кружевные кремовые рубашечки, с закруглёнными воротничками, обшитыми серебряным бисером, лежали неподвижно, как и их милые хозяюшки, с холодных плеч которых и сняли эти уютные вещички.
эпатажные голубые шубки с искусственного, меха - пик моды начала девяностых - ещё хранят в своих складках молодость и воспоминания о лете среди густых зелёных лесов.
Мертвенно-белые плюшевые мишки лежат мертвенно раскинув руки в мертвенно пустой комнате. мишки плачут.
мишки не имеют сил, чтобы встать и уйти. они не способны отпустить этот грустный мир однокомнатной квартиры, как мадонна неспособна отпустить Иисуса, блаженно смотря его очи.
неунывающие речи старого патефона, которого никто почему-то не слышит. даже мишки.
скрип деревянного пола, похожий больше на хруст ломающегося под ногами льда или чьих-то белоснежных рёбер, из-под которых когда-то расцветали красивые цветы первой любви.
кричащая о мире и свободе футболка с Джими Хедриксом, в которой какой-то подросток, не достигший “прелестей” социального спокойствия и комфорта, лежал в собственной блевотине посреди Вудстока.
“печаль будет длиться вечно” - единственная надпись на стене подчёркнута ранними веянием декаданса и юношеского максимализма.
старый мир всеми забытой однокомнатной квартиры стоит здесь, закрыв все пути и дороги, ведущие к ней.
прощайте беспечные стороны убывающей или увядшей юности, воспоминания о которых непременно увлажняют глаза и отражают в них клочья первых стихотворных строк.
прощай, дорогая юность.
Ван Гог был прав:
печаль будет длиться вечно.
