На последней странице разглядываешь себя –
чёрно-белая фотография, втиснутая в квадрат
некролога, где «помним» и «любим», заканчиваясь «скорбя»
читающим мертвецам приходится в аккурат.
Ты рад сообщению. Прочитанному ты рад.
Неважно какой новою жизнью ты будешь бит,
подавлен или раздавлен, или к кресту прибит,
главное, что с собою ты захватил алфавит,
как возможность взглянуть на то, что изменило вид
и форму, когда преставилось, и больше не возопит.
Оно тяжелое что-то в лубяную избу
на горбу притаскивало, не затворив губу
верхней её сестрой, чтобы потом в трубу
говорило пламя, на котором табу
прикосновений ты видеть хотел в гробу,
что позвонки, ожидая с друг другом встреч,
отдавались болью в теле, и ты потолок
изучал недвижно, на котором следы, картечь
времени оставляет лучше, чем меткий в него плевок.
Разглядывай же того, кого ты узнать не смог.
