Черные крылья хлопали справа и слева, а клюв был устремлен вперед. Он был настолько стар, что правый глаз практически не видел, а левый очень быстро уставал. Знал он 4 языка: французский, румынский, идиш и русский. Последних 20 лет он прожил с одиноким евреем Мишей на Аркадии, в Одессе. А потом Миша умер и Кортик решил перебраться в столицу. Во-первых, 312 лет он смотрел на море и хотелось чего-то нового, а, во-вторых, никогда не жил в столицах. Он поселился возле леса на крыше старой девятиэтажки советской постройки. Он был стар и быстро уставал. Он был одинок. У него совсем не осталось родных. Нет, не то чтобы они все умерли: знакомые поговаривали, что в Марселе все еще здравствовал папа 356ти годов от роду, а в Констанце жила мама со своей новой семьей, дядей Самуилом, Марушей и Яриком. Но, они никогда не были близки: Кортик не мог придти к родителям и рассказать о том, как сильно он влюбился в Нику и о том, как глупо ее потерял, или о том, как страшно ему летать сверху вниз.
Он стоял на крыше своего дома и вспоминал Мишу. Миша рассыпал зерно тонкими полосками на своем подоконнике и, пока Кортик ел, читал вслух «Сто лет одиночества» Маркеса. Кортик знал эту книгу наизусть и очень любил старшего Аурелиано. А потом Миша доставал губную гармошку и очень фальшивил. Мише казалось, что он прекрасно играет, а Кортик не умел критиковать. Кортик очень хотел, чтоб Миша научился, но не мог помочь. Приходилось терпеть и делать вид, что нравится. Но это неважно, если не нравится – иногда нужно делать вид, что все прекрасно, просто потому, что тщеславие сильнее трезвости.
Еще Миша не любил людей. Миша ворчал, плевал им в спину и называл плохими словами. Кортику очень не нравилось, но он терпел. Терпел, потому что Миша любил Кортика, а это главное. Любовь очень странная штука, ведь ты глотаешь недостатки, и смотришь лишь на достоинства. Любовь убивает плохое и выпячивает самые незначительные прелести. Любовь та еще обманщица.
А, когда Кортик жил в Констанце, мама любила летать с ним к одной горе, где они смотрели на туристов. Помнится, эти странные люди тащились вверх по несколько дней. Они обливались потом, но шли. Они имели цель и, видимо, цель определяла их движение. Они не сдавались – глупо сдаваться, если ты нацепил на свою спину рюкзак и прошел 20 километров. Раз ты их прошел, возвращаться крайне неправильно. Кортику нравились эти забавные люди. Они пыхтели, матерились, проклинали себя, но шли. Он считал их героями, намного большими героями, чем те дурные англичане, с которыми он столько времени жил в окопах. Тех то в окопы загнали, а тут люди сами старались дойти.
Кортик терпеть не мог смотреть вниз. Он долетел до своей родной крыши, сел на ее краешек и начал считать звезды, стараясь не слишком напрягать свой левый глаз. Он начал вспоминать все то, что с ним происходило за долгие-долгие годы скитаний. Он вспомнил дядю Самуила, которого так любил обнимать. На те 3 счастливых года, пока они жили настоящей семьей, Самуил стал очень родным. Он помнил его запах и все те слова, которые были сказаны. Он помнил горы и море, он помнил счастье, которое его переполняло. Тогда, именно тогда и только тогда, Кортик был в центре какой-то теплой счастливой и доброй истории. И даже Миша не смог стать роднее этих черных старых воронов, которые остались в далеком прошлом. А еще Кортик помнил папу, мутными моментами и яркими картинками, но, все же, помнил. Он помнил эти сильные крылья и растерянный взгляд. Он до сих пор казался Кортику каким-то полу-мифическим, каким-то волшебным существом, растворившимся в глубоком детстве яркими блестящими образами. И даже Миша не смог это перечеркнуть.
Миша помог заполнить всю ту пустоту, которая глубокой раной разрывала его черную грудь. Эта пустота преследовала его с детства, не давала спать и заставляла менять крыши. Да-да, он сменил сотни крыш, ища ту самую, идеальную крышу, которая вытянет его из нарастающего состояния полной безысходности. Он часто смотрел вниз и представлял, как будет падать, не стараясь расправлять свои крылья. Он представлял, как от сильного удара лопнет его маленький череп и как тонкая струйка крови испачкает сухой асфальт. Кортик очень хотел умереть и закончить эту затянувшуюся тоскливую одинокую жизнь. Но, все же, он терпел, терпел, потому что существовал маленький-маленький шанс того, что появится кто-то, кто станет настолько дорог, что Кортик захочет лететь. И да, появился Миша. Этот старый ворчливый еврей стал очень родным и самым дорогим во всем мире. Этот еврей стал лучшими 20тью годами в его жизни. Этот вечно недовольный еврей стал его семьей. Семьей, которая умерла месяц назад. Семьей, которую не вернешь.
Кортик посмотрел вниз и закрыл глаза. Он не хотел и не мог дальше. Он потерял всех и не хотел искать новых. Он прожил свою жизнь полностью и не видел никакого смысла в том, чтобы тосковать еще 1, 2, 20 или 200 лет. Кортик шагнул вперед и крепко прижал крылья к своим бокам. Он чувствовал каждую секунду этого падения, он ощущал этот конец и ждал удара. Он очень хотел умереть…
Удар был мягким и каким-то уж слишком теплым. Кортик открыл глаза и увидел лицо. Это была девочка лет 7ми с огромными голубыми глазами. Ее светлые непослушные волосы были взъерошены, воротник платьица был заляпан какой-то фиолетовой краской. Щеки были красные, а руки очень горячие. Она улыбнулась и нежно прижала его к груди. «Здравствуй, солнце, - звонко сказала девочка, - меня зовут Кира, а тебя теперь зовут Кортик. Пошли домой, нам пора обедать, мама не любит, чтоб я ела холодное».
ID:
870910
Рубрика: Проза
дата надходження: 06.04.2020 00:06:02
© дата внесення змiн: 06.04.2020 18:01:18
автор: Аарон Краст
Вкажіть причину вашої скарги
|
