Эта сессия выдалась небывало длинной. Маячила перспектива «загреметь под фанфары» - преодолеть роковой лимит из трех «хвостов», означавший отчисление. Об этом плотоядно улыбаясь, не уставала напоминать инспекторша курса. В прошлом – тоже студентка, женившая на себе профессора. Теперь, вооруженная его звучной фамилией, с нескрываемым удовольствием рубила головы «хвостатым». Популярный ансамбль, в котором я работал, устав ждать окончания моей учебы, пригласил другого солиста и уехал на гастроли. Просидев в Москве после сдачи задолженностей еще неделю и истратив последние заначки, через знакомых администраторов я, наконец, нашел себе работу в одной из приволжских филармоний. Куда и отправился прямо на маршрут своего нового коллектива. Надо было зарабатывать деньги на следующее полугодие жизни и очередной семестр.
Поезд, согласно закону подлости, пришел на станцию в полчетвертого утра. Одноэтажное здание вокзала, по пояс вросшее в собственный перрон, еле-еле проглядывало в темноте парой тусклых окон. Ветер старательно скоблил снежной крупой промерзшие рельсы. Он тут же накинулся на меня, швырнув в лицо пригоршню ледяных иголок. Придерживая одной рукой шестидесятикилограммовый чемодан, в котором помещался весь мой походный дом и кирпичи-учебники, другой я тщетно пытался приподнять воротник. Лязгнула металлическая площадка над ступеньками вагона. Последний раз в закрывающейся двери мелькнуло заспанное лицо проводницы. Я остался один на один с провинцией и дальнейшей жизнью. Впереди - долгая изматывающая поездка в составе «чесовой» бригады местной филармонии.
- Барыш-Париж,- веселил себя я, пытаясь закинуть на плечо ремень от дорожной сумки. Заодно - вспоминал знаменитый цирковой номер, в котором Леонид Енгибаров вот так же пытался взять и понести то, что никак не помещалось в двух руках. Скорее спиной, чем взглядом, я почувствовал чье-то присутствие. Ночью на пустом перроне в чужом городке – ощущение не из приятных. Но, обернувшись увидел вполне безобидного мужичка небольшого роста, одетого в телогрейку, размера на четыре превышающую его габариты. Он широко улыбался щербатым ртом.
- С прибытием! - сквозь шум отходящего состава услышал я. - Закурить есть?
Казалось, холодную февральскую ночь он провел здесь ради того, чтобы стрельнуть сигарету.
- Можна две? – спросил мужичок, пряча в карман три сигареты, ловко выдернутые из пачки. Ну, че – поедем? – так же радостно пригласил он.
- На чем и куда?- осведомился я, несколько опешив от такого сервиса.
- Э-э... Как – куда? Тык.. Эта… В гостинцу, наверно. Вы это, командировочным будете, аль в гости? Так, ежели в гости – встречали б, - сам себе ответил он.
- Ну, поедем. Машина-то где?
- Тык эта... Вона он мой мерцыдес, - выкатил он мне под ноги свое сооружение на четырех колесах - что-то среднее между детской коляской и садовой тележкой.
Только тут я заметил, что он ловко управляется одной правой рукой. Из второго рукава время от времени высовывалась культя, замотанная несвежей тряпкой. Ею он поддевал ручку тележки и даже пытался ворочать чемодан. Чувство неловкости подступило, как внезапное удушье.
- Осторожно, хрусталь,- отнял я свою поклажу и под вялые протесты нового знакомого, водрузил на тележку. Ну, поехали. Только больше ста не гони, права отберут.
- Не понял... Извиняюсь... Как эта больше ста?
- Да это так, к слову…
- А... юмор, - обрадовался «водитель». Мишка меня зовуть.
Мы пересекли пустынную привокзальную площадь с одиноким памятником. Местный Ильич облезлой гипсовой рукой указал нам верную дорогу. Если не считать бродячих собак, нарушавших лаем девственную тишину, Барыш, как и все подобные городки, производил впечатление человека, впавшего в летаргический сон. Одноэтажные дома за высокими заборами, напоминали солдат, спрятавшихся в окопах полного профиля. Они настороженно поглядывали темными окнами через брустверы заборов. Крыши напоминали солдатские каски. Витрины магазинов, как во время войны, казалось, ждали сигнала воздушной тревоги. Для полного сходства недоставало только наклеенных крест накрест полос бумаги. От невеселой картины меня отвлек суетливый говорок.
- Тык эта, значить, если по-первой у нас – не пужайтись. Никого нету, а хто есть – так спять, ханурики…
- А днем что делают?
- Дак, хто што... Хто пьеть, хто похмеляицца, хто только примеряицца...
- А работать-то - работает кто-нибудь?
- Дык, а где работать-та?
- Ну, предприятия какие-то у вас есть?
- Был этот, как иво... Молокозавод... Да... Так последня-та коровка в районе давно Богу душу отдала. На силикатном кирпич, значить, делали, так он неделю работат, год молчить... Тольки дерехторов меняють. Кого посодють, кто сам сбежить. Из местных уж никого, почитай, партейных не осталось, всех пересажали. А пришлый – кто ж сюды пойдеть? Дажить партия не загонить. Швейна фабрика че-та там шьеть тако, че нихто не купить. В войну шинелки ладили. Вот с тех пор все не перестроються.
- Ну, а вы, вот так извозом и занимаетесь?
- Дык, а чё? Чего еще тут делать-та?
- А профессия какая-то есть? Ведь вы еще не старый.
- Кака там профессия с культей-та? Была профессия, была, конечно, а как жа...
Мишка закурил и надолго замолчал. Так, под повизгивание несмазанных колес «мерцедеса» мы добрались до места. Местом оказалось одноэтажное сооружение барачного типа. Его украшала фанерная вывеска. Какой-то местный умелец вывел многообещающее название: Гостиница «Уют». Облезлая дверь с традиционной табличкой «Мест нет» казалась неприступной. Мы бились в нее добрых полчаса, пока, наконец, не услышали шаги и клацанье замков. В узком проеме появилось злое заспанное лицо в папильотках. Нам, как я понял, открыли с единственной целью - убить.
- Ну, какого долбите? – осведомилось лицо. Нету мест. Читать не умеете?
- Умеем. По слогам пока, правда. Я не к вам лично в гости, уважаемая. Место у меня здесь забронировано.
- Какое место? К нам филармония заезжает, все занято.
- Вот я филармония и есть.
Моя шуба впечатлила. Ворота крепости приоткрылись. В этот миг за моими плечами дежурная усекла «водителя».
- А этот – тоже филармония? - налилась она яростью.
- А это – наш водитель, начальник транспортного цеха, если угодно.
- Чего? Чего угодно? Какого там еще цеха?
Я явно вогнал ее в замешательство.
- Ты че тут делаешь, Мишка? Снова приезжим баки забиваешь?
- Ну, давайте мы как-нибудь с Михаилом сами разберемся, кто тут кому что забивает. А сейчас, если вас не затруднит, пожалуйста, покажите номер, в который я могу внести вещи. Паспорт в чемодане.
Трижды прав был тот, кто впервые заметил, что ничто не действует на хамов так, как холодная вежливость. Продолжая бурчать, «хозяйка гостиницы», пропустила нас и даже позволила заполнить анкету утром. Но прежде, чем выдала мне ключ, заявила, что в гостинице – только «братские могилы», многоместные номера без удобств. Есть двухместный люкс, но он - для главного артиста.
- Вот, считайте, что я - он и есть.
- Че-то я вас по телевизору не видала, - усомнилась она.
- Ничего, там я загримированный и с бабочкой. А здесь – с поезда и в саже.
- Да… Обманываете, наверно, попыталась кокетничать она, накрывая свои папильотки газовой косынкой. А этого – не пущу! – снова вызверилась она на Мишку.
- Ну, ладно. Номер забронирован, оплачен. Какие проблемы? А Михаил с сегодняшнего дня будет работать у нас заведующим постановочной частью. Еcть договоренность. Утром приедет руководитель коллектива, подпишем договор.
Я обернулся и увидел обалдевшее лицо Мишки. Подмигнул ему – мол, не боись и мы повезли мою поклажу по темному коридору. Люкс оказался двадцатиметровой комнатой с линялыми обоями, двумя кроватями с панцирными сетками и цветастыми одеялами. Посредине - стол с белыми отметинами от стаканов с кипятком и мутным графином на блюдце. Обстановку завершала пара стульев, засаленный диван и прожженный торшер. Чудовищного вида ванная с черными от грибка стенами, совмещенная с туалетом, мало располагала к водным процедурам. Главная художественная достопримечательность люкса были шишкинские медведи в облезлом багете. Впрочем, было бы удивительно, если бы чего-то подобного из гостиничной классики здесь не оказалось. Пока я распаковывал чемодан, Мишка топтался у двери, время от времени утирая культей вспотевший лоб.
- Да ты раздевайся, будь как дома.
- Эта... Как эта дома? Я ить местный... У меня и дом тута, как бы уж есть...
- Вот именно – как бы. Тебя ж туда, как я понимаю, не пускают, на вокзале вон обитаешь.
- Дык, когда тверезый – пускають…
- Ну, а сегодня?
- Дык, сегодня еще не успел, не на шта…
- Понятно. Ладно, давай, - выставил я на стол коньяк и вытащил батон финского сервелата, заначенные для прописки в новом коллективе. - Я из Москвы, с экзаменов. Больше месяца там сидел, сдавал сессию в университете, извини, приехал пустой, как барабан. Последние – за чай с бельем в поезде отдал. Днем подъедут, возьму аванс. И тут же поймал себя на мысли, что бабка еще надвое сказала. Имея за плечами несколько лет весьма успешной работы в известном гастрольном коллективе и даже записи на радио, я, в общем-то, не сомневался, что осчастливлю провинциальную бригаду. Но – мало ли? Сам еще не работаю, других на работу принимаю. Молодец… Ничего, ответственность за двоих мобилизует вдвойне, успокоил я себя.
- Давай по паре капель, если не возражаешь.
- Дык... Не возражаю. Ток, неудобно как-та…
- Неудобно спать на потолке, знаешь?
- Дык, известно дело… Одеяло падаить, да?
- Вот, вот... Садись.
Михаил подрасправил на голове жидковатые волосенки и вдруг одним движением, ловко надкусив пробку, откупорил бутылку.
- Да ты профессионал, я смотрю
- Есть кой-кака практика, - смутился Мишка
- Ну, тогда - за знакомство.
- Да... Вот ить как... Не думал, не гадал – с москвичом и сразу тебе - на... За знакомство и на работу. Скажи кому – не поверють...
- Давай, давай, не стесняйся,- подрезал я на единственное треснутое блюдце кружочки сервелата.
Мы выпили. Мишка с видом знатока сказал что-то привычное про запах клопов у коньяка и прежде, чем закусить колбасой, долго рассматривал кружок на свет.
- Что разглядываешь? Есть ее надо.
- Дык, я таку колбасу-то отродясь не видел. Мылом отдаеть. Заграничная?
- Ага. Чухонская. Финская по-нынешнему. Рассказал бы, как живете здесь?
- Да, хто во што. Пьють боле всего, да тырють, что плохо лежить.
- Ну, ты-то вон, извини, даже с одной рукой на вокзале подрабатываешь.
- Эт што... Я в армии вона, ШМАС закончил. Учебку, стало быть. Школу младших авиациённых спицилистов по радиолокационному, значить, оборудованию самолета. Меня, ить даже с неполным средним взяли. С малолетства, считай, любил паять-лудить, сам приемники детекторные сбирал. Да... После армии, значить, женился. Хорошу девку, думал, взял. Не местна, километров сорок отсюда. Из Новоспасского, утюг чинить привозила. Я как раз в римонти работал. Нормально сначала усе было, двоих мне родила, дале - как с ума сошла... Жили у моих родителев, дом еще прадед поставил. Добрый пятистенок с амбаром, сараем. Как мои померли, она всех своих-та и притащила с деревни. Начала гыркать на меня, попрекать почем зря. Ну, и по мужской части тоже обижать, стало быть…. Я, конечно, не ангел, но зарабатывал, уважение имел. Все подряд чинил. Не то что, с приемниками-телевизорами шли, кто бывалыче – стиральну машину иль холодильник преть. В область-то на горбе не натаскаисся. Все свои, не откажиш. Наливали, конешна... То там с мужиками встрянешь, то там отблагодарять... Позапрошлой зимой за Красну армию, в аккурат на 23 февраля, значить, хорошо посидели с мужиками. Я им мотор на «запоре» за два дня перебрал. Домой еле добрался, дык не пустили. Хотел в окно, значить, залезть. Но выпимши, видать, был сильно. Застрял вот так,- Мишка показал рукой наискось от плеча по пояс. Вот та рука, кака внутри – цела, а та, што снаружи, дык и околела. Отрезали коновалы наши, сказали - штоб гантгрены не было. Попало им потом. Из области говорили, что вылечить можно было руку-то. А они смеялись,- скажи спасибо, что ноги, да достоинство уцелело. Мороз был под тридцать, а я заснул... Вот тако оно, кино-домино, лебедь однокрылый,- горько усмехнулся Мишка. Инвалидность не дають, говорять - сам виноват.
- Ладно, не тужи. Действительно, жив остался, скажи спасибо.
- Та на хрена она мне, жисть така-та! Вон, те, что шли-кланялись, кому чинил-выручал, надсмехаються щас, крабом кличуть…
- Ладно, не фиг идиотов слушать. У тебя вон – детишек двое. Есть для кого жить-стараться. Кто у тебя, парни, девочки?
- Девки... Две кровиночки - Галка и Лизка. Шесть и четыре. Токо я их не вижу, считай. Моя росомаха с тещей не подпускають. Мишка дернул головой и уставился невидящим взглядом в окно.
- Да что за хрень? Ты ж отец!
- Ага, отец-огурец… Другого отца моя благоверна им подыскала. Керим с Азербайджана. Торговал тут на рынке. Так он уже, почитай, весь кишлак перетащил. И родителев своих, и братьёв с племянниками и женами. Там цела камуна их в доме теперь... Забор на метр подняли, две овчарки-кавказца во дворе, сожруть кого хош, не подавятся. Меня в первый же год черножопые отрихтовали. Хотел по-хорошему поговорить насчет родительского-то дома. Всей сворой накинулись. Ногами месили. Вон, два зуба суки выбили, почки отбили. Месяц кровью ссал. Сказали – буду возникать, руки мало - еще и башку отрежуть. Мне ход отгородили к сараюхе, чтой-та с утвари дали, кровать там стару, посуду кой-каку. Моя исть тайком носила, что от собак останиьтся, лекарства там какие, штоб не сдох. Пожалела. Эти ж хотели, штоб загнулся, дом-то на меня записан. Да испужались, видать. Люди знали, што они меня-та отмутузили. Да ладно. И на том спасибо. Так и обитаюсь.
- Да... Нормально... Переселение народов. А власть-то куда смотрит?
- Дык, в карман им и смотрить Их тут у нас теперь, почитай, поболе, чем местных. Приедить с мандаринами, комнату снимить у нашей дуры, подженитья, пропишитья. Через полгода глядишь – увесь кишлак тута.
- Ну, а ваши мужики что же?
- Да каки там мужики? У нас мало кто до сорока дотягиваить, все на стакане... А эти – шустрые веники, при деньгах. Все с золотыми зубами, машин накупили. Местну власть прикормили, творять, что хочуть, никого не бояться, не стисняються… Днем сам увидишь.
- Увижу. Я тут тебя женил без тебя. Ты как?
- Это работать у вас, что ль? А я думал, ты это так, для этой заразы Булычихи сказал. Булычина ее фамилия, дежурной-та нашей... Дура нетоптаная.
- Это как?
- Да так! С самой школы ее ить знаю. Все така бешена и усю жизнь одинока, как та овчарка. Мужики смеются – две целки у нас осталося. Булычиха, да колхозница из снопом возля райсовета. От ней мужики еще с девок шарахаются. Так никого на себе и не затащила. Вот и беснуиться кобыла... А, вобще-та жалко ее дуру, почитай пустоцветом прожила. Мишка сочувственно вздохнул, забыв на миг о собственных «радостях».
- Так, а как я с рукой такой-то?
- Главное, чтоб голова работала. Аппарат в переездах вылетает, концерты срываются. Его чинить надо. Паяльник-то держать не разучился?
- Дык, нет. Анод с катодом различаю, пароход с паровозом не путаю...
Ну, и слава Богу. А там, думаю, все утрамбую.
Выпили еще по одной. Надо было укладываться спать. День предстоял не из легких.
Пока я ходил в душ, захмелевший Мишка успел вздремнуть прямо на блюдце. Очнувшись с приклеенным к щеке кружком сервелата, долго оглядывался, не понимая, как очутился в этих апартаментах.
- Слушай, а давай-ка и ты сходи в ванную. Давно, наверное, не был. Давай, давай, не стесняйся. Там мыло, шампунь. Трусы с майкой вот новые, бери на вырост.
Мишка долго сопел на своей койке, распаковываясь из замызганной одежки. Наконец, аккуратно сложил ее поверх одеяла и, прижав культю к груди словно ребенка, направился мыться.
- Ты там разберешься? В смысле – справишься, уж извини.
- Дык, че ж я по-вашему, совсем убогий?
- Извини, не в том смысле. Я с этими долбаными кранами сам намучился.
- Да ниче, ниче... Я с сантехникой тоже ить дело имел...
- Ну, видишь, ты у нас мастер на все ру... Короче,- осекся я на своей очередной неловкости,- возьми там флакон, сделай пену, посиди в ванной, отмокни. Станок тоже есть, побрейся. И вот что. Я, знаешь - сам родом из небольшого города, в Москве пока только учусь. Но жить буду обязательно там. Потому что только в ней можно делом заниматься по-серьезному. Тем, которому учусь. А мог бы после армии стоять на пятачке возле гастронома со своими корешами и смотреть вдаль. Ждать когда кто-то придет и нальет. Но взял чемодан и рванул в Москву. Рванул в никуда и ни к кому. Не хотел спиваться заодно со всеми. Там сейчас тоже, как и у вас – особо делать нечего, кроме как пить. Как я там в Москве кувыркался, рассказывать - всей барышской водки не хватит. Жил у дядьки двоюродного в коммуналке. Он пил так, что меня не узнавал, когда проспится. То и дело милицию вызывал. Соседи, спасибо, объясняли, что я - его племянник. Мать ночами не спала, все глаза выплакала – как я один в той Москве? Но скажу одно – ни у кого ничего не просил, не кланялся. Все долбил сам. И в эстрадную студию поступил, и в университет без взяток. И вагоны разгружал, и гнилую капусту на овощной базе в химкомплекте из ям выкидывал. С москвичами, которые с родителями да при деньгах, рубиться пришлось, доказывал, что – не пальцем деланый. Так что - не дергайся, никто тебя не жалеет и за убогого не держит. Просто, думаю, всегда можно выбраться из говна, если по-настоящему захочешь. Но со стакана слезать надо. Пойдет работа, там бухой – ни к чему. И меня подставишь. Считай, сегодня последний раз гуляем. А сейчас – снимай колбасу, доедай и гони в ванную, грехи смывать. Мишка молча посмотрел мне в глаза, снял кружок со щеки, аккуратно положил поверх стакана, будто навсегда закрыв его и пошел в ванную.
Его «гардероб» явно нуждался в обновлении. Ладно, днем что-то придумаем,- продолжал я упиваться своей ролью волшебника. Правда, значительная разница в наших размерах усложняла дело. Но большее – не меньшее, успокоил я себя, - перешьем, укоротим, в крайнем случае. С этими мыслями я развернул на столе предмет своей страсти и гордости - японскую стереомагнитолу с трехполосными колонками. Долго откладывал на нее из «чесовых» денег, прежде чем купить в московской комиссионке. Достал наушники и запустил кассету с концертом «Чикаго». Сидя в замызганном «люксе» гостиницы, я купался в любимом джаз-роке, исполняемом лучшими музыкантами мира. Они играли только для меня и я уносился из реалий жизни, оставшихся где-то на темных улицах Барыша. Настолько, что вдруг ощутил - потихоньку схожу с ума. На второй композиции лучший барабанщик всех времен и народов Ден Серафино вдруг потерял долю и начал играть поперек. И только приподняв наушник, я понял - ему кто-то помогает, настойчиво колотя в дверь. Прямо с порога на меня решительно двинула дежурная.
- Он что, у вас теперь здесь жить будет?!
- Да не волнуйтесь, номер оплачен полностью. Какие проблемы?
- Ну, и что, что оплачен? За кого? За этого хмыря, что ли? Может, милицию вызовем?
- Лучше – сразу армию с танками. Во-первых, уважаемая, начнем с того, что это теперь мое официальное жилье и вам по закону в нем нечего делать без моего приглашения. Тем более – даме и ночью. Во-вторых – здесь нет хмырей, как вы изволили выразиться. У соседа моего есть имя - Михаил. С сегодняшнего дня - он наш сотрудник.
- Чего? Какой сотрудник? Техник по пустой таре,- отреагировала она на бутылку на столе. И вдруг, лицо ее стало настороженным. Через мое плечо дежурная узрела неизвестный ей агрегат с наушниками и антенной. Пробормотав что-то нечленораздельное, она растворилась в темном коридоре. Минут через двадцать Мишка прошлепал босыми ногами и умиротворенно вздохнув, откинулся на кровати. Его распаренное розовое лицо излучало блаженство. Побритый и причесанный, он стал выглядеть вдвое моложе.
- Ну, что? С легким паром? Ты, прям - огурец теперь. Давай еще по одной, да ложись, отдыхай от трудов праведных. Я в поезде поспал. Мне надо еще кое-что послушать по работе и ноты просмотреть. Днем поговорю о тебе, покатаешься пока с нами, а там поглядим.
- Не… спасибо. Теперича – ни капли. Считай – завязал… Японец? - со знанием дела осведомился Михаил, осмотрев магнитофон. Умеють делать черти, хоть и косые... Слухануть-то можно?
И тут я впервые увидел, как человек слышит-реагирует на ультравысокие частоты. Стереозвучание в наушниках вызвало абсолютно неожиданную реакцию. Слушая «Чикаго», Мишка стал что-то подкрикивать, видимо, вторя музыкантам вдобавок нещадно материться. Однако, сняв наушники, страшно смутился. Потом, посидев в задумчивости, выдал рецензию: капиталисты, конечно, живуть от пуза, но скоко ж пахали, тренировались, чтоб так играть. Уважаю...
Через считанные минуты Мишка спал сном счастливого человека. Может быть, впервые за последние годы - на чистом белье. На лице его расплылась детская улыбка. Мое самоуважение раздулось, как воздушный шар и воспарило к небесам. Я мысленно поздравил себя с маленькой победой над мировым злом, снова надел наушники и погрузился в музыку, которой меня поздравляли мои кумиры. Новый настойчивый стук в дверь вернул меня в реальность. На этот раз на пороге стояла целая делегация.
На меня сурово смотрели здоровенный детина в пожарном бушлате и прыщавый парень лет двадцати в спортивном костюме с монтировкой в руке и в шапочке с помпоном «Adudas», явно местной вязки, судя по грамматике. Возглавлял группу низкорослый мужичок в защитной телогрейке и форменной фуражке с кокардой из скрещенных листьев. В руках он держал двустволку.
- Лесник,- успел про себя подумать я, даже не удивившись. Наверное, потому что пожарник и физкультурник с монтировкой выглядели не менее нелепо. За их спинами суетилась знакомая газовая косынка. Воцарилась мхатовская пауза. Мы с нескрываемым интересом изучали друг друга. Прервал паузу лесник, неуверенно мотнув в мою сторону стволом.
- Эта… Хенде хох!
В последний раз я слышал эту фразу на черно-белых киносеансах про войну. Жалел в эти секунды, что всего этого не видит никто из университетских. И ни в жизнь не поверят, как бы я не бился с рассказами, как меня вязали в славном городе Барыш. С трудом давя утробный смех, я чувствовал себя героем криминального сериала
- Вы арестован! - срывющимся от волнения дискантом объявил юноша и, сглотнув слюну, перехватил монтировку.
- Да, весело думалось мне. С монтировкой еще никого в мире не брали. Гоп-стопы там, авторазборки, прочие дела – это святое. Наш любимый национальный инструмент. А вот задерживать... Буду первым в мире монтировочным арестантом.
- Не орите, пожалуйста, вьюнош, видите, человек спит. У вас, что - учения народного ополчения и чего вам, вообще, здесь надо?
- Там где надо объяснят, че надо, не волнуйся, авторитетно добавил пожарник. И с радиостанцией тоже разберутся, что ты там на ней морзянил. Служили, знаем...
Тут до меня, наконец, дошло. Бдительная Булычиха, завидев мою аппаратуру с антенной и наушниками, среди ночи в течение часа мобилизовала все местные силовые структуры для задержания шпиона.
- Про ваш секретный молокозавод, как последняя корова на себя копыта наложила, вот в Пентагон передаю,- не дрогнув ни одним мускулом, шепотом произнес я.
- Чего? Какая еще корова?-, почему-то шепотом спросили у меня.
- Как - какая? Ее тоже разоблачили, не хотела сдаваться. Покончила с собой по инструкции. А у вас есть еще что-то секретное? Платят в долларах.
- Что надо, то и есть,- с достоинством ответил юноша. - А сколько?
- Ага, продолжил я, это хорошо, не зря с парашютом с поезда прыгал. Ладно, вы мне не нужны. Вот этот завербованный, когда проснется, все мне и без вас выдаст.
- Хрен он че выдаст, - со знанием дела заявил лесник. Сам ни фига не знает, вон даже руку пропил.
- Ему родственнички-азеры по чердаку вломили, через день помнит, как самого-то зовут,- добавил прыщавый.
- А вы с помпоном потому и ходите, свои голову бережете, пан спортсмен? Что ж вы, вояки, своего сдали, не вступились? Или шпионов ловить легче?
- Ага, вступишься... У них тут все схвачено.
- А вы что? Проездом? Или родились не здесь? У меня, знаете, аллергии на инородцев нет и не было. С армии дружу с абхазцами, армянами, евреями, особо не интересуясь пятой графой. И сам – наполовину русский, наполовину – хохол. Но если вот так нагло приходят, опускают тебя и родной поселок в кишлак превращают, надо вспомнить - какого ты роду-племени, а не сопеть в тряпочку и водку жрать.
- А что предлагаете?
- Знаете, я сам сюда на гастроли приехал, не местный, как видите. Но знаю, что в любом случае - говорить надо. И не с кольями, а нормально, по-человечески. Вообще-то все знают, что в гостях себя надо вести прилично.
- А если не поймут? Вон Мишка пошел, поговорил...
- Один пошел и не очень трезвый. А если б пошли все вместе, да на сухую, совсем другой разговор мог получиться.
- Может, и вы пойдете?
- Пойду, если Михаил захочет. А вообще-то, он у нас теперь работать будет, поедет с коллективом.
- Гы-гы… Тоже - артистом, что ли?
- Вроде того.
- Да… Вас бы такого умного, начальником у нас поставить
- У меня, извините, другая работа. Пора самим соображать. Ну, ладно, - сменил я тему разговора, а вместе с ней и тон. Может, все-таки что-нибудь секретное знаете? Славянский шкаф с тумбочкой, к примеру, прикупить тут можно по случаю?
Войско вошло в ступор. Ситуацию изначально дурацкую окончательно загнал в тупик мебельный вопрос.
- Нет, ты погляди,- выпрыгнула Булычиха из темени коридора, как черт из табакерки, - он и этим мозги запудрил. Вот откроется утром милиция, будет тебе и шкаф, и тумбочка!
- А мы что, уже на «ты», любезная?
- Будет тебе и на ты, и на вы, когда Хайрулин тебя за жабры возьмет.
- Что-то вы меня интригуете, столько интересного наобещали. А милиция, у вас, что - вместе с магазинами на ночь закрывается? И Хайрулин, как я понимаю, ваш главный чекист?
- Главный, не главный... Определит тебя куда надо, там узнают, что ты за птица. Ишь ты, артист! Я всех артистов, как облупленных знаю. А тут – прям, с самой Москвы, с наушниками. Учит всех! Дурачка вон нашего нашел...
- Эй, вы че тут, с ума посходили? - рядом со мной появился закутанный в одеяло Михаил.
- Митрич, - обратился он к леснику,- ты че с ружжом-то припер? Тут зайцов твоих золотушных ить нету, палить не в ково. Патроны казенные год назад ить пропил, я знаю. Слышь, мужики, хорош, позориться. Перед человеком неудобно. Подумает, придурки здесь одни живуть..
Группа захвата, переминаясь с ноги на ногу, кажется, окончательно поняла в какую историю втянула их администраторша.
- Ну, а документы для порядка проверить бы надо, чтоб хоть как-то сохранить лицо, неуверенно предложил пожарник.
- Да, ради Бога. Вот – он мой - серпастый, молоткастый. Вот – студенческий МГУ. А вот,- я вытащил из чемодана сложенную вчетверо афишу,- я же, только в увеличенном виде.
Сконфуженные мужики, грозно уставились в сторону каморки Булычихи.
- Я ей глаз на жопу натяну, - пообещал физкультурник
- Думаешь, похорошеет? – всерьез поинтересовался я. Ладно, земляки, заходите, гостями будете.
- Да нет, мы пойдем… Неудобно получилось,- отговорился за всех лесник. Вы уж не серчайте. Эта зараза... ее мать, нам тут такого нагородила... Диверсант-шпиён с радиостанцией! Что-то передает на антенну, елки-палки! Человека захватил... Бегала чуть свет, как ошпаренная, в окна стучала. Делать ей не хрен, кина дура насмотрелась на дежурстве. Они Булычины, всей семьей - мешком пустым прибитые. Никто не увернулся. А эта, видать – посередке стояла, больше всех досталось. Хорошо, Хайрулин в область уехал, капитана ему дали. А то - вообще пристрелил бы заразу за такую подставу.
- Ладно, приедет – пристрелит.
- Я ж ей телик с этого нумера налаживал, - вспомнил Мишка, - бегал, вон, конденсаторы доставал. Так, вишь, к себе в каморку заволокла. Спасибо даже не сказала. С тех пор кидается на меня, как жильцы затребовали. Он ить, в стоимость номера входить. Думаить, я кому сказал.
- Ничего, приедет Хайрулин, наведет революционную справедливость. Вернем телевизор. Расстрелянной Булычихе он не понадобится, - подытожил я. Останется у вас в Барыше единственная целка - каменная. С Ильичом вокзальным их повенчаем, пусть вам октябрят производят. Ну, и хватит в дверях топтаться. Заходите, тут осталось чуть-чуть. Не обессудьте, если обидел. Давайте, за знакомство и ваш доблестный Барыш, чтоб вы людьми себя тут чувствовали.
Третий стук в дверь раздался ближе к обеду. На меня смотрел человек, один в один подпадающий под описание Ильфом и Петровым сына турецкоподданного. Полнеющий жгучий брюнет с черными маслянистыми глазами ослепил белозубой улыбкой.
- Борис Владимирович, руководитель коллектива.
- Очень приятно, Владимир.
- Вы, как я понял, ночью приехали.
- Да, и успел уже в шпионы попасть.
- Наслышан.. Напугали вы их своей аппаратурой… Я уже со всем этим разобрался, не волнуйтесь. Теперь в Барыше все вас знают, как Джеймса Бонда, и лично увидеть жаждут. Все билеты проданы, вечером концерт, надо начинать работать
- Как работать? Надо же порепетировать, выучить песни…
- Некогда нам. Извините, палки молотить надо. Репетировать будем на концерте. Вы дайте нотки, обозначьте тональности. Ребята посмотрят. Перед концертом прогоним – и вперед. Что не так – простят. А к десятому концерту – все от зубов отлетать будет…
- Да-а… Нормально...
- Ничего, привыкайте. Это немножко не как в гастрольном коллективе. Мы Дворцы спорта не работаем, по колхозам больше чешем. Так что нам - не до пафоса. Деньги, пардон, зарабатывать надо. Мне тут сказали, вы какого-то местного уже к нам в коллектив приняли?
- Да, так получилось. Я обещал, уж простите. Знает электронику, паять умеет, сможет аппаратурой заниматься. Надо помочь человеку.
- А он кто вам?
- Да, собственно, никто. На вокзале познакомились, вещи помог довезти.
- Это, извините, ваше условие работы у нас?
- Если хотите – да. Я обещал.
Возникла неловкая пауза. Дальнейшая судьба Мишки повисла на звенящей паутинке.
- Ну, хорошо, что-нибудь придумаем. В пять часов подходите в ДК, тут - через дорогу, познакомитесь с коллективом, прогоним песни. И человека своего прихватите, посмотрим на него.
Борис Владимирович ушел, а я, обернувшись, наткнулся на испуганный мишкин взгляд из-под одеяла.
- Эта.. Спасиба. Прям ить и не знаю… А возьмуть? С рукой-то?
- Возьмут. Услышат, как пою – возьмут,- поразил я себя собственной скромностью. А что было делать? К пятому году работы на эстраде в оценке ситуации я почти не ошибался. Солиста им искать уже некогда. Концерты «заделаны», их работать надо.
Репетиция прошла быстро. На всю жизнь в памяти осталась фраза руководителя: «Играем, как попало до конца, не останавливаемся. Что не так – разберемся на концерте...» Все это время Михаил просидел в пустом зале, изображая зрительскую аудиторию. И даже пытался аплодировать, как мог. Потом, на удивление быстро нашел общий язык с музыкантами и уже к началу концерта вовсю командовал установкой аппаратуры. Отдавал команды местными пацанами, как обычно, помогавшим за бесплатный проход и, буквально, смотревшим ему в рот.
Что это был за концерт, как я его отработал, толком не репетировав, честно говоря, уже не помню. Он затерялся в длинной череде чесовых поездок. Битком набитый зал принимал все «на ура», заводясь сам от себя и не особо вникая в нюансы. А тревоги мои, действительно, рассеялись уже к третьему концерту. Цепкие ребята, с хорошей кабацкой «академией», делали все на раз и что удивительно – добротно и профессионально. Без чопорности и занудства, свойственного музыкантам столичным. Но все это было потом и тоже смутно помнится. А вот чего я никогда не забуду – это как Мишка, слегка смутившись от восхищенных взглядов земляков, прижимая культей край афиши, вслед за музыкантами ставил на ней свой первый в жизни автограф...
ID:
138547
Рубрика: Поезія, Вірші, що не увійшли до рубрики
дата надходження: 23.07.2009 16:47:43
© дата внесення змiн: 23.07.2009 16:47:43
автор: Владимир ПОПКОВ
Вкажіть причину вашої скарги
|
