«Пошляк вы, без правил и меры!
Вы, право, похуже Баркова! –
поносят меня лицемеры *.
Но я отбрешусь от любого.
Да, я воспеваю сношенья,
смотрю с упоеньем на голых.
Мне радостны все ощущенья
в слиянии тел разнополых.
Рождается чувство благое
уже в прикасанье к девицам.
Не знаю таких, чтоб другое
при этом могло зародиться.
А если блудливые руки
проникнуть сумеют в бюстгальтер,
святые, блаженные муки
любой поломают характер.
И словно в тумане наркоза,
без тормоза и разумений
сольются в божественных позах
во власти волшебных мгновений
и ангелы, и лицемеры,
и те, кому я безразличен.
Поэтому снял я барьеры
в стихе. Ну, и чем неприличен?
* Этой тирадой на пару мной прочитанных
стихов разродилась завуч СШ-51, кото-
рую её заврайоно называл «общепитом»,
иначе доступной всем
60-е годы.
