Свидания редки. И едки, как щёлочь.
Какая же сволочь – любовь от греха.
Плоха ли, щедра ли, какого ещё, Ла,
Случайного чёрта разнежишь в стихах?
Заезжего франта – от банта до пряжек
На лаковых туфлях, до броских перстней.
Честней – разминуться. Но ляжет он, ляжет
Лебяжьи – любя же! – на лезвия дней.
И ты обмелеешь – затем лишь, за то лишь,
Что тело – безделка, но хочет беды.
Гулящей. Палящей. И стонешь, и стоишь
Гораздо дороже, чем воля и стыд.
Густы, молчаливы – то ночи, то ссоры.
Позёрства рессоры скрипят, но домчат
До мая и дыбы (товарны, топорны)
Не торной, а тёрном – на утренний чай.
И, сидя напротив – уже из приличий –
Своей Беатриче подаст бутерброд.
Сиротам прощают и сучье, и сычье.
Обычно прощают. И наоборот.
Смешно? Да нисколько. Оскомин от боли –
Не ври: не бывает. Одна пустота.
И та – не строптива: бараночный нолик,
Обсыпанный маком. Для пущего сна.
Обиды… Да ладно! В оклады, в палаты
Заплаты такие – любуйся! Чужой,
Сражённой, скаженной – хоть миг, но была ты
На Пирровой свадьбе законной чумой.
