Он – запад. Хотя, скорее европа. Лицо облако, без обещаний в завтра. Лопухи ресниц, раскардаш прически и распахнутость в минус сорок.
Она – восток. Обжигающая вороненность взгляда, глянец волны черных длинных волос. Взгляд времени сквозь стекло мира. Это я…А ты кто ?
Опять от меня пахнет чьими-то духами…
Рывки автобуса напоминают ссору влюбленных, все ссоры ради перемирий. Потому что потом вязко и сладко, как впервые. Нет безнадежных больных, есть нищие теплом врачи. Недолюбленные.
Вздрог его ресниц рикошетит кивку ее головы, и в этом дуэте мысли осыпаются как листья от порыва ветра. Они - не так уж недавно. По линии взгляда пробегает морошка сомнения, просто не с кем, или это уже практикум пристрелки руки и приклада.
Улыбка у него застыла ,но как рябь воды не неподвижно , а из глубины.
Она не улыбается, но лучится, движением, мимикой, как летний дождь сверкающий на листве до спектра радуг. С пристрелом плохо скрытого интереса - кто на нас смотрит, как круговая камера наблюдения. Довольный кивок. Мы замечены. Едем дальше.Теперь можно забраться в улитку своего мира. И оттуда срывать внимание и возвращать теплом.
В мутном и морозном стекле город сочится маревом инея, и кажется, холодно даже бетонным стенам и неоновой рекламе. Остров стужи на бегущей ленте асфальта навстречу ветру и запаху соляры. По ходу движения идут солдатики людей с клубами пара и партизаны детей с вечными вопросами где-то между глазами и губами.
Кто выпускает время с горы, а кому оно возвращает подарки встреч. Мы всегда расстаемся как волна и море. Ненавсегда. Неполностью. Похоже. Даже если с распилом идеалов и разрывом писем. Сколько ожёгов залечишь до простоты мысли. Искать бесполезно. Ждать трудно. Просто кинь в небо холод просьбы, и встреть себя в другом. Хоть в ком. Хоть раз. А потом, рефлексия неба, как собака Павлова будет в каждом.
Остановка так же абсолютна, как движение у Энштейна. Все прирастает. В движении не так больно не найти слов. Хоть что-то отвлекает. На остановке трудно молчать . Потому что обездвиженность души и тела одновременно это колодец времени. И он засасывает.
Он держится за поручень, касаясь её спины, чуть ниже талии. Если бы еще ниже, поручень бы покраснел. В этих случайных поручнях в автобусах всегда остается несгораемое тепло, которое потом греет еще несколько рейсов. А потом каждый приходит домой и передает кусочек света по телефону/Интернету/менталу. И где-то за миллион километров в чертовом колесе едут двое расставшися фантомов, и вдруг,кто-то тянется к телефонной трубке и через колени дерзких и обидных слов, через камень обиды, у подземелья – никогда, наконец то звонит, и после пары минут превращается из гранита в воск. Вверху над головой невидимый фитиль, однажды подаренный как контрабанда любви. И как всегда, за утрату себя. Как всегда… Просто у него печень, а у нас память, клюют птицы.
Стайка детства в разноцветных куртках ввалила в двери как клубы пара. Щебет наполняет пустоту, оставшуюся от случайного тепла. Он держит её за руку. И мне становится тепло. Потому что ты прочтёшь об этом и согреешься тоже.
Вспоминая о своем востоке
Об их западе
И может быть
О классе с закавыченным «Б»
Где я теперь собираю твой взгляд на коллективном снимке
Там тоже очень много Евразии…
А после
Мысль
И рука в руке
Как влитая
Медь в форму памятника
Я
Твой памятник , который умеет писать, разговаривать и вспоминать.
Люди…
У них есть жизнь.
А у меня есть ты…
И счастливый билет с поездки, который остался для следующего на пустом сиденье.
Нам принадлежит только то, что можно ждать бесконечно. Даже не надеясь на встречу.
И автобусы это знают. И всегда приезжают, потому что слишком много счастья здесь не предусмотрено богами.
Тихо падает снег
Ребенок ловит его руками
Бог на ладошке
Тает от тепла
Кожи или взгляда – неважно.
Когда нам хорошо, мы не спрашиваем – почему…
Поэтому
Мне иногда так хочется не дождаться автобуса и рвануть автостопом.
Ты помнишь куда…
Я не верю, что там говорят только про море…
останься
в моих словах только имя
в моих глазах только слово
спасибо! 
