Обнародуемые мной тексты не являются
"литературной публикацией"
в общеупотребительном понимании этого термина.
Это, скорее, лишь безнадёжная
и бесконечно-субъективная попытка
"воссоздания судьбы", поэтической и человеческой;
несколько дополнительных штрихов
к "незавершённому портрету"
на размытом забвением фоне -
несуществующей уже страны
и давно ушедшего времени.
Не путём остранённой "реконструкции" -
методами Кювье или Герасимова - но,
пока ещё это представляется для меня возможным,
в светлом стиле социального мифотворения -
Эренбурга, Катаева или Паустовского.
Наше поколение возрастало на этих жизнеутверждающих
и трагических мифах, подпитывалось оными,
и, "в лице своих лучших представителей", -
почти неизбежно, - становилось продолжением
таковых...
(Мастер Евгений."Преждевременные мемуары".)
ЛЕГЕНДА О МОТРИЧЕ (новая редакция).
"НЕ ПЕЙТЕ СИНЕЕ ВИНО..."
«Синее вино» - символ скорби и печали.
В русском фольклоре выразительно противопоставление «зеленого вина»
(молодого виноградного вина),
непременного атрибута пиров,
и «синего вина» (крепкой водки или спирта),
которое могло быть ритуальным питьем
при похоронном обряде или употребляться
бальзамировании умершего."
(Текстологический комментарий
к "Слову о полку Игореви".)
"Давняя молва вокруг имени Владимира Мотрича,
его исконная -
осенённая трагизмом бытия, - талантливость,
феноменальное безразличие самого автора
к тому, будет или не будет он опубликован,
и как следствие - горестная издательская
безвестность иных его строф,
давно уже ставших изустно хрестоматийными..."
(от издателей)
"Имя Владимира Мотрича мало известно
широкому кругу читателей,
но настоящие любители поэзии помнят его стихи,
которые с оглядкой передавались
из рук в руки на сломе шестидесятых
и семидесятых годов..."
(из аннотации)
***
Не пейте синее вино.
Вам всё равно, каким упиться,
А мне дорога вечно снится,
И дали видятся в окно.
Я сохраню глоточек сини,
Когда решусь и укачу,
Её с собой я захвачу,
Как заклинанье от бессилья.
Не пейте синее, прошу,
Не пейте, синь - моя отрава!
В неё я хлеба накрошу
И сам состряпаю приправу.
Один присяду у огня
И синевой стакан наполню.
Закружит пьяного меня
Привычка нелюбимых комнат.
В окно дорога, степь в окно,
Мой загород, моё кочевье,
В стакане синее свеченье…
Не пейте синее вино.
***
Теряется снова то в прошлом, то в будущем
Сегодняшний день. Суета, суета…
Всё тише играет вишнёвая дудочка,
Всё что-то неладно, всё что-то не так.
Но старые дворики всё ещё помнятся.
Тасую колоду чужих адресов.
Козырная карта - старуха бессонница -
Разводит без устали стрелки часов.
Спокойная жизнь - пропади она пропадом
С таким исчисленьем планид и планет.
Посмертно влюблённый в цветочные шёпоты,
Живёт ещё призрачный мальчик во мне.
Меня он зовёт и зовёт на окраины,
В полнеба открыв золотые глаза…
И каются где-то угрюмые каины,
Кровавые слёзы украдкой слизав.
***
Тёмная, светлая,
добрая, злая
в дверь постучала -
сердце оглохло…
Где это было?
Припоминаю:
в будущем веке
прошлой эпохи
Припоминаю:
голос небесный
прошелестел мне,
гром заглушая.
Смерть не ужасна,
были бы песни,
всё остальное -
мелочь, пожалуй.
Было мне весело.
Припоминаю:
вправо - сломался,
влево - взбесился.
Ночью напуганный,
к призраку-Майе
жадно прильнул
и отравы напился.
Припоминаю:
было мне плохо,
нищим на паперти
клянчил покоя…
Кончена песня,
только не охать,
всласть надышавшись
смрадом левкоя.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Мотрич Владимир Михайлович.
Годы жизни - предположительно - начало тридцатых (1932?)
- конец восьмидесятых (1987?)...
Писал стихи. Никогда не публиковал их.
Часть из них - помнят и сегодня...
В середине 70-ых бросил пить, переехал в Киев...
"Самиздатовские" сборники под его именем -
дело рук поклонников его необычного таланта...
Единственное печатное издание:
Владимир Мотрич. Стихотворения и поэмы.
Харьков. Издательство "ЭНГРАМ". 1993.
ISBN 5-7707-4380-8
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
***
Приходит ночь уединенья,
Ищейка-ночь
И ночь-сова.
Становятся прозрачней тени,
И призрачней звучат слова.
Слова - улыбки и оскалы.
Слова - цветы,
Слова - шипы.
Слова, склонённые устало.
Слова, поверженные в пыль.
Слова державного молчанья -
Венец союза и вражды.
Слова обиды за плечами
И бездорожья впереди.
И не хватает слов обычных
Ночную боль заговорить…
И трагик в небо пальцем тычет,
Решая - быть или не быть!
Концентрация людей пишущих, и, более того, -
пишущих весьма талантливо,
в те годы в Харькове превышала все
"предельно допустимые нормы"...
В конце 60-х - начале 70-х на тихой и зелёной
Рымарской, своими проходными дворами
выходящей на Сумскую, первом доме - жил Чичибабин,
дальше - у старого оперного театра -
Мотрич, неподалёку, на Тевелева - Лимонов...
Встречались, как правило, на Сумской,
у ступенек "Кафе-автомата", упорно именуемого
в народе "пулемёт"...
Рядом, - за табачным киоском и, не снесённым
тогда ещё особняком актёрского факультета
Института Искусств, - общеизвестный, ставший
символом города, фонтан-ротонда
"Зеркальная струя"...
(Ироничные потомки - тридцать лет спустя -
присвоят это название - одному из сортов водки.)
Многие "поэтические турниры" происходили
именно там, в скверике,
у пруда, под старыми ивами...
(Евгений Иевлев. Прогулки по Сумской.)
***
Весна ворвалась девкой пьяной
в моё угрюмое жильё.
Сперва я не узнал её,
потом, прислушавшись случайно
к её зелёным голосам,
мгновенно пьяным стал я сам,
вернее, спятил моментально
от шороха её плаща…
Мы полночь пили сообща
до дна из звёздного стакана…
И ветер тоже с нами пил…
А город в неизвестность плыл
и тоже был, наверно, пьяным.
***
.................................
Я и Мотрича поэта победил
Стал он пьяница а я писал. следил
Алкоголик он по улице бежит
А я пишет вспоминает и молчит
Но зачем я победил - скажите мне?
- кто-нибудь. Зачем участвую в войне?
Победить поэта Мотрича не шутка
Этот Мотрич - Мотрич-незабудка
...................................
И других еще я буду побеждать
Уходить а их далеко оставлять
И привиделось сегодня ночью мне
Что один останусь в полной тишине
(Эдуард Лимонов . Из книги "Третий сборник" )
(Ценя лимоновскую самоиронию, напомним, справедливости ради,
что в те годы, для нас, харьковчан, Мотрич - несомненно -
был Мотричем, а будущий Лимонов, - всего лишь
подающим надежды "упертым" Эдиком Савенко...МЕ)
***
Э.С.
Мы воруем и верим. И врём.
И храним, и скупимся, и дарим.
Меж ворья мы ворами слывём.
И отраву влюблённости варим.
Путь наш прост - просто нету пути,
Что ни шаг - тупики и заборы.
И душа наша - детище вздора,
Безысходность мечты во плоти.
Кто же мы? Мудрецы, простаки,
Чужеземцы земли сокровенной?
Или просто жуки-светляки,
Что мерцают во мраке Вселенной?
***
Пусть денно и нощно,
угрюмою тайной владея,
брюзжит Заратустра,
скупых и слепых поучая.
Мы - вольные странники.
Знамя нам - знак Водолея,
к изысканной пристани
чёлн мы убогий причалим.
Весёлые бражники,
дети лихих сквернословов,
мы книги читаем
глазами голодной пустыни.
И, кружки с вином опрокинувши,
снова и снова
осколки столетья
мы топчем ногами босыми.
......................................
"Я, я, я... Что за дикое слово?!"...
Разве в зеркале тот - это я?
Разве мама любила - такого,
Жёлто-серого, полуседого
И всезнающего как змея?!"
...Он читал - потрясающе...
Так читают - в последний раз...
Так читают - только своё...
Когда нет уже никакого "зазора" -
между душой и словом ...
Когда "кончается искусство -
и дышат почва и судьба"...
Это тот единственный и необманный случай,
когда стихи превращаются в Поэзию.
...Несколько позже, уже в Москве,
я жадно перечитывал всего "там-"
и "самиздатовского" Ходасевича, но эти строки -
для меня - "желторотого поэта" - навсегда
остались связаны только с Мотричем...
(Евгений Иевлев. Прогулки по Сумской.)
Мотрич читал стихи.
С удовольствием, как едят мясо изголодавшиеся люди.
Чуть ли не с урчанием и чавканьем читал он.
Вещественно, а не как словесность,
изящная и лёгкая и несуществующая, выходили стихи
из хорватского горла.
Он читал Мандельштама и "Крысолова" Бродского,
читал с в о и с т и х и...
"И сам Иисус как конокрад
В рубахе из цветного ситца..."
Глубокий шёпот (и особенно все тревожные,
как звук бормашины, "с" в имени Ииссс-уссс)
первого в жизни юноши Савенко живого поэта
заставил подняться волоски на теле книгоноши.
Неподвижно, загипнотизированные, приоткрыв рты,
глядели на Мотрича...
...может быть слышавшие стихотворение сотню раз...
...Глядя на темноликого поэта (хорватская щетина
неумолимо продиралась сквозь кожу),
книгоноша дал себе слово стать поэтом,
как Мотрич.
"Во чтобы то ни стало..." - прошептал упрямец.
(Эд. Лимонов. Молодой негодяй.)
***
Творчества крутое ремесло,
Старые, ущербные ступени…
Прожит день -
И значит - повезло,
Значит,
Прошлый день -
Благословенный.
Проще - вниз,
А вверх - один разор.
Шаг вперёд -
И можно оступиться…
И листает медленно страницы
Памяти
Безносый
Ревизор.
"Мотрич-поэт, поэт - Мотрич."
Это - срослось.
Хрящами, венами, аортами...
У Мотрича - не было, - да и не могло быть, - учеников и "продолжателей"...
Завистники?
Возможно...
Хотя, казалось бы, - чему тут завидовать?!
...Он играл со своею земною жизнью - в поддавки...
В смертельные и безвыиграшные поддавки...
И был при этом - неотразимо-артистичен...
Даже сама нищета его была аристократичной...
.............................................
Позднее - вечные литературные двоечники -
назовут это - "харизмой"...
(Евгений Иевлев. Прогулки по Сумской.)
...Мотрич, вне всякого сомнения, был ПОЭТ.
Подлинный ПОЭТ, так как поэт - это не только
и не столько стихи, как дух, аура,
напряжённое поле страсти, излучаемое личностью.
А Мотрич излучал, о да...
(Эд. Лимонов. Молодой негодяй.)
***
Безмолвие кругом,
Но слышен свист и топот.
И в орудийный гром
Вдруг превратился шёпот.
Архангел чистит медь
Во имя чьей-то славы.
Бессмертие и смерть
Налево и направо.
Повсюду треск сухой
От барабанной дроби,
Споём за упокой,
Коль час последний пробил.
Равненье на штандарт,
На подвиг строй за строем!
Мой безымянный брат,
Споём, - а может, - взвоем?!
Пусть времени в обрез,
Уже палач смеётся.
Нам - этот вой - на вес
На том свету зачтётся!
Он на исходе дня
Из тления воскреснет,
Воскреснет из огня
И превратится в песню.
"...Проход между вагонными полками загораживали
чьи-то босые, гегемонисто-немытые ноги...
- Будьте так любезны, позвольте мне пройти,
гражданин Вертинский!
Грязные ноги торопливо спрятались...
...Но - взамен их - с полки высунулась -
заспанная и небритая физиономия...
- "Эй!" - закричал вдогонку Мотричу её недоумевающий обладатель, - "а с чего это вдруг - я - Вертинский???"
Володя неторопливо обернулся и, в изящном полупоклоне, полупроизнёс-полупропел:
- "Ваши пальцы - пахнут ладаном..."
(Евгений Иевлев. Прогулки по Сумской.)
Шёл снег, длинное и худое тело поэта Мотрича
было облачено в знаменитое чёрное пальто
с воротником-шалькой.
Харьковские символисты-романтики уже успели окрестить
новое пальто Мотрича "барской шубой".
Есть основания полагать, что и сам Мотрич
считал своё пальто барской шубой.
Во всяком случае, он часто и с удовольствием
декламировал соответствующее стихотворение
Мандельштама.
- Эд!- окликнул Мотрич книгоношу.
Он был таинственно-радостный.
Хмурая улыбка была на хорватском лице поэта
со впалыми тёмными щеками и длинным хищным носом...
- Хочешь пойти с нами выпить? - спросил Мотрич
и объяснил причину. - Сегодня первый снег.
- Хочу, - согласился книгоноша,
едва не задохнувшись от радости.
Мотрич был первый живой поэт, которого он встретил в жизни.
Как же можно было отказаться от приглашения первого живого поэта выпить по поводу первого снега?!
(Эд. Лимонов. Молодой негодяй.)
***
Под Новый год, под Рождество
Ни снега, ни промёрзших стёкол.
И непонятная жестокость
Вершит пожизненный устой.
И тает синяя звезда
На воспалённом небосводе.
И пьяный к женщине пристал
И в ночь её с собой уводит.
И новогодний винегрет
Готовят из вина и счастья,
И никакого проку нет
От непорочного зачатья.
И все подарки невпопад,
Кружатся гости и гостинцы.
И сам Иисус, как конокрад,
В рубахе из цветного ситца
Над воспалённою землёй
Качает звёздные качели…
Дождливый, серый и сырой
Хрустит суставами Сочельник.
КРЕЩЕНСКИЙ МОРОЗ
Трещал мороз.
Хотя, в который раз,
Казалось мне, что трескается кровля.
Полночный свет огня у изголовья
Качался, с тишиной соединясь.
Мороз крепчал.
Проклятое крещендо,
Не затихая, холодило дух.
И тени расползались на виду,
Пугливо избегая освещенья.
Дышал мороз
Невинной чистотою,
Ни зла, ни отвращенья не тая,
Сгонял людей сереющей толпою
К дымящимся купелям бытия.
Мороз терзал
И верных и неверных,
И поднимал к вершине чёрный крест…
Рычали псы, в голодном откровении
Готовые один другого съесть.
Мороз глаголил
Неразумной черни
О высоте распятого Христа.
И в воду гнал, и совершал крещенье,
Но впитывала веру пустота.
Трещал мороз.
Столетия трещали
И исчезали в трещинах земли.
А с высоты, задумчив и печален,
Спокойно серебрился Божий лик.
Харьков. Утро. Площадь Поэзии.
Под неосуждающим взглядом бронзового Пушкина -
застенчиво кучкуется сообщество Чающих Движения Вод.
В благословенной "стекляшке" ОВОЩИФРУКТЫ - напротив
- с 10 утра отпускают на разлив
(а официально говоря, - в рОзлив) жидкости, и
мещие неотрицаемые наукой свойства, -
приобщать истомлённые тяжестью земного бытия
бренные человеческие тела - к Вечности.
...В 10.02 двери центрального харьковского филиала
Царствия Небесного - приоткрываются...
...В первые 10-15 минут продавщицы вальяжно
"готовятся к смене", то есть - болтают,
моют и расставляют стаканы, неспешно открывают т
рёхлитровые банки с вином...
...Но, едва завидев вдали неторопливо переходящего улицу сухопарого седовласого джентльмена,
дородная продавщица привычно наливает сто грамм портвейна "Таврический" в один стакан -
и сто грамм "Советского шампанского" - в другой.
(ВАЖНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ: шампанское, чтоб вы знали,
следует - медленно вливать в портвейн,
но, заклинаю вас, - запомните это на всю жизнь ! -
-ни в коем случае - не наоборот!
...Именно этот процесс - среди знатоков и ценителей -
и называется - "облагородить" напиток...)
Со старомодной учтивостью пропуская вперёд попутчиков,
он неторопливо подходит к продавщице
и, небрежно отставив поданный ему стакан,
церемонно целует ей руку.
...Потом он долго смотрит напросвет - сквозь стакан
и витринное стекло - на площадь Поэзии,
отстранённо наблюдая игру шампанских пузырьков,
а затем - с некоторой скукой и даже скептицизмом -
как бы нехотя - пригубливает - содержимое гранёного стакана...
"Ну почему??? Почему это вдруг - ему - без очереди?" - блажит истерично - истомлённый страждущий,
тот, что первым прорвался к прилавку ,
- "Почему??? Давайте мне ... это... ну то есть -
жалобную книгу!"
"Да уймись ты, заполошный..."- невозмутимо отмахивается
от него продавщица,-
"Это - Мотрич."
Скандалист озадаченно умолкает.
Мыслительный процесс -
тяжёлый и мучительно-несвоевременный -
осязаемо овладевает -
практически всеми очевидцами этой -
на глазах творимой -
легенды...
..И чуть позже, когда, отлучавшийся по своим
очевидным надобностям,
молодой собутыльник присмиревшего бузотёра ,
влетает в задумчивую стекляшку с -
непристойным уже здесь - криком:
"Дядь Миш, ты шо, не взял ещё???
А чего тут - этот...... - без очереди?",
он, этот убогий недоумок,
слышит в ответ -
хоровое,
веское
и сурово-непоколебимое
в своей соборной убеждённости :
"Усохни, щенок!
Ему положено!
Это - Мотрич!"
(Евгений Иевлев. Прогулки по Сумской.)
***
Чёрная метель над красным станом.
Ни души на сотни вёрст окрест.
Здесь родился и подохну здесь,
Замело пути в чужие страны.
Ересью, иллюзией ума,
Город спит в натруженных ладонях…
Память - терпеливая мадонна -
Зимний вечер в гости принимай,
На поклон улыбкой отвечай,
Приготовь радушие и чай.
Время усади, за стол садясь.
Нет у вечеров таких исходов…
Напрочь застилает непогода
Прошлых дней губительную связь.
Прошлые уроки, падежи,
Ностальгию бунтов небывалых…
Ни души на сотни лет. Лежит
Красный стан под чёрным покрывалом.
***
Скорое время.
Скорбные даты.
Мне бы со всеми
Только не спятить.
Серое время.
Света в полглаза.
Мне воскресенье
В месяц - три раза…
Первая смена,
Встать до рассвета…
Сорное семя?
Чистого нету!
***
Ночь длиннее, чем жизнь.
Я лежу, опрокинутый звуками.
Темнота, будто Вагнер,
Аккорды бессмертья берёт.
Возвращайся, душа,
Пробирайся ко мне переулками.
Я - твой лагерь,
Пусть радость тебя захлестнёт.
Я - сгоревший твой дом.
А цветы не растут на пожарищах.
Только пепел да гарь,
Только ветер в пролётах свистит.
Мы жилище найдём,
Мы забудем сбежавших товарищей…
Ночь, играй,
Темнотою сжимая виски.
Пусть угарно и душно,
У Вагнера хватит терпения.
Струны болью звенят
Под ударом тугой темноты.
Кто-то новый придёт
И послушает звонкое пение,
И расчистит меня,
И на чистом посадит цветы.
("Душные песни".)
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Эдуард Лимонов. Молодой негодяй.
ЭПИЛОГ. 1986.
Вчера автор вернулся в Париж из Нью-Йорка.
В пыльной своей квартире он нашёл множество писем...-
- корреспонденция писателя Э. Лимонова за всё лето.
...Автор узнал, что Мотрич - "новый, просветлённый,
живёт с молодой женой - искусствоведом (!) -
среди музыки, цветов и картин, и "опять пишет стихи...", что он "трезвый, умный, спокойный, гордый..."
...всего этого ... автор активно не хочет...
... В последний раз он видел Мотрича пьяного,
обоссанного и облёванного, и был от такого Мотрича
в восторге.
...Автор предпочитает поэта конченного поэту просветлённому.
Это так вульгарно-обыкновенно, что Мотрич живёт
среди цветов и музыки.
Вульгарно спастись из капкана поэзии.
Автор очень разнервничался.
...Он не умер...
Когда похороны закончились и все ушли,
он выполз из могилы...
"...Не хочу я всего этого знать...!!! - кричит автор, повернувшись лицом в ту сторону, где, по его расчётам, находится Харьков. - Не хочу!!!
Я желаю помнить пьяного Мотрича на сцене ДК,
тонкие ножки затянуты в узкие брючки, и злым голосом читаемое:
"И сам Иисус, как конокрад,/В рубахе из цветного ситца..."
Точка.
Никаких поправок к истории.
Не допущу ревизионизма!
(Эдуард Лимонов. Молодой негодяй. Журнал "Глагол" 19-1992)
...Так, на полуслове, обрывалась - ЛЕГЕНДА О МОТРИЧЕ...
Но - неожиданно для меня самого -
возникли новые материалы:
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Виталий ВЛАДИМИРОВ. "Не пейте синее вино..."
( История одного стиха.)
Однажды, бесцельно бродя по Сумской,
я сочинил как бы своё продолжение первой Володиной строки:
"Не пейте синее вино", -
Нам дал совет Володя Мотрич.
Он бросил пить, теперь он молча
Глядит за пьющими в окно.
Он бросил синее вино,
Зелёное и голубое.
"От денатуры - нет покоя", -
Сказал он мне не так давно.
"Покой приносит лишь она.
Но на неё такие цены,
Что я решил послать всех на…
И, как герой, уйти со сцены".
...У Мотрича был друг и финансовый покровитель,
этакий сухой старикан в золотых очках и с красивой
резной тростью. Он обожал Володю, его стихи,
прекрасно их знал, и вечно водил поэта по злачным местам, угощая и пропагандируя его поэзию.
Несмотря на все свои замечательные качества, он,
как мне казалось, был изрядным занудой.
Любил долго и пространно говорить о стихах,
высказывать своё "сугубо личное" о них мнение,
что хуже всего обильно их декламировать...
...И вот с этим человеком случай сводит меня
что называется нос к носу.
Опять же Сумская, перейти на другую сторону или
как-то увернуться не представлялось возможным.
И я решил взять инициативу в свои руки, идти напролом.
Поздоровавшись, не давая ему опомниться, принялся читать:
"Не пейте синее вино,
Нам дал совет Володя Мотрич…"
Дочитав до конца, я был поражён произведённым эффектом.
Старик метнулся в одну сторону, в другую, поймал
какого-то студента, вырвал из его тетради лист
и потребовал продиктовать ему только что прочитанное.
Записав и молча пожав руку, он пропал.
Больше я его не встречал.
Володя Мотрич тоже надолго исчез из моего поля зрения.
А затем и вовсе перебрался в Киев.
Однажды я его встретил в центре Харькова,
в обществе одного из старых наших друзей.
Мы отправились в бар.
Хорошо посидели, "обросли" какими-то полузнакомыми людьми, а когда выходили, Мотрич, обняв меня за плечи, сказал: "Знаешь, старик, я тебе страшно благодарен.
Ты меня пару месяцев назад так выручил!"
Прочтя на моём лице знак вопроса, он с чувством продолжил:
"Да, да, не удивляйся, ты меня просто вытащил из…"
- Постой, - прервал я его, - как "пару месяцев"?!
Ведь мы с тобой года два не виделись!..
- Верно. Давай где-нибудь присядем, и я тебе всё объясню.
Ты моего друга и почитателя Владислава Игоревича
(ну вечно с тростью!) помнишь? -
Я кивнул. Стало быть так его звали.
- А помнишь стих, который ты ему продиктовал?
- Как же!
- Так вот, шли годы. Я, как ты верно отразил в своём произведении, пить действительно бросил.
И надолго. А Владислав Игоревич - напротив.
А так как за годы нашего общения он привык обильно потчевать не только себя, но и меня,
то приходилось ему теперь отдуваться за двоих.
- Нелегко же ему было! - вставил я.
- Очень нелегко, - не уловив в моём сочувствии иронии, согласился Володя,
- А если учесть, что на полпути к его дому размещался
один из городских вытрезвителей, - и того труднее. Частенько старику просто не удавалось его обойти.
А попадая туда, он о своём приходе извещал почтенную публику всегда одной и той же фразой:
"Не пейте синее вино, Нам дал совет Володя Мотрич…"
Со временем для дежурной милиции и постоянных клиентов
это стало чем-то вроде позывных "Маяка".
"Ладно, ладно, - откликался на антиалкогольный призыв
кто- нибудь из дежурных. - Давай, "Володя Мотрич", укладывайся. Старик вёл себя прилично.
Дочитывал стих, и с чувством выполненного долга укладывался.
Утром он аккуратно оплачивал "услуги" заведения
и удалялся восвояси.
Через некоторое время стены сей обители снова оглашались его декламацией: "Не пейте синее!.."
- "Ладно, давай на боковую," - миролюбиво, уже по-свойски говорил капитан или его помощник - сержант.
Тот укладывался и засыпал.
Жизнь шла, как стрелка по часовому кругу...
...Наконец мы с Володей нашли свободную скамейку возле "Зеркальной струи" и присели...
- Шло время, я, как ты знаешь, переехал в Киев.
Но Харьков не забывал.
В одно из посещений меня славно встретили, в
ечером мы хорошо отметили мой приезд, а выйдя от друзей,
я, что называется, снова попал в надёжные руки.
Но теперь уже родной харьковской милиции.
После недолгого разговора я оказался в стенах того
самого учреждения, к услугам которого неоднократно
прибегал мой бедный старый друг.
За столом сидел капитан и что-то писал.
Он отложил написанное, взял чистый лист и уставился
на меня: "Фамилия?"
- Мотрич, - ответил я.
На его лице возникло недоверие.
- Володя? - с какой-то надеждой произнёс он.
- Да, - кивнул я, ни о чём не догадываясь.
В глазах капитана мелькнуло нечто похожее на ликование.
"Не пейте синее вино, Нам дал совет Володя Мотрич!.." - громко, точно на плацу, выкрикнул он.
Появившийся сержант недоуменно на него уставился.
Капитан, сколь позволило ему брюхо, перевалился
через стол и, хлопнув меня по плечу, выкрикнул,
победоносно глядя на сержанта: "Володя… Мотрич!"
Тот, видно, особой сообразительностью не отличался,
и капитану пришлось ещё раз ударить меня по плечу и повторить. После этого сержант просиял, утвердительно кивнул, затем набрал сколько мог в лёгкие воздуха
и без единой запинки выдал на-гора весь стих.
Капли пота, крупные , как слёзы, выступили
на его покрасневшем лице.
Протокол был забыт.
Мы перешли в крохотное уютное помещение.
Появилась бутылка водки.
Капитан взял три стакана и разлил.
- За встречу! Вот уж не ожидал! - взволнованно
и откровенно признался он.
- За встречу! - так же радостно повторил сержант.
Мне осталось только подумать: "Неисповедимы пути твои, Господи!", и тоже выпить.
Потом ещё были тосты.
Мы сидели, как родные братья,
которых безжалостная судьбина разлучила на долгие-долгие годы, и вот нежданно-негаданно свела вновь.
Я читал им свои стихи, они - с подробностями живописали визиты к ним моего друга.
Наконец капитан с озабоченным видом поднялся,
вышел и, вернувшись, сообщил, что служебных машин нет
и до утра теперь уже не будет.
А потому мне самому решать, остаться ли у них в качестве гостя до утра или добираться на попутной.
"На попутной", - почти автоматически ответствовал я.
"Как скажешь!.." - обнял меня капитан.
Мы выпили на посошок и стали прощаться.
В сопровождении сержанта я вышел на улицу. О
н твёрдо решил помочь мне поймать такси или иной
попутный транспорт. "Мы их сейчас бы-ыстро!.. - громко говорил он. Мы их!.."
Однако мне всё же удалось убедить его, что будет лучше, если сам доберусь.
Я остался один и пошёл по родному Харькову.
Состояние было такое, будто в компании милых, добрых друзей я только-только встретил Новый год.
( Виталий ВЛАДИМИРОВ. "Не пейте синее вино..."
История одного стиха. "Время", 4 января 1997)
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
В архивном собрании Ирины Иевлевой -
сохранились стихи Мотрича, не вошедшие
в упомянутый выше сборник.
(Записано - на слух - с магнитофонной записи
живого чтения Владимира Мотрича...)
Предположительно - это 1966-68 годы...
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
***
Вольная воля. Да степь в три дороги.
Да по обочинам тлеют кресты.
Ночью в степи - только волк одинокий
Да обезумевший ветер свистит.
Вольная воля. На всякого хватит!
Вор бородатый спешит на разбой.
Может быть, завтра наступит расплата?
Вольная воля! Кровавый запой.
Вольная воля с метелицей дружит.
Русские степи - попробуй, измерь!
Мягко постелят - да насмерть закружат.
Каждому встречному - встреченный - зверь.
Вольная воля. Разгул да жестокость.
Зоркие очи. Да зубы остры.
…Ночью в степи - только волк одинокий
Да обезумевший ветер свистит.
***
Хорошо бездомному бродяге
Кочевать просторами степей.
Захлебнуться. Пить рассвета брагу,
А напившись, - ветром засвистеть.
Или - спать, раскинувшись широко,
Будет жёстко. Экая беда!
В чернозём упрётся голый локоть,
В ковыли вплетётся борода.
Одиноко родина приснится:
Озеро. Медузы звёзд на дне…
И осиротевшая волчица,
Воющая в звёздной тишине.
Друг придёт, и о хорошем вспомнит,
Вымоет ладони тишиной,
Молодой луны кулич разломит
И поделит поровну со мной.
И дохнёт небесная пшеница
Русской печью, кислою квашнёй.
…Воет одинокая волчица.
Степь хранит осиротевший вой.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Нашим чувствам уже не воскреснуть,
А метель заметает следы…
Так давай у огня посидим
И послушаем
ЗИМНИЕ ПЕСНИ:
1
Узловатой, шершавой ладонью
Гладит медленно время меня.
Я сижу у ночного огня
Одинокий, больной, утомлённый.
Куролесит зима за окном,
Под карнизы запрятались звёзды…
Полюбить? Да не знаю, кого…
Да и просто - любить уже поздно.
Наши зимние ночи бедны,
Не от этого ль тихою ранью
На квадрате холодной стены
Юной тени мелькнёт очертанье?
Выбегаю вдогонку за ней.
Пожалеть, подождать умоляю,
Но, следы за собой заметая,
Безнадёжно кружится метель.
2
Гляжу в замёрзшее окно -
В нём чьих-то судеб отраженье.
То белое мелькнёт круженье,
То синее дымит вино…
Заполнен музыкой просвет
Между хрустальными лесами…
Висит забытым талисманом
Двуликой старости запрет.
И чистота высоких чувств
Смеётся над моим устоем…
В окно замёрзшее гляжу,
Играя юностью чужою.
3
Голос рву на молитве Божьей,
Вымозжу душу равниной пустынь.
Жизнь навалила бесценную ношу.
Несу. Боюсь упустить.
Сколько ещё в суматохе бессонниц
Буду по льдышкам любви скользить?
Ты - мой маленький лучик солнца,
Брошенный в стужу зим.
Может, предвидя твоё рожденье,
Время устроило снежный парад.
Как уберечь тебя в снежном круженьи?
Как у метели тебя отобрать?
4
Не подойду. Не надо подходить.
Незримые года стоят меж нами.
Но в стужах зим я научусь любить
И стану бредить тайной расставаний.
И буду, в ожидании разлук,
По комнате в бессоннице метаться.
И ласточки неутомимых рук
Сплетутся в хрусте онемевших пальцев.
Играй мне что-нибудь весёлое сквозь ночь!
Пусть музыка твоя растопит стужу.
…Зима, зима по всем дорогам кружит,
И расстоянья нам не превозмочь.
5
Снова в двери тоска постучит.
Я открою. Впущу. Разобижусь.
Но минуты - ночные врачи
Застарелые раны залижут.
Успокоенный, сяду к огню.
В ночь колечко метну золотое.
Никого я в любви не виню
И пускаю любовь на постои.
Пусть заходят метели в мой дом.
К зимним далям себя приучу я.
Разгуляется вьюга. Потом
По дорогам сугробы кочуют.
Постоянна бездомная рать.
Будет пить. И, в содружестве честном,
На аккордах метели играть
Бесшабашные,
зимние
песни.
СОВРЕМЕННАЯ ПАНТОМИМА
Над городом, синим зарядом, взрывался аккорд клавесина.
Кружило по улицам снежным крикливое кредо.
Усталый пророк одиноко дремал у камина,
Укутавши ноги шотландским затасканным пледом
И время утратило истину трёх измерений.
Затравленным суткам, казалось, не будет исхода.
И смерти подобно было чьё-то рожденье.
Подобно рожденью - смерть затаилась у входа.
Кричали базары, сбывая старьё за бесценок,
Великая пряталась в душном аду костюмерных…
На выход, артист! Половина земли - ваша сцена!
Другой половине - начните своё представленье.
"Уже вторая половина века.
Развалины не помнят о былом.
У времени сгорела картотека.
На старом месте вырос новый дом.
И в новом доме - новые обиды.
Жильцы стирают грязное бельё.
На шифоньере - фирменная бритва
Самоубийцу терпеливо ждёт.
И он приходит - маленький уродец,
Уставший от возни кухонных склок…
Отдушин нет. И смотрится в колодец
Земного шара маленький комок."
Играй, артист! Смеши до одуренья!
И не беда, что так заучен плач.
Пусть неудачам остаются тени.
Мы - далеки от мелких неудач!
Пусть всё наоборот. И мимо, мимо…
Метелица метёт, метель метёт.
Кончается ночная пантомима -
Последнее падение. И взлёт.
Корабли. Корабли. Карнавальная ночь коронует.
Корабли. Корабли. Конфетти разноцветный снежок.
В каждой комнате - любят. И пьют. И немного ревнуют.
И на розовом теле - горит поцелуя ожог.
Это всё - из вчера! Это всё - из ушедшего века!
Уплывают дома. Корабли. Корабли. Корабли.
Похоронена тень под сугробами рыхлого снега.
Уплывают дома, помаячив флагштоком вдали.
Это всё - до рассвета! И вспыхнуло яркое "завтра".
По кроватям любимых прошёл запоздалый рассвет.
Затаились казармы. Тринадцать мгновений до старта
И не греет пророка шотландский затасканный плед.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++
Глубокая признательность -
Ирине Николаевне Иевлевой
за её деятельную помощь
в подготовке этой публикации.
ID:
49900
Рубрика: Проза
дата надходження: 05.12.2007 01:10:19
© дата внесення змiн: 05.12.2007 01:10:19
автор: Мастер Евгений
Вкажіть причину вашої скарги
|
