Хей-хо, обернись, я машу тебе рыжим штандартом со всех терриконов и спин всех горбатых мостов.
Хей-хо, сном Мари и Хуана в задымленной комнате курится над тетрапаком с пастеризованным молоком.
Хей-хо, этот фильм для тебя, я сняла его в карцере, я добровольно ушла, чтоб тебя не пугать.
Хей-хо, сколько дряблых и пьяных тел помнит наша с тобою кровать?
Хей-хо, ты мне снился, а утром я встала с тяжелой больной головой.
Хей-хо, я почти не живу, когда ты молчишь, недостуаный физически.
Молодой дьявол, пой.
(Берлин. Ты сидишь и поешь им: «А Ленин такоооой молодоооой»)
Могут ли твои руки быть дамским корсетом, оплетающим грудь вездесущим китом усом?
Я хочу подносить к твоим губам сигареты. Но об этом потом.
И один за одним устилают аккорды мою лестницу в небо, привет.
Навсегда и теперь будем счастливы, веришь? Ничего невозможного нет.
