Гроздья гнева не могут вина
дать хорошего в бочке дубовой,
ибо в них только горечь одна
бесполезная, сколько ни пробуй.
И любовь, и сердечную стыдь
гонишь, выпив такого лекарства.
Я из кружки решил пригубить,
да не смог от нёё оторваться.
Пью, и думаю, – скоро ли дно?
Что дала мне проклятая крона?
Пахнет кровью людскою вино,
да и бочка, пожалуй, бездонна.
Ты со мною беспечно легка,
и щебечешь, мол, близких не тронешь,
что служившая неге рука
никогда не ударит наотмашь,
что пора б развернуться плащу
на траве, сдавшись радостям прытким…
А давай я тебя угощу
самым горьким на свете напитком?
Нет страшней и прекрасней вина,
ибо только оно – откровенно,
с ним становится жизнью война,
и разлука, и вскрытая вена…
Но очнёшься, так словно недуг,
что всегда прилагается к душам,
побеждён, оглядишься и… вдруг
осознаешь, что мир твой разрушен.
