И в мире не осталось надежды.
И в перемежку с черным врезалась печаль.
Здесь пули гоняют висок звонко.
А люди забывают улыбаться и мечтать.
Здесь никогда больше не будет покоя.
И никто нежности ничьей не обретет.
Сама любовь напела себе поминки
и снизошла обреченно в гроб.
Ты не приснишься другу в ночи.
И он не станет отчаянно о тебе молится.
Как каждый поезд, что колесо стучит...
И всё уносится прочь и уносится.
Ты не будешь прекраснее здесь
и день ото дня не станешь моложе.
Лишь старость и морщины стыда,
лишь ужасная серость тому причиной.
Я не прошепчу одно имя.
Ведь что забыто давно то забыто.
Я не буду оберегать всем телом огонь,
что я несу орошать мглу из ладоней.
И может быть нам чудится Господь,
возможно он не на тот состав сел.
Его закрутит пожеванное радио.
И отведет сглаз умелый жрец.
Довольно морока земных утех!
И метить взором в сухие лужи.
Здесь не осталось ни капельки нас.
Здесь мне не приснится кто нужен.
В такое темное болото торфа,
где всё равно за что сожжешь.
Ты бросишь в него ярый факел.
Я вдруг вступаю и глубоко...
я погружаюсь в отчаяние.
Но помню, кто создал сей мир.
Я отродясь помню нежные руки.
Ты навсегда останешься во мне.
Я буду даже так бороться.
Возможно в утлой тишине.
Без крова, что в тепле...
Без напоминания о пище,
я буду взирать в огонек во мне.
Я стану проводником жизни.
И тогда мысы, кручи и облака.
А сдвинутся тотчас пласты, горизонты...
И рухнет такой ливень и шторм,
что меня едва языком не слижет.
Я буду стоять коленопреклоненно,
но я не сдамся и до самого конца.
Я отправлюсь в капища, на кладбища.
Я воскрешу тебя и себя.
И я верну тот свет и ту капельку,
что мы мечтали когда - то вдвоем.
Я разыщу тебя и твой тулуб лежащий
в беспамятстве посреди шапито хаоса.
"Проснись!" , - я шепчу в твои губы.
"Проснись!" Я тогда тебя поцелую.
И вместе мы обретем новую жизнь.
В том раю, что не было Бога,
да не сдали в ломбард мы убого.
Под сиплый проблеск пули,
под уносящийся гомон колес.
Мы просто с тобой не сдались.
Мы верили в то, что можем.
