Между реальностью и нашим восприятием реальности может быть колоссальная разница, вплоть до «ничего общего». Да и кто знает, какова она, - реальность?
Такая же разница может наблюдаться и между нашими восприятиями реальности. Вчера было одно восприятие, а сегодня – совсем другое. Мир не изменился, - картина мира изменилась. Догадайся, каков мир, если картина его так часто и так заметно – до неузнаваемости - меняется.
А для кого-то картина мира не меняется никогда. Хором все вокруг кричат такому твердолобому упрямцу: «Посмотри, наступили новые времена!» А он отвечает: «Времена всегда одинаковые!» Или наоборот. Доходит до рукоприкладства – и это не самое худшее, на что способны сторонники разных взглядов на картину мира.
Взять, к примеру, время. В сутках 24 часа, в часе – 60 минут, в минуте – 60 секунд. Если бы это не было именно так, Швейцария не смогла бы прославиться точностью своих часов. Но из-за постоянства слагаемых времени его можно, во-первых, измерять, во-вторых, измерять со швейцарской точностью.
Но часы – бездушный механизм. Нет ни души, ни поэзии в их монотонном – пусть ювелирно, пусть нейрохирургически точном - тиканьи. А если часы стоят – стоит ли время? Сомнительно, что бы время находилось внутри металлических, пластмассовых и деревянных корпусов и повиновалось прихотям их шестеренок и пружин. Маловероятно, да.
Однако мало кто не испытал на себе переменчивость скорости, с какой движется время. Это даже получило свое отображение в словах, какими описывают это движение. Время идет, течет, летит, мчится или ползет, а ведь это все те же 60 секунд, составленные в минуту, 60 минут, сливающиеся в час, и 24 часа, утрамбованные в сутки. Как заставить самые лучшие швейцарские часы отсчитать 5 минут, которые «пролетели» или «проползли»? – Не выйдет! – А ощутить внутри себя ту, вполне определенную, скорость, с которой движется время, ничего не стоит, это так же осязаемо, как температура воздуха или дуновение ветра.
Эта загадка впервые поразила меня в раннем детстве, еще в том возрасте, когда я ходил в детский сад. Зимние ночи – самые длинные в году, но мне они казались самыми короткими. Из того своего возраста я только и запомнил, что вот это вот ощущение огромной скорости, с которой пролетали самые долгие ночи. Эта скорость воспринималась мной даже не как движение, а как действие определенного механизма. Сейчас расскажу. Может быть, все было не совсем так, но я так запомнил.
Утро. Я еще не проснулся, в моей голове еще мешаются сны и действительность, но я уже стою, полуодетый, прислоненный к стене в коридоре. Я чувствую, как медленно съезжаю по этой стене, а сознание мое также плавно и незаметно соскальзывает обратно в уютный сон.
За окнами – темнота, с какими-то редкими огоньками, рисующими причудливую линию невидимого горизонта. Тусклый, желтоватый свет горит только в коридоре, остальные комнаты темны. Поэтому мне кажется, что там еще все спят, и только мне пришлось встать среди ночи, чтобы идти в этот морозный, неприветливый мрак за окнами. На самом деле там никого нет, мы с мамой в квартире одни.
Ночь началась очень давно, еще вчера, когда мы пришли домой. Мы ужинали, играли, смотрели мультфильм, новости, а ночь все это время была за окнами. Мы проснулись, а ночь еще не кончилась, она полностью исчезнет, скроется постепенно, когда я уже буду в детском саду, а мама уйдет на работу, и я больше не смогу видеть ее, даже плотно прижавшись к оконному стеклу, расплющив об него нос и до боли скосив глаза.
Но сейчас, когда я в полусне медленно сползаю по стене коридора, ночь мне кажется очень короткой. Я воспринимаю ее, как щелчок затвора фотоаппарата «Зенит», сделавшего кадр на длинной выдержке. Этот механический щелчок отдается у меня в ушах еще до того, как я действительно его услышу, я предвижу и предчувствую этот щелчок.
Сквозь полуприкрытые веки я вижу нацеленный на себя объектив с маленькими белыми буковками и циферками по окружности, его линза слегка отливает сиреневым. Объектив висит в воздухе, в темном проеме двери, ведущей в зал. Самого фотоаппарата я не вижу, только объектив, но корпус фотоаппарата я могу легко представить, у папы был точно такой же. Когда никто не видит, я потихоньку беру его и делаю «снимки» - понарошку, без пленки.
Этот объектив, висящий в воздухе на уровне моего лица, много больше настоящего объектива, думаю, он был диаметром с тарелку средних размеров. Таких размеров объективы бывают у телевизионных камер, но это точно был объектив фотоаппарата «Зенит», я знал это наверняка.
Вид у объектива был совершенно равнодушный, профессионально-«объективный». Он был готов с одинаковым холодным вниманием снимать пейзажи, натюрморты, портреты, свадьбы или похороны.
И потом происходило то, что я предвидел, предчувствовал, чего немного боялся, о чем всегда молча сожалел. Невидимая кнопка затвора начинала бесшумно погружаться в корпус фотоаппарата; я видел, как за линзой объектива медленно сокращалась диафрагма, и в тот момент, когда движение диафрагмы останавливалось, а я весь сжимался и покрывался «гусиной кожей», раздавался этот ожидаемый щелчок. Вот и все. Я проснулся. Ночь закончилась. Меня переполняло ощущение, что она длилась только вот это короткое мгновение, пока сокращалась диафрагма и звучал механический щелчок затвора.
И никакие часы – самые лучшие, самые точные, самые дорогие часы в мире – не убедили бы меня, что ночь длилась ровно столько, сколько ей положено в это время года в наших широтах.
Да я и сейчас этому не верю!
2012 г.
ID:
504921
Рубрика: Проза
дата надходження: 13.06.2014 07:24:22
© дата внесення змiн: 15.06.2014 08:51:12
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
Дякую. 
це так схоже на мої відчуття часу 
