Я в темноту спускался, как Орфей,
зачем, превозмогая страх телесный.
Пытался отыскать среди теней -
одну, и взгляд очей её небесный.
И находил, но к свету выводя,
перебирая струны, оглянулся…
И просыпался от того скорбя,
или скорбел, от боли – что проснулся.
Елей размазан синего окна,
в нём светлый лик - расплывчатость и бледность.
У ног моих покоится луна,
истёртою монеткою, на бедность.
Истерзан мрак стилетами огня,
гротескно пляшут тени, как паяцы,
или, как нищие, вокруг меня,
протягивая скрюченные пальцы.
Швыряю им ущербный диск луны,
и убегаю в чрево подземелья,
Стикс изумлённо смотрит с глубины
в моё безумье веря и не веря.
Я в полуяви, в полусне дрожу,
стократ в ознобе сотрясаясь диком.
И тенью став без устали брожу
за всепростившей юной Эвридикой.