Ты вышла из дому в шестом часу.
Уже смеркалось. Пели гимны птицы
тоске вечерней, гордую красу
являя перед далью смуглолицей.
Ты вышла выгулять Миледи в парк,
где дед в панаме каждый вечер дремлет
в развернутых «известиях» и Кларк
с цветами на скамейке ветру внемлет.
Встречает он тебя, и за руку берет.
Цветы вручает яркие неловко –
ежевечерняя традиция. Но вот
он не пришел. Лишь божия коровка
на тихую скамейку взгромоздясь,
живет своей божественною жизнью…
Поэтому домою возвратясь,
ты странною измучаешься мыслью
о, боже мой, непрочности миров,
о зыбкости на твердости их голой.
Что от любви подаренных цветов
счастливей только бабочки и пчелы.
Что ни какой уверенности нет,
на то, что счастье дадено до гроба.
Так с этой мыслью встретишь ты рассвет
на белизне кроватного сугроба.
Горбы мостов, чеканка тишины,
лиловый смог, «известья» на страницах
резцом судьбины запечатлены,
на мордочках любви, на тусклых лицах,
вот ты в их строй входящая, не зря
задумаешься так глубоко, ибо
внутри тебя не вся еще заря
любви к иной материи погибла.
О, божия коровка, скажешь ты,
спасибо за божественную встречу.
В тщете моей так много нищеты,
что я твоим богатствам не перечу.
Лети, лети над городом глухим.
Лети, лети над роскошью окраин.
Как некий небожитель, как хозяин
степей и рек за вымыслом моим...
Весьма осязательно и затейно, что ли. Сказать, что-то в этом есть, - значит не сказать ничего.
