Ты знаешь, Господи...
Ты знаешь, Господи, извини, я слишком часто взываю всуе.
Тут как-то вдруг потемнели дни. Ох, знать бы, чем я сейчас рискую.
Я очень сильно боюсь разлук и исступлённо хватаю руки, но из меня никудышный друг, и, значит, я не гожусь в подруги, а только, может быть, верным псом и бестолковой почтовой птицей. Твой страх надуман и невесом, и я смогу сквозь него пробиться.
Ты сильный, добрый, вперёд, лети, сумей же попросту не бояться! И я сумею тебя спасти – я это вижу в движеньях танца, в нахальном посвисте воробья и в том, как стонет восточный ветер.
Ведь я же... я же люблю тебя, и это значит, что ты бессмертен. И ничего не произойдёт, и я не дам ничему случится. Пусть будет солнце, небесный свод, цветы, деревья, вода и птицы: кукушки, ласточки и стрижи. Костры и сотни чужих историй.
Мы рассмеёмся и будем жить.
Наступит лето – поедем к морю.
Ты слышишь? Слышишь?! Всё будет так! Не будет боли, не будет страха, а только солнечно-жёлтый флаг, прыжки в волну со всего размаха. Уйдём на яхте на пару дней – дельфинов гладить по тёплым спинам, собрать побольше цветных камней...
Мне страшно. Господи, помоги нам.
Он говорил: "Девочка ты моя..."
Он говорил: «Девочка ты моя, мы убежим в солнечный Суринам, там корабли в бухтах своих стоят и мотыльки бегают по волнам. Там иногда папоротник цветёт, хочешь себе целый букет нарвать? Время течёт тихо, из года в год, так хорошо – можно не умирать».
Он говорил: «Девочка, не молчи. Видишь, луна – тонкая, словно шёлк? В пальцах твоих тают её лучи, да, я с тобой, тише, я не ушёл. Лодку я сам выточил из былин и потому не налечу на риф. Мир наш, увы, соткан из паутин, может быть, он поэтому так красив?»
Он говорил: «Девочка, жди весны. Это недолго, не навсегда, поверь. Лучше скажи, что за мечты и сны в доме твоём светлом живут теперь? Я принесу запах вечерних гроз, жаль, он уже многими позабыт. Очень хочу солнца, луны и звёзд – здесь у меня вечно туман стоит».
Он говорит: «Девочка, как же так?». Твёрдым комком в горле гудят слова. В доме пустом ходит немой сквозняк, горький апрель входит в свои права. Надо бежать, чтоб не сойти с ума, душу до дна выкричать, не тая...
Он всё смотрел в пасмурные дома и повторял: «Девочка ты моя».
Зверёныш, всем искусавший пальцы...
Зверёныш, всем искусавший пальцы и не дававший себя лечить – теперь он может играть, смеяться, плести браслеты, терять ключи, живёт теперь горячо и ярко, порой не думает ни о чём, и лучше нет для него подарка, чем ткнуться носом в твоё плечо.
Земля устала, земля промокла, сегодня вечер похож на век. А ты сидишь у окна, где в стёкла колотит поздний весенний снег. Мы помним: лето настанет скоро. Я так упорно топлю печаль в тройном созвучии ре-минора, и мне совсем ничего не жаль.
И полумрак не тревожить светом, и в тишину не бросать слова, уедем, милый, на край планеты – там тишь, безлюдье и острова. На островах зеленеет клевер, танцуют эльфы, шумит прибой. И если ты вдруг пойдёшь на север, я буду двигаться за тобой: идти след в след незаметней тени, беззвучней ветра, быстрее птиц. Мы за границей людских владений, мы там, где нет никаких границ.
Давай пошлём мирозданье к чёрту и сами выстроим новый мир! Чтоб стены с тропами были стёрты, оставлен тонкий, как нить, пунктир, чтоб денег не было, этой дикой, глупейшей выдумки для людей, чтоб там, где пусто – цвели гвоздики и тонкой нежностью пах шалфей, чтоб краски были для неба тоже – какой захочешь, такой раскрась... хотя, пожалуй, давай попозже, я здесь-то толком не обжилась.
Я закрываю глаза и вижу цветные сны о большой земле, а лето с каждой минутой ближе, и бисер – радуга на столе. Ты мой, ты здесь, приручивший птицу, не запрещающий ей летать. Легко довериться, покориться, тебе не стыдно при-над-ле-жать. Дышу от счастья как можно тише, не надо больше мне никого. Ты слышишь, господи? Если слышишь, я умоляю – храни его.
Таких не бывало на свете...
Н.О.
Таких не бывало на свете, я думала, вовсе и нет – чтоб волосы вились, и ветер в них впутывал солнечный свет, такое весёлое сердце, спокойный, внимательный взгляд. С тобой очень просто согреться, мой небом дарованный брат.
Зима ведь, как море, безбрежна, а сумрак упрям, как прибой. Я в памяти бережно-нежно храню разговоры с тобой – так дети, чьи светлые души ещё не изведали страх, воруют незрелые груши в зелёных соседских садах. А я рисовала драконов, писала плохие стихи, и мы не учили законов, не помнили наши грехи, кормили собак с голубями, смеясь, говорили про сны, безбожно сорили словами, и было два дня до весны.
Но что-то по сердцу да плетью – я больше тебе не сестра, и стала вдруг маленькой смертью весёлая свежесть утра. А время всё ходит по кругу. Суметь бы, не выказав слёз, отдёрнуть дрожащую руку от вьющихся русых волос.
Мгновенье – и выросли дети, и градом побиты сады, и тускло, пронзительно светит осколок упавшей звезды. Летят холостые патроны, в полях крапива и репей. Зелёные злые драконы срываются с тонких цепей.
Грызу в исступлении пальцы и нежностью прежней давлюсь – зачем я училась прощаться, зачем обещала «вернусь»? Я кошкой, не знающей скуки, приду – накорми меня с рук.
Не надо мне этой разлуки, я много видала разлук.
Не надо мне этого неба, не надо сверкающих льдин. Мой мальчик, ты был или не был?
Пожалуйста, не уходи.
Богу Браги
Я могу разбрасываться летом
И дарить соцветия ночей,
Но не тем, кто правит этим светом,
А богам, безумцам и поэтам,
Пьющим мёд оплавленных лучей.
Не встают созвездия и луны,
Испарясь в серебряный туман, -
Как прекрасны викинги и гунны!..
...Взгляд за взгляд:
- Дадите тронуть струны?
- Поплывёшь одна за океан?
Дорога
Дорога! Вечна, как жизнь, дорога и неизбывна, как океан. Доверься ей, как ладони бога – и вот, ты ей до веселья пьян. Она берёт тебя в плен обьятий, толкает, сонного, на перрон, целует в лоб, тормошит, лохматит и брызжет радугой из окон. Ошеломлённый, открой ей сердце, палитре красок открой глаза. Она поможет и даст согреться, услышит всё, что ты ей сказал.
И всё же, часто она опасна – не верь бессовестной, не рискуй. Она толкает тебя на красный, выводит в дождь под обстрелы струй. В плену её, как на дне колодца: не выплыть, не повернуться вспять. Один уехал – другой вернётся. Так стоит, думаешь, уезжать?
Она бывает трудна, зловредна и переменчива, как вода. И бьющим в голову звоном медным стучат усталые поезда. Она, коварная, очень многих тащила волоком по пыли.
Но одуванчики у дороги – веснушки нашей большой земли. Коровы, рыжие, словно солнце, жуют и вдумчиво смотрят вслед. Один уехал – другой вернётся, и ничего здесь такого нет.
Не все выходят из-под навеса и выбивают стальную дверь. Здесь каждый шаг по истёртым рельсам – рулетка русская, верь – не верь. Но если всё же решишься верить, решишься вспомнить забытый путь – то что дожди, города, потери в глазах того, кто сумел шагнуть? Осталось только вдохнуть поглубже, расправить плечи и ждать чудес.
Там, у обочин, трава и лужи, гуляет ветер, темнеет лес. Из всех зеркал вместо глаз уставших и вечной маски в обход лица глядит не тот, что гостил там раньше, а конопатый смешной пацан.
Стучат колёса, везут сквозь чащу. Почти уснув, понимаешь вдруг: вещей нет более настоящих, чем этот поезд и этот стук. Всё остальное так несерьёзно и так случайно. Но только вот, ещё, наверное, эти сосны, что гордо держат небесный свод.
На качелях
В полусумерках так бесшумны и быстры кошки
И гроза не спеша собирается, но пока
В тупиковом дворе, где травой поросли дорожки,
Я сижу на качелях и слушаю облака.
Облака засыпают и ветер косматый рыщет,
Говорит, что сейчас в захолустной таверне пьёт
Тот, кто знает в лицо всех фальшивых портовых нищих
Вместе с тем, кто моря так легко переходит вброд,
И о той, что вплетает зелёную ленту в косы
И идёт ворожить, и звенит золотой браслет,
И осколки волны, налетающей на утёсы,
Собираются вновь через сотни холодных лет.
Про изнанку луны и про девочку у причала,
Про людей, приручивших драконов и диких сов.
Только все они ждут, со смирением ждут начала
Безымянной войны – без сражений и без врагов.
Оттого и живут, и слывут у людей богами,
И умеют теперь поворачивать реки вспять,
Потому что земля прогибается под ногами
И не держит уже, потому что нельзя отстать.
Ни саднящим глазам, ни разбитым своим коленям
Не давай отдохнуть, кто бы там ни кричал: постой!
Научился – лети, не умеешь – беги оленем,
Смертоносным клинком, чёрным волком, шальной стрелой.
Облака тяжелы и вот-вот изойдутся градом,
Ветер много историй услышал за целый год.
Я сижу на качелях, а мир примостился рядом,
Мы молчим, дышим небом и смотрим на горизонт.
Ты знаешь, Макс...
Ты знаешь, Макс, за окнами ветер, птицы, а я ни жить, ни чувствовать не могу. Друзья мои все вместе летят в столицу и без труда поступят хоть в МГУ, а я... Но нет, не будем сейчас об этом, раз не сбылось, не вышло, не повезло.
Ты знаешь, Макс, мне новое это лето, как нож по горлу, сломанное крыло.
Весна, едва настала, проходит мимо,
А сердце обросло годовым кольцом.
Мне видеть солнце крайне необходимо,
Мне очень важно помнить твоё лицо
И так же без конца и упрямо верить,
Что все разлуки будут не навсегда
Что хлёсткий ветер с моря ворвётся в двери
И распахнёт огромные города.
И если круг замкнётся – начнётся лето,
А если нет – мы вырвемся из оков,
Пойдём встречать рассветы в далёком «где-то»,
Не вынимая крыльев из рюкзаков.
И будут ночи, полные звёзд и пыли,
Прибитой ливнем к жаркой седой земле.
Чтоб ветер был, как буря, и волки выли,
А по траве ступать, будто по золе.
И мы придём, упрямые, к книге судеб –
Она открыта всем, кто её нашёл.
И я рукой дрожащей пишу: «Всё будет»,
А ты, спокойно: «Всё будет хорошо».
Я всё могу стереть, но позволь оставить. Туман ночной дыханьем твоим согрет.
Ведь слишком мимолётна людская память – никто с утра не помнит ночных бесед.
ID:
78926
Рубрика: Проза
дата надходження: 11.06.2008 22:51:09
© дата внесення змiн: 11.06.2008 22:51:09
автор: РЕДАКТОРСКАЯ
Вкажіть причину вашої скарги
|
