Когда я пришел, Пит Сигер был уже совсем плох, но еще как-то держался. Казалось, что все в порядке. Пигментные пятна на натянутой коже черепа, седая, местами прореженная борода, — какая разница, если он был еще достаточно бодр? Он говорил и учил по-русски, но я почему-то был уверен, что он делает всем одолжение. Старые коммунисты не стесняются говорить по-английски. Просто не любят. Когда я, наконец, собрался, чтобы поблагодарить его за все, что он сделал, все пошло наперекосяк. Вначале он потерял руку. Ее не отрубили, не отсекли, не оторвали, забрызгав все кровью. Крови не было вообще. Пит начал мумифицироваться еще при жизни. Плоть иссохла, кровь стала медового цвета и густоты. В один момент предплечье просто вышло из сустава, оторвалось от локтя и со стуком упало на пол. Я подбежал к старику и попытался успокоить его. Все, кроме, может быть, него самого, понимали, что Пит Сигер умирает. Он был в треморе и смотрел невидящими глазами. Нужно было уложить его, но было страшно даже прикоснуться к его хрупкому и ломкому телу. В конце концов он потерял также и второе предплечье.
Мы уложили его на кровать и старались говорить тише, насколько это было возможно. так продолжалось, пока кто-то вслух не произнес, что Сигер уже умер. В этот момент тот пришел в себя и как будто поправился. Не до конца — его предплечий все-таки не было, но кисти рук крепились прямо к локтям. Стоило бы этого испугаться, если бы не было так радостно чудесное воскрешение умирающего. Было понятно, что материя одержала не окончательную победу, а всего-лишь кратковременную и очень хрупкую. Отчего восторг был еще сильнее.
Но было еще кое-что, что я стеснялся спросить у ожившей легенды: собирается ли он и дальше играть на гитаре, ведь у него стали в два раза короче руки? Думаю, что постеснялся я не зря — для Пита Сигера не было ничего невозможного.
