоль позвоночного столба, функционируют лишь у незначительного меньшинства человечества. Так что основным органом познания остается, как и у местных животных, головной мозг. А поскольку функции, возложенные на него в результате энергетического угасания и культурного вырождения вида, ему не свойственны и обслуживаться в полной мере не могут, то получаемый от работы человеческого разума продукт столь обеднен содержанием, масштабом и качеством, что представляет собой скорее побочный эффект, чем ожидаемый от разумного существа результат,– а именно: идет в основном на обслуживание потребностей тела и удовлетворение разросшегося пропорционально мозгу человеческого эго.
Учитывая вышеизложенное, наше исследование было мотивировано не столько научным интересом, сколько живым любопытством: какую в самом деле сумму знаний можно накопить, используя столь усеченный инструментарий, как у Homo sapiens, и насколько обедненной будет выглядеть полученная таким образом картина мира. В этом ракурсе нас привлекла прежде всего наука людей.
Для нас остается загадкой, в силу каких драматических коллизий в далеком прошлом человеческой цивилизации этот организм утратил орган и функцию прямого видения. Результатом же стало то, что на своих дальнейших путях познания он не имел возможности опираться на некогда безусловный для каждого субъективный опыт знания Вселенских законов, но был вынужден реконструировать их более или менее частные дифференциации по данным чувственного наблюдения. Таким образом, дедуктивный метод познания был исключен из гносеологического инструментария Homo sapiens, а индуктивный абсолютизирован. Доказательно выводить дедуктивные суждения «человек разумный» может лишь на основании «законов природы», реконструированных им индуктивно, т.е. неизбежно несущих комплекс бóльших или меньших погрешностей. Разумеется, такая редукция познавательного аппарата не могла не сказаться на отношении к базовым ценностям: истина для этого обитателя Солнечной системы – не более чем рабочая гипотеза, способная наилучшим образом проложить путь другим гипотезам, которые сумеют объяснить больше.
Такой метод познания следовало бы без обсуждений отнести к атрибутам животного мира, если бы он не был развит в человеке сверх меры естественных потребностей, что объясняется свалившейся на него сверхзадачей обслуживать рудименты некогда высоких духовных функций – любви, веры, служения Закону, поиска истины, духовной преемственности, иеровдохновения и им равных.
В силу осознания человеком известной ограниченности своими физическими органами чувств при их неискоренимом несовершенстве ключевым требованием, прилагаемым земной методикой науки к научным выводам, стало требование «объективности», в которое вкладывается обязательная регулярность проявления экспериментальных данных, так сказать, воочию для любого наблюдателя. Фактически критерием истины признано представление большинства, сформированное на основании данных человеческих органов чувств, сколь угодно аппаратно усиленных, или же на основании данных технически смоделированных аналогов животных рецепторов. Таким образом, сфера постигаемого не имеет потенций к расширению за пределы чувственного восприятия физического плана, а перечень изучаемых явлений сужен до имеющих свойство регулярного проявления эффекта в волновом диапазоне, принципиально доступном человеку. Истинность же поверяется массовостью ее наблюдения по принципу «четыре глаза видят лучше, чем два, тем более в очках». В целом, как можно убедиться, наука людей состоит в том, чтобы, по известному изречению их философа, «измерять то, что измеримо, и делать измеримым то, что не измеримо».
И прежде всего это чудовищное ограничение прикладывается к субъективному переживанию: как нечто крайне неприличное, такое переживание вытесняется в так называемое «подсознательное», поскольку если кто-либо сделает предметом научного исследования собственное субъективное переживание, его окружают величайшим презрением как субъективиста и полоумного. К слову, сфере субъективных открытий в человеческой культуре даже отведено отдельное место, отмеченное неким оттенком переживания интимности и стыдливости, как в личной уборной,– искусство.
Вообще, подобная морфология гносеологического процесса неизбавима от эффекта индоктринируемости – то ли со стороны научного авторитета, то ли с позиций общественного мнения. Самое же печальное, что людям фактически не позволяется верить ни во что, кроме собственных глаз. Все, что не предполагает возможности практического опровержения, отвергается как ложь. Зато, уж если гипотеза выдержала ряд проверок (2-3 несогласованных с нею факта людьми «не считаются»), то сфера ее применимости, то есть вот эта узкая прослойка физического бытия людей, тут же абсолютизируется – очевидно, именно потому, что иное бытие нет возможности практически опровергнуть в этом. То же самое в юридической науке. Если обвиняемый не смог практически опровергнуть выдвинутую против него обвинительную конструкцию – будь она просто фигурой ума обвинителя, только звучащей убедительно для большинства,– его судят как преступника перед обществом, «волка в овечьей шкуре».
Ситуация приобрела черты критической с совсем недавнего времени – с эпохи бурного развития средств массового влияния на общественное мнение, перед лицом которого владельцы информационных компаний заинтересованы утвердить ту или иную требуемую в соответствии с глобальными социально-политическими целями «истину». Процитируем одного из наиболее ответственных и в то же время авторитетных земных ученых, откровенно описывающего ситуацию изнутри:
«В наши дни возможности распространения, доставляемые подобному учению так называемыми средствами массовой информации – газетами, радио и телевидением,– очень легко приводят к тому, что учение, представляющее собой не более чем непроверенную научную гипотезу, становится не только общенаучным, но и просто общественным мнением.
С этого момента, к несчастью, приходят в действие все механизмы, служащие для сохранения испытанных традиций... Доктрину защищают с тем же упрямством, с той же горячностью, какие были бы уместны, если бы надо было спасти от гибели испытанную мудрость, просветленное отбором знание старой культуры. Всякого несогласного с ходячим мнением клеймят как еретика, осыпают клеветой и, насколько возможно, дискредитируют. На него обрушивается в высшей степени специфическая реакция «mobbing», общественной ненависти и травли.
Подобная доктрина, ставшая всеохватывающей религией, доставляет своим приверженцам субъективное удовлетворение окончательным познанием, принимающим характер откровения. Все противоречащие ей факты отрицаются, игнорируются или, чаще всего, вытесняются в смысле Зигмунда Фрейда, т.е. загоняются ниже порога сознания. Вытесняющий эти факты человек оказывает ожесточенное, в высшей степени окрашенное аффектами сопротивление любой попытке вновь довести вытесненное до его сознания, и сопротивление это тем сильнее, чем большие изменения это вызвало бы в его представлениях, прежде всего в представлениях о самом себе...
Не только общественное мнение о науке, но и мнение внутри наук, несомненно, склонно считать важнейшими те из них, которые представляются таковыми лишь с точки зрения нынешнего человечества – в массе своей деградировавшего, отчужденного от природы, верящего лишь в коммерческие ценности, эмоционально нищего, низведенного до уровня домашнего скота и потерявшего связь с культурной традицией. В общем и целом общественное мнение ученых страдает теми же болезнями упадка... «Big Science» – это ни в коем случае не наука о самых великих и высоких вещах на этой планете, не наука о человеческой душе и человеческом духе; это прежде всего и исключительно то, что приносит много денег или много энергии, или то, что дает большую власть, хотя бы это была всего лишь власть уничтожать все истинно великое и прекрасное». (К. Лоренц. «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества»).
Конечно, попытки переломить ситуацию, пойти против общественного мнения, зачастую рискуя жизнью ради утверждения истины, предпринимались многими достойными учеными на протяжении земных столетий. Внести разумные изменения в заскорузлый человеческий критерий научной доказательности пытались Нильс Бор (принцип дополнительности и др.), Даниил Андреев (принцип совершенствования и трансформации), но таких борцов за духовное возрождение человечества в его совокупной массе – единицы, а их вдохновенные труды, с точки зрения толпы, не более чем еще одно мнение.
Ничто так не характеризует эту «Большую Науку» человечества, как отсутствие в процессе познания обратной связи от познаваемого к познающему. Если процесс познания не изменяет познающего (тогда как, изучая вещество, он, якобы, вторгается в него и влияет на процессы, в нем происходящие, что требует, по всем законам, возвращения затраченной энергии к познающему с оказанием на него подобного же воздействия), то о каком процессе может идти речь? Однонаправленное истечение силы, не возобновляемой обратным процессом, ведет к истощению ее источника. Но если нет ни изменения познающего под влиянием добытого им из недр вещества знания, ни истощения сил того же познающего, направляемых им на процесс познания, то понятно, что нет и самой ситуации познания, а один только «высоконаучный» блеф. Отсюда и скромность, мягко говоря, результатов человеческой науки, несоизмеримых с общественным пафосом, которым они облагаются. Полвека назад (по земному времени) человечество вышло в космос (так на Земле называется вывод спутника на планетарную орбиту) и до сих пор отмечает это событие. Когда же обезьяна додумывается нащупать щеколду, чтобы открыть свою клетку и выбраться из нее, аналогия здесь не усматривается.
Понять человечеству необходимо многое. В частности, что критерием познания может быть только ощутимый духовный рост познающего, выражаемый в овладении им такими силами природы, которые дают ему раскрыть в себе способности, на сегодняшний день превышающие, по общему «ученому» мнению, ресурсы человеческого существа и без особого разбирательства относимые к фокусам и шарлатанству. Истинный результат познания не объективен, но напротив, в высшем смысле субъективен. Субъекта же, то есть познающего, следует оценивать по масштабу произведенного в результате познания самосовершенствования, ибо только оно отражает глубину погружения в материал и объем произведенной его духом работы на этой глубине, мощь постижения сути и потенциал извлеченного «на-гора» знания.
Как писал известный человеческий просветитель и трансцендентальный духовидец Даниил Андреев, «следует напомнить, что давно уже заложены основы такой методики познания и овладения материальностью, усвоение которой неразрывно связано с духовным самосовершенствованием человека, с просветлением его этического облика… Различные системы и школы этого рода имеются во всех высокоразвитых религиях. Разрабатывая веками практические приемы воздействия воли на человеческий организм и на внешнюю материю и подводя человека к этому лишь после длительной нравственной подготовки и многостороннего искуса, они поднимали и поднимают сотни, может быть, даже тысячи людей до того, что в просторечии именуется чудотворчеством. Эту методику, крайне трудоемкую и вызывающую жгучую ненависть современных филистеров, отличает один принцип, науке чуждый: принцип совершенствования и трансформации собственного существа, вследствие чего физический и эфирный покровы личности становятся более податливыми, эластичными, более послушными орудиями воли, чем у нас. Этот путь приводит к таким легендарным якобы явлениям, как телесное прохождение сквозь предметы трехмерного мира, движение по воздуху, хождение по воде, мгновенное преодоление огромных расстояний, излечение неизлечимых и слепорожденных и, наконец, как наивысшее, чрезвычайно редкое достижение – воскрешение из мертвых. Здесь налицо овладение законами нашей материальности и подчинение низших из них высшим, нам еще неизвестным… Трудно представить себе что-нибудь столь же тяжеловесное, несовершенное, грубое и жалкое, чем достижения современной техники в сравнении с достижениями той методики, о которой я говорю. Если бы на ее развитие и усвоение были бы брошены такие средства и такие неисчислимые людские резервы, какие ныне поглощены развитием методики научной,– панорама человеческой жизни, нашего творчества, знаний, общественного устройства и нравственного облика изменилась бы в самых основах». (Д. Андреев. «Роза мира»).
По местному преданию, алхимик открывал «философский камень» в себе, притом каждый – свой и по-своему, в исключительно неповторимой работе над собой. И не было иного доказательства его успеха (а кто таковой искал, тот получал желтый порошок вместо золота), кроме открытия магических способностей, в частности омолаживания организма, т.е. управления структурой материи не только неживой (как принято говорить «научно»), но и органических тканей, без какого бы то ни было «скальпеля науки».
Современного же представителя земной науки отличает безответственное отношение ко всегда и во всех своих царствах живой природе, не говоря уже о социальных последствиях своих открытий. Иначе и быть не может в условиях «объективной» науки, результаты которой принадлежат государству или крупным корпорациям по праву «кто платит, тот владеет». В таких условиях ученый вместе с направлением деятельности сразу получает индульгенцию от работодателя на все, так сказать, побочные эффекты внедрения его открытия в будущем.
Аморальность подобной деятельности есть еще одно доказательство поверхностного изучения природы, не отмеченного глубиной проникновения в таинство внутренней жизни исследуемого объекта. «Объективной» науке выгодно постулировать отношение к познаваемому именно как к несамостоятельному, неживому объекту, существующему исключительно для человека и его потребностей, она принимает во внимание лишь законы физической материи, являющейся, как известно всем разумным существам во Вселенной, лишь оболочкой, к тому же самой грубой, внутреннего существа, имеющего в ней свое бытие. А ведь чем тоньше материя, тем сложнее и синтетичнее законы, ею управляющие, почему уже на уровне субатомных частиц этичное отношение к объекту исследования совершенно необходимо для осуществления акта познания. Потому грубоутилитарный, антропоцентричный, а попросту брутальный, подход к дальнейшему внедрению человеческого ума в глубины природы никогда и не даст ничего, кроме нарастания и сгущения обволакивающей планету атмосферы безнравственности, которая отгораживает ее от всего живого в безбрежном космосе, противопоставляет ее законам жизни, снижает ее кармическую целесообразность и в конечном итоге делает отличной мишенью для обратного действия закона воздаяния.
Если человечество само не захочет понять, то все-таки ему придется усвоить, что отсутствие обратного, облагораживающего, воздействия объекта науки на ее субъект свидетельствует о насилии над природой со стороны существа, возомнившего себя ее царем, но кто на самом деле не более чем бактерия в необозримом своими масштабами космическом организме. И не дай бог ей стать болезнетворной. Насилие не может длиться вечно!» (Из «Материалов Галактического конгресса «О наблюдении за существами, наделенными разумом».– Выпуск 84).
Что тут скажешь?..
ID:
245381
Рубрика: Поезія, Лірика
дата надходження: 06.03.2011 22:14:36
© дата внесення змiн: 06.03.2011 22:14:36
автор: Богдан Ант
Вкажіть причину вашої скарги
|
