Спишь, милая? Спишь, любимая? И чужая...
Мной закрыты плотно ставни
Мир — тяжёлый и большой;
Стуча по крыше тонной боли,
Плачет дождь — как плачу я,
Шепотом лаская слух,
Про мечтанье о краях далеких.
Как ивы плети вехи горя утопают,
Уют осенний осеняя,
Вступая в спор глухого ветра,
Тополя про смерть поют.
Пропадая полностью в изгнаньи,
На дне предела церемонно,
Без причуд и без страданья
Жизнь истратить суждено.
И в пустыне сухостью объятья,
До моих седых волос,
Цвела, и зрела, ныне
Своё детство переросши.
Чтобы там, в бреду цветенья,
В пыле мира, в жаре печи ночной —
Помнить твое пенье
И не думать о себе...
Слышишь? Видишь?
Лик в тени бросается в глаза,
Слышу, ровне дыхание горячести твое.
И томящийся волнует миг.
Просыпаясь от годов дремленья,
Перед тем, как вновь уснуть, —
Что сказать тебе, желанной,
Улыбнувшейся чуть-чуть?
Что тебе, познавшей чудо, —
Все сказанья и слова,
Если ты всегда и всюду
До конца во всём права?
С кровью губ и в ореоле взора —
Всё открыто: не тебе ль?
... Близок час — и скоро, скоро
Станет ложем — колыбель.
