Тельцем дрожащим, еще не обсохшим, жмется-боится…
Толкает копытцем,
из любопытства,
тёплый уставший живот вздохнувший -
земли, на полвзгляда уснувшей.
Шорох, плеск, писк.
Ресницы-пичуги дрогнули,
встрепенулись,
стылые ивы-дуги
мучительно в сон потянулись -
податливо выгнулись,
Ветер качнули в ветвях…
И губы шершавые,
жадные бога,
тельца-однодневки,
ткнули рассвет-недотрогу,
Розовое всосали,
выпили,
смяли,
выпотрошили…
И пошел, пьяно качаясь,
Капли туманов парных роняя,
бузить-колобродить,
Себя проживать-прожигать,
обдумывать и забывать.
До ночи – тьма света еще, наживётся.
Ночь даже не ждёт – знает.
Выйдет к буяну, глянет на выблеск телячьих глаз,
хмельный огонь ланит,
отточено молча серпом осенит,
вспухшее небо погладит любовно,
выльет по краю сок.
Бездумно и кровно, привычно,
горячую горечь вберёт песок,
в угоду новому богу – носить его глиняным брюхом по звездным дорогам
целую вечность. До утра
.
