Несчастье произошло, когда до летней сессии оставалась всего неделя.
Учебный отдел университета вдруг выяснил, что некоторым факультетам забыли поставить в расписание логику. Сессия обещала быть и без того тяжелой; теперь же студентам предстояло прослушать курс логики, рассчитанный на семестр, и сдать еще один экзамен. В срочном порядке лекции были втиснуты в предсессионную неделю.
Студентки факультета романо-германской филологии собрались в огромной аудитории – весь поток, больше ста человек. Настроение у всех было подавленное: новый предмет, совершенно чуждый их филологическому сознанию, нужно было освоить всего за две лекции. Девушки негромко переговаривались; тональность разговоров была такой, что человеку в коридоре показалось бы, что в аудитории стоит негромкий и очень жалобный стон.
Дверь распахнулась, и в аудиторию стремительно вошел преподаватель – молодой, маленький, тщедушный, окруженный ореолом неприступности и компетентности. Его круглые очёчки сверкали холодно и остро, как некий хирургический инструмент. Стон умолк, и в аудитории стало совсем тихо. Студентки видели преподавателя первый раз в жизни, но смотрели на него так, словно уже изрядно натерпелись от этого изощренного и безжалостного мучителя.
Преподаватель обвел взглядом скованных ужасом студенток и с наигранной бодростью сообщил:
- Ну-с, логика – это очень интересно и совсем не сложно. Как математика. Если у вас было хорошо с математикой, то и с логикой у вас все получится.
Однако это сообщение не принесло облегчения. Напротив, висевшая в воздухе напряженная тишина с тихим всхлипом наполнилась отчаянием и безнадежностью. С первой парты прозвучал ироничный, с волнующей хрипотцой голос:
- А у нас тут у всех хорошо с математикой. Мы потому и пошли на РГФ...
Однако ирония совсем не обескуражила преподавателя. Он и сам все прекрасно понимал. А еще лучше он знал, что, стоит ему погрузиться в любимую науку, и все прочее перестанет для него существовать. На целых полтора часа в мире воцарятся упорядоченность, гармония, отсутствие двойных отрицаний, закон исключенного третьего и исчерпывающая определенность утверждений «ложь» или «истина». Все остальное, в конце концов, не имело никакого значения.
И преподаватель с жаром принялся за рисование формул и схем. Студентки склонились над конспектами, поспешно все записывая и перерисовывая, стараясь ничего не пропустить. А как же иначе? – все это предстоит намертво зазубрить, ведь понять это просто невозможно. Кроме того, девушки страдали: их профессиональный слух оскорбляло то, как логик и его наука исковеркали хорошо знакомые слова, превратив conjunction в конъюнкцию, а disjunction – в дизъюнкцию. «Нкц» больно упиралось в носоглотку, вставало поперек горла и царапало голосовые связки.
В глубине аудитории, среди девичьих голов виднелась одна мужская голова. Саша не был филологом – он учился на третьем курсе юридического факультета. На эту лекцию его привела Маша – его девушка, невеста, солнце и прочая, и прочая. Маша сидела рядом с Сашей; выражение ужаса на ее лице не было таким полным, как на лицах ее подруг, потому что с ней был Саша. Саша еще на первом курсе изучал логику – «формальную логику», мягко, но настойчиво уточнял Саша. Он сдал экзамен на «отлично» и об этой науке отзывался похвально и с уверенностью знатока. Маша привела его сюда, чтобы он освежил свои знания и подержал ее за руку, когда ей будет особенно страшно.
Саша с интересом следил за выкладками на доске, иногда поглядывая на Машу и улыбаясь ей. Ему действительно нравилась логика, но Маша нравилась ему еще больше. Машу он любил, а сейчас, когда представился случай свою любовь доказать делом, он любил Машу еще больше. Такой шанс, кстати, выпал Саше уже не в первый раз.
…На первом курсе Саша ходил с Машей на зачет по какому-то предмету – по какому именно, Саша вспомнить уже не мог, но преподавателя этого он запомнил надолго. О нем на факультете РГФ ходила дурная слава, студентки его презирали и боялись. Старый, пухлый, весь дрожащий и колышущийся, как желе, он принимал зачет в крохотной полутемной каморке, предоставленной ему университетом для «научных занятий». Преподаватель смотрел на студенток жадными безумными глазами, тянулся к ним своими белыми пухлыми руками, стараясь задеть или коснуться, а студентки стояли вокруг него с зачетками в руках, парализованные видом этой похотливой развалины. Лысеющая голова преподавателя была обвита неопрятными и очень длинными седыми прядями волос, выращенными на затылке. Когда Маша подошла к преподавателю, он оглядел ее своими маленькими глазками – «как будто по мне шарили какие-то липкие щупальца», - вспоминала потом Маша, - потер свои белые пухлые руки и сказал:
- Что-то у меня руки мерзнут… Дай-ка я за коленку твою подержусь, согрею старую кровь…
В этот момент в каморку вошел Саша. Он протиснулся сквозь студенток, взял преподавателя за руку и сказал, глядя ему в глаза:
- Руки мерзнут? Тут действительно прохладно. Ну, давайте я погрею.
Глаза преподавателя стали совершенно безумны, зрачки заметались, он затрясся, словно внутри этого комка желе произошло землетрясение. Пометавшись, зрачки остановились, старик разлепил свои посиневшие губы и просипел:
- Ой, тут девочки уже так нагрели мою келью, тепло совсем. Давайте я вам сейчас всем зачет проставлю, и вы пойдете, а то жарко станет. – На стол посыпались «зачетки», а он принялся выводить в них какие-то нечитаемые каракули…
Еще раз поглядев на Машины золотистые волосы, Саша повернулся к доске – как раз вовремя, потому что преподаватель, исписав, исчертив и изрисовав всю поверхность доски, собирался все написанное стереть и продолжить лекцию «с чистого листа». Логик уже схватил мумифицированную тряпку и протянул руку с тряпкой к доске, как вдруг голос за спиной преподавателя произнес:
- Простите, там … в четвертой строке сверху… ошибка.
Преподаватель вздрогнул, как будто жесткая, скрученная жгутом тряпка вдруг зашевелилась у него в руках и цапнула его за палец. Он обернулся на голос. Какой-то парень в глубине аудитории указывал пальцем на доску и говорил:
- При раскрытии скобки знак меняется на противоположный, как и в математике, а там знак не изменился, и дальше поэтому все получилось… «ложь», простите.
Преподаватель, вскинув острые плечи, резко повернулся к доске, побежал глазами по нервным строчкам, и … о ужас! – действительно обнаружил, что в его формулу вкралась ошибка. Он не изменил знак, и поэтому все далее написанное оказалось… да – «ложь»! «ложь»! «ложь»! Плечи логика поникли; забывшись, он прижал к груди тряпку, которая тут же оставила на его пиджаке и галстуке свой белый отпечаток.
Девушки уловили интригу и даже, возможно, конфликт, и оживились. Они с интересом поглядывали то на преподавателя, то на Сашу. Преподаватель уже овладел собой – вот эта штука с раскрытием скобок случилась с ним не впервые – и произнес с фальшивым лукавством:
- А я думал, никто за лекцией не следит и ничего не понимает. Очень хорошо. Все, кто повторил за мной эту…э-э-э… намеренную ошибку, так вот, начиная с … этого места, исправьте все знаки на противоположные.
Студентки завозились, зашелестела бумага, зачиркали ручки, кто-то тихо зароптал, а на последней парте даже негромко засмеялись. Но преподаватель уже позабыл и о своей оплошности, и обо всем остальном: ведь у него теперь был слушатель, настоящий, понимающий и внимательный. Поэтому далее лекция была прочитана одному Саше; Саша слушал, благосклонно кивал и время от времени слегка хмурил бровь, отчего логик начинал опасливо коситься на свои выкладки на доске.
Лекции были прочитаны, логик скрылся так же стремительно, как и появился, а девушки принялись сетовать на свою судьбу. На Машу они смотрели с нескрываемой завистью: их знакомые и любимые учились на далеких от логики факультетах. Повздыхав о превратностях судьбы, студентки разошлись.
До экзамена по логике оставалось целых пять дней. Саша решил, что этого времени им с Машей хватит с избытком, чтобы исследовать еще неисследованные уголки окрестных парков, организовать пару вечеринок, ну, и подготовиться к экзамену. Ведь все было так ясно, так последовательно, так кратко изложено на лекции, которую Маша законспектировала своим детским почерком. Да и Сашин конспект – с карикатурами, строфами стихов и записями сразу по нескольким предметам – тоже был к Машиным услугам. Она, в отличие от Саши и большинства преподавателей, уже начинала разбирать Сашин почерк.
Однако все Сашины надежды на прогулки в тенистых парках, вечеринки и прочие типичные для молодых влюбленных людей развлечения рухнули. Все пять дней и все приложенные к ним ночи поглотила логика - все, без остатка. В ночь перед экзаменом Саша обнаружил, что он стоит у зеркала, а оттуда на него смотрит крайне мрачная, помятая и порядком небритая физиономия. Выражение лица ее было неописуемо в обычных терминах; только Саша понимал, что на ней одновременно присутствуют и борются разочарование в себе как в преподавателе и в Маше как в студентке. Потом на помощь разочарованию в себе пришла любовь к Маше, и выражение Сашиного лица стало однозначным и беспросветно безнадежным.
Он повернулся к Маше, которая что-то выводила в толстой тетради. Теперь уже это все не имело никакого значения: утром экзамен, который Маша не сдаст. И то короткое время, которое им осталось перед расставанием на летние каникулы, опять будет отнято этой стройной и красивой наукой, которая теперь вызывала в Саше не только раздражение, но и ревность. Маша посмотрела на Сашу своими огромными зелеными глазами и сказала:
- Кажется, я поняла… - она протянула ему тетрадь, Саша глянул на записи, и слезы потекли из его глаз.
- Умница… золото… молодец… - шептал Саша, поглаживая Машу по голове. – У тебя все получится. – Саша решил, что не стоит говорить Маше, что она только что поняла самые-самые основы. Все равно на изучение остального уже не было ни сил, ни времени.
Утром Саша пришел на экзамен поддержать и утешить Машу. Его тут же обступили Машины сокурсницы и засыпали вопросами. Саша, который очень любил получать вопросы, на которые знал ответы, приосанился и принялся консультировать. Девицы стремительно исписывали крохотные листочки мельчайшими значками и буквами, с обожанием поглядывая на Сашу. Маша делала ему страшные глаза. Саша их не замечал – он был в упоении от логики, своих знаний и внимания таких замечательных девиц, способных тонко оценить всю красоту науки. Поэтому, когда преподаватель позвал студентов в аудиторию, Маша очень холодно оттолкнула Сашу, который пытался ее напутственно приобнять.
Саша понял, что пять дней и ночей борьбы с логикой только что были принесены в жертву легкомыслию, тщеславию и еще чему-то, чему никаких жертв на глазах у Маши приносить было нельзя. Спасти ситуацию можно было только одним способом – и Саша вошел в аудиторию, взял экзаменационный билет и сел рядом с Машей. Преподаватель заметил Сашу, узнал и приветственно ему кивнул.
Расчет оправдался: глядя на вопросы, Маша поняла, что логику придется пересдавать, возможно, даже не один раз. Она обернулась к Саше; в ее глазах не было больше холода, а была в них одна только мольба о спасении. Саша, прижав палец к губам, потащил к себе Машин экзаменационный билет. Через 10 минут он протянул Маше конспективные ответы на вопросы и решение задачи. Однако Саша не успел насладиться тем лучезарным взглядом, которым его одарила Маша, потому что со всех сторон к нему с шелестом двигались все новые и новые билеты. И Саша принялся за работу.
Когда Маша получила из рук логика свою зачетку и с торжествующим видом выбежала из аудитории, Саша задумался о том, о чем он не подумал в самом начале: как покинуть аудиторию. Припомнились ему занятия по криминалистике, на которых лектор, старый милицейский волк, говорил, что профессиональные преступники всегда думают о «путях отхода с места преступления». Саша о своих «путях отхода» не позаботился. Надвигался скандал. Ладно бы этот скандал затронул только Сашу – дело могло коснуться всех, но Сашу заботило только то, что это неприятное дело могло затронуть Машу.
Саша посмотрел на логика, который с крайне недоверчивым и подозрительным видом слушал ответ очередной студентки. Логик заметил Сашин взгляд и подмигнул ему: дескать, давай, иди сюда, сколько я могу выслушивать этот бред? У Саши промелькнуло в голове что-то о работающей на тебя репутации, и он состроил в ответ такую физиономию, которая могла означать только одно: я выйду на минутку и вернусь, и вот тогда-то мы поговорим о логике всерьез. Логик прекрасно его понял и одобрительно сверкнул очками. Или совсем не понял, и очки сами собой блеснули в свете флуоресцентных ламп, но Саше этого было достаточно. Твердым, уверенным шагом Саша покинул аудиторию, чтобы больше никогда в нее не возвращаться…
Неизвестно, долго ли ждал логик Сашу, но никакого скандала не возникло. Саша успокаивал себя тем, что оценки в экзаменационной ведомости были проставлены против всех фамилий, и поэтому преподаватель, рассуждая по правилам формальной логики, должен был заключить, что Саша – «ложь», сдать ведомость и постараться поскорее забыть об этом досадном случае... А то, что логика в данном случае оказалась не совсем формальной, знать никому не обязательно!
2013 г.
ID:
504920
Рубрика: Проза
дата надходження: 13.06.2014 07:19:00
© дата внесення змiн: 13.06.2014 07:19:00
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
