Однажды,
десять тысяч улыбок тому назад,
мы сидели с тобой в гостиной
и говорили о том, чего не может быть.
Я стояла у окна, ты прихлебывал виски,
расположившись в кресле, которое,
отчего- то поверив тебе,
стало темнеть прямо на глазах,
превращаясь из бледнолицего отпрыска
саксонской мануфактуры
в нечто иссиня-черное,
как мысль о субтропиках африки.
Так мы узнали друг в друге то, что
не имеет названия.
Впрочем, вряд ли мы его искали,
скорее, невольно припоминая то,
о чем не знали, мы тут же забывали об этом,
увлекшиеся разговором.
Время от времени ты склонялся надо мной
небом колокольчиков, нарушая это молчание,
и на город спускались сумерки.
Очертания домов гасли одно за другим,
смысл высказываний, витающий над
недвижной задумчивостью наших силуэтов,
становился все более темным,
в воздухе кружился и плавал пепел
отголосками то ли лесных пожаров,
то ли сгоревших звезд.
Его серые хлопья осыпали улицы,
крыши, убранство комнат,
осыпали лестницы, балюстрады,
осыпали наши мысли, ладони, ресницы, -
так наступала зима.
Мы продолжали говорить,
бредя сквозь отсутствующие ландшафты
и выкуривая одно молчание за другим,
ведомые в нарастающей пустоте
лишь струйками наших дыханий.
Хлопья, замерзая в ночном воздухе,
становились снежинками,
ледяные дротики краев которых
впивались в кожу,
оставляя многочисленные ранения.
Многие из них оказывались смертельными,
иные, оседая в легких, сдавливали грудь,
воспламеняя вирусом беспристрастия
кровяные тельца.
Зрачки расширялись,
температура тела была близка к критической,
и боль, распространяясь по всему телу,
как тропическая лихорадка,
свивала браслеты осени
на немеющих запястьях.
В этом полыхающем кольце
бред не раз достигал своего апогея,
но, как в конвульсии листопада вплетается
дыхание дождей,
наши кардиограммы стали привыкать к мысли
о том, что их никогда не было,
но они всегда будут,
и, достигая этой точки внутреннего кипения,
лед снежинок начинал таять на коже,
насыщая слезами весны
высохшие гортани
и орошая
каждое непроизнесенное слово, слетающее с губ,
как опрометчивый лепесток,
оторвавшийся от сердцевины,
нашедший в себе силы предаться полету.
Так мы плутали в этих
бесконечно множащихся лабиринтах,
целенаправленные в своей бесцельности,
глядя, как очередное отсутствие
раскрывает в нас свои лепестки,
оставляя за собой следы ветра,
снега и дождя.
Но однажды наступит лето
(рано или поздно оно всегда наступает),
и тогда я, как старый угрюмый лорд,
слоняющийся в саду своего фамильного замка,
буду одиноко бродить
меж своих туманов, призраков и башен,
всклокоченный и безумный,
раздираемый подагрой и бессонницей,
съевший все зубы
и похоронивший жизнь, память, рассудок.
Но я всегда буду помнить то время,
время лепестков.
Когда же я забуду и это,
как ты забудешь все, о чем так долго молчал,
меняя свои отражения
и перебиваясь с ожидания на невстречу
в табачном дыму иллюзий,
оно снова вспомнит о нас,
обернувшись
новой лепестковой зимой.
Ибо оно всегда
возвращается к тем,
кто о нем забывает.
ID:
360600
Рубрика: Поезія, Лірика
дата надходження: 29.08.2012 00:46:09
© дата внесення змiн: 21.05.2014 09:10:06
автор: ChorusVenti
Вкажіть причину вашої скарги
|
