Взираю на
обломок жёлтого гроша;
темнит луна,
поёт язычница-душа.
В её руках
пожар распущенных волос,
в её стихах
моё проклятье родилось.
Пусть в сердце зверь
проснётся дикий, но, прости,
кого теперь
должны мы в жертву принести?
Уходим прочь,
покой меняя на гроши.
Чернила ночь
прольёт в чернильницу души.
Я напишу
о том, что думаю, позволь,
ведь малышу
ты, повзрослев, подаришь боль,
но я приму, –
поскольку зверю чужд покой.
Веди во тьму
меня на свет – из никакой:
пора бежать
в леса, в поля, к морям уже:
нельзя без жатв
вращать миры, нельзя без жертв.
Открой устам
сто тысяч песен в забытьи.
Стучат в тамтам
меж ребёр пальчики твои.
Уйдем в поля,
в леса, к началу всех начал,
хотя бы для
того, чтоб чувствовать печаль.
Бутыль вина.
Дышу, почти что не дыша.
Темнит луна.
Танцует грешница-душа.
Былое – прах,
но прах – улика бытия;
в твоих руках
теперь действительность моя.
Не избежать
прикосновения к плечу.
Раздуть пожар
любви изменчивой хочу.
Заносит в дом
стопу грядущее, грозя,
и это то
к чему притронуться нельзя.
Бутыль вина
опустошим, прогоним страх.
Темнит луна,
покуда всё в твоих руках.
Отсрочь зарю:
гребёт грядущее за мной...
Благодарю
тебя за танец под луной.
